ываться в драки.
   - Но...
   - Если со мной что случится, - сказал  я,  -  постарайтесь  доставить
доспехи сами.
   - А что намереваетесь делать вы, Дик?
   Он впервые назвал  меня  просто  по  имени,  я  улыбнулся  как  можно
беспечнее.
   - Я не дурак, - сообщил ему. - Видишь, солнце уже на той  стороне?  А
мы наловчились ехать ночью. Обратную дорогу помним, найдем даже в полной
тьме. Я задержу их до темноты. А потом мы поскачем, мы помчимся...
   Я развернул его и толкнул в  спину.  Чтобы  удержаться,  он  побежал,
размахивая руками. Далеко внизу Сигизмунд обернулся, выронил драгоценные
доспехи и, растопырив руки, ждал бегущего Гугола. Тот все  ускорял  бег,
ноги уже не  успевали,  сейчас  рухнет  и  полетит  вниз  головой...  но
Сигизмунд перехватил, сам заблаговременно упершись спиной в деревцо. Оно
согнулось под их массой, но удержало.
   Я помахал  сверху,  Гугол  сердито  оглянулся,  но  Сигизмунд  что-то
сказал, оба подхватили с земли седла и бросились вниз к коням.
   Снизу поднимались степняки. К моему удивлению, низкорослые кони  чуть
ли не зубами цеплялись за  каждый  выступ,  всхрапывали,  сопели,  но  с
каждой минутой приближались, топоры уже в руках всадников,  глаза  шарят
по всем щелям. Я пригнулся за большим камнем,  вдруг  кто  выстрелит  из
лука,  а  я  все  же  не  учился  ловить  стрелы,  хотя,  уверен,   что,
попрактиковавшись малость, смогу и это, тут еще те супермены...
   Выждав чуть, я поднялся, швырнул  молот,  глаза  успели  схватить  не
меньше десятка всадников, тут  же  пригнулся.  Молот  радостно  взревел,
исчез, я услышал  глухой  удар,  быстренько  привстал,  вовремя  поймал,
бросил снова и тут же присел, опасаясь стрел. На этот раз перед  глазами
стояла, как на стоп-кадре,  картина  падающих  обратно  на  тропу  коней
вместе со всадниками.
   Я вскочил, вовремя выставил руку с приглашающе  распахнутой  ладонью.
Молот звучно шлепнул рукоятью,  я  швырнул  в  третий  раз,  но  уже  не
прятался, незачем. Грохот, дикий крик,  ржанье,  лягающиеся  по  воздуху
копыта - с горы катилась целая лавина, в которой среди  падающих  камней
мелькали кони, люди, камни, во все  стороны  разлетался  щебень,  песок,
трещали и рассыпались зеленые листья ветки, за которые  тщетно  пытались
ухватиться падающие.
   Некоторое  время  я  стоял,  как  идиот,  радостно  обозревая   разом
очистившийся склон, как вдруг мимо уха свистнуло. Волосы дернуло с такой
силой, что я откинулся, с  размаху  сел  на  камень,  больно  ударившись
копчиком. Вторая стрела пронеслась там, где только что была моя  голова.
Или горло.
   Я ползком подобрался к своему камню, в одной руке  меч,  в  другой  -
молот, прислушался. Чьи-то крадущиеся шаги... Вскочил, уже замахиваясь в
движении едва приподнялся над краем камня, метнул. Рослый воин с топором
в руке, на цыпочках, подбирался ближе. За ним  так  же  тихонько  крался
второй, с луком в руках, тетива натянута.
   Он мигом выпустил стрелу, но и молот понесся навстречу. Я  нырнул  за
камень, стрела прошла выше, подпрыгнул, поймал молот и  задержал  его  в
руке. Лучник, похоже, пытался метнуться в  сторону,  как  и  я,  избегая
смерти, но молот держал  цель  в  своей  магически-компьютерной  памяти:
сделал поправку, ударил, разнес голову, как пересохший глиняный  кувшин,
а на вираже задел второго так, что бросил на стену.
   Одного взгляда на разбрызганное по  всей  стене  красное  пятно  было
достаточно, чтобы понять: этих двух опасаться уже не стоит.
   Я ждал, ждал, ждал, а солнце уже медленно опускалось за  скалы.  Небо
начало наливаться багровым светом. В темноте ко  мне  подобраться  будет
намного проще. Никогда бы не думал, что стану  вот  таким  идиотом,  как
киношный герой. Я, человек своего века,  прекрасно  знающий,  что  самая
высшая ценность - жизнь, моя жизнь,  а  остальные  пусть  идут  на  фиг.
Знающий также, что для спасения жизни можно... да что там можно - обязан
бежать, нестись сломя голову, и пусть остальных убивают и мучают, только
бы не прищемили пальчик мне, самому лучшему на свете... все  же  вот  я,
как идиот, сижу здесь и ?прикрываю отход?.
   И все-таки это я, мелькнула мысль. Почему? Потому что  вокруг  мораль
такая? Все такие? Вряд ли... Я настолько чувствую свое превосходство над
этими простыми людьми, что не видели компьютеров и не умеют пользоваться
телефонами, что мне их моральные установки по фигу.
   Пользуясь тишиной, еще один попытался подобраться  ко  мне  снизу.  Я
сшиб его молотом и едва не прозевал другого - этот бросился  с  ножом  в
руке. К счастью, меч я не выпускал, и храбрец накололся на  острие,  как
листок бумаги на спицу.
   Остро ударило в левое плечо. Пальцы разжались,  меч  выскользнул,  но
правой рукой я метнул молот, а мысль его повела настолько яростная,  что
в десяти шагах вдрызг разлетелись осколки камня, донесся сухой треск,  а
на отвесной стене расплылось красное пятно. Человек выронил лук и  сполз
на землю. Вместо головы у него  было  нечто  окровавленное,  похожее  на
красную половую тряпку.
   Я стиснул зубы, потрогал древко толщиной в палец, -  засело  в  плече
глубоко. Наверное, глубоко. Никогда меня вот так не ранили, никогда я не
сидел со стрелой, торчащей из моего драгоценного тела, но вот сижу. Боль
до странности терпимая, ничего ужасного. Намного более дикая,  настоящая
режущая боль была,  когда  однажды  угодил  молотком  вместо  гвоздя  по
пальцу.
   Еще две стрелы ударили над головой. Похоже, пугают, не  хотят,  чтобы
высунулся   или   поднял   голову.   Значит,   под   прикрытием   ?огня?
подкрадываются ближе. Если тактика слоновьей атаки,  которую  изучают  в
наших генштабах, и непригодна для ракетно-ядерных войск, то вот  огневое
прикрытие наверняка изобрели еще  неандертальцы,  забрасывая  противника
булыжниками.
   Я отполз от камня, меч уже переложил в правую  руку.  Внезапно  через
камень  бросились  сразу  трое.  Наверное,  готовились   обрушиться   на
спрятавшегося врага, и потому лезвие моего меча разрубило двоих  раньше,
чем они успели подняться с того места, где я лежал  минуту  тому  назад.
Третий едва успел замахнуться ножом, как я всадил в него длинное  лезвие
невиданным здесь, но зато  самым  эффективным  приемом,  как  вынужденно
признал все видавший Бернард, - прямым колющим вперед.
   Глаза степняка выпучились, он даже не  успел  сообщить,  что  же  его
убило, ведь я не вздымался  в  богатырском  замахе,  не  вскрикивал,  не
сопел, не выкрики вал проклятия. Просто его пронзила холодная сталь хотя
никто не умирает сразу, это только в кино злодеи-статисты  по  двое-трое
падают от одного выстрела в их сторону, но он ощутил, что  этот  удар  -
смертельный, и потому  даже  не  пытался  ухватить  меня,  свернуть  шею
укусить или хотя бы плюнуть в мою сторону.
   Он просто опустился мне под ноги, пригнув к земле и мой меч, я уперся
в его живое тело, оттолкнул, освобождая меч,  и  мы  отступили  друг  от
друга. Он начал умирать, хотя еще мог  бы  жить  долго,  а  я  торопливо
зыркал по сторонам.
   Странно, никто не стрелял, не шуршал, не  подкрадывался.  Наконец  до
меня дошло, что стреляли  и  подкрадывались  те  уцелевшие,  что  успели
свалиться с коней, а остальных горная лавина унесла к самому подножию.
   И все-таки я конформист, мелькнула мысль. Самый  настоящий.  Кирпичик
общества. На чьей телеге еду, того и песни пою. А если бы я  оказался  в
шайке разбойников? Наверное, вместе со всеми убивал бы и грабил,  ибо  у
разбойников тоже есть  жизненная  философия,  некие  ценности  и  веские
оправдания, почему они поступают именно так.
   Или все-таки в этом рыцарском обществе нашлось нечто,  что  настолько
задело меня, насквозь прагматичного, технезированного реалиста, уже  все
повидавшего, испытавшего и разочарованного, несмотря  на  свои  двадцать
пять лет?
   Нет, это я себе льщу, а на самом деле...
   Снизу прилетела стрела, больно  кольнула  в  ногу,  пробив  сапог.  Я
подтянул ногу за камень, стрела завязла  в  толстой  коже  сапога,  рана
пустяковая, снизу  стрелять  непросто,  гравитацию  пока  что  никто  не
отменил.
   Доносились голоса, неуверенные, злые. Я сжал молот, задержал дыхание,
ноги, как пружины, подбросили меня над уступом, я метнул  молот  раньше,
чем выбрал цель, молот  распорол  воздух.  Треск,  крики.  Я  поймал  за
рукоять, швырнул снова. Инстинкт велел бросать в оскаленные  хари,  явно
жаждущие моей смерти но  разум  холодно  направил  стальную  болванку  в
каменный гребень.  Сухой  удар,  грохот,  крики  раненых,  тяжелый  стук
камнепада, что снес этих троих  да  еще  и  передавил  не  один  десяток
героев, что торопливо карабкались снизу.
   Пользуясь  передышкой,  я  передвинулся  пониже.  Когда  новый  отряд
поднимался, уверенный, что я чуть ли не на  гребне,  я  встал  в  десяти
шагах над ними, молот снес первую группу с той легкостью, как будто  это
были простые деревянные кегли.
   И снова я опустился перебежками еще на сотню метров. Еще немного, и я
окажусь на  узкой  тропке,  где  помчусь  как  горный  баран  вниз,  фиг
догонишь... Это оказалось ошибкой,  ибо  они,  оказывается,  поднимались
тремя группами. Две, уцелевшие, зашли со спины. Я успел  дважды  метнуть
молот, потом схватился за меч и рубил, переступал через трепещущие тела,
снова рубил, пот уже заливал глаза, однако  ноги  все  еще  перешагивали
через трупы, я ухитрялся  двигаться  и  везде  оставлял  стонущие  тела,
брызги крови на стенах, отчаянный вой и проклятия умирающих.
   Меч, весь красный, как зарево заката, часто вспыхивал дивным огнем  и
становился чист, но руки уже налились свинцовой тяжестью. Я прокричал:
   - И что же, так и будете лезть мелкие, как мыши? Где ваш  вожак?  Или
он трус?
   Парировал удар топора, снес голову, принял на щит Удар справа, а  меч
уже отрубил руку с топором слева. Впереди стена из щитов, поверх  торчат
железные шлемы, в квадратных отверстиях блестят испуганные глаза.
   Я хрипло расхохотался:
   - Подлые вороны! Да здравствует рыцарство...
   Стена изломалась перед моим натиском, вмялась, как под ударом  кулака
размером со скалу. Я  двинулся  в  пролом,  рубил,  сшибал  с  ног,  щит
постепенно превращался в щепки, а все тело сотрясалось от ударов. Но все
равно никто не посмел сразиться один на один,  и,  когда  я  остановился
перевести дух, я  видел  только  испуганные  лица,  в  ушах  звенело  от
истошных воплей.
   Голову потряс страшный удар. В черепе раздался оглушительный звон.  Я
начал поворачиваться в ту сторону, успел услышать, как на  каменный  пол
рухнул тяжелый боевой молот, который швырнули мне в голову. Второй  удар
обрушился между лопаток. Я слышал, как треснули какие-то кости,  тут  же
еще один удар, самый страшный, снова в голову...
   Я рухнул в черноту раньше, чем на камни.

Глава 25

   В черепе стреляло острой болью. Я  наконец  сообразил,  что  если  не
дергаться, вообще не  шевелиться,  то  боль  спит.  Осторожно  приоткрыл
глаза. Ага, полулежу в кресле, прикованный за ноги, за  руки.  Даже  мое
горло охватывает металлический обруч. Тело  саднит,  в  голове  все  еще
тупой  звон.  Перед  глазами  некоторое  время  двоилось,  затем   туман
рассеялся, глазные яблоки поймали фокус,  и  я  с  предельной  четкостью
увидел, где я и куда попал.
   Просторный зал, яркий и  с  хорошей  архитектурой.  В  высоких  арках
чувствуется  вкус,  потолки  расписаны  летающими  бабами,   сочными   и
мясистыми, с розовыми задницами и аппетитными грудями.  На  стенах  тоже
бабы, но в окружении столов, что ломятся под огромными ломтями  жареного
мяса, кусками рыбы, вазами, где не помещаются  сочные  груши  и  гроздья
винограда.  Кое-где  эти  бабы,  захмелев  от  вина,  лежат  в   сладком
изнеможении,  бесстыдно  раздвинув  ноги,  томные  и  готовые   принять,
застонать от страсти...
   Из ушей словно выдернули заглушки, я услышал голоса, шум и выкрики за
ближайшим окном.  Оттуда  потянуло  свежим  ветром,  сухим  воздухом.  Я
приподнял задницу, ухитрившись  из  полулежачего  положения  перетечь  в
сидячее, перед глазами появилась и нижняя половина роскошного зала.
   За уставленными едой и питьем столами в самом деле сидят  и  возлежат
красивые мужчины и женщины. Уже  в  реале.  Голоса  сливаются  в  ровный
приятный гул. Слышится музыка. Приятная,  веселая,  игривая,  совсем  не
церковная. Пока я разглядывал все, стараясь понять, куда я попал,  сбоку
появился человек в длинном халате, с остроконечным колпаком  на  голове.
Из широких длинных рукавов  появились  худые  бледные  руки,  я  услышал
монотонный голос.
   Перед глазами возник и заколыхался  полупрозрачный  занавес.  На  той
стороне появились эти вот самые толстые  фламандские  бабы,  только  уже
совершенно голые, задвигались, незаметно пересекли этот занавес,  словно
он не из материи, а нечто вроде серых  лучей,  с  широкими  улыбками  на
широких лицах начали медленный танец прямо передо мной.
   Я рассматривал этих красоток бараньим взглядом. Да, спелые, сочные. И
двигаются грациозно, с той тяжеловесной грацией, как в  колхозном  клубе
доярки, изображающие  персидских  одалисок.  И  тоже  наверняка  знающие
только один стиль, именуемый собачьим, и затвердившие  одну-единственную
фразу: ?Мой повелитель, утолите во мне жар, пылающий в ваших чреслах...?
   Ко мне  приближалась  в  танце  то  одна,  то  другая,  все  томно  и
многозначительно смотрели мне в глаза, улыбались зовуще, возвращались  в
хоровод, давая мне время, так  сказать,  обдумать  и  выбрать.  Даже  не
додумались, усмехнулся я саркастически, предложить групповуху,  довольно
обычное занятие на вечеринках, попойках и просто между лекциями у нас  в
студенческой общаге. Сейчас, правда, институт с его вольностями  позади,
но иногда все же по жизни встречается такая экзотика, что здесь и Сатана
устыдился бы. Прогресс, батя, он не только в производстве  новых  чипов.
Высокие технологии и ноу-хау существуют и в эротических забавах, так что
вы с вашими деревенскими соблазнениями весьма отстали...
   Наконец музыка пошла на высоких нотах, девушки задвигались быстрее, а
ко мне начала приближаться танцующим шагом единственная,  что  пока  что
томно извивалась в сторонке. Я понял, что это и есть гвоздь номера.
   Она остановилась в двух шагах. Чистое породистое  лицо,  нежное,  без
намека на  мысль,  красивые  голубые  глаза  навыкате,  которые  принято
называть бесстыжими, глубокое декольте, тончайшая материя, не скрывающая
ее прелестей, это здесь так называют  сиськи  бедра  медленно  ходят  из
стороны в сторону, амплитуда как у башенного  крана,  что  крушит  гирей
старые дома, форма бедер безукоризненна... если равняться на фламандский
вкус, полные сочные губы, нарумяненные щеки...
   Она вскинула руки над головой, отчего грудь поднялась  еще  выше,  по
губам  пробежала  загадочная  улыбка.  Глаза  смотрят  обещающе,  но   я
уставился на  могучие  заросли  в  подмышечных  впадинах,  оттуда  пошла
довольно мощная волна из смеси крепкого  пота  и  таких  же  бронебойных
благовоний. Я ощутил дурноту, а красотка начала медленно  поворачиваться
на месте, все  так  же  двигая  бедрами,  дабы  я  рассмотрел  и  мощный
оттопыренный зад, а когда повернулась ко мне снова и  сделала  еще  шаг,
придвинувшись почти вплотную, я отшатнулся  от  запаха,  очень  крепкого
запаха, что поднимался из глубокого выреза ее платья...
   - Мадам, - проговорил я хрипло, - у вас на груди растут волосы?
   Она изумилась, брови высоко взлетели.
   - Нет, конечно, милорд...
   - Гм, - сказал я, - тогда ваше декольте мелковато.
   Это в моем мире каждая  школьница  уже  делает  себе  интим-прически,
чтобы удивить одноклассника Вовочку, а здесь, похоже,  не  слышали  даже
про эпиляцию, не говоря уже о дезодорантах. Я ощутил дурноту, простонал:
   - Что, уже пытки?
   Я услышал тихий, но властный голос  человека  в  халате,  хотя  и  не
видел, где он находится, явно у меня за спиной, тоже оценивает  то,  что
вижу я, хотя наши вкусы, как теперь понимаю, разнятся  довольно  сильно.
Женщины разом исчезли, словно их сдуло вместе с роскошным  залом,  ярким
светом,  музыкой.  Свет  померк,  тут  же  возникла   плохо   освещенная
трепещущим факелом пещера. Вдоль  стены  сундуки,  скрыни,  ларцы,  даже
кожаные мешки, по виду будто набитые грецкими орехами, но  я  догадался,
что это не иначе как жемчужины. В крайнем случае, вперемешку с алмазами.
Нет, все-таки одни жемчужины - у алмазов грани, говорят, острые.
   В уголке горка золотых монет. Приличная  горка,  мне  до  пояса.  Под
другой стеной пучками копья и мечи, все с  золотыми  рукоятями,  там  же
свалены золотые доспехи, золотые шлемы, золотые наручники...  в  смысле,
золотые щитки, что  накладывают  на  руки  с  двух  сторон  и  скрепляют
ремешками. А если особо хитрые, то там есть такие  специальные  защелки.
Только не понимаю, как поступают с золотом, ведь для  нормальной  работы
защелок  металл  должен  быть  упругим,  чтобы  при  нажатии   стремился
вернуться на прежнее место.
   Я задумался, тут же в сознании прозвучал вкрадчивый голос:
   - Нравится? Это может быть все твое.
   Я хмыкнул:
   - Всего лишь?
   Голос спросил с тихим удивлением:
   - Этого... мало?
   - У меня было то, - ответил я, - чего здесь  не  купишь  за  все  эти
сокровища.
   Голос молчал долго, меня осыпало то жаром, то  холодом,  чудились  за
гранью сознания голоса, что спорили друг с другом,  советовались,  снова
спорили, наконец прежний голос произнес с недоумением и разочарованием:
   - Да, ты не врешь... хотя не понимаю... Хорошо, а что скажешь вот  на
это...
   Пещера Али-бабы исчезла без следа, я увидел с высоты птичьего  полета
зеленую равнину. По плоскогорью, как стая  саранчи,  двигалась  огромная
армия. Воздушный наблюдатель снизился, во главе армии рыцарь на огромном
коне. За ним трепещется по ветру полотнище черного знамени, там  большая
корона с высокими зубцами. Императорская корона, насколько  я  помню.  А
этот рыцарь, что-то знакомое... а, дык это же я, такой красивый, гордый,
надменный, замечательный. Даже нижняя челюсть совсем как у Ланселота.
   - Впечатляюще, - признался я. - Правда, я уже водил  такие  армии.  И
даже побольше... Последний  раз,  правда,  армию  орков  на  королевство
людей... Ладно, не будем о грустном. Потом я уже с этим почти завязал.
   Снова все мое тело окатывал попеременно то жар,  то  холод.  Алхимики
доморощенные, при чем тут ноги, знания же в голове! В крайнем случае,  в
спинном мозге, как у орков и женщин. Или они верят в теорию флогистона?
   Голос произнес с некоторой растерянностью:
   - Может быть, вас привлекают тайные знания? Огромная  армия  исчезла,
словно на экране  сменился  кадр.  Я  очутился  в  немалой  по  размерам
лаборатории  алхимика,  нетрудно  догадаться,  что  алхимика.  Колбы   и
реторты, колбы и реторты, а в остальном - медные и глиняные кувшины, ибо
стекла на все не напасешься. Это у нас каждый  сопляк,  вылакав  бутылку
пива, по-гусарски бьет ею о стену, разбрызгивая острые стекла,  а  здесь
каждый осколок на вес ста  осколков  золота...  На  столах  в  тигельках
дымится что-то едкое, пахнет гадостно.  На  длинном  столе  расчлененные
лягушки, летучие мыши с разрезанными животами, пучки омелы,  отрубленная
высохшая кисть, череп...
   - Ага, - сказал я. - Философский камень, эликсир  жизни,  приворотное
зелье... а с обратным знаком - отворотное, еще амулеты от сглаза...  что
еще? Надеюсь, хоть тут не говорят о гороскопах.
   Голос поколебался, сказал с некоторым сомнением:
   - Если вас не привлекают  такие  знания...  то,  возможно,  некоторые
странные данные об устройстве мира...
   - Ага, - сказал я, - мне дадут возможность открыть, что земля  не  на
трех китах, а на черепахе? Или вообще мне предстоит доказать, что  земля
не  плоская,  я  круглая  и  находится,  согласно  Птолемею,  в   центре
мироздания?
   Голос ахнул, умолк, отдалился. На этот раз спорили  очень  долго