ысле, словно полотнище
флага под легким ленивым ветерком или отражение в озере, подплыл  ближе.
Он  выглядел  слепленным  из  плотного  тумана,  я  рассмотрел  грузного
человека в кирасе, подобной  тем,  в  которых  конкистадоры  завоевывали
материк за океаном, под ней камзол  -  пышные  плечи,  материал  мягкий,
плотный, рукава широкие с узкими манжетами, а ладони широкие с  толстыми
пальцами. Кираса упирается в толстый пояс с множеством  блях,  на  поясе
крючки,  кольца,  накладные  кармашки,  дальше  материя  опускается   до
середины  бедер,  что  ниже  -  рассмотреть  не  мог,  там  истончалось,
колыхаясь, как легкий дымок, как пар над тарелкой горячего супа, да я  и
не всматривался, не отрывал взгляд от лица призрака.
   Да, если это один из прошлых хозяев замка, то когда-то замком владели
сильные и жестокие  люди.  Глаза  призрака  смотрели  с  давящей  силой,
тяжелые челюсти были плотно сжаты, лицо породистое, все-таки мы недалеко
ушли от общих законов природы, и люди так же, как  и  собаки,  рождаются
одни мелкими и слабыми, другие крупными и сильными, а крупные и  сильные
обычно становятся вожаками стай, хоть у собак, хоть у людей.
   - Мое почтение, - сказал я негромко, вспомнив, что призраки не  могут
заговорить первыми. - Надеюсь, мой предшественник не  был  вашим  прямым
потомком? Если да, то я очень сожалею, но жисть есть жисть...
   Призрак слегка колыхнулся, как от ветра, хотя здесь абсолютный штиль,
раскрыл и закрыл рот, я видел, как он произносит слова, но ни  звука  не
доносилось. Я развел руками, показал на уши. На лице призрака отразилась
легкая досада. Не злость, не отчаяние, а лишь мимолетная досада,  словно
он ничего иного и не ожидал.
   - Сожалею, - сказал я искренне. - Но, может быть, есть другие способы
коммуникации? Система Брейгеля, язык  жестов,  а  то  и  сильба  гомеро,
хореографический, или в просторечии - танец  пчел...  Можно  феромонами,
как муравьи, у них есть еще система  махания  сяжками,  плюс  тактильный
язык... Да мало ли что могут общего отыскать двое  мужчин...  я  имею  в
виду умных мужчин?
   Призрак вслушивался, на лице отразилось напряжение, я видел,  как  на
туманном челе собрались морщины, а косматые брови, похожие на  сосульки,
сдвинулись. Глаза поблескивали настороженно. Я развел руками.
   - Сожалею, но ничего не слышу. Я не отказываюсь  от  контакта,  будем
искать  новые  каналы  связи.  Просто  сейчас   эскейпнемся,   я   пойду
знакомиться  с  замком.  Днем,  знаете  ли,  заботы,  заботы...  Но  над
проблемой повышения порога слышимости будем работать. Может быть, дело в
тональности?.. Я слышу в очень узком диапазоне,  увы.  Даже  прекрасное,
так говорят, пение кузнечика для меня всего лишь скрип,  ибо  две  трети
звуков выпадает из моего поля слышимости...
   Призрак внимательно слушал, я поклонился  учтиво,  обошел,  хотя  был
соблазн пройти насквозь, но призрак мог расценить это как неуважение,  а
правило уживаемости в обществе  гласит,  что  к  любому  человеку  нужно
относиться так, будто он хороший человек, и так поступать  до  тех  пор,
пока  эта  сволочь  не  докажет  обратное.  Понятно,  такое  правило  не
распространяется на гомосеков, любителей кошек  и  фанатов  футбола,  но
призраки в их число не входят по определению.
   Я прошел немного, преодолел соблазн оглянуться, в  этот  момент  мимо
промелькнула туманная тень, призрак  легко  поплыл  впереди,  оглянулся,
сделал  мне  знак  следовать  за  ним.  Я   замедлил   шаг,   сказал   с
осторожностью:
   - Не хочу обидеть вас, благородный сэр,  но  благоразумие  заставляет
меня действовать с осмотрительностью. О привидениях ходят разные  слухи,
и почти все... не совсем лестные. Точнее, совсем не лестные. А  если  уж
говорить правду, с солдатской прямотой... то лучше я смолчу.
   Призрак  покачал  головой,  на   лице   отразилось   раздражение.   Я
всматривался как мог, нет нужной четкости, по которой угадываешь,  когда
человек врет, а когда говорит правду, в  этом  простом  и  бесхитростном
обществе я  любую  брехню  вижу  за  милю,  нет  еще  нашей  депутатской
изощренности, но призрак, похоже, в самом деле не замышляет меня вот так
пинком сбросить с высокой стены.
   - Ладно, - сказал я нерешительно, - я пройду за вами малость... Но  я
все-таки вам не доверяю уж слишком... Показывайте, где ваш  родной  брат
влил в ухо яд, пока вы спали в цветущем  саду  под  соловьиное  пенье...
Нет? Ну и хорошо, а то я не очень одобряю  кровную  месть,  что  тянется
тыщи лет, хотя, конечно, что-то в кровной мести есть,  есть.  Потому  я,
как датский интеллигент, тоже колеблюсь: бить или не бить...
   Призрак прислушивался, плыл вдоль коридора, мне казалось, что он меня
не только слышит, но и хрен что  понимает,  я  же  боязливо  обходил  по
широкой дуге не только горгон, но и статуи рыцарей, даже вазы и портреты
в тяжелых рамах,  откуда  царственные  особы  провожали  меня  недобрыми
взглядами.
   Там мы опустились в такие дупы, что я уже начал оглядываться, трусить
начал уже давно, да какого хрена изображаю героя, не спится, видите  ли,
юному ковбою,  разлука  с  девкой  парня  мучит...  и  как  там  дальше,
бесамемуча... щас тебе будет бесамемуча по полной программе...
   Слабые светильники освещали только часть стены, где прикреплены, даже
не столько  освещали,  сколько  служили  ориентирами  в  длинном  темном
коридоре. Призрак внезапно остановился, быстро повернул ко  мне  бледное
колышущееся, как в поверхности воды, лицо, что-то быстро показал рукой.
   - Что? - переспросил я довольно глупо.
   Из темноты прыгнуло мне на  спину.  Я  упал,  не  удержавшись,  но  в
падении захватил за мягкое, повернулся и грохнулся на него  всем  телом.
Снизу раздался слабый стон. Привыкшие к полутьме  глаза  различили  подо
мной женщину, маленькую, ладно сложенную. Она  хватала  ртом  воздух,  я
всем весом  придавил  ее,  как  асфальтовый  каток  прижимает  бродячего
котенка.
   - Кто такая? - прорычал я, сердясь за свой  испуг,  коленки  все  еще
дрожат, а сердце едва не выскочит.
   Призрак что-то показывал руками. Я приподнялся, ухватил ее и подтащил
к стене, поближе к светильнику. Она сидела, опершись спиной, смотрела на
меня расширенными от ужаса глазами.
   - Что? - спросил я хрипло и потрогал кончиками пальцев  горло.  -  Не
получилось?.. А хватка у тебя... нехилая.
   Она прошептала:
   - Убей меня, господин, быстро... Не истязай!
   - Убью, убью, - пообещал я. - Ну и жилье выбрала... И  как  жила  все
эти годы? Или недавняя?
   - Нет, господин, я здесь уже триста лет...
   Я присвистнул.
   - Нехило!.. А чем же питалась, если тут людев не было? Или захаживают
всякие?
   Она покосилась на призрака, слегка пожала плечами.
   - Хватает домовых...
   - Но как ты всех не истребила?
   Призрак что-то показал мне знаками, вдвинулся  в  стену,  исчез.  Мне
стало страшно, как найду дорогу обратно. Женщина снова пожала плечами.
   - От этого не умирают. Поскулят малость, снова все  заживает.  Так  и
жили, гонялись друг за другом. То они меня ловят, то я на них охочусь...
Убей меня, господин! Я в полной твоей власти.
   А смотрит задумчивым бараньим взглядом мыслителя, белое тело выглядит
безукоризненным. И сколько бы ни твердил себе, что ей  триста  лет,  что
это как будто моя бабушка после подтяжек и пластических операций, но все
равно выглядит почти  прекрасной.  А  то,  что  не  пытается  изгибаться
эротически... что  здесь  понимают  в  эротике!.,  только  добавляет  ей
прелести и симпатии.
   Из стены выдвинулось нечто колышущееся, что показалось облачком  пара
над закипающим чайником, но это спиной вперед  выдвинулся  призрак.  Мне
показалось, что он тащит что-то, но это не пролезло через стену.
   Я кивнул  с  великим  облегчением  призраку,  а  женщине  сказал  уже
решительнее:
   - Вот что, не мое дело вмешиваться в устоявшийся экологический баланс
этого замка! Могут  быть  самые  необратимые  последствия,  как  говорят
депутаты... Ну, это такие маги... якобы. Прибью тебя,  а  вдруг  домовые
так расплодятся, что на голову полезут?..  Нет  уж,  быть  тебе  прежним
санитаром леса... тьфу, замка.
   Она ничего не поняла, но когда я, кивнув призраку, сделал к нему шаг,
она вскрикнула пораженно:
   - Господин?
   Я обернулся:
   - Чего тебе, дщерь?
   - Господин... ты меня не убьешь?
   - Да ведь пост сегодня, - ответил я. - До  первой  звезды  нельзя.  Я
имею в виду, до первой упавшей мне на грудь.
   Она сказала тихо:
   - Тогда скажи, когда мне умереть.
   Произнесла так просто, что я сразу поверил, у меня теперь власть  над
ней, раз уж сумел одолеть.
   - Постарайся не помереть, - ответил я строго. - Ты отныне  отвечаешь,
чтобы в подземельях все было в порядке!.. Поняла? Исполняй.
   Открыл дверь, услышал сзади потрясенный полувскрик-полушепот:
   - Господин... кто вы?
   Я улыбнулся ей с самым заговорщицким видом, подмигнул и закрыл дверь.
Самое умное, кстати, что  мог  сделать,  ибо  ответь  на  такой  вопрос,
ответил бы и на все жгучие вопросы мироздания. А  то  все  эти  мыслящие
тростники, петухи без перьев и белковые формы мыслящей материи  -  ни  в
дыру, ни в Красную Армию.
 
Глава 3 
 
   Воздух становился все более плотным, я уже начал было подумывать, что
хрен с ним, призраком, старость, конечно, уважать надо, но не  чересчур,
мой дед очень хотел, чтобы я стал плотником, а потом смог  бы  выучиться
на столяра, так что ж, из уважения к его старости бросить  на  фиг  свою
аспиранторию?
   - Дорогой сэр, - сказал я как можно почтительнее, - наше  путешествие
затянулось. На хрен мне... ох, что-то я чересчур часто говорю это слово,
это я так нервничаю, вы же знаете, когда мужчины трусят, они как рыбы  и
ящерицы вздыбливают все перья,  чтобы  других  пугануть...  Человек  без
перьев, прямо как жаба, потому он вот так дыбится словами...
   Я начал замедлять шаг, давая призраку понять, что вот-вот повернусь и
пойду, но он не оглядывался, ускорял полет,  обогнал  намного,  я  видел
далеко  впереди  светящийся  силуэт,  что  уменьшался,   потом   застыл,
поджидая.
   - Щас я тебе все скажу, - пообещал я мрачно.  -  Хотя,  конечно,  сам
дурак, но кто из нас признается в своей дурости?
   Призрак висел в воздухе напротив двери.  Это  первая  и  единственная
дверь, что я увидел за все время, но не ожил, сердце,  напротив,  упало.
Еще куда-то идти?
   Призрак настойчиво показал мне на массивную рукоять в виде  изогнутой
дугой змеи. Вздохнув, я взялся,  холод  ожег  пальцы.  Дверь  отворилась
неожиданно  легко  и  без  скрипа.  Я  застыл,  за  дверью  расстилается
бесконечная равнина, ночь, льется мягкий  лунный  свет.  Звезд  немного,
абсолютная тишина, бесконечность, а в полумиле от нас небольшой холм, на
холме высится на черном коне всадник.  Тоже  весь  в  черном.  Я  бы  не
вычленил его из черной ночи, если  бы  лунный  свет  не  высвечивал  его
беспощадно ярко, с той интенсивностью, что голова и плечи словно горят в
огне. Он сидит сгорбившись, смотрит в нашу сторону. Ничего не делает, не
двигается, только смотрит. Лишь однажды конь взмахнул  хвостом,  отгоняя
комаров, но всадник не пошевелился. В его позе обреченность,  покорность
судьбе, но в то же время мощь, внутренняя сила.
   Я зябко передернул плечами.
   - И что?
   Призрак указал на всадника. Я настолько отупел от  всего  пережитого,
что бездумно шагнул в этот новый мир... и меня мягко отпихнуло  обратно.
Впечатление было такое, будто наткнулся на стену из плотной резины. Чуть
воспрянув духом, я сделал вторую попытку, третью, вздохнул с облегчением
и с чувством выполненного долга повернулся к призраку.
   Он смотрел с отчаянием, лицо непрерывно менялось, руки двигались, как
у преподавателя школы для глухонемых. Я смотрел тупенько, шаркал  ножкой
и разводил руками. Ноу андастенд, них фэрштейн,  ни  фига  не  врубаюсь,
давай, дядя, выводи обратно, я сделал все, что смог, а сделал,  признай,
немало...
   Призрак наконец перестал двигать руками, лицо омрачилось, но вместе с
тем снова стало волевым, собранным. Я видел, как он  смотрит  прицельно,
это не понравилось, так смотрел на меня тренер,  прикидывая,  что  можно
выжать еще из этой паршивой овцы.
   - Домой, - сказал я, - обратно!.. Я ж не призрак, мне  спать  и  есть
надо. И так  уже  спрашивают,  почему  у  меня  глаза  красные  и  спина
поцарапанная... Только веди не  как  Моисей,  что  сорок  лет  водил  по
подземельям, Иван Сусанин со своими евреями за пару дней управился...
 
*** 
 
   Утром, понятно, сэр Зигфрид первым бесцеремонно осведомился, почему у
меня глаза красные и спина наверняка поцарапанная, потом  сэр  Сигизмунд
посмотрел пристально, но не спросил,  почему  у  меня  глаза  красные  и
спина, наверное, поцарапанная, а когда я вышел  к  завтраку,  за  столом
молча присматривался Гунтер, на лбу его я видел  крупные  пиктограммы  в
виде морщин:  а  почему  у  вас,  сэр  Ричард,  глаза  красные  и  спина
поцарапанная?
   Я пробурчал:
   - Гунтер, хочешь, чтобы тебя всегда правильно понимали...  ничего  не
говори. Или ответь, что такое - недоперепил?
   Он вытаращил глаза, сказал нерешительно:
   - С этим... лучше к сэру Зигфриду...
   Зигфрид вытаращил глаза:
   - Это чтоб я да недоперепил? Ты мне смотри!  Слово  не  воробей,  так
просто не отмоешься. Сэр Ричард, надо бы послать  человека  по  соседним
замкам, сообщить, что хозяин сменился.
   - Зачем?
   - А кто его знает... Но так делается. Принято.
   Я прожевал хлеб с сыром, за это время продумал что и как, ответил:
   - Кому не надо, тот уже знает. Пусть оружейники поторопятся с луками.
Но ты прав, я сам нанесу визит одному... одной соседке.
   Они переглянулись, лица вытянулись, Сигизмунд возразил первым:
   - Это волшебнице? Сэр Ричард, она вас в лягушку превратит!
   -  Лишь  бы  не  в  кабана,  -  ответил  я.  -  Улиссу   кабаном   не
понравилось... почему-то. Заканчивайте завтрак без меня, я пойду проверю
одну мыслю, пока решимость не пропала.
   Взбежал на третий этаж, в комнате, которую обозвал пунктом связи, все
то же резное кресло, красиво  изогнутые  подлокотники,  высокая  спинка,
созданная высокооплачиваемыми дизайнерами. Зашел с  осторожностью,  сел,
посидел так, стараясь привыкнуть к абсурдности ситуации. В  прошлый  раз
не особенно  присматривался,  чересчур  прибабахнутый  необычностью,  но
сейчас вижу, что-то здесь  не  так,  что-то  сильно  нарушено,  смещено,
сдвинуто. Нам привычно, что  на  старинных  пищалях  фигуры  единорогов,
львов и прочих чудовищ, на щитах - замки, а доспехи вообще украшены  уже
на стадии литья затейливыми барельефами  с  мордами  медведей,  львов  и
драконов,  ни  одного  клочка   свободного   пространства,   чтобы   без
затейливого барельефа, но дико такое представить на  стволе  современной
пушки, на  броне  танка  или  бронетранспортера,  на  современном  шлеме
десантника.
   Здесь же ощущение, что высокотехничное  оборудование  попало  в  руки
рыцарей короля Артура, что на самом деле были далеко  не  рыцарями,  они
так и пишутся везде: knights, что нам знакомо по слову  "кнехт",  а  это
всего лишь дядя с оружием, но никак не рыцарь, так вот  эти  дяди  почти
всю высокую технологию просто изломали, остальное сожгли, а что каким-то
чудом  уцелело  и  даже  продолжает  как-то  работать,  то   восхищенные
мастеровые украсили этими самыми единорогами, мордами  львов  и  гарпий.
Видать, чтобы еще лучше работало.
   Я огляделся, даже принюхался в поисках пятен засохшей  крови.  Вполне
могли приносить  перед  каждым  сеансом  связи  в  жертву  девственницу,
недаром же у Галантлара  такая  мрачная  слава,  но  помещение  на  диво
чистое, на гвоздях не висят бубны  шаманов,  пучки  засушенных  лягушек,
обязательные ветви омелы, как же без нее...
   Со вздохом откинулся на спинку.  Ничего  не  произошло,  но  я  всеми
фибрами  существа  из  мира  высоких  технологий  ощутил,   как   где-то
замкнулись невидимые мне  контакты,  заработал  квантовый  суперкомп,  а
через добрые секунд двадцать в  трех  шагах  впереди  на  том  же  месте
высветился столб света. В диаметре не больше чем метр, уходит к  потолку
и рассеивается гам, не достигая самую малость.
   Долгое  время  ничего  не  происходило,  я  терпеливо  ждал.  Если  у
волшебницы не наладонник, то ей  идти  к  месту  вызова,  а  кто  знает,
сколько в ее замке этажей. С другой стороны, кто знает, на  сколько  еще
хватит батарей, вдруг да сядут в таком вот бесполезном ожидании...
   В столбе света появилась тень, уже напряг мышцы, готовясь  оторваться
от высокой спинки и тем самым разомкнуть  контакт.  Волшебница  возникла
бледная и полупрозрачная, как призрак, я вздохнул и  стал  ждать,  когда
развертка сигнала закончится. На  этот  раз  в  глаза  бросилась  черная
пышная копна волос, крупные локоны падают на лоб, на плечи, скользят  за
спину, и вся черная ночь кажется продолжением ее волос. Краски  исчезли,
оставив только лиловость, губы казались темно-лиловыми, а кожа  светлой,
зато глаза выглядели чернее ночи.
   Огонь подсвечивал ее снизу, глубокие черные тени легли под глазами, и
мне казалось, что они сверху и снизу окружены черными как сажа, широкими
дугами бровей. Но губы ее чуть раздвинуты в улыбке.
   Наконец она заблистала в true  color,  яркая,  почти  объемная.  Лицо
почти кукольное, с безукоризненно чистой гладкой кожей,  словно  покрыто
тремя слоями крема, глаза загадочно мерцают,  высоко  подведенные  брови
придают  лицу  глуповато-удивленное  выражение,  которое  так   нравится
мужчинам и позволяет чувствовать свою значительность. Я улыбнулся ей как
можно дружелюбнее, развел руками.
   - Вы не поверите, но вы мне даже снились!
   Она пожала плечами, во взгляде появилась брезгливость.
   - Почему нет? Представляю, что вытворяли.
   Я нагло улыбнулся.
   - Пересказать?
   Она произнесла холодновато:
   - Меня не интересуют ваши мужские... словом, ваши. Вряд ли вы сумеете
придумать что-то еще, что уже есть в очень бедном мужском арсенале. Меня
интересуют области, где  мужчины  добились  чуть  больше  успехов,  чем,
скажем, их кони.
   Я наморщил лоб.
   - Это игра в кости? Нет? Ладно, не буду гадать. Вы уже  собрались  ко
мне в гости, леди Клава?
   - Леди Клаудия, - поправила она. - Я вижу, вы времени зря не теряли.
   - Да, - ответил я. - Винные погреба здесь отличные, я все проверил...
   Она покачала головой.
   - Не лгите. Винные погреба у Галантлара  дрянные.  Либо  вы  скверный
знаток вин, либо врете. Я вообще-то полагаю...
   - Что? - спросил я с интересом.
   - И то, - сказала она хладнокровно, - и другое. Лучшее вино,  что  вы
пробовали, это в солдатских бараках, бурдюк за медную  монету.  А  врете
потому, что всегда врете. Мужчины всегда врут.
   Я развел руками.
   - Вы меня опередили. То же самое хотел брякнуть о  женщинах.  Правда,
не добавил бы, что все мужчины  -  подлецы.  Я  ведь  -  просто  золото,
уникум, почти ангел. Конечно, у меня есть что сказать о  женщинах...  Но
если у нас такое единодушие, то, может быть,  захватите  свою  бутылочку
винца?  Это  будет  здорово!  Ко  мне  еще  никогда  женщины  со   своей
бутылкой...
   - Бутылкой? - переспросила она с недоумением.
   - Простите, - спохватился я. - Это такая форма кувшина.
   Она проговорила медленно:
   - Люди нашего ранга не являются без эскорта...
   Я покачал головой, уже чувствуя, что победил, надо  дожать  на  своих
условиях.
   - Какой нам эскорт?.. Мужчина будет лишним, я же не бисексуал,  хотя,
признаю, у бисексуала шансы провести удачно вечер увеличиваются вдвое...
Красивых девушек вы не захватите, это не в  женской  природе,  а  старая
гарпия зачем людям, которые сами давно утирают  нос  другим?  Ваш  визит
останется в тайне, обещаю.
   Она слушала меня, колебалась, но у меня  создалось  впечатление,  что
все-таки ведет игру она, а я только говорю то, что она запланировала  от
меня услышать. И то, что придет одна, - ясно, самой сви