агрелось.
   Утром мы перекусили - жители деревни постарались, - приняли несколько
жалоб, Гунтер уже нетерпеливо посматривал на поднимающееся солнце.
   - Ваша милость, если хотим вернуться засветло...
   - В дорогу, - сказал я твердо.
   Назад мчались то галопом, то рысью, в полдень  дали  небольшой  отдых
коням во встреченном селе, пообедали, я  повертел  кольцо  так  и  эдак,
попробовал одевать на другие пальцы, все проделывал тайком,  мои  бравые
спутники сочтут прибитеньким, любая магия должна быть зрима, неудачников
никто не любит, а подчиняться им и вовсе зазорно.
   Солнце перешло на западную часть  неба,  когда  вдали  показался  мой
величественный... -  нет,  величественный  слабо  подходит,  я  видел  и
повеличественнее, но мой замок грозен, неприступен, от  него  веет  злой
мощью.
   Кони наддали, под копытами звонко прозвенели каменные плиты моста.  С
ворот нас увидели издали, загодя  отворили  калитку.  Челядины  выходили
навстречу,  с  любопытством  рассматривали,  уже  не   страшась   нового
повелителя. Конюхи приняли наших коней, повели, охлаждая, по кругу.
   Мне придержали стремя, я слез, чувствуя, как застыло  тело,  пошел  в
дом. На ступеньках догнал Сигизмунд, лицо встревоженное, спросил:
   - Как поездка?
   - Все хорошо. А что у вас, ты чего такой взъерошенный?
   Он шел рядом, запинался, бледный, с красными от бессонницы глазами.
   - Ведьма, - выдавил он. - Ведьма из Беркли...
   - Что с нею?
   - Двери церкви в полночь слетели с петель! Полчища демонов ворвались,
учинили бесчинства! Сорвали и вторую цепь, но третью как ни грызли,  как
ни дергали - не смогли. Всю ночь в замке никто  не  спал,  везде  горели
свечи, мы читали "Пресвятая Дева, радуйся", а когда под  утро  прокричал
петух и они ушли, в церкви дышать нечем от вони и нечистот...
   Мы шли по коридору второго этажа, я выглянул из  окна,  возле  церкви
снуют люди с одноколесными тачками в руках, из зияющего проема с натугой
вывозят заполненные чем-то зеленым, по земле тянутся следом  зеленоватые
струйки слизи.
   - Черт бы их побрал, - сказал  я  в  сердцах.  Сигизмунд  спросил  со
страхом:
   - Что этой ночью будет?
   Я отмахнулся.
   - Увидим. Вели наполнить бочку теплой водой,  а  если  не  приготовят
хороший ужин, пока буду купаться, я их всех самих отдам дьяволу...
   Сигизмунд отступил, исчез, а я подумал  с  подловатым  чувством,  что
хорошо все-таки быть феодалом. Самое правильное слово -  вождь,  ибо  я,
как уже говорил, и прокурор, и адвокат, и судья. Мое слово  -  закон.  В
самом деле хорошо...
   Я плескался в теплой воде, усталость  медленно  вымывалась  из  тела,
взамен навалилась сонливость, а  я  так  привык  взбадриваться  чашечкой
крепчайшего кофе...
   После сытного ужина выглянул еще раз  в  окно,  дверь  уже  навесили,
кузнец  торопливо  прилаживал  громадный  металлический  засов,   словно
священник будет держать оборону от  Субудая.  Во  дворе  тихо,  так  что
завалился в постель, натянул одеяло до подбородка, начал  подремывать...
не помню, успел заснуть или нет, но за окном со стороны  двора  раздался
треск, ужасающий рев, от которого похолодела кровь в жилах,  а  потом  с
точки замерзания рванула сразу к точке кипения. Да какого черта,  феодал
я или не феодал? Мое это хозяйство или не  мое?  Шум  после  одиннадцати
запрещен, дабы к утру все были высланы и бодры, так что кто смеет...
   Я вскочил, руки поспешно отыскивали  одежду.  Доспехи  натягивать  не
стал, опоясался только мечом в ножнах и  побежал  вниз.  Еще  сбегая  по
лестнице увидел кучу  народа,  теснятся  у  раскрытых  дверей,  жадно  и
опасливо следят за  происходящим  во  дворе,  словно  там  сшиблись  два
мерина, в смысле "мерса", или  горит  автобус  с  богатыми  иностранными
туристами.
   Зигфрид, уже в полном вооружении, тут же бросился за мной, даже  иной
раз старался опередить, но не слишком усердствовал, так что я добежал до
церкви  первым.  Ворота  на  земле,  сорванные  с  петель,  покореженные
страшным ударом, словно удар бревна тарана пришелся  в  самую  середину.
Обе  половинки  оплавлены,  металл  потек,  гротескно  исказив  барельеф
крылатого архангела. В воздухе сильный запах гари, из самой церкви  бьет
трепещущий свет, словно от гигантской электросварки.
   Я вбежал с поднятым мечом, ноги мои почти подломились, стали ватными.
Перед гробом покачивается на коротких ногах чудовищный зверь, похожий на
свежесваренного рака. Красный  и  пышущий  жаром,  но  вдвое  выше  меня
ростом, втрое шире и наверняка впятеро тяжелее, это  чувствуется  в  его
движениях, его реве, так ревела бы ожившая гора.
   Я услышал страшные слова, от которых задрожала земля:
   - Я твой  хозяин,  с  которым  ты  заключила  договор,  продав  душу!
Повелеваю, выйди ко мне, твой срок истек.
   Он умолк, переводя  дыхание,  я  только  слышал  его  сопение,  а  из
каменного гроба через просверленные дырочки донесся слабый голос:
   - Не могу... я связана...
   Красный гигант прогрохотал:
   - Я развяжу тебя на твою погибель!
   Он сделал, движение ухватиться за последнюю цепь,  но  заметил  меня,
быстро повернулся. Он в самом деле был похож на рака, в таком же плотном
панцире,  только  этот  панцирь  выглядел  попрочнее   рачьего.   Гигант
уставился на меня злобно, пасть раскрылась, среди пляшущих языков огня я
увидел острые и длинные зубы.
   - Кто смеет...
   Я сказал твердо, сдерживая сердцебиение:
   - Это ты как смеешь? - голос дал петуха, страшно, но на меня  смотрят
от дверного проема Сигизмунд и куча народа,  среди  которого  я  боковым
зрением вычленил Гунтера и Ульмана. - Я - Ричард Длинные Руки, рыцарь  и
паладин, хозяин этого замка! Отвечай, тварь, или я поступлю с тобой, как
с разбойником и вором!
   Красный гигант проревел:
   - О, еще и паладин? Давно не встречал  паладинов!  Тогда  прибегаю  к
твоему суду, паладин! Яви справедливость. Суть дела в том, что...
   Я прервал:
   - Суду все известно. Мене, текел, фарес! Забирай!
   Я шагнул  к  гробу,  одним  ударом  перерубил  цепь.  Гигант  ликующе
взревел, огромная лапа сбросила каменную крышку, как перышко.  Я  увидел
перекошенное жутким  страхом  лицо  женщины,  она  уже  не  казалась  ни
величественной, ни красивой. Страшно закричала,  завизжала,  взмолилась,
но огромная лапа выдернула ее, как тряпичную  куклу.  Ведьма  продолжала
вопить, искаженное смертным ужасом лицо  становилось  старше  и  старше,
покрывалось жуткими морщинами, серой кожей, щеки отвисли, нос  вытянулся
и загнулся крючком.
   С мечом в руке я вышел вслед за дьяволом. На  залитом  лунным  светом
дворе глухо бил в каменные плиты копытом огромный черный конь с красными
горящими глазами. На мгновение я подумал, что гость из преисподней  спер
моего коня, конокрад чертов, потом с ревностью заметил, что его конь все
же малость крупнее. Дьявол швырнул ведьму, ее тело описало длинную  дугу
и с хрустом напоролось на длинные  острые  шипы,  торчащие  из  седла  и
широких кожаных ремней сбруи. Хруст длился, плоть пропускала через  себя
шипы все глубже, ведьма визжала,  вопила,  стонала,  заклинала.  Красный
гигант вскочил в седло по-скифски, не касаясь стремян, конь  заржал,  из
пасти выметнулась оранжевая струя огня, надо проверить, а  вдруг  и  мой
тоже умеет, простучали копыта, они исчезли, во двор начали  выбегать  из
дома челядины.
   Из церкви вышел,  шатаясь,  священник.  Челядины  метнулись  к  нему,
подхватили под руки, но удержать такую тушу непросто, помогли опуститься
на колоду для рубки дров.
   Священник хватал широко раскрытым ртом воздух. Я приблизился,  сказал
сочувствующе:
   - Дышите глубже, падре...  Отдаю  дань  вашему  мужеству!  Вы  стойко
дрались с этим... этим исчадием.
   Священник спросил меня горестно:
   - Почему?
   - Почему забрал ее душу?
   - Сэр Ричард, - произнес он слабым задыхающимся голосом, - почему  вы
отдали ее душу дьяволу на вечные муки?
   - А потому, - ответил я зло. Увидел, что вокруг собираются  челядины,
прислушиваются с жадным любопытством, тут же Сигизмунд, Зигфрид, Гунтер,
Ульман, Марк-сенешаль, все смотрят с ужасом, как на  пособника  дьявола,
прокричал рассерженно:
   - Потому что я  -  паладин!  Паладин  -  значит,  за  справедливость!
Понятно? За справедливость, а не просто за наших,  как  обычный  рыцарь!
Рыцарь за своих даже в том случае, если свои - сволочи, а паладин... для
паладина все люди - наши! Для вас новость, что  за  преступления  злодей
должен быть наказан? На этом общество держится, иначе  -  снова  в  стаю
зверей, дерущихся за кусок мяса! Справедливость в том,  что  каждому  да
воздастся - так завещал Христос! Каждому по заслугам.  Никто  не  должен
увильнуть  от  расплаты  за  злодеяние,  иначе  вера  в   справедливость
закона... и даже вера в господа будет подорвана! Эта женщина  обманом  и
подлостью завладела большим богатством, за свои успехи и красоту платила
жизнями близких ей людей... и что же? Стоило ей покаяться - и все  будет
прощено? Разве это справедливость? Кто  так  говорит,  тот  вредит  делу
Христа! Это потакание беззаконию,  потакание  преступлениям!  Зато  если
кара  будет  жестокой,  то  вы,  видевшие  суровость   и   неизбежность,
призадумаетесь: стоит ли за мелкие богатства расплачиваться так жестоко?
Не лучше ли жить честно и по законам? Подумайте над тем, что я сказал! А
потом скажете, надо было защищать эту женщину от наказания или нет!
   Я отвернулся от священника, толпа в страхе попятилась, меня трясло, я
чувствовал такой прилив адреналина, что вот-вот разнесет в куски,  будто
наглотался взрывчатки. Я сам не  понимал,  почему  такая  ярость,  потом
сообразил, что это же я ору  на  всю  дошедшую  до  моих  дней  дурацкую
систему.
   У дверей донжона меня догнал Зигфрид, я ощутил на плече  его  крепкую
руку.  Это  было  необычно,  раньше  он  не  смел   хватать   меня   так
бесцеремонно.
   - Сэр Ричард, - сказал он настойчиво, - прошу вас, посмотрите!
   У входа в оставленную мною церковь Сигизмунд стоял на  коленях  перед
священником,  а  он,  сидя  на  колоде,  медленно  осенял  его  крестным
знамением, что-то говорил, лицо гневное, в глазах огонь.
   - Что делать, - сказал я со злостью, - не могу  же  я  сказать  Сигу,
чтобы не слушал! У нас демократия. Хоть и военная.
   - Священник говорит очень убедительно, - сказал Зигфрид.
   Голова от усталости начала трещать, я морщился, спросил грубо:
   - Ну и что? А ты почему не послушал?
   - Я проще, - возразил Зигфрид. - Истины церкви - великие  истины,  но
тяжело их нести всю жизнь. Я время от  времени  грешу,  потом  каюсь.  И
снова грешу. А Сигизмунд старается прожить вообще без греха...
   - Обломится, - буркнул я. - Вот  будет  разочарование...  Зигфрид,  у
меня был такой тяжелый день! Я всю задницу отбил  в  седле,  с  утра  не
слезал! В голове как будто черти молотками стучат. Я пойду спать,  а  ты
здесь последи, чтобы никаких митингов протеста и голодовок, хорошо?
   Хорошо, мелькнула мысль, что никто даже не  подумал,  что  я  убоялся
дьявола.  Все-таки  в  мою  мощь  и  отвагу  верят,  это  немало,   надо
пользоваться.  Просто  поняли,  что  мне  глубоко   безразлична   судьба
продавшей душу и получившей за это немалые блага.  Кто  продает  совесть
или совершает преступление, тот должен и расплачиваться, а если в  самом
деле существует место, куда дьявол уволакивает свои жертвы, а там на них
воду возит, туда им и дорога. Только что-то  не  верится,  что  это  тот
самый дьявол, с которым я уже общался. Даже  если  предположить,  что  с
каждым он ведет себя в меру его понимания, все равно концы с концами  не
сходятся. Дьявол как раз усиленно сует  эти  блага  в  наше  общество  и
совершенно справедливо уверяет, что ничего за это не будет. Даже если мы
пойдем жечь церкви и ломать распятия, он только  порукоплещет  и  скажет
что-нибудь о борьбе с мракобесием.
   Я ввалился в спальню, рухнул на ложе, но сон не шел.  Голова  трещала
сильнее,  в  черепе  мелькало  то  искаженное  мукой   лицо   страдающей
женщины... а что, если я должен бы в самом деле  встать  на  ее  защиту?
Милосердие - великое дело, мог бы и простить ее злодеяния...  тем  более
что меня не коснулись, а чужие беды  переносить  нетрудно,  даже  как-то
совсем легко переносить чужие несчастья... однако не будет ли милосердие
к  преступнице  жестокой  несправедливостью  к  другим,  ведущим   более
праведную жизнь?
   Ладно, с этим решили,  хватит  мерехлюндить.  Но  что  это  за  такой
дьявол, что совсем не прежний? Этот  меня  явно  не  знает.  И  даже  не
отличал от других рыцарей в железе.  Одна  из  аватар  того  Великого  и
Ужасного Стратега? Или  форма  жизни,  возникшая  в  результате  ужасных
катаклизмов, то ли естественных, вон их  сколько  летает  по  запутанным
траекториям, убивая динозавров, топя Атлантиды, пугая  оленей  в  стране
Тунгусии и устраивая кратеры для туристов в Аризоне,  то  ли  еще  более
естественных, то  есть  понятных  человеческому  уму,  ибо  нам  гораздо
понятнее, как два придурка в драке могут погубить мир,  чем  представить
падающий с неба астероид...
   Похоже,  все-таки  существует  этот  полупараллельный  с  нами   мир,
странный и причудливый, что живет по своим законам, но и вступает с нами
в контакты. Простые  поселяне  именно  его  считают  адом  и  раем,  что
понятно, наш мозг всегда предпочитает из сложных построений  вылавливать
самые простые, ясные и не правильные ответы.
   Я некоторое время лежал, укладывая в мозгу еще и  этого  деревенского
дьявола, простого и наглядного, таких же наглядных волосатых  и  вонючих
демонов, вспоминал их отвратительный визг, хрюканье, горящие  ненавистью
глаза...
   Итак,  известно,  что  в  прошлом  существовала  чрезвычайно  высокая
цивилизация. Технологическая, ибо трудно представить  нетехнологическую,
что натворила такое, да и есть уже доказательства,  свидетельства.  Даже
то, что  называется  магией,  всего  лишь  слабые  отголоски  подлинного
могущества.
   Где-то что-то пошло  не  так,  грянул  первый  катаклизм...  все-таки
хочется верить, что астероид или что-то подобное. Ударил так,  что  едва
не сорвал с орбиты. Магнитные полюса бегали по  всему  шарику,  запад  и
восток сменялись не раз, земную  горошину  крутило  и  поворачивало,  но
удержалась на прежней дорожке, хотя, мне кажется, с земной  осью  что-то
случилось. Недаром же говорят, что есть страны, где вечное лето, а есть,
где вечная зима.
   Люди все-таки выжили, хотя несколько  поколений  выросли  вообще  без
солнечного света, тучи пыли и пепла закрывали небо. А  ведь  достаточно,
как я уже говорил, всего два поколения не обучить  читать  и  писать,  и
человечество скатится к каменному веку. Так что не  удивительно,  что  к
некоторым все еще  исправным  механизмам  приходили  волосатые  парни  с
дубинами в руках, приносили жертвы, просили  у  синхрофазотрона  удачной
охоты на мамонта... ну, пусть не на мамонта, а на одичавших коров.  Хотя
если  имела  место  радиация,  то  коровы  могли  вымахать  и  покрупнее
мамонтов.
   Конечно, при всех катаклизмах  уцелели  какие-то  подземные  бункеры,
атомные станции или то, что пришло  вслед  за  примитивной  атомной  или
термоядерной энергией. Некоторые дали течь, имели  место  многочисленные
мутации.  Если  какое-то  племя  поселилось  возле  работающей   атомной
станции,  откуда  в   течение   тысячи   лет   шла   сильнейшая   утечка
радиоактивного вещества, то можно себе представить, какие мутации  могли
накопиться...
   Ладно, это все понятно. Понятно, откуда все эти тролли, гоблины, огры
и прочие эльфы. Понятно, что людей если и было сперва намного меньше, то
все равно сумели  отвоевать  себе  клочок  земли,  расплодились,  начали
теснить остальных, скопом зачислив в нечисть, которую надо уничтожать. И
так уничтожали долго, медленно, тесня шаг за  шагом,  время  от  времени
поднимаясь  до  таких  высот  овладения  магией...  если  магией,  а  не
супертехнологией, что снова то Великое Оледенение, то Огненный Дождь, то
Звездный Вихрь...
   Понятно даже то, что однажды люди очень серьезно раскололись  на  два
враждебных лагеря.  До  этого  они  постоянно  раскалывались  на  тысячи
лагерей, постоянно  нападали  друг  на  друга,  что  иной  раз  вызывало
настоящие катаклизмы для всей планеты, но теперь именно на  два.  И  оба
провозгласили, что построят на планете царство небесное.  И  оба  решили
стереть с лица земли всю нечисть.
   Непонятно только, какую нишу занимает этот псевдодьявол,  что  уволок
ведьму из Беркли. Он и его  демоны,  что,  судя  по  воплям  священника,
таскают жертвы в свой ад, где мучают их души. Что за ад, что за души,  с
этим надо разобраться, иначе сами со мной разберутся, если попаду  между
их жерновами.
 
Глава 9 
 
   Утром я проснулся сам, полежал, приходя в  себя.  Во  всем  теле  еще
ломота, это жуткая скачка чуть не вытрясла душу, даже  сейчас  чувствую,
как внутри все перемешалось.
   За  окном  привычные  звуки  ударом  молота  по  железу,  это  кузнец
выполняет   срочные   заказы,    пахнет    свежим    хлебом,    навозом,
свежепривезенным сеном.
   Кое-как поднялся, подвигался, разминая поясницу. Крикнул нетерпеливо:
   - Эгей, Фриц!.. Спишь?
   Дверь  робко  приоткрылась,  заглянула  конопатая  глупая   морда   с
торчащими в разные стороны волосами.
   - Нет, ваша милость, я здесь.
   - Почему не будишь? - спросил я строго. - Всегда будил, а сейчас что?
Ладно, неси воду, а внизу пусть  там  на  стол,  да  побольше.  Я  после
вчерашнего коня могу съесть.
   - Бочка с водой готова, - ответил он, отводя взгляд. - А  на  стол...
да уже ставят, ставят!
   Я наскоро помылся, что-то в интонациях этого Фрица не понравилось. Уж
не переворот ли готовится, я же нарушил главную заповедь церкви. Или  не
главную, но, как мне кажется, очень важную.
   Наверное, я потерял даже свою паладинность, утратил, ибо  паладины  в
своих высоких  устремлениях  и  следовании  идеалам  зашли  даже  дальше
ястребов церкви. Церковь, какие бы высокие цели ни провозглашала, а  они
в самом деле высокие, все-таки делит мир на "наших" и "ненаших".  По  ее
идеологии я обязан был вступить в поединок с дьяволом и вырвать  из  его
лап  успевшую  покаяться  преступницу.  Но  мое  человеческое   естество
возмущается такой несправедливостью: можно всю жизнь чикатилить, а перед
смертью в последнюю минуту покаяться, и вот тебе полное прощение.
   В нижнем зале за столом уже сидели Зигфрид, Ульман и Гунтер, сенешаль
и двое из наиболее старательных стражников. Ульман выглядел  бледным,  я
не сразу заметил, что в поясе он стал почти вдвое толще.
   - Чего не завтракаете, морды? - спросил я. - Ну что за ритуал,  ждать
меня? Остывает, вот какие запахи... Ульман, что с тобой? Что за повязка?
   Все молчали, Ульман пробормотал:
   - Это дверью... зацепило, заживет.
   Гунтер буркнул:
   - Крепко зацепило. Клок мяса вырвало.
   - Когда?
   Ульман почему-то смолчал, ответил Гунтер:
   - Он с этими двумя заперся в церкви. Пока  священник  читал  молитвы,
они пробовали держать двери. Тогда его и садануло в бок...
   Я вылез из-за стола, подошел, Ульман покачал головой.
   - Ваша милость, теперь ваша сила не поможет.
   - Почему?
   - Священник сказал, что отныне вы не паладин. Отныне вы такой, как  и
мы, а то и ниже. Всякий христианин должен защищать христианскую душу  от
лап дьявола!
   Я зашел к нему со спины, все молча следили за нами,  лица  хмурые,  в
глазах тревога.
   - Покажи рану, - велел я.
   - Но, ваша милость...
   - Снимай повязку!
   Он вздохнул, снял прямо за столом рубашку, тряпок наверчено в  десять
слоев, и почти сразу же пошли все увеличивающиеся  пятна  крови.  Сперва
застывшие, потом уже свежие. Сцепив зубы,  он  отодрал  последний  слой,
рана раскрылась, пошла бледная кровь пополам с сукровицей.
   - Во имя господа, - произнес я  и  возложил  на  его  плечо  руку.  Я
чувствовал, что мог бы и не возлагать, некая