ы,  как  я  слышал,  ужасные  создания.
Корабли топят, бури насылают... Их мощь неизмерима, кальмары... гм...
   - Кальмары всю жизнь растут, - подтвердил я, - ибо у них нет скелета.
Но вообще-то редкий кальмар  успевает  долететь  до  середины  Днепра...
э-э...  что  я  заговариваюсь,  устал  уже,  редкий  кальмар   вырастает
крупняком. Мы их тысячами ловили  и  -  на  сковородку,  на  сковородку!
Стыдно признаться,  но  в  тех  краях  готовят  только  на  сковородках,
изнеженные больно, так что  кальмаров  ели  жареных,  вареных,  печеных,
маринованных...
   У мага даже уши побелели  от  такого  наглого  вранья,  я  опомнился,
сказал другим тоном:
   - Ладно, в другой раз приду,  когда  будет  больше  времени.  А  пока
занимайся своей... мутацией. Га-га-га! Или чем-то еще, неважно... Только
насчет крови невинно  убиенных  младенцев  запомнил?..  Или  если  увижу
мертвый труп утопшего человека, я... ух! А насчет того, что в этом замке
вера  переменилась,  можешь  не  дрожать.  Ты  -  верный   сын   церкви,
свидетельствую. Молишься делом, так сказать. Эти молитвы первыми доходят
до творца, а уж потом те, языкомолотильные,  выпрашивающие.  Так  что  я
причисляю тебя к христианам, знаешь ты молитвы или нет, носишь крест или
нет, есть у тебя среди книг Библия или нет. Ты еще опыты  с  горохом  не
проводил? Да нет, это не  приказ,  просто  спросил.  Вспомнил  одного...
монаха. Словом, экспериментируй и твори дальше. Только не взорви все  на
фиг и пожар не устрой.
   Он провожал меня до люка,  даже  пытался  поддерживать  под  локоток,
искрился от счастья, едва не визжал и не вилял хвостом. Хвост  у  нас  в
процессе эволюции хоть  и  отпал,  но  потребность  вилять  осталась,  и
последнее, что я видел, опускаясь по канализационной трубе нового  типа,
собачью преданность в глазах этого наивного ученого.
   Вниз спускаться, вопреки расхожему мнению,  все-таки  намного  легче,
задница тянет вниз, а не вверх, я  спускался  резво,  без  передышек,  с
последней  ступеньки  соскочил,  загремев  мечом.  Вдоль   стены   снова
заскользил мимо меня ряд дверей,  одни  хранили  горделивое  молчание  и
нового хозяина не замечали, другие загадочно  подмигивали  искорками  на
металлической поверхности.
   Сходя на первый этаж, я  грозно  спросил  у  первого  же  попавшегося
челядина:
   - Кузнец у нас добрый?
   Челядин испугался, его затрясло,  перекрестился,  вот-вот  упадет  на
колени, взмолился:
   - Нет, господин, очень злой человек!
   Я поморщился, слово изреченное - всегда ложь, отмахнулся:
   - Да по мне хоть либерал, лишь бы работал хорошо. А как работает?
   -  Работает  хорошо,  -  протянул  челядин,  -  да  с  ним  никто   в
подмастерьях не держится. Чуть что не так - в рожу! А то и вовсе в рыло.
А рука у него, как торец бревна.
   - Ага, - сказал я. - Значит, замок, скорее всего,  вскроет...  Ладно,
иди, гомо.
   Он поспешил уйти, я остановился, опершись на жуткую горгону,  отлитую
из металла. У нас по перилам лестницы обычно расставляют шары, здесь  же
искусно отлитая из темного  незнакомого  металла  страшила.  Размером  с
обезьяну, смотрит на мир жуткими красными глазами, скульптор не  пожалел
два крупных рубина.
   Я щелкнул ее по носу, зашиб ноготь о холодный металл. Зверюка  отлита
мастером, во всей фигуре чувствуется злоба, ярость, жуткий динамизм. Так
и кажется, что вот-вот прыгнет. Чувствуется техника повыше, чем та,  что
в средневековье. Что-то непонятное...
   В дверях со стороны двора появился полный человек, средних лет,  лицо
приказчика, поклонился, сделал два  шага  вперед,  поклонился  снова  и,
глядя на меня преданными глазами, спросил самым что ни есть почтительным
голосом:
   - Куда прикажете подавать обед... хозяин?
   - Обед? - переспросил я. - А куда его можно подать?
   - Ну, - ответил он и снова поклонился, следуя мудрости, что спина  от
поклонов не  переломится,  а  гимнастика  суставам  нужна,  -  можно,  к
примеру, в главный зал...
   Я оглядел его с головы до ног. Он выпрямился  и  постарался  смотреть
честными глазами. Да вообще-то  и  был  честным,  если  судить  по  моим
меркам, меркам человека, который жил в мое время, видел политиков, профи
пиара, прожженных хитрецов, что умеют рядиться не только в любые одежки,
но и в любые шкуры. Вообще я уже начал свыкаться с ощущением, что  самый
хитрый, подлый и прожженный в этом мире я, а все остальные просто  дети,
и хитрости их детские, видны такому, как я, насквозь, за километры.
   - Ты кто?
   - Марк Форстер к  вашим  услугам,  господин.  Сенешаль  этого  замка,
господин.
   - А что в главном, Марк? - спросил я. - Стол на сколько персон?
   - Ваш, - ответил Форстер, - на двенадцать. И  еще  шесть  столов  для
гостей.
   - А за тем, - спросил я саркастически, - где двенадцать, я должен все
сожрать один?
   Он поклонился, ответил с некоторой запинкой:
   - За ваш стол... только избранные... однако, простите, в  самом  деле
вам лучше в Золотой зал.
   - А там сколько столов? - спросил я подозрительно.
   - Один, - ответил он твердо.
   Я пошел за ним, выпрямившись и  держа  руку  на  рукояти  меча,  ведь
наблюдают же со всех  сторон,  оценивают  нового  хозяина.  Золотой  зал
располагался на втором этаже, что и понятно - первый отдан челяди, кухне
и прочей черновой работе, благородность  начинается  со  второго,  а  на
третьем, значит, самое что ни есть...
   Мы поднялись по лестнице, Форстер провел мимо двух массивных  дверей,
распахнул богато украшенную золотом третью, оттуда сразу пошел радостный
свет,  поклонился,  пропуская  меня.  Пока  я  стоял,  озираясь,   сзади
послышались  торопливые  шаги.  Оттерев  нас  обоих,  вперед   вдвинулся
Сигизмунд, огляделся с подозрением,  готовый  защищать  меня  животом  и
грудью. Комната впятеро меньше прошлой по размерам, блещет роскошью,  на
стенах неизбежные  гобелены  со  сценами  сражений,  немаленький  камин,
огромный стол и обещанные двенадцать кресел.  Стол  заставлен  фамильным
серебром, золотыми кубками, посредине высокий подсвечник.
   - Хорошо, - одобрил я. - Со  мной  будут  обедать  мои  спутники  сэр
Сигизмунд и сэр Зигфрид, а также позови  Гунтера.  За  столом  заодно  и
поговорим.
   Зигфрид явился, к моему удивлению, в доспехах, хоть  и  с  непокрытой
головой. Меч снял, но поставил рядом с  креслом,  прислонив  так,  чтобы
рукоять была под рукой.
   - Что-то неладно, - сообщил он коротко. - Больно пахнет магией. Да  и
не прост сам замок, не прост.
   Сигизмунд  только  кивнул,  лицо  молодого  рыцаря  оставалось  очень
серьезным. Гунтер вошел, остановился у порога. Я помахал ему рукой.
   - Давай, заходи! Как у тебя зубы? Нет, бить не буду, это  на  случай,
если твердое мясо не сможешь... Садись, ты  ведь  теперь  на  повышении?
Поздравляю. Какие-нибудь новости?
   Гунтер осторожно опустился по ту сторону стола,  лицо  настороженное,
видать, за столом с Галантларом не сидел, ответил несколько скованно:
   - Для вас, возможно, это уже не новость, но вы  являетесь  не  просто
человеком, захватившим этот замок и объявившим себя хозяином. Вам отныне
принадлежат три деревни и одно село, общим числом почти триста  человек.
В одном вы, как я слышал, уже побывали...
   - В двух, - сказал я. - Кстати, надо будет побывать еще разок. Думаю,
обрадуются смене режима.
   - Лучше я пошлю нарочного, - предложил Гунтер.  -  Налоги  все  равно
платить надо, а то так обрадуются...
   Он не закончил, я кивнул.
   - Ты прав. А то достали эти дурацкие праздники. Что еще?
   -  Ваши  земли  граничат  с  владениями   Вервольфа,   Кабана,   сэра
Одноглазого и Тудора Глиняный Берег. Границы, правда, условные: по реке,
по широкой полосе леса, по каменной насыпи, что занимает милю в ширину и
где ничего не растет. Есть еще владения леди Клаудии...
   - Знаю, - сказал я, - уже общался. Милая такая женщина.
   Он вскинул брови, в голосе прозвучало удивление:
   - Вообще-то это злая волшебница. У нее ни сел, ни  деревень,  а  свой
небольшой замок она  защитила  колдовством.  Ее  никто  не  осмеливается
побеспокоить, да и она в наши дела не вмешивается, у нее свои интересы.
   Сенешаль  остановился  у  распахнутых  дверей,  слуги  быстро  начали
заносить широкие медные подносы. Сильно  и  зовуще  запахло  только  что
испеченным гусем. Ароматы поплыли по комнате,  как  сто  тысяч  ангелов,
сорвавшихся с иглы. Мы нетерпеливо ждали, когда все перекочует на  стол,
слуги подали еду на украшенных чеканкой серебряных блюдах,  на  середину
взгромоздили что-то вообще невообразимое, похожее на огромный паштет  из
гусиной печенки, это же сколько надо гусей перевести, "зеленых"  на  них
нет... к счастью.
   Справа от меня Зигфрид  с  недоверием  смотрел  на  серебряное  блюдо
изысканной чеканки. Коричневые  тушки  мелких  птиц,  обжаренные,  запах
обалденный, зеленые листочки  трав.  С  одной  стороны  этой  гигантской
тарелки  нож,  а  с  другой...  вилка.  Огромная,  двузубая,   грубовато
сделанная, но все-таки вилка. А вилка - это  революция,  это  переворот,
это переход на другой уровень цивилизации:  от  хватания  еды  руками  к
бесконтактному способу!
   Сенешаль наблюдал за мной искоса,  наслаждаясь  смятением  дикаря.  Я
осторожно взял вилку,  неудобная,  тяжелая,  еще  века  дизайнеры  будут
приспосабливать, изощряться, но все-таки шаг сделан, остальное придет...
   Я орудовал ножом и этой вилкой, больше похожей на второй  нож,  резал
мясо, накалывал  и  отправлял  в  пасть,  жевал  с  наслаждением,  глаза
сенешаля становились все шире.
   Уловив его интерес, я поинтересовался с набитым ртом:
   - Что-то не так?
   - Все так, - поспешил он заверить.  -  Просто  эти  столовые  приборы
привезли с юга. Наш хозяин так и не смог с ними освоиться... Зато вы...
   Я отмахнулся.
   - Ерунда. Я с детства привык.
   Осекся, для него это равно признанию, что я с самого что ни есть юга,
южее уже не бывает, а я молча ел, птичьи  тушки  просто  бросал  в  рот,
грыз, а мелкие косточки выплевывал.  Нежно  обжаренная  корочка  и  мясо
таяли во рту, я наедался, скоро отяжелею, надо будет распускать пояс.
   Гунтер взглянул, как я держу  серебряную  вилку,  во  взгляде  что-то
промелькнуло, но смолчал. Я кивком указал на  роскошное  блюдо  с  мясом
перед ним.
   - Не давай остыть.
   Гунтер осторожно взял нож, с подозрением посмотрел на вилку.
   - Что-то не так? - спросил я.
   Он скупо усмехнулся одной половинкой рта.
   - Да нет, все так. Просто здесь давно серебро не подавали на стол.  А
на кухню перестали привозить чеснок.
   Я сообразил не сразу, при чем здесь серебро и чеснок в одной упряжке,
а когда сообразил, вдоль хребта пробежала холодная ящерица.
   - Даже так?
   - Да, -  ответил  он  ровным  голосом.  -  В  последние  годы  начали
появляться гости, что не могли пользоваться  серебряными  ножами.  И  от
одного вида чеснока их  начинало  корежить.  Сперва  серебро  убрали  со
столов, раньше все было из чистого серебра: подсвечники,  чаши,  ножи  с
серебряными ручками... Потом сняли серебряные украшения с входной двери.
   Я кивнул.
   - Да, я заметил. А как отнесся к этому священник?
   - Убит, - ответил Гунтер лаконично.
   - Жаль, но, что делать, профессиональный риск.
   - Да, - согласился Гунтер, - он мог  бежать,  мог  вообще  уйти,  все
начиналось постепенно. На его место пришел другой, из села, но тоже  был
убит. Уже не людьми... Его просто  выпотрошили.  И  крест  не  помог.  А
третий священник даже  не  сумел  войти,  с  моста  его  сдувал  обратно
свирепый ветер. Сейчас он, священник, не ветер, проповедует в селах, что
принадлежат  ныне  вам,  сэр  Ричард.  Но  даже   там   ему   приходится
скрываться...
   Я пожал плечами.
   - Церковь вроде бы уцелела? Если то - церковь,  с  западной  стороны.
Пусть приводит в порядок, начинает спасать души.  Ты  прости,  что  я  о
церкви без должного уважения, но она в моих краях  так  проворовалась  и
обгадилась, что люди вообще начали обходиться без нее.
   Он отшатнулся, воскликнул в ужасе:
   - Сэр, но как... можно?
   - Можно-можно, - успокоил я. - Бог - одно, церковь -  другое.  У  нас
говорят: тот, кто познал себя, познал своего господа. Или: ищите бога  в
своем собственном сердце, не найдете больше нигде. А то и вовсе: церковь
не из бревен, а из ребер, что вовсе отрицание необходимости церкви. Да и
зачем она, если, в самом деле, душа - это бог,  нашедший  приют  в  теле
человека? Один из наших мудрецов сказал: знаю, что душа  бессмертна,  не
знаю как, но в  церкви  спрашивать  поостерегусь.  Как  видишь,  это  не
безбожие, ибо само безбожие - тонкий слой льда, по которому один человек
может пройти, а целый народ ухнет в бездну. Настоящие  безбожники  -  не
те, которые отрицают бога,  а  те,  которые  начинают  говорить  от  его
имени... Ладно, не морщи лоб, для меня самого это чересчур сложно, давай
лучше ешь, а если что вспомнишь - рассказывай о самом замке.
   Он разохотился, ел все раскованнее, сказал с некоторым смущением:
   - Уж простите, что жру, как свинья... но как же хорошо  снова  поесть
соленого! То, что ел из глиняных тарелок, меня не задело, чеснок исчез -
ладно, но отказаться от соли...
   - А что не ушел?
   Он сдвинул плечами.
   - Да  как  сказать...  Когда  неприятности  приходят  постепенно,  то
привыкаешь. А плата хорошая, служба спокойная, кто осмелится напасть  на
такого человека? Это в последние пару лет он начал  тревожиться...  Годы
подошли к тому, что скоро отправляться в последнее путешествие, но  ведь
по дороге перехватит дьявол... Вот и  начал  вроде  бы  юлить,  пытаться
расторгнуть договор, а дьявол в свою очередь перестал  помогать,  вот  и
платить стало нечем...
 
Глава 6 
 
   Со  стороны  двора  раздался  крик,  забряцало  оружие.  Сигизмунд  в
мгновение ока, подхватив меч,  оказался  у  окна.  Я  видел  только  его
широкие плечи и узкий зад, сам он почти свесился  на  ту  сторону,  окна
здесь вовсе не узкие бойницы.
   - Что там? - спросил я.
   В груди тревожно заныло, я тоже отодвинул  стул  и  подошел  к  окну.
Внизу перед донжоном гарцевал на  коне  всадник  в  кожаных  латах,  его
окружили стражники, он размахивал руками, Ульман ухватил коня за  повод.
Всадник  жестикулировал,  указывал  в  сторону   долины.   Я   отстранил
Сигизмунда, высунулся из окна.
   - Что случилось?
   Всадник вскинул голову, я узнал одного из моих теперь стражников.  Он
прокричал:
   - Ваша милость, в селе Большие Таганцы бесчинствуют какие-то люди!
   - Черт бы их побрал, - вырвалось  у  меня.  -  Мало  мне  радостей  с
заколдованными дверями...
   - Что делать будем? - крикнул всадник.
   - Принимать меры, - огрызнулся я.
   - Какие?
   - Тоталитарные, - ответил я зло. - Без всяких  там  прав  человека  и
политкорректности! Готовь отряд, поедем посмотрим!
   Внизу на мгновение стало тихо, что меня озадачило, но  додумывал  уже
по дороге, ступеньки дробно стучали, а  стена  рядом  мигала,  словно  я
находился в вагоне метрополитена, по крайней мере, так же темно, наконец
выбежал во двор, заполненный  людьми,  свистнул.  Из  распахнутых  ворот
конюшни, откуда выводили коней, выметнулся, пугая всех, мой черный зверь
с горящими глазами,  остановился  передо  мной,  сразу  превратившись  в
великолепную статую рослого коня, выполненную  из  блестящей  эпоксидной
смолы.
   Сигизмунд, запыхавшийся, но с готовностью на лице, примчался, держа в
руках мои доспехи. Это, конечно, не дело  одеваться  на  глазах  челяди,
прямо во дворе, но это лучше, чем в одной легкой рубашке на  голое  тело
да штанах из тончайшего полотна.
   - Кто мог напасть? - крикнул я.
   Из дверей выскочили Зигфрид и Гунтер, Зигфрид на  ходу  грыз  гусиную
лапу, в глазах был укор господу: дадут  ли  когда-либо  закончить  обед.
Гунтер ответил сдержанно:
   - Да кто угодно...
   - Кто-нибудь из наших?
   - Нет, - сказал он быстро. - Это соседи.
   - А я слышал, что имя Галантлара удерживает соседей!
   - Удерживало, - отрубил он коротко,  лицо  потемнело.  -  Но  недавно
соседи поняли, что господину Галантлару уже все равно...
   Через несколько минут наш отряд вылетел на рысях через  боковой  ход.
Ворота остались заперты, Зигфрид, к его огорчению, был оставлен  мною  в
замке, я подсластил пилюлю, велев  ему  с  остальными  воинами  бдить  и
охранять. Со мной выехали Сигизмунд и Гунтер с Ульманом. Гунтер с  моего
разрешения кликнул еще двоих, сам на правах проводника понесся  впереди.
Я собрал глаза в кучку и пустил коня следом.
   Справа несся Сигизмунд, слева гигант Ульман, я ему уже доверял,  хотя
вид у мужика страшноватый, но так же самые добрейшие  в  мире  собаки  -
боксеры для несобачников выглядят прямо собаками-убийцами,  людоедами  и
чикатилами. Ульман не самый добрейший, но из тех чудаков, что не  ударит
ни в спину, ни ниже пояса, не будет бить ногами лежачего,  непонятное  и
немыслимое существо для моего мира, но привычное в этом. Сзади еще двое,
типичные наемники, мне не очень нравилось, что за спиной,  но  правильно
считать, что не они сзади, а я впереди,  как  и  положено  предводителю.
Впереди меня только Гунтер, однако он в роли проводника...
   Долина открылась сразу вся, едва миновали мост, там внизу  с  десяток
домиков, все в один ряд, с одной стороны - широкая протоптанная  дорога,
с другой - огороды. Над одним домом густой черный дым, пятеро  всадников
носятся между домами. Из одного дома выволакивали женщину, она кричала и
отбивалась, ее пытались завалить наземь, задирали подол, наконец  одному
надоело, ударом кулака сшиб на землю.
   Все это я заметил и рассмотрел, пока вихрем несся вслед за  Гунтером.
Мой конь шел легко, словно летел,  а  потом,  ощутив  мое  невысказанное
желание, прибавил в беге, легко обошел коня Гунтера. Я ощутил  дрожь  во
всем теле, зубы стучали, а пальцы сами сорвали  с  пояса  молот.  Гунтер
осадил коня на околице, а я  пронесся  вперед,  молот  выплеснулся,  как
легкий камешек.
   Впереди  был  удар,  я  выставил  ладонь,  хлопок,  конь  подо   мной
остановился и сразу же замер, страшный в своей неподвижности. С грохотом
железа подскакали Сигизмунд и Ульман, медленно подъехал Гунтер. Человек,
который уже начал спускать штаны над лежащей женщиной, ударился о  стену
сарая в трех шагах, сполз на землю, как тряпка, с  проломленной  грудью,
кровь страшно выбрызнулась изо рта, ноздрей и даже ушей. Он был мертв, а
его друзья замерли и смотрели на меня ошалело.
   Один из них, высокий и красивый, опомнился  первым,  указал  на  меня
красивой холеной рукой:
   - Что это за тролль? Взять его и повесить!
   Сигизмунд обнажил  меч  и  бросился  первым.  Гунтер  и  Ульман  тоже
обнажили мечи,  но  посматривали  на  меня  нерешительно.  Я  крикнул  в
бешенстве:
   - Убивайте всех!
   Молот остался на поясе, но меч в моей руке ожил, рассекая плоть,  как
пустые картонки из-под обуви. Кровь брызгала веером, конь хватал  пастью
за плечи, слышался хруст, несчастные падали  от  болевого  шока,  ибо  в
конской глотке исчезали оторванные куски  кожи  и  мяса,  словно  сочная
молодая трава.
   - Давай, конячка, - процедил я сквозь зубы. - Натренирован ты...  или
создан... пусть даже выкован, мне по фигу! Ты мне нравишься.
   Сбоку лязг, Гунтер  и  К°,  потеснив  ошалелых  противников,  наконец
повергли и стоптали, бросились к домам.  Из  одного  как  раз  слышались
отчаянные крики, женский плач. Двое гогочущих молодцов, еще  не  зная  о
нас, выволакивали вторую молодую женщину. Платье сорвали до пояса, она с
плачем закрывала грудь руками,  один  намотал  косу  на  кулак  и  тащил
жертву, пятясь, второй подгонял ее пинками.
   Я не успел повернуть коня, как Гунтер оказался рядом, его меч взлетел
с такой скоростью, что я мог бы позавидовать.  Блеснуло,  короткий  звон
стальной полосы о кольчугу, треск рассекаемой плоти, плечо с уцепившейся
за руку косой отвалилось от тела. Второй вытаращил глаза, заорал,  начал
торопливо вытаскивать меч, запутался, о