Прогресс  -  да,
согласен, его рук дело, против фактов не попрешь, но насчет  церкви  это
уже чересчур. Или он рассчитывает,  убедив  меня,  что  всю  цивилизацию
создал он, убедить и в том, что и церковь - его творение?
   Почему-то  мне  казалось  очень  важным  отстоять   именно   церковь.
Никчемную, не играющую никакой  роли  в  моем  обществе,  презираемую  и
терпящую насмешки.
   - Все началось с амебы, - прошептал я. - Или с  инфузории-туфельки...
Но я уже не амеба...
   Мир сдвинулся, я снова висел на столбе, подвешенный  за  руки.  Палач
надел длинные кожаные рукавицы и,  взявшись  за  горячий  прут,  накалял
конец в огне. Тот уже светился оранжевым, сыпал искрами. Кроме палача, в
помещении остались только женщина и герцог. На опустевших столах я видел
только широкие блюда с объедками, перевернутые кувшины и кубки.
   Палач вытащил наконец прут, повернулся ко мне. Я  сцепил  зубы,  боль
будет острой, жгучей, я заору, не выношу боли, но все равно: одно дело -
исходить криком, другое - говорить им то, что хотят...
   Внезапно палач замер, глаза расширились. Прут выпал из руки, а сам он
рухнул лицом вниз.  Из  спины  торчала  стрела.  Женщина  вскочила,  рот
распахнулся для крика, но в тот же миг в  нем  появилась  рукоять  ножа.
Герцог искал и все не мог отыскать меч, а когда  поднялся  с  оружием  в
руке, перед ним мелькнула серая тень, и  герцог  повалился  вниз  лицом,
роняя меч.
   Я на миг потерял сознание, чувствовал только, что веревка лопнула под
острым лезвием, меня снимают, куда-то тащат, потом я падал на землю,  на
седло, меня трясло, боль стегала по всему телу. Перед глазами с  бешеной
скоростью мелькала серая земля, я сообразил,  что  лежу  на  седле  вниз
лицом, лошадь скачет во весь опор.
   Я собрался с силами и, превозмогая острую боль, повернул  голову.  За
нашей спиной отдалялся  замок,  но  из  ворот  выметнулись  десятка  два
всадников, с грохотом пронеслись по опущенному подъемному мосту.  Я  изо
всех сил растопыривал уцелевший глаз, видел, как  из  распахнутых  ворот
выплескиваются еще и еще  всадники.  Я  начал  сползать  с  седла,  рука
всадника подхватила и удерживала меня, пока  я  не  набрался  сил  и  не
сумел, цепляясь ногтями, зубами и всем телом, всползти выше.
   Стрелы свистели мимо. Я сцепил зубы, боль терзала  все  тело,  а  при
каждом стуке копыт в голове и везде-везде взрывались  атомные  бомбы.  Я
лежал вниз лицом, земля прямо перед глазами сперва неслась, как  пестрая
лента неровного асфальта, а потом мне почудилось, что летим на вертолете
над самой гладью озера.
   Позади раздались крики. Рука все еще  сжимала  мне  плечо,  не  давая
сползти с седла. Я на какое-то время потерял сознание,  пришел  в  себя,
когда по плечам хлестали ветви, а снизу по лицу чиркали  жесткие  стебли
травы. Конь хрипел, стонал, задыхался, бока часто  вздувались,  я  снова
начал скользить по мокрой коже, на этот раз не удержался, трава прыгнула
навстречу.
   Я не чувствовал удара, лежал, раскинув руки. Коричневая громада  коня
стояла  рядом.  Бока  ходят  ходуном,  голова  свесилась  до  земли,   и
чувствовалось, что конь поднять ее не в состоянии. В ветвях дерева снова
зачирикали ожившие птицы.
   Я приподнялся на локте, превозмогая боль, оглянулся. Человек все  еще
стоял спиной ко  мне,  его  руки  и  голова  лежали  на  седле,  а  конь
недоверчиво обнюхивал плечо хозяина. Из плеча торчала  стрела,  еще  две
стрелы смотрели из спины, кольчуга была распорота ударами мечей  в  трех
местах, кровь вытекала узкими струйками.
   - Эй, - сказал я, - ты зачем...
   Он медленно повернулся, слова застряли у меня в горле. Он  попробовал
сделать шаг в мою сторону, однако колени подогнулись,  упал,  ударившись
коленными чашечками, не удержался и завалился набок. Из глубокой раны на
скуле текла красная струйка.
   Лежа на земле, раздвинул синеющие губы в страшной улыбке. Я потянулся
к стрелам, он покачал головой, я отдернул руку.
   - Не знаю, - ответил он хриплым голосом. - У меня было  все:  богатый
дом, семья, золото... За каждого убитого платят хорошо, но...  не  знаю.
Поют о вас, голодных  придурках,  что  скитаетесь  по  пыльным  дорогам,
деретесь не за деньги, а просто по дурости... Спасаете принцесс, а потом
отдаете их женихам или отцу без всякого выкупа...
   - Но при чем тут я?
   - Эх, - прошептал он, - не понимаешь...
   - Не понимаю.
   - Ты тогда пощадил мою жизнь, что, конечно  же,  глупо...  Я  мог  бы
вернуться... и уже без всяких красивых штучек  метнуть  в  тебя  нож  из
темноты. И ты это знал. Но - отпустил... Дурость? Явная дурость... Но  в
то же время ты - не дурак. Мне сказали, что не дурак. Ты даже в  церковь
не ходишь, а значит, точно - не дурак! Значит, ты больше из  наших,  чем
из... тех, бьющих поклоны. Так почему?
   Я сказал горько:
   - И ты решил проверить, набросившись в одиночку на всю крепость?
   Его губы дрогнули в слабой улыбке:
   - А что, плохо получилось?.. Удалось...
   - Но они все равно скоро будут здесь. Не понимаю, что их задержало.
   - В моих мешках... - он закашлялся, выплюнул  кровь,  закончил,  -  в
моих мешках еще осталось такое...  что  их  задержало...  Я  знаю  много
трюков. Эх, раз в жизни  попробовал  сделать  что-то  героическое  и  то
мордой в стену...
   Я повторил:
   - Но... зачем?
   - Не знаю... - прошептал он. - Наверное, свихнулся.  После  того  как
ты, ублюдок, не стал меня убивать. Нет, это  не  благодарность,  как  ты
сдуру думаешь. Какая у рыцаря Тьмы  благодарность?  Разве  что  ножом  в
спину... Просто я всю жизнь видел, как вы, бла-а-родные, стоите за честь
друг друга. Не из корысти или  выгоды,  а  просто  так.  Видел,  как  вы
по-детски держите это ?слово чести?,  блюдете  дурацкие  обеты.  Большую
глупость придумать трудно!
   Я снова осмотрел стрелы, предложил нерешительно:
   - Давай, попробую выдрать.
   - Дурак... Наконечники с зазубринами... Все кишки мне  вырвешь...  Не
трожь... Ты так и не понял... Да и не поймешь... дурак, потому что я жил
в более правильном мире... а на вас смотрел, как на...
   Он закашлялся, изо рта  хлынула  кровь.  Я  в  бессилии  ухватил  его
голову, держал у себя на коленях, чтобы наемник не захлебнулся.
   - Ты и сейчас дурак. Любой черный рыцарь на твоем месте удрал бы. Мне
уже не помочь, а ты  рискуешь.  Они  обойдут  стальные  колючки,  что  я
разбросал, у них еще много коней, к заходу солнца будут  здесь.  А  тебе
надо замести след...
   Я взглянул на солнце, что едва перевалило зенит.
   - Я тебя не оставлю, - ответил я твердо. - Ты ж  не  просто  рисковал
жизнью... ты... ты...
   - Можешь не договаривать, - разрешил он затихающим голосом. -  И  все
равно понять не можешь, верно?  Я  сам  не  понимаю.  Просто  вдруг  так
захотелось, чтобы все было иначе... Вот тебя пытали, жгли, рвали кожу, а
ты, как идиот, твердил свое. У нас, если попадешь  в  плен,  разрешается
выдавать всех и рассказывать все тайны. Все  равно  ведь  предадим,  так
лучше разрешить, ха-ха... А вот ты никого не выдавал, не предавал,  даже
не  пытался  прикинуться  предающим.  Над  тобой   смеялись,   смеялись,
смеялись... а потом перестали. Нет, все равно не поймешь.
   - Что?
   - Что у нас полное превосходство. Не только в войсках, дурак. В  уме!
Мы умнее. Мы познали природу человека. Мы знаем,  насколько  он  трус  и
подлец... но вдруг мне до щема захотелось, чтобы у меня были  вот  такие
тупые, но честные друзья... чтоб за меня стояли, и имя  за  моей  спиной
защищали, а не так, как у нас принято - в грязь,  в  дерьмо,  да  еще  и
сверху полить тем же...
   Я сказал насмешливо:
   - Это тебя коснулась благодать Господня!
   Насмешка прозвучала коряво, словно я насмехался над самим  собой.  Он
поморщился.
   - Я ж говорю, дурак. Да как тебе понять, если я сам не понимаю,  а  я
поумнее тебя, благородного дурня. Какой к дьяволу  Бог,  я  твоего  Бога
презираю и не принимаю! Это что-то внутри меня... О,  каким  огнем  жжет
внутренности! Я думал, что я стойкий, а я сейчас буду визжать  от  боли,
как недорезанная свинья. Убирайся, гад. Бери  моего  коня,  он  все  еще
хорош... если не сгорел, и убирайся.
   Я поднялся, взглянул снова на небо, на умирающего.
   - Может быть, кому-то передать что-нибудь?
   - У меня никого нет... достойного. Да убирайся же, гад!  Я  не  хочу,
чтобы ты видел...
   Я отвернулся, конь перестал хрипеть, с великим трудом поднял  голову.
Глаза его были замученные, печальные, но  все  понимающие.  Я  с  трудом
взобрался в седло. От  куста  донеслись  стоны.  Я  украдкой  оглянулся.
Наемник скрючился, лицо белое, все еще пытался удержать рвущийся из него
крик боли.
   - Господи, - взмолился я. - Если ты в самом деле есть... а сейчас мне
хочется, чтобы ты был, то прими его душу! Он грешник,  великий  грешник,
но в последний миг он стал другим!.. И не слушай ты его, что он тебя  не
принимает! Зато ты прими его, прими...
   Конь нес меня через чащу. Я то и дело терял сознание, а когда наконец
очнулся, вокруг чернота, конь стоит, повесив голову, а  меня  трясет  от
холода. Но вокруг меня что-то происходило, я видел желтые  глаза.  Потом
послышалось рычание, на грудь бросился  крупный  зверь.  Я  вдохнул  его
шерсти, закашлялся, в висках взорвалась боль, я рухнул во тьму.
   На этот раз я возвращался в сознание очень долго. Тела не чувствовал,
вместо  него  огромная  бесформенная  глыба,  распухшая,  с  изломанными
костями. Пахнет железом, горящим углем. На миг почудилось, что я снова в
пыточной, затем издали донеслись частые удары  молотков.  Так  стучат  в
кузнице, вот удар мастера, у него легкий молоток, а  вот  тяжелые  удары
подмастерьев, у них пока только сила, умение  придет  потом,  не  скоро,
если придет вообще...
   Послышались шаги. Я не мог  повернуть  голову,  но  голоса  расслышал
отчетливо. Один, низкий и гулкий, словно шел из самого  брюха,  прогудел
недовольно:
   - Он же почти труп... И охота тебе возиться?
   Второй голос ответил, настолько низкий,  что  я  представил,  как  он
выходит вообще из сапог говорящего:
   - Зато посмотри, какие руки! И  ноги.  И  спина  широченная.  Знаешь,
сколько руды сможет таскать за один раз?
   - Если захочет...
   - А куда денется?
   - Как заставишь?
   - Ты ж видишь, это из рыцарей.
   А они слово держат.
   - Какой же он рыцарь?
   - Ну и что, если без доспехов? С такой статью  вс„  равно  становятся
рыцарями. Главное - поймать на слове, понял?
   Первый голос ответил искренне:
   - Не, не понял.
   - Эх... Так и ходить  тебе  в  подмастерьях  еще  лет  сто,  пока  не
поумнеешь.
   Я все-таки заставил себя повернуть голову. В  шее  стрельнуло,  виски
пронзило болью, потек жар, словно  плавились  мозги.  Инсульт,  что  ли,
подумал я вяло, да и с глазами что-то творится... с пропорциями.
   Рука протереть глаза не поднялась, но поморгать сумел, хотя даже  это
простое движение наполнило болью. Я лежу на каменном топчане, подо  мной
пара толстых шкур, а в двух  шагах  пара  гномов,  каждый  поперек  себя
толще, рассматривают меня один с надеждой, другой со скептицизмом.
   - Привет, ребята... - прошептал я. - Вы вовремя... Я вам обязан.
   Один толкнул другого:
   - Видишь?
   Второй гном скептически поджал толстые губы.
   - Ну и что?.. Чувство благодарности - всего лишь чувство, а не руда.
   - Наш Атарк говорит, что...
   - Да брось ты про Атарка, - сказал второй гном зло. - Не так уж он  и
мудр. Хитер - да, но мудрость с ним и рядом не лежала. Ладно, дело твое.
Если думаешь заполучить человека в рабство, пробуй. Но, скажу тебе,  это
гнилое дело. Люди - вероломные существа. Если это рыцарь, то откажется и
гордо умрет от своих ран.  Если  простолюдин,  то  согласится,  а  потом
сбежит, чтобы остаться жить и  плодить  таких  же  вероломных  и  подлых
людишек.
   Первый гном, явно поколебленный, повернулся ко мне.
   - Человек, - сказал он, -  ты  сильно  ранен.  Изранен,  да?  Я  могу
позвать наших лекарей, они умеют многое... Но чем ты заплатишь?
   Я ответил слабым голосом:
   - Чем скажешь. Жизнь - самое ценное. Сколько бы ни заплатил... и  чем
бы ни заплатил... все равно в долгу.
   Он кивнул, победоносно посмотрел на приятеля. Тот заворчал, посмотрел
на меня с озлоблением.
   - Кто ты? - спросил первый гном.
   - Человек, - прошептал я. - Мы везли очень ценные доспехи...
   - Доспехи? Ценные?
   - Да, - ответил я. Увидев, как блеснули глаза гнома, добавил:
   - Они из простой бронзы! Ковали простые кузнецы, не очень умелые.  Но
доспехи носил человек, память о котором нам очень дорога.
   Гном помолчал, лицо перекривилось в брезгливой гримасе.
   - Я сталкивался с такой дурью у людей, но ее понять невозможно.  Вещь
ценна сама по себе, а не потому, что  ее  потрогал  великий  король  или
самая красивая в мире женщина. И что ты готов заплатить?
   Перед мысленным  взором  встали  сожженная  земля,  обгорелые  трупы,
горящие дома и посевы, вырубленные сады...  И  как  наяву  вдруг  увидел
отчаянные глаза принцессы. Она смотрела молча, но в ее  глазах  я  видел
мольбу. Мольбу  и  страстное  желание,  чтобы  доспехи  святого  Георгия
оказались в Зорре, спасли ее королевство.
   - Все, что у меня есть, - ответил я. - Все, что  смогу  добыть  своим
мечом или своей волей.
   Гном буркнул:
   - Ото! Видно, кто-то очень сильно  в  этом  нуждается.  Пожалуй,  это
стоит принять... Ты соглашаешься на добровольное рабство! На рабство всю
свою жизнь, а если я погибну, то останешься в рабстве моей семьи. А если
даже исчезнет и семья, то у меня много  родни,  далекой  и  близкой.  Ты
согласен?
   Я сказал охрипшим голосом:
   - Да. И пусть весь мир будет свидетелем.
   Он потер ладони, осмотрел меня с головы до ног,  взгляд  у  него  был
взглядом собственника крупного рогатого скота.  Из-за  его  спины  вышли
двое, такие же широкие, могучие, настоящие  дети  земли.  Я  видел,  как
поблескивают глаза из-под тяжелых бровей, самих глаз почти не видать, но
искорки, как от слюды; потом один прогудел тяжелым голосом,  напомнившим
мне рев Бернарда:
   - Нехорошо...
   -  Нехорошо,  -  подтвердил  и  другой,  огненно-рыжий,  тяжелый.   -
Нехорошо, Генельд!
   Гном возразил:
   - Хорошо! Ты посмотри, какой  здоровый.  Подлечим,  он  у  меня  один
сможет в нижнем забое руду добывать!
   - Нехорошо, - повторил рыжий гном. Он обратился ко мне:
   - Мой друг Генельд пошутил.
   Он не жадный, он им только прикидывается.
   Генельд заворчал, чувствуя, что добычу вырывают из цепких рук.
   А рыжий гном сказал:
   - Меня зовут Атарк, я - вождь этого клана. Мы залечим  твои  раны,  а
потом отпустим. У вас,  людей,  есть  странная  особенность...  Нам  это
непонятно, но вполне устраивает. Герою лучше дать свободу,  он  приносит
пользы больше, чем с ошейником раба в моей же каменоломне. Так что утром
ты свободен...
   Утром, когда я раскрыл глаза...  -  к  своему  удивлению,  оба,  -  я
зверски хотел есть. Все тело  зудело,  чесалось,  я  исцарапал  себя  до
крови, выл от наслаждения, и лишь  во  время  этого  приятного  процесса
сообразил,  что  на  моем  теле  от  всех  ран  остались  только  быстро
исчезающие багровые шрамы.
   А когда наконец  осмотрелся,  у  моего  изголовья  стоял  молот.  Мой
драгоценный молот. Атарк явился в момент, когда я вертел молот в  руках,
удивляясь, как же гномы смогли взять его в руки, как вообще отыскали.
   - Хороший молот, - сказал он одобрительно. - Сейчас такие не делают.
   - Как вы сумели?
   Он удивился:
   - Так он же помнит руки гномов! А  как  бы  его  ковали,  если  бы  и
кузнецам плющил пальцы?..  И  отыскали  довольно  легко,  хотя  на  него
навалили груды камней. Что нам камни, мы с ними всю жизнь  работаем,  мы
их знаем. А они - нас. Это твой молот, возвращаем его тебе. Но я  пришел
не за этим. Ты помнишь наш договор?
   Я спросил настороженно:
   - Какой?
   - Ты отплатишь нам за все то, что мы для тебя сделали.
   - Как?
   Он внимательно посмотрел мне в лицо.
   - Да, я вижу, ты из  тех,  кто  в  самом  деле  платит.  Но  если  не
заплатишь, это тоже хорошо. Наше мнение о людях упадет еще  ниже.  Гномы
поймут, что вы все - лживое племя, с которым нельзя иметь дело. А теперь
о деле. Твой молот хорош там, на севере, но если вздумаешь идти  к  югу,
то там все больше будет зачарованных или не  зачарованных,  но,  словом,
этот молот не сможет...
   Я прервал:
   - Я уже столкнулся с одним таким. Едва удрал.
   Он протянул руку, я увидел сжатый кулак. Для такого малорослого гнома
кулак был непропорционально велик. Я уставился на  кулак,  Атарк  разжал
его, на  мозолистой  ладони  заблестели  три  горошинки  разного  цвета.
Красная, синяя, зеленая.
   - Это тебе в дар, - объяснил Атарк.
   - Что это?
   - Мы их зовем гемами, - ответил Атарк, - хотя в старину звали  иначе.
Увы, все забыто, потеряно. В старину, говорят, эти гемы  делали  сотнями
тысяч, а теперь это такая редкость, что когда находят в земле хоть одну,
то владелец сразу становится богачом. Вот  эта  красная  придаст  твоему
молоту впятеро больше мощи. Вот эта зеленая придаст  больше  силы  тебе.
Кроме того, если ты, раненый, возьмешь в руки  молот  с  зеленой  гемой,
твои раны заживут за сутки. А синяя... она слышит твой зов.
   - Э-э... Как это?
   - Она стремится к тебе. Стоит тебе позвать ее, она тут же помчится на
зов. А если вставить ее в рукоять молота...
   - Великий Гейтс, - пробормотал я, - я просто не верю...  Эта  гема  и
молот притащит? Атарк развел руками.
   - Не с конца света, конечно. Но теперь можно оставлять, к примеру, на
другой стороне реки... или даже Дома.
   -  Благодарю,  -  пробормотал  я  обрадованно  и  в   то   же   время
встревоженно, - эдак мне никогда с вами не Расплатиться. Это нечестно, в
такую долговую яму... Я только проценты буду выплачивать годы. Гм...  но
и отказываться было бы дурью. Спасибо, Атарк! Я вижу, я не  зря  избрали
вождем клана. Если бы ты пытался как-то навязать мне  условия  договора,
то я бы постарался тебя обжучить. Но вот так... гм... теперь я  в  самом
деле твой должник и должник вашего народа. Теперь скажи,  что  я  должен
для вас сделать.
   Он кивнул:
   - Ты хорошо сказал. Заплатить. Отплатить. Хорошие слова!
   - Чем? - повторил я.
   Он посмотрел на меня, улыбнулся:
   - Отплатить. Чем?.. Не знаю. Просто отплатишь.
   Я сказал настойчивее:
   - Знаешь, в любом договоре пишут, чем заплачено и какая услуга должна
быть за эту плату. Понимаешь?
   Он заулыбался еще шире, закивал:
   - Понимаю, понимаю. Ты - хороший человек. Я - хороший гном. Зачем нам
договора? Договора только между теми, кто не верит друг  другу.  Я  тебе
верю. Ты - хороший человек. А чем заплатить... Да  ты  сам  решишь.  Что
сделаешь, то сделаешь. Как только решишь, что уже заплатил, пусть так  и
будет.
   Я смотрел в это широкое лицо и видел перед собой водопроводчика Гену.
Тот тоже никогда  не  называл  цену  за  прочищенный  стояк  или  замену
прокладки на кухне, а говорил  так  это  простецки:  ?Да  сколько  дашь,
хозяин!?
   - Ох и свинья ты, - сказал я.
   - Свинья, - радостно согласился Атарк. - Правда, я умный?
   - Зараза ты, - добавил я. -  Теперь  в  самом  деле  понимаю,  почему
именно ты вождь этого клана жуликов.

Глава 27

   Когда мы прощались, Атарк хлопнул себя по лбу, зычно взревел,  к  нам
подбежал мальчишка, в руках  сверток  из  промасленной  тряпочки.  Атарк
выхватил и протянул мне.
   - Нашли там же, где и молот. Он сразу  завалился  в  щель,  никто  не
видел. Но мы - гномы! Это наши горы. А в горах мы видим все!
   Я начал разворачивать тряпку. Пальцы наткнулись на твердое,  и  я  по
внезапному холодку в кончиках пальцев  догадался,  что  именно  в  драке
сорвали у меня с шеи.
   - Спасибо, - прошептал я. - Да, Атарк, ты умеешь  заставить  на  себя
поработать.
   Его темные глаза без всякого выражения следили, как я  цепляю  амулет
на шею.
   - Прощай, - сказал он. - Там был еще крести