счастью,
перебродил не досуха, сохранилась  сладость,  в  то  же  время  крепости
совсем мало, Сигизмунд и Зигфрид выпили уже по две или три чаши, я  пока
трудился над первой. Подоспело жареное мясо, подали  в  глубоких  мисках
похлебку из гречки и ржи, невкусно, без соли. Я ел через силу, напоминал
себе, что соль - белая смерть, так что к лучшему.
   Заканчивая обед, я сказал:
   - Осмотрите двор замка, все постройки, караульные, укрепления. Я буду
наверху. Да не останется нигде тех, кто ночью придет и сунет нам ножи  в
спины.
   - Таких уже не осталось! - заверил Сигизмунд горячо.
   - Уверен?
   - Но не станут же они трусливо...
   - Почему трусливо? - удивился я. - Обыкновенный тактический ход.
   Зигфрид допил, со стуком опустил кружку на столешницу.
   - Сэр Ричард, мы все перевернули вверх дном.  И  заглянули  в  каждую
щель. Есть еще пара мест, но и  там  сейчас  пороемся...  Это  же  какая
удача, что мы с сэром Сигизмундом за вами последовали!  Хоть  и  пролили
немало своей благородной крови, а она с каждым днем все благороднее,  но
масса народу и народцу проливает кровь просто  за  так!  А  то  и  вовсе
отдает жизни... Здесь же целый  замок  с  челядью,  половиной  уцелевшей
стражи, запасами продовольствия, винными подвалами... А  пролитая  кровь
быстро, оказывается, восстанавливается, особенно если посидеть в  винном
подвале с большой кружкой возле бочки... Но это я так, мечтаю. Можно еще
опустошить запасы готовой еды на кухне, как сделал Сигизмунд к  ужасу  и
восхищению обомлевших кухарок... видите, как вяло ковыряется в миске?
   - Это я вяло ковыряюсь? - возмутился  Сигизмунд.  -  Это  сэр  Ричард
ковыряется, его явно накормили там, на этажах...
   - Он привык к другой еде, - сказал Зигфрид поддразнивающее. -  Верно,
сэр Ричард?
   - Верно, - ответил я. - Ладно, обед закончен, за дело!
   Мы разошлись, громыхая доспехами и лязгая мечами, челядины шмыгали из
помещения в помещение все заметнее, испуга все меньше.  То  ли  прошлого
хозяина не очень-то любили, как и взявших власть в  свои  руки  Цеппера,
Шваргельда и Етлинга, то ли  простолюдины  мудро  полагали,  что  служат
власти, а не человеку. В замке же произошла смена  не  власти,  а  всего
лишь человека, так чего ждать перемен?
   Пока я  поднимался  по  лестнице  и  поглядывал  вниз  через  перила,
заметил, что жизнь возобновилась, по-выползали даже те, кто  не  решился
явиться на общее собрание трудового  коллектива.  Со  двора  послышалось
робкое постукивание молота по железу, это кузнец выказывает  лояльность,
работаю, мол. Из ветхого  сарайчика  потек  запах  свежего  хлеба,  а  в
дальнем углу  на  высоких  кольях  появились  развешанные  для  просушки
свежевыделанные шкуры.
   Я сразу поднялся на  третий  этаж,  хотя  на  втором  был  сильнейший
соблазн поискать ту странно исчезнувшую комнату, что малыми размерами  и
уютностью так приглянулась для спальни. Металлическая женщина с мечом  и
щитом, Афина Паллада этого мира, стояла в той же позе, даже опорную ногу
не переменила, острие меча упирается  в  ту  же  точку,  щит  в  той  же
позиции, я даже усомнился в случившемся, но на всякий случай  обошел  ее
по широкой дуге.
   Вдоль стены, наполовину выступая из ниш, застыли рыцари, собранные из
частей доспехов,  а  также  цельнолитые  фигуры  то  ли  героев,  то  ли
мудрецов, ибо даже не все в  доспехах  или  с  оружием,  двое  вообще  с
негероическими фигурами, в балахонах с ниспадающими  до  пола  чугунными
складками. Я шел с сильно стучащим сердцем, вздрагивал и подпрыгивал при
каждом звуке. Замок отличался от всех увиденных, как если бы здесь время
оказалось  на  два-три  века  впереди.  Тоже  вроде  бы  доспехи,   тоже
рыцарские, но видим разницу  между  доспехами  времен  короля  Артура  и
доспехами  рыцарей  Жанны  Д'Арк,  дистанция  не   меньше,   чем   между
Царь-пушкой и баллистической ракетой.
   Замок, мелькнуло у меня  в  голове,  рыцарский...  но  как  будто  бы
рыцарский век растянулся здесь на тысячелетия. Или прошлые века остались
на первом этаже,  а  здесь  век  уже  упадка  рыцарства,  когда  суровая
простота окончательно уступила место изысканности, куртуазности, хорошим
манерам и умению подавать даме оброненный платочек.
   По коридору прошел свежий  ветерок,  дунул  в  лицо.  Я  инстинктивно
оглянулся,  ветви  дерева  за  окном  не  шелохнулись.  Даже  листья  не
трепещут, полный штиль.  Вдоль  стены  через  неравные  промежутки  идут
двери, тоже странноватые: одни отделаны ценными породами дерева.  Другие
цельнометаллические, похожие на банковские, третьи  выглядят  достаточно
легкомысленно, словно ведут на летнюю веранду,  никакого  общего  плана,
хотя весь этаж выстроен явно одним человеком и  за  достаточно  короткое
время, во всяком случае вкусы измениться не успели.
   Я приоткрыл ближайшую, в лицо пахнуло холодом, словно отворил дверь в
зимнюю ночь где-то за Полярным кругом. Сперва видел только  тьму,  затем
проступили белесые точки, из жуткой дали донесся  тоскливый  вой.  Мороз
прошел по  коже,  так  воют  разве  что  грешники,  но  грешники  должны
плескаться в котлах с кипящей смолой, а здесь жуткий замерзающий мир...
   Дверь прикрылась, я прижал поплотнее, чтобы не дуло,  с  той  стороны
что-то вроде начало  царапаться,  я  поспешно  отошел,  следующую  дверь
пропустил, не хватило духу заглянуть, но третью  приоткрыл,  заглянул...
оцепенел.
   Прямо от двери выжженная потрескавшаяся земля. Воздух сухой, горячий,
будто стою рядом с  распахнутой  топкой  огромной  печи.  Небо  нависает
красное, пугающе низкое, плоское, а земля уходит вдаль, вдаль, и нет  ей
конца, нет привычной округлости горизонта. То ли земля здесь размером  с
Юпитер, то ли вовсе  плоская.  Взор  уходит  в  бесконечность,  в  горле
запершило,  я  смотрел  на  сухую  землю,   трещины   неширокие,   можно
переступать,  даже  не  перепрыгивая,  но  вглубь  уходят,  кажется,  на
километры.
   Голова закружилась, я поспешно закрыл  дверь,  прислонился  спиной  и
постоял так с закрытыми глазами, стараясь унять бешено стучащее  сердце.
Во рту пересохло, а язык царапает небо и десны. Я на  третьем  этаже,  а
потолки здесь дай боже, это почти пятый, но земля за  дверью  начиналась
на уровне порога... Как это?
   Дверей всего семь,  прямо  передо  мной  стена  с  узкими  окнами,  я
выглянул,  убедился,  что  до  земли  пока  долетишь,  можешь  и  крылья
отрастить, снова закрыл глаза, подышал чаще, произнес вслух:
   - Перестань трусить!.. Перестань. Какая на фиг магия, просто  остатки
позабытой технологии... Все рационально, только все  перепутано.  Возьми
себя в руки, хоть и противно  брать  такое  трусливое,  но  никто  ж  не
видит...
   Сделав несколько глубоких вдохов, я провентилировал легкие, в  черепе
прояснилось, оттолкнулся от стены и пошел, пошел, пошел. Следующая дверь
выглядит солидно: дорогие сорта  дерева,  умелая  отделка,  инкрустация,
золотые накладки по углам, странный герб на двери,  изображающий  коней,
копья, шпоры и хвостатые звезды, толстая ручка из золота или же покрытая
золотом в виде двух сцепившихся в драке драконов.  Я  потянул  дверь  на
себя, не подалась, толкнул, тоже не подалась,  что  удивило,  предыдущие
двери отворялись легко, как на  шарнирах,  хотя  весят  как  банковские,
налег со всей силы, даже не дрогнула.
 
Глава 4 
 
   Некоторое время бросался со  всей  дури,  дергал  и  тянул,  упираясь
ногами в стену, наконец запоздало  сообразил,  что  дверь  могли  просто
запереть. Ну и что, если остальные не заперты, а эту могли запереть.  Не
позволяли   же   любопытным   женам   Синей   Бороды    заглядывать    в
одну-единственную комнатку, хотя во все  остальные  девяносто  девять  -
пожалуйста!
   Еще несколько дверей заперты, а последняя дверь открыла комнату,  что
показалась по размерам почти такой же, как та, что для спальни. Разница,
что в комнате одно-единственное кресло. Остальное - голые  стены,  голый
пол и даже потолок голый, без украшений, лепки,  летящих  баб  и  прочих
излишеств.
   Я вошел  осторожненько,  такие  пустые  комнаты  пугают  больше,  чем
захламленные сундуками, шкафами,  ящиками,  узлами  со  старой  одеждой,
клетками для птиц, всякой дребеденью непонятного назначения.  Кресло  ко
мне высокой спинкой, сиденье закрыто. Показалось вдруг,  что  там  некто
черный, я схватился за меч, обнажил, свист покидающей ножны полосы стали
укрепил отвагу, на цыпочках зашел сбоку...
   Фу-у, никого. Обычное сиденье, деревянное, без обивки или  подкладки,
блестящее, явно кто-то протирал его штанами частенько. Подлокотники тоже
блестят,  я  осторожно  потрогал  пальцем,  отполировано  локтями.  Если
старался краснодеревщик, то полировал бы целиком, а то лишь  места,  где
наши руки ложатся вот так мякотью...
   Я осторожно опустился  на  сиденье,  положил  руки  на  подлокотники.
Ничего, сидеть удобно, чувствуется работа умельца. Либо гений, что сумел
учесть расположение всех мышц и костей человека, либо конструкцию  этого
кресла рассчитывали на мощном компе, крутили в трехмерной проекции...
   Усмехнувшись горько, я  вздохнул  и  откинулся  на  спинку.  Поясницу
предупредительно подперло волной из дерева, лопатки удобно устроились во
впадинах, даже для каждого позвонка, казалось, нашлась собственная ниша,
я чувствовал себя легко и покойно.
   В двух шагах на полу появился освещенный  круг.  Сперва  слабый,  как
будто светила луна, да еще через хилые тучи, затем свет усилился, я даже
рассмотрел, откуда он начинается: в полутора метрах над полом словно  бы
повисла  незримая  матовая  лампа   размером   с   тарелку.   Свет   шел
расширяющимся конусом, упирался в пол. Очень медленно прямо передо  мной
начало проступать лицо. Я затаил дыхание, всматривался, сердце  стучало,
как молот, кровь бросилась в лицо. Меч, чтобы не мешал, я снял и прямо в
ножнах прислонил стоймя к подлокотнику так, что  касался  рукой,  всегда
успею схватить... надеюсь на это. Я услышал строгий, но приятный женский
голос:
   - Так вы все-таки решились, сэр Галантлар?
   Лицо наливалось светом, красками, появилась резкость, ушла дымка.  На
меня строго смотрела молодая женщина, таких я уже встречал,  но  никогда
не любил и побаивался: глаза доминируют, подчиняют  себе  на  лице  все,
чуть ли не икона, все слишком правильное, безукоризненное, огромные дуги
бровей вразлет, черные, красиво выгнутые, тонкие, но не  слишком,  карие
большие глаза с длинными ресницами. Нос тонкий и ровный, губы не тонкие,
не пухлые, не капризные, а именно такие, какие должны  быть  у  женщины,
что  руководит  огромным  концерном  или  индустриальной   империей   по
производству крупнотоннажных автомобилей, запчастей  к  ним  и  содержит
сеть бензозаправочных станций.
   Вокруг ее лица подрагивал воздух, очертания размазывались. Я  не  мог
рассмотреть ее волосы, только строгие блистающие глаза, наконец  углядел
диадему  на  лбу,  над  самыми  бровями,  скулы   красиво   и   надменно
приподнятые, волосы вроде бы черные, изображение  ширилось,  стал  виден
легкий темно-лиловый платок, что скрывает волосы и  опускается  свободно
на плечи. Горло закрыло платье, тоже темно-лилового цвета,  единственным
светлым пятном оставалось чистое, безукоризненно правильное лицо.
   Наши взгляды встретились, я увидел изумление и гнев в ее глазах.
   -  Кто  посмел?  -  спросила  она  низким  грудным   голосом,   очень
женственным и вместе с тем исполненным силы. - Где сэр Галантлар?
   - Летит, - ответил я.
   Она переспросила:
   - Летит? Что значит летит?
   - Ну, может быть, - ответил я как можно небрежнее, хотя каждая  жилка
во мне тряслась, - уже долетел... Кто знает, какой длины у него труба.
   - Кто вы такой? - спросила  она  резко  и  с  неприязнью.  -  Как  вы
оказались там?
   -  Да  так  мне  восхотелось,  -  ответил  я.  -   Изводилось.   Даже
возжелалось, можно сказать... Ехал мимо, дай, думаю, зайду.  Ну,  зашел,
побил какую-то посуду, хозяин мне все и  уступил...  Меня  зовут  Ричард
Длинные Руки. Теперь я здесь караю и раздаю пряники. А кто вы, красотка?
Подруга? Любовница? Пассионария... тьфу, пассия?
   Она задохнулась от гнева, глаза заблистали, как  молнии.  Я  выдвинул
нижнюю челюсть, постарался  смотреть  с  тупой  надменностью  рыцаря,  у
которого хвост предков длиннее, чем у динозавра. Какого  черта,  чего  я
трясусь, это же обыкновенная голография, а взглядом пока еще не убивают.
Даже красавица Медуза вряд ли  могла  бы  убить,  недаром  же  не  могла
навредить парню с зеркальным щитом, а здесь целая система зеркал.
   - Ничтожный, - произнесла она с гневом и высокомерием.  -  Ты  с  кем
разговариваешь, раб? На колени!
   Я быстро зыркнул по сторонам. После тех ручьев крови, что мы  пролили
здесь, такой наезд -  что-то  совсем  несерьезное.  Хоть  и  раздражает.
Правда, на моем месте даже самый храбрый рыцарь может пасть на колени...
нет, не перед нею, а перед распятием и слезно просить творца защитить от
этого суккуба. А кто потрусливее и если не рыцарь - то и перед нею,  тут
она права, права.
   Значит, эта комната что-то вроде пункта связи.
   Магической связи, хотя весьма смутно напоминает что-то из мира науки,
до которой я еще не дожил, но близко, близко... А еще  бы  и  тактильные
ощущения научились передавать, чтобы можно было не  только  видеть  друг
друга, но и пожать руки, да и не только руки.
   - Да ладно, - сказал я устало, - у меня был тяжелый день... давай  не
ссориться? Как насчет ночи?.. Ладно-ладно, это я пошутил, извини...  Вот
и хорошо, что не поняла,  по  глазам  вижу.  Гениальные  мысли  приходят
неожиданно и часто в неожиданное место...
   Ее лицо начало размываться, исчезать. Я уже решил  было,  что  сейчас
там  у  себя  вскочит  на  крылатого  коня  или  на  дракона,  примчится
разбираться со мною прямо здесь, в реале, но свет снова  вернулся,  лицо
стало ярким, глаза вспыхнули, как звезды.
   - Ничтожный, - сказала она свистящим шепотом. -  Ты  безумен!  Ты  не
понимаешь, что и так обречен! И ты торопишь свою гибель?
   - Дык лучше, чтобы все в один день, - ответил я нагло.  -  Чтоб  всех
разом, как тараканов. А то гоняйся за вами поодиночке!
   - Ничтожный, - повторила она. - Ты обречен. Но я могу уменьшить  твои
муки...
   Она остановилась, глаза чуть померкли, а голос дрогнул.  Я  мгновенно
все понял, улыбнулся, гора на плечах накренилась, начали сыпаться камни,
падать скалы.  С  каждым  мгновением  все  легче  держать  эту  тяжесть.
Волшебница начинает торговаться,  а  это  моя  стихия,  стихия  человека
рыночных отношений.
   - Ну-ну, - ответил я. - Давай обещай. И что же тебе нужно взамен?
   Я  повернулся,  сделал  вид,  что  внимательно  осматриваюсь,  а  сам
украдкой следил за нею. Ее взгляд сразу же  простодушно  метнулся  через
мое плечо к двери.
   - Мне от тебя ничего не нужно, - ответила  она.  -  разве  что...  на
колени, червь, и смиренно проси меня оставить тебе жизнь. А я...
   - Ну-ну?
   - Подумаю, - пообещала она. - Подумаю. Может быть, еще и оставлю тебе
жизнь, наглец.
   - В мире существует слишком много причин  для  смерти,  -  ответил  я
нагло, - чтобы умирать еще и от скромности.  Но  насчет  оставления  мне
жизни и всех этих на колени, пальцы веером и чиста серьезно, я  подумаю.
Правда, такая мысль  не  укладывается  в  голове,  так  что  я  попробую
расположить ее вдоль спинного мозга, лапочка.
   Ее глаза  были  строгими  и  серьезными,  она  переспросила  холодным
голосом:
   - Лапочка? Что это?
   - Это что-то вроде "ваше сиятельство", -  объяснил  я.  -  Или  "ваше
преосвященство",  а  также  "господин   градоначальник"   или   "премьер
балета"... тьфу, правительства.  Мне  здесь  довольно  одиноко,  честно.
Посидим, выпьем, в картишки, о  бабах,  можно  в  баньку...  если  есть,
конечно, еще не смотрел. Вы как насчет баньки? Все решается в  банях  да
на охоте.
   Она ответила надменно:
   - Я предпочитаю на охоте. В банях, это, наверное, дальше на юге.
   - На охоте надо зверей бить, - заметил я. - Я не то чтобы  уж  совсем
озеленел, но лесные звери - невкусные.  Может,  все-таки  встретимся  за
столом? Чтоб ужин, переходящий в завтрак?
   Она смотрела исподлобья, недоверчиво. Я  видел  по  ее  простодушному
средневековому  лицу,  что  колеблется,  как  колеблется,  какие   мысли
пробегают под этим чистым лобиком. Все-таки гады мы в своем  веке,  даже
не замечаем, какие подлые и изворотливые гады. Чтобы  понять,  какие  мы
гады, достаточно посмотреть на этого ребенка, что считает себя...  да  и
другие ее наверняка считают, исчадием подлости, хитрости, коварства.
   - Я полагаю, - произнесла она осторожно, - вас бесполезно  приглашать
в мои... апартаменты?
   Я развел руками.
   - Абсолютно! Во-первых, это вам надо что-то от меня, а не мне от вас.
Во-вторых, признаюсь  честно,  я  не  маг.  Я  не  могу  перемещаться  в
пространстве, используя всякие ваши штучки.
   Она сказала осторожно:
   - Это я чувствую. Но в то же время вы как-то  вторглись  во  владения
сэра Галантлара, убили, захватили...
   - Я рыцарь, - объяснил как можно любезнее. -  Христианский  рыцарь!..
Это нескромно, но скажу сразу, я - паладин. Правда, в  отличие  от  сэра
Галахада, совсем не девственник. И, как настоящий паладин,  сейчас  буду
заниматься этим хозяйством, что значит - жечь все колдовские штучки, что
отыщу... вы понимаете?
   - Понимаю, - ответила она поспешно. Бедолага едва не  вскрикнула  при
словах, что  буду  жечь  магические  раритеты,  ни  фига  еще  не  умеет
притворяться, тоже мне - женщина,  -  тогда...  если  вы,  самозванец  и
узурпатор, поклянитесь не причинять мне вреда...
   - Дык это я сразу, - ответил я с готовностью, пропустив самозванца  и
узурпатора, ибо брань на вороту не виснет, а  главное  в  переговорах  -
успех, а не прыжки в сторону и бег на квадратные метры. - Когда ждать?
   Она подумала, глаза ее все еще в сомнении изучали мое лицо,  ответила
с осторожностью:
   - Я сообщу о своем решении.
   - Тогда я пока не буду жечь и ломать, - пообещал я.
 
*** 
 
   Моя спина все еще  прижималась  к  спинке,  так  что  отключиться  не
должно, однако ее лицо потеряло краски, диафрагма видимого  сокращалась,
исчезли накидка и волосы, потом лицо, в  неподвижном  воздухе  завис  ее
чеширский взгляд. Когда и он исчез, я осторожно шевельнулся,  ничего  не
случилось, стальные зажимы не ухватили за  бока  и  руки,  не  заставили
смотреть курс лекций о правах человека и необходимости реформ.
   Пока  пальцы  застегивали  перевязь,  еще  раз  осмотрелся  в  пустом
помещении. Там, позади, в коридоре еще двери, где не побывал, не  говоря
уже о том, что некоторые ведут неведомо куда, а это нравится  не  очень.
Вернее,  очень  не  нравится.  Туда   кто-то   мог   слизнуться,   когда
сопротивление стало безнадежным. Но кто убежал, тот может  и  вернуться.
Если, конечно, из тех мест можно, больно места страшноватые...
   Ноги мои потихоньку понесли обратно по коридору, взгляд зацепился  за
скобу на уровне моей головы. Под цвет  темного  дерева,  облицовывающего
все стены до потолка, выступает из стены не больше, чем на ладонь, а над
ней еще одна, и еще, и еще. Наверх уходит темный  колодец,  малозаметный
на общем фоне, а я на его дне. Скобы при  всей  ювелирной  изящности  уж
очень  напоминают  о  своем  простонародном  происхождении  от   простой
пожарной лестницы. Или от тех скоб, что ведут в глубины  канализационных
труб.
   Я подпрыгнул и ухватился повыше,  скобы  не  дрогнули,  никто  их  не
расшатал, будто и не пользовались. Подтянулся кое-как, дальше  зацепился
ногами, все рассчитано, чтобы не слишком выпирало, но и легко  наступать
самими   кончиками   сапог.   Все   как   будто   выверено,   отработано
тысячелетиями, как дверные ручки или  форма  водопровода,  сработанного,
если верить классику, еще рабами Рима.
   Скобы проходили перед моим лицом сверху  вниз,  я  сперва  поглядывал
вверх, но там полн