черной
пустотой, а под стенами еще блестят осколки цветного стекла...
   В старые времена русские переселенцы в Сибирь или на Дальний  Восток,
прибыв на облюбованное место, первым делом рубили церквушку, сами  ночуя
на телегах и под телегами, а затем уже строили дома  себе.  Здесь  могло
быть так же. Только если русские останавливались на церкви из дерева, то
в этих  краях  после  того,  как  село  окрепло  и  разрослось,  изрядно
подгнившее дерево однажды заменили массивными каменными глыбами. Это был
немалый труд, ведь сами крестьяне по-прежнему жили в  деревянных  домах,
но церковь отгрохали громадную, всю из камня, на что  потребовался  труд
не одной сотни лет, ибо камень добывали где-то  далеко,  каменоломен  не
видать, а тяжелые глыбы волокли издалека  по  одной,  в  свободное,  как
говорится, время.  А  в  остальное  -  пахали,  сеяли,  убирали  Урожай,
молотили, зерно ссыпали в закрома, кормили и выпасали скот.
   Но за две-три сотни лет уложили массивный  фундамент,  иная  крепость
позавидовала бы, поставили огромные украшенные  резьбой  ворота,  лучшие
столяры тщательно и любовно обработали старый выдержанный дуб,  а  то  и
вовсе мореный, для алтаря, церковной  мебели,  для  добротных  лавок  со
спинками - все на ока, массивно, увесисто.
   А сейчас одна  половинка  ворот  все  еще  висит  на  верхней  петле,
поскрипывает и покачивается под порывами ветра. Остатки другой лежат  на
земле, раздробленные, с погнутыми металлическими полосами, потускневшими
медными бляшками.
   - Богохульники, - вскричал Сигизмунд, не выдержав. - Сэр Ричард,  как
Господь допускает такое?
   - Чтоб мы видели, - ответил я.
   - А зачем?
   - Чтоб делали выводы.
   Я остановил коня, поколебался. Сигизмунд смотрел с беспокойством.
   - Вы хотите заглянуть?
   - Жди здесь, - сказал я. - Я на минутку.  Он  перехватил  повод,  под
моими сапогами захрустели осколки пересохшей черепицы, стекла,  остатков
церковной утвари. В зияющий провал на месте ворот я  вошел  со  странным
чувством насмешки и гнева. Насмешка - понятно, я всегда  насмехаюсь  над
церковью, что как жаба все еще  пыжится,  что-то  изображает,  но  здесь
все-таки  больше,  чем  насмешка:  кто-то  перебрал   с   глумлением   -
порубленные скамьи, алтарь, мебель, нагажено, даже на крепком камне стен
следы от тяжелых топоров...
   Везде следы огня,  но  дуб  оказался  в  самом  деле  мореный,  такой
невозможно поджечь, и сволочи в бессильной злобе рубили все, что  могли,
гадили и пакостили, тоже как могли и где могли.  И  все  же  большинство
скамей осталось там, где строители и  поставили,  стены  хоть  изрублены
топорами, однако выше человеческого роста  и  до  самого  свода  уцелели
картины с летающими толстыми бабами, могучим дядей, которого я назвал бы
Зевсом или Юпитером, но никак не Саваофом, с толстыми младенцами...  без
луков, но с неизменными покрывалами, которыми раньше закрывали бесстыжих
афродит и диан, а теперь покрывают целомудренную Матерь Божию.
   Массивный шкаф весь в шрамах, но его  рубили  уже  напоследок,  излив
злобу на скамьях, устав, и потому дверцы уцелели. Я  поискал  ручки,  их
срубили сразу, попытался поддеть ногтями, наконец сумел вставить в  щель
острие кинжала. Дверца открылась с жутковатым скрипом. Я покрылся сыпью,
в испуге оглянулся. Показалось, что  в  провал  на  месте  ворот  кто-то
заглянул и тут же скрылся.
   На трех полках горы манускриптов. Полка уходит вглубь, там еще ряд, в
темноте видны рулоны  совсем  старого  пергамента.  Запахло  древностью,
пылью, повеяло ароматом тысячелетий.
   Очень осторожно я открыл первую книгу.  И  хотя  скептик,  но  втайне
каждый из нас ждет чуда, страстно надеется на чудо...  увы,  деревенский
священник коряво и с ошибками вносил даты  рождения,  крещения,  смерти,
сообщал о хвостатых звездах, о знамениях, плохой погоде,  о  двухголовом
теленке, толковал приметы, смутные слухи об увиденном гоблине...
   Ни слова, как я заметил, о сотрясавших  материк  жестоких  войнах,  о
противостоянии империй - все это деревенский священник не  замечал,  ибо
войны - это где-то там, а в его селе ссора двух  соседей  имеет  гораздо
больше значения, чем какие-то непонятные войны на краю света.
   - Вот он и докатился, - сказал я. - Этот самый край  докатился  прямо
сюда.
   Отложил, взял другой манускрипт, полистал. Взял третий. Наугад достал
снизу еще один, с самой нижней полки, а потом  еще  -  с  верхней.  Увы,
никаких страшных тайн, заклятий или чудес: все те же свадьбы,  рождения,
крещения,  ранние  весны,  жестокие  зимы,  подозрение  в  адрес  одного
прихожанина в колдовстве, рождение тройни в  семье  уважаемого  торговца
скотом...
   За спиной послышались шаги. Легкие. Сигизмунд ходит, как  подкованный
лось, а  в  этих  шагах  я  ощутил  Дружеское  участие.  Голос  раздался
знакомый, тоже Дружеский, полный соболезнования.
   - Жалеешь, Дик?  Да,  мир  несовершенен...  Увы,  так  ведено:  чтобы
утвердить свое, надо рушить чужое. Так что не  знаешь,  что  все  первые
церкви строились на месте сожженных и разграбленных языческих  храмов!..
Мол, тупой народ по привычке придет  поклониться  новому  богу...  Да  и
убедится наглядно, что новый - сильнее.
   Он  встал  рядом,  на  бледном  интеллигентном  лице   ,   отразилось
сочувствие.
   Я буркнул:
   - Да, я слышал насчет церквей на месте  капищ.  Но  все  равно,  жечь
церковные книги, чтобы на их место  положить  книги  по  химии,  -  тоже
нехорошо.
   - Книги по алхимии? - переспросил он. -  Да,  это  просто  гадко.  Но
гадко для нас,  интеллигентных  людей.  К  сожалению,  это  единственный
прямой и понятный путь... для большинства. Наглядный. Сразу  видно,  кто
сильнее. Простой человек не любит думать. Ему сразу дай  результат,  дай
готовое мнение  знатока,  чтобы  можно  выдавать  за  свое  собственное.
Разрушенная и загаженная церковь - наглядность нашей силы и для умных, и
для... не очень. Сам я, как понимаешь, осуждаю эти методы... Моя война -
война идей.
   Я кивнул на развалины:
   - А это результат войны идей.
   - Дорогой Дик, а где не так? Когда-то  все  вырастем  настолько,  что
воевать будем только силлогизмами,  идеями,  но  ни  в  коем  случае  не
опустимся до такой грубости. Но ты мне скажи другое... Ты ведь не  глуп,
как ты с этими  меднолобыми?  Ах  да,  традиция...  Верность,  служение,
обеты... Ты как будто не знаешь, что это и есть величайшее  насилие  над
душой  человека!  Да-да,  верность,  обеты  -  это   насилие,   а   душа
человеческая должна  быть  вольна.  Свободна!  Независима.  Человек  сам
должен делать выбор, никто не имеет права решать за других, даже если он
себя гордо именует сеньором или королем, а остальных - простолюдинами.
   Я покачал головой:
   - Слова,  слова,  слова...  За  них  в  самом  деле  можно  и  церкви
разрушить. Да и университеты заодно.
   - А университеты зачем? - полюбопытствовал он.
   - Да так... если вдруг понадобится. Для дела.
   - A - сказал он, - если для дела... Для дела  можно  и  университеты.
Видишь, такая простая мысль тебе даже в голову не приходит. А  ведь  это
так. Нужно рушить и университеты, если там,  к  примеру,  преподают  что
кто-то всего лишь по праву  рождения  имеет  право  повелевать  другими!
Никто не должен рождаться господином, как не бывает рабов  по  рождению.
Каждый рождается свободным, а рабом или господином уже  становится  сам.
Пусть так и будет: не  всяк  способен  принять  на  себя  бремя  власти,
кому-то хочется быть в тени  великих,  кому-то  больше  нравится  пахать
землю, чем править страной... Пусть  так  и  будет,  но  уже  по  своему
выбору, а не по  рождению.  Дик,  запомни:  никто  не  рождается,  чтобы
править королевством, как никто и не рождается, чтобы копаться всю жизнь
в навозе!
   Я зажмурился, потряс головой, но правильные слова  князя  Тьмы,  даже
излишне правильные, звучали в ушах, заползали в мозг и в душу.  Совнарол
в пути подолгу рассказывал, что в Начале Начал этот князь Тьмы был самым
близким и могущественным из ангелов Бога.  Имя  его  было  Люцифер,  что
значит - блистающий. Он блистал доблестью  и  славой,  величием  уступал
только Господу, но заспорил, воспротивился порядку  мироздания,  за  что
Всеблагой низверг его с небес. И вот теперь этот Люцифер, все еще ангел,
но уже падший ангел, потерявший  чистый  блеск,  говорит  те  слова,  за
которые  и  низвергли...  возможно,  те  же  слова...  но  если  так,  я
автоматически должен быть на его стороне...
   Я снова потряс головой:
   - Ты говоришь... ты говоришь слишком правильно.
   - А разве такое бывает ?слишком??
   - Бывает, - ответил я.  -  В  этом  мире  не  знают  еще,  что  такое
предвыборные речи... А я наслушался.
   Люцифер вскинул красивые изломанные брови:
   - Да? Какие же?
   - Я не силен в определении грязных технологий, - ответил я честно.  -
Но  я...  просто  научился...  нет,  не  научился!  Просто  у  меня  уже
вырабатывается иммунитет к правильным  словам.  Аркадий  Аркадиевич,  не
говорите так красиво!
   - Это плохо? - спросил он с недоумением.
   - Это не действует, -  сообщил  я.  -  Опыт  показал,  что  за  очень
правильными и красивыми словами часто  скрывается  очень  непотребное...
Фашизм, коммунизм, инквизиция, право первой ночи, свобода,  равенство  и
братство, вся власть Советам, свободу колониям, равенство неграм,  права
сексменьшинствам, ку-клукс-клан, политкорректность... Все это  правильно
и верно, когда слушаешь их лидеров, но... я не могу все вот так взять  и
разложить по  полочкам,  ты  -  Князь  Лжи,  Отец  Пропаганды,  Родитель
Равенства и Братства, а я - вечная мишень  для  твоих  средств  массовой
информации... но я все же хочу по возможности решать сам.
   Люцифер кивнул:
   - Хорошо, тогда скажи мне, в чем я не прав. И я,  наверное,  с  тобой
соглашусь. Только будь честен, Дик! Будь честен, говори свои слова, а не
чужие. И я с тобой соглашусь.
   Я сказал саркастически:
   - Ну да! Мне удастся то, что не удалось даже Богу?
   Люцифер сказал очень серьезно:
   - Удастся. Только ответь предельно честно.  Сам.  Пусть  за  тебя  не
говорят твои родители, наставники, рыцари, короли, священники, конюхи...
   Я смотрел в глаза  Люцифера  и  видел,  что  тот  говорил  совершенно
серьезно. И что сдержит слово, ибо он из тех, чья гордость  не  позволит
себе унизиться до того, чтобы нарушить слово. Ведь  говорят  же,  ?горд,
как Люцифер?. За гордость его и низвергли с небес.
   - Ладно, - сказал я с усилием, - я отвечу... но не сейчас.  Сейчас  я
еще не готов.
   - Хорошо, - легко согласился он. - Ты в Срединные королевства?
   - Не совсем, - ответил я. - Небольшой крюк, а потом двинусь на юг.
   Он удивился.
   -  На  юг?  Правильное  решение.  Советую  сразу  же  в   королевство
Скарланды. Оно граничит на юге с Зорром, но ты увидишь разницу...
   - В чем?
   - Прежде всего, - сказал он, - в системе правления. Казалось бы, Зорр
и Скарланды - соседи, но там уже так называемая Тьма... ха-ха!..  ты  не
находишь это смешным? Все-таки ученье - свет, а неученье - тьма, а я как
раз всюду насаждаю ученье... И вообще на юге  начинают  смеяться,  когда
слышат, что далеко на севере, среди лесов, есть захолустные королевства,
которые гордо именуют себя Срединными. А мы, значит, на окраине?
   - В чем разница? - прервал я.
   - В Скарландах новый король, - ответил он с легкой усмешкой. -  Новая
династия, так сказать... Новый король, не скажу, чтобы умен...  но  зато
безвреден.  Нет-нет,  вовсе  не  из-за  доброты!   Просто   его   власть
ограничена. Понимаешь... странное дело, я почему-то чувствую,  что  тебе
можно доверять... другому бы я  никогда  такое  не  сказал,  даже  своим
сторонникам, не  говоря  уж  о  верных  подданных.  А  вот  тебе  говорю
совершенно откровенно... Так вот,  власть  короля  урезана  до  предела.
Вообще-то я совсем обошелся бы без короля,  но  мир  пока  несовершенен:
тупой народ, не говоря  про  аристократов,  ждет  на  троне  обязательно
короля. Для них самый тупой и жестокий  король  понятнее  и  лучше,  чем
самый умный из простонародья!.. Да, в сказках у них то и дело кузнецы да
плотники занимают королевские  покои,  но  в  реальной  жизни  они  сами
никогда такое не Допустят, идиоты... Так что король у нас есть,  есть...
Но правит  совет  из  умных  людей.  Просто  умных,  неважно  о  из  них
благородного происхождения, а кто не сосем.  И  ценности  у  них  совсем
другие. Реальные, а не думанные. То, что у вас высокопарно называется, к
о меру предательством, у них просто реальность.
   Я вспомнил Бернарда, его суровое лицо,  сдвинутые  брови,  упрямый  и
гордый взгляд, вспомнил его речи, сказал:
   - Но ведь нельзя предавать.
   Брови  дьявола  взлетели  вверх.  Глаза  расширились  в   несказанном
удивлении.
   - Почему?
   - Ну, - сказал я, - нельзя... Просто нельзя.
   Он отшатнулся.
   - Почему? Прости, почему? Жизнь человека бесценна. Даже простолюдина.
Жизнь простолюдина, кстати, для меня даже ценнее. Он не обвешан с головы
до ног постоянными предрассудками, устаревшими понятиями,  всевозможными
условностями и ритуалами. Простолюдин - это просто человек, искренний  и
честный. И если простолюдин бросает оружие и бежит  с  поля  боя,  я  не
называю  его  трусом,  ибо  он  спасает  свою  жизнь,   единственную   и
неповторимую! Ведь другой жизни у него не будет. И когда  он  предает...
Кстати, что такое предательство? Когда человек свои интересы ставит выше
чужих? Помилуйте, какое же  это  предательство?  Это  просто  честное  и
трезвое отношение к себе,  другим,  жизни.  Все  мы  ценим  себя  больше
других. И любой человек, будь то барон  или  простолюдин,  считает  себя
умнее своего короля.
   Я пробормотал:
   - Но что это за жизнь будет, если все будут друг друга предавать?
   Он сказал с тонкой улыбкой:
   - Позволь поправить... Не когда все будут  друг  друга  предавать,  а
когда всяк будет свои интересы ценить выше интересов другого человека...
и будет готов его предать во имя  своих  личных  интересов!  Разницу  не
уловил?..  Ты  не  можешь  себе  представить  стабильное  общество,  где
предательство не считается чем-то нехорошим, вот в чем дело. И где  всяк
готов предать... и предает при первом же  удобном  случае.  Удобном  для
себя! Но никто не предает просто ради того, чтобы предать. За что в него
не бросают камни, продолжают подавать руку и прочее-прочее. Словом, тебе
надо побывать в одном из подобных королевств. К примеру, в Юсмерии.  Или
в Кельтулле, туда немного ближе.
   Я покачал головой:
   - Но там же нечисть!
   Он с немым укором на интеллигентном  лице  развел  руками.  Красивыми
тонкими руками с длинными пальцами пианиста.
   - Ну что ты повторяешь детские сказки? Нет там никакой нечисти.  Люди
живут... счастливо. Кстати, кое-где даже короля и баронов нет. Я  почему
это повторяю так настойчиво? Заметил, что  и  ты  забываешь  о  глубокой
пропасти между простолюдинами и так называемыми благородными.  Отсюда  я
сделал еще один добавочный вывод, что ты из того мира, где... где я  уже
победил!
   Когда я вышел  из  церкви,  кони  задрожали  и  подались  в  сторону.
Сигизмунд удерживал  их,  но  глаза  расширились  в  тревоге,  а  ноздри
затрепетали. Я сам чувствовал, что от меня идет ароматный запах  горящей
смолы и серы.
   Совсем не пугающий запах.

Глава 15

   Король Конрад продвигался  со  всем  огромным  воинском  и  нигде  не
встречал сопротивления. Города и гарнизоны королевства Галли  сдавались,
верные приказу короля Арнольда. Обрадованный Конрад изо всех сил  спешил
к столице. Он уже знал о странном приказе Арнольда и  теперь  страшился,
что Арнольд опомнится и его довольно богатую и сильную  страну  придется
завоевывать огнем и кровью...
   Но ворота городов открывались навстречу, Конраду  приносили  ключи  и
заявляли, что сдаются на его милость.
   Перед столицей Конрад затрепетал, слишком велика и хорошо  укреплена,
он даже не думал, что за последние годы Арнольд сумел так поднять стену,
а затем еще и обнес весь город дополнительным рвом и валом.  При  штурме
пришлось бы недосчитаться четверти войска, если не трети,  они  остались
бы в этом зловещем рву, а сколько бы  полегло  при  штурме  неприступных
стен?..
   Однако протрубили трубы, ворота распахнулись. Навстречу  вышла  толпа
самых знатных граждан, рыцарей, баронов и  графов,  владетельных  хозяев
больших поместий, хорошо укрепленных замков. Старший  нес  на  вытянутых
руках  огромный  золотой  ключ.  Ключ  от  столицы,  от  непобедимой   и
неприступной Тантры Ней!
   Конрад, обезумев от счастья, закатил грандиозный пир. Всем  солдатам,
участвовавшим в походе, выдал  по  золотой  монете,  рыцарям  -  золотые
шпоры, всем велел именоваться отныне Сокрушителями королевства Галли.
   Затерявшись  в  толпе,  я  смотрел  на  его  торжественный  выезд  на
городскую площадь. Телохранители усеяли все крыши, стены, но я видел  по
лицам, что никто из жителей не собирается стрелять из лука, метать  ножи
или бросать  дротики.  Король  Арнольд  велел  сложить  оружие  -  армия
сложила. Он велел крестьянам  не  сопротивляться  -  они  поворчали,  но
сопротивления захватчикам не оказали. Даже своевольные  бароны  ,  и  те
признали власть Конрада, хотя ворота своих крепостей не отворили. Но они
не отворяли их и перед Арнольдом, так что Конрад настаивать не стал.
   А сейчас он выехал на  свободный  от  толпы  участок,  дальше  охрана
оттеснить народ не смогла, вскинул руку. Ропот медленно начал  смолкать.
За спиной Конрада трубачи вскинули к  небу  трубы,  торжественные  звуки
вспороли воздух. Когда трубы вернулись на свое место, над городом стояла
торжественная тишина.
   Конрад помахал ладонью,  сказал  сильным  красивым  голосом  воина  и
полководца:
   -  Люди  королевства  Галли!  Я  король  Конрад,  который  взял   это
королевство силой  своего  меча,  объявляю  его  своим  владением!  Всем
жителям дарую жизнь... и ту свободу, которой они обладали раньше. То  же
самое относится к войскам. Я уверен, что они бы  сражались  доблестно  и
показали бы чудеса отваги и  храбрости,  если  бы  не  трусливый  приказ
прежнего короля сложить оружие! Это позорный приказ, признаю. Но  у  вас
будет время и возможность показать себя героями, ибо вы можете влиться в
мою армию, что победоносно... и неотвратимо... дальше...
   Впереди начали переговариваться, я слышал плохо, начал протискиваться
ближе. Кто-то прокричал из толпы:
   - Как налоги, ваше величество?
   Конрад  широко  улыбнулся,  его  признали   королем,   его   называют
королевским титулом, в то время как то трусливое  ничтожество,  Арнольд,
где-то скрывается в пещерах, спасает шкуру, трус, позорит имя рода...
   - Налоги, - сказал он мощно, и его голос докатился  до  самых  задних
рядов, - останутся прежними!
   Мгновение толпа молчала  ошалело,  потом  взорвалась  приветственными
криками. Я на всякий случай тоже изобразил  радость,  помахал,  так  все
вокруг махали и улыбались, бросались  друг  другу  на  шею,  обнимались.
Конечно, противно, что  так  сразу  забыли  прежнего  короля,  а  нового
приняли с такой охотой, но, с другой стороны, уцелели сами, спасены дома
и посевы, к тому же даже налоги никто не станет  драть  вдвойне,  как  с
покоренной страны...
   Еще сутки мы бродили по стольному граду, прислушивались,  вступали  в
разговоры, подбрасывали провоцирующие вопросы.  Конечно,  если  смотреть
откуда-нибудь из Срединных королевств, то понятно, что в  Галли  вторгся
чужой король, а местный король, не сумев организовать оборону,  бежал  в
горы и скрывается среди пастухов.  Поменялась  власть,  династия  и  все
такое. Но точно так же однажды в моей стране  была  свергнута  монархия,
произошел чудовищный перелом, свирепствовала  гражданская  война,  но  в
провинциальных городках почти  не  заметили  ни  того,  ни  другого,  ни
третьего. Жили, пахали, работали...
   Здесь больше интересовались