называл
"семейной", уже отправилась туда же с телами Хью и Билли Таппера.
   Алан подумал, что тела будут складывать там, как поленницу дров.
   Только оказавшись в доме Брайана  Раска,  Алан  понял  душой  и  разумом,
насколько полностью он выбыл из игры. Люди Генри Пейтона успели прибыть сюда
задолго до него, как будто дали ему понять - твоя помощь  нам  до  лампочки.
Алан стоял на пороге кухни, смотрел, как они работали, и понимал, что  нужен
им, как пятое колесо в телеге. Кора Раск отвечала на  их  вопросы  медленно,
словно во сне. Алан решил, что она в шоке или врачи "Скорой помощи",  прежде
чем увезти тело ее сына, дали ей успокоительное.  Она  отдаленно  напоминала
ему  Норриса,  когда  тот  выбирался   из   окна   своего   перевернувшегося
"фольксвагена". Шок не шок, транквилизатор или нет, многого от нее детективы
добиться не могли. Она не плакала, но не в состоянии была сосредоточиться  и
уж тем более дать вразумительный ответ.
   Она ничего не знает, отвечала Кора, была  в  спальне,  наверху,  отдыхала
после обеда. "Бедный Брайан, - повторяла она без  конца,  -  бедный,  бедный
Брайан".
   Но произносила она эти слова без всякого выражения и все время теребила в
руках темные очки. Одна из дужек этих очков была прикручена клейкой  лентой,
а одно из стекол разбито.
   Алан ушел оттуда с тяжелым сердцем и сразу поехал в больницу.
   Теперь он встал и направился к телефону-автомату в конце коридора.
   Набрал номер телефона  Полли,  снова  не  получил  ответа  и  позвонил  в
Управление. Голос недружелюбно прорычал в трубку: "Полиция  штата",  и  Алан
почувствовал наивный прилив ревности. Он  представился  и  попросил  позвать
Клата. Ждать пришлось не менее пяти минут.
   - Прости, Алан, - ответил Клат. - Они просто положили трубку на стол.
   Я случайно проходил мимо, а то ты до сих пор ждал бы.  Этим  молодцам  на
нас наплевать.
   - Не думай об этом, Клат. Ты не знаешь, Китона нашли?
   - Понимаешь... просто не знаю, как тебе об этом сказать...
   Алан почувствовал приступ тошноты и закрыл глаза. Он был прав,  до  конца
еще далеко.
   - Говори, - сказал он Клату. - Без всяких церемоний.
   - Умник... то есть Дэнфорт, я хотел сказать... приехал домой и  отверткой
сорвал наручник с "кадиллака". Ты ведь знаешь, как он был туда прикован.
   - Да, знаю, - сказал Алан, не открывая глаз.
   - Ну вот... а потом он убил  свою  жену,  Алан.  Молотком.  Ее  нашел  не
полицейский штата, они двадцать минут назад еще о его  существовании  вообще
не подозревали. Ее обнаружил Сит Томас. Он поехал к дому  Умника  на  всякий
случай. Сразу сообщил сюда, а потом и сам приехал, минут пять назад.
   Говорит, у него грудь болит, и я не удивлен. Он рассказал, что  Умник  ей
разбил лицо всмятку. Повсюду, говорит, кровь и волосы,  Пейтон  туда  послал
целую бригаду, а Сита я посадил к тебе  в  кабинет.  Решил,  что  ему  лучше
присесть, чем упасть.
   - О Господи! Клат, быстро отвези его к Рею Ван Аллену. Ему уже шестьдесят
два, и он всю жизнь "Кэмел" изо рта не вынимал.
   - Рей уехал в Оксфорд, Алан. Пытается залатать Генри Бофорта.
   - Тогда к его помощнику... как его там? Френкелу. Эверетту Френкелу.
   - Этого нигде нет. Я пытался дозвониться и домой и на работу.
   - А что говорит жена?
   - Эв холостяк, Алан.
   - О Господи! - В их разговор ворвались обрывки музыкальной фразы.
   Песенка под названием "Не надо переживать, радуйтесь". Алан воспринял это
как насмешку.
   - Я могу сам отвезти его в больницу, - предложил Клат.
   - Ты мне здесь  нужен,  -  сказал  Алан.  -  Газетчики  и  телевизионщики
появлялись?
   - Да. Этих полным-полно.
   - Как только повесишь трубку, проведай Сита. Если  ему  не  стало  лучше,
сделай вот что: выйди на улицу, перехвати  какого-нибудь  репортеришку,  кто
посмышленей на вид, и заставь отвезти Сита в клинику в Камберленде.
   - Ладно. - Клат помолчал и наконец выпалил наболевшее:
   - Я хотел поехать к Китону, но штатники меня не  пустили.  Как  тебе  это
нравится, Алан?
   Эти скоты не пустили помощника шерифа округа на место преступления!
   - Я тебя понимаю, Клат. Мне самому это не нравится. Но они делают то, что
им положено. Ты видишь Сита с того места, где стоишь?
   - Да.
   - Ну и что? Он жив?
   - Сидит за твоим столом, курит и читает последний выпуск "Правосудия".
   - Ладно. - Алану хотелось смеяться и плакать одновременно. - Тогда все  в
порядке. Полли Чалмерс не звонила, Клат?
   - Н-н-н... погоди, здесь отмечено. Сейчас скажу... вот. Звонила, Алан,  в
половине четвертого.
   Алан вздохнул.
   - Это я знаю. А позже?
   - Здесь  не  отмечено,  но  это  ничего  не  значит.  Шейлы  нет,  а  эти
бездельники из полиции штата... Кто может сказать наверняка?
   - Спасибо, Клат. Какие еще новости?
   - Да есть парочка.
   - Валяй.
   - Они нашли пистолет, которым Хью стрелял в Генри, но  Дэвид  Фридмэн  из
полиции штата говорит, что не знает такого оружия. Автоматический  пистолет,
это точно, но малый говорит, что такого сроду не видал.
   - Ты уверен, что так сказал именно Дэвид Фридмэн?
   - Точно, Фридмэн.
   - Этот должен знать. Дэйв Фридмэн - ходячая оружейная энциклопедия.
   - И все-таки не знает. Я стоял поблизости, когда он разговаривал с  твоим
приятелем Пейтоном. Сказал, что похоже на немецкий маузер, но нет маркировки
и обработка другая. Кажется, они отослали  его  в  Августу  с  целой  тонной
других улик.
   - Что еще?
   - Во дворе Генри Бофорта нашли анонимную записку, -  сообщил  Клат,  была
пришлепнута к его машине - знаешь, эта  его  знаменитая  "Т-Берд"?  Ее  тоже
раскурочили. Так же, как и машину Хью.
   Алану показалось, будто огромная мягкая рука влепила ему пощечину.
   - Что было в записке?
   - Минутку. - Он  услышал  шелест  бумаги,  видимо  Клат  листал  записную
книжку. - Вот. "Не смей' больше никогда выгонять меня и  забирать  ключи  от
машины, жаба вонючая".
   - Жаба?
   - Именно так.  -  Клат  нервно  хихикнул.  -  Слова  "никогда"  и  "жаба"
подчеркнуты.
   - И ты говоришь, машину отделали?
   - Точно. Шины порезаны так же, как на машине Хью.  И  длиннющая  царапина
вдоль по борту.
   - Понятно. Тогда тебе надо сделать еще кое-что. Сходи в парикмахерскую и,
если понадобится, в биллиардную. Разузнай,  кого  на  этой  или  на  прошлой
неделе выгнал Генри.
   - Но полиция штата...
   - К чертям собачьим полицию штата! - с чувством произнес Алан. - Это  наш
город. Мы знаем, кого спросить и где его найти. Неужели ты в пять  минут  не
отыщешь человека, который выложит тебе всю историю как на духу?
   - Как же, не отыщу! - возмутился Клат. -  Я,  возвращаясь  с  Касл  Хилл,
видел Чарли Фортина, болтавшего с компанией мужиков  у  Вестерн  Авто.  Если
Генри с кем-нибудь столкнулся, Чарли не может не знать, с кем именно.
   Мудрый Тигр - второй дом для Чарли.
   - Верно. А полиция штата с ним беседовала?
   - М-м-м... нет.
   - Конечно. Вот ты и побеседуй. Но  думаю,  мы  оба  и  так  знаем  ответ,
правда?
   - Святоша Хью, - сказал Клат.
   - Бьюсь об заклад, что он, - сказал Алан и подумал, что, возможно, первое
предположение Генри было не так уж далеко от истины.
   - О'кей, Алан. Я все сделаю.
   - И сразу же перезвони мне.  Второе.  -  Он  продиктовал  Клату  номер  и
заставил повторить, чтобы убедиться, что записано правильно.
   - Позвоню, - сказал Клат и вдруг взорвался. - Что происходит, Алан?
   Проклятье, что тут такое происходит?
   - Не знаю...  -  Алан  внезапно  почувствовал  себя  стариком,  уставшим,
замученным стариком... и злым к тому же. Злился он уже не на  Генри  Пейтона
за то, что тот отстранил его от дела, а на того, по чьей вине происходит все
это безумие.  И  с  каждой  минутой  в  нем  крепла  уверенность:  стоит  им
докопаться до дна, они сразу: поймут, что виновник один-единственный.
   Вильма и Нетти, Генри и Хью, Лестер и Джон; кто-то соединил их  проводами
и замкнул цепь. - Я не знаю, Клат, но мы докопаемся.
   Он повесил трубку и  снова  набрал  номер  Полли.  Его  желание  выяснить
отношения, разобраться, отчего  она  так  на  него  набросилась,  постепенно
теряло свою остроту. Вместо него возникало  другое  чувство,  гораздо  более
тревожное: глубокий, неосознанный, но все возрастающий страх, что она попала
в беду. Гудок, еще гудок и еще. Нет ответа.
   "Полли, я люблю тебя и нам надо поговорить. Пожалуйста, сними трубку.
   Полли, пожалуйста, сними трубку. Полли, пожалуйста".
   Алан как будто молился. Он хотел перезвонить Клату и  попросить  выяснить
что с ней до того, как тот начнет выполнять все  остальные  задания,  но  не
смог. Этого делать нельзя, это дурно. В городе того и гляди  произойдет  еще
один взрыв. "Но, Алан, предположим, Полли тоже подсоединена  к  цепи?".  Эта
мысль вызвала какие-то неясные воспоминания, но они растворились, прежде чем
Алан смог придать им более четкие очертания.
   Он повесил трубку на рычаг, прервав последний гудок на самой середине.
 
3 
 
   Полли  больше  не  могла  этого  выносить.  Она  перевернулась  на   бок,
потянулась к телефону... и звонок неожиданно  прервался.  "Так,  -  подумала
Полли, - а звонил ли он вообще?". Она  лежала  в  постели,  прислушиваясь  к
отдаленным раскатам грома. В спальне было душно. Очень душно, как в середине
июля, но открыть окна она не могла, так как  всего  неделю  назад  попросила
Дейва Филипса, местного плотника-умельца, вставить зимние рамы.
   Поэтому она сняла старые джинсы и сорочку, в которых ездила за город,  и,
аккуратно свернув их, положила на стул у двери. Теперь она  лежала  в  одном
белье, надеясь поспать немного, прежде чем принять душ, но сон не шел.
   Мешал, конечно, бесконечный вой  сирен  за  окном,  но  основная  причина
бессонницы была в Алане, в том,  что  он  сделал.  Она  не  могла  понять  и
примириться с его предательством, самым  гнусным  из  всех,  о  которых  юна
когда-либо слышала, но и отделаться от мыслей о нем тоже была не в силах.
   Она пыталась думать о другом (о  сиренах,  например,  гудевших  так,  как
будто конец света наступил), но мысли упорно возвращались к первопричине  ее
теперешнего  состояния.  К  тому,  как  он  действовал  за  ее  спиной,  как
вынюхивал. Как будто проводишь рукой  по  зеркально  гладкой  отполированной
поверхности не ожидая подвоха, а тут, на тебе, заноза.
   "О, Алан, ну как ты мог?" - спрашивала Полли его и себя заодно.
   Голос, ответивший на вопрос, удивил ее. Принадлежал он тете Эвви,  в  нем
не было жалости и сочувствия, что, впрочем, всегда отличало тетушкину манеру
беседы, но помимо этого в нем отчетливо слышался гнев.
   "Если бы ты сама рассказала ему правду, он не поступил бы так".
   Полли резко села в постели. Голос был гневный, неприятный, это верно,  но
самое неприятное в нем то, что он принадлежал ей самой. Это  был  ее  голос.
Тетя Эвви умерла  много  лет  назад.  Она  подсознательно  приписывала  этот
внутренний протест, раздражение, гнев тете, переваливала, как  говорится,  с
больной головы на  здоровую.  Так  застенчивый  женолюб  подбивает  приятеля
переговорить от его имени с девушкой, которая ему нравится.
   "Послушай, девочка, разве я не говорила тебе, что этот город  перенаселен
привидениями? Может быть, это все же я, твоя тетя?".
   Полли испугано всхлипнула и зажала рукой рот. "А может быть, и  не  я.  В
конце концов, какая разница, кто  именно?  Вопрос  вот  в  чем,  Триша:  кто
нагрешил первым? Кто солгал первым? Кто  первым  скрыл  правду?  Кто  бросил
первый камень?".
   - Это несправедливо! - крикнула  Полли  в  пустой  душной  комнате  и  со
страхом посмотрела на свое отражение в зеркале. Она ждала, когда  тетя  Эвви
заговорит вновь, но, так и не дождавшись, легла.
   Предположим, она согрешила первой, если только сокрытие  части  правды  и
несколько слов безобидной лжи - грех. Но предположим. Разве это давало Алану
право проводить расследование без ее ведома, как это делается с подсудимыми?
Разве давало это ему право трепать  ее  имя  в  переписке  и  переговорах  с
полицейскими управлениями других штатов? Или  устраивать  за  ней  слежку...
или... как там это называется... шпионить?..
   - Не думайте об этом, Полли, - прошептал знакомый  голос.  -  Перестаньте
себя терзать, вы вели себя абсолютно правильно. Я имею в виду ваш  последний
поступок. Вы слышали виноватую нотку в его голосе?
   - Да, - отчаянно прошептала Полли в подушку. - Да! Да, я слышала! Что  ты
насчет этого скажешь, тетя Эвви? - Ответа не  последовало...  лишь  странное
легкое покалывание (вопрос вот в чем, Триша) в подсознании. Как будто она  о
чем-то забыла, что-то выпустила из виду (хочешь конфетку, Триша?).
   Полли перевернулась на бок, и азка качнулась,  стукнувшись  о  налившуюся
грудь. Она услышала, как что-то царапнуло в маленькой серебряной темнице.
   "Нет, - подумала Полли, - ничего  там  живого  нет,  шуршит  какая-нибудь
сухая травка, вот и все.  Мысль  о  том,  что  там  нечто  живое,  это  твои
фантазии".
   - Хр-хр-хр.
   Серебряный шарик тоненько  звякнул,  устроившись  между  хлопчатобумажной
чашкой бюстгалтера и простыней.
   - Хр-хр-хр.
   "Эта штуковина живая, - сказал голос тети Эвви. -  Она  живая,  Триша,  и
тебе это известно".
   "Не болтай ерунды, - рассердилась Полли и перевернулась на  спину.  Каким
образом там может помещаться живое существо? Предположим, оно  может  дышать
сквозь  эти  крошечные  отверстия,  но  чем  она,  во  имя  всего   святого,
питается?". "А может быть оно питается ТОБОЙ, Триша?".
   - Полли, - пробормотала она, - меня зовут Полли.
   Покалывание в подсознании стало гораздо ощутимее - и  тревожнее  -  Полли
даже труднее дышалось. Затем телефон зазвонил снова. Она глубоко вздохнула и
села. Лицо ее носило следы бесконечной усталости. Гордость и тоска  объявили
войну друг другу.
   "Поговори с ним, Триша, ну что тебе стоит. А лучше послушай его. Ты  ведь
не слишком часто это делала раньше, правда?".
   "Не желаю я с ним разговаривать. После всего, что он натворил".
   "Но ведь ты по-прежнему любишь его". "Да, это правда. Но теперь  к  любви
примешалась еще и ненависть".
   И снова голос тети Эвви яростно огрызнулся в сознании Полли.
   "Хочешь всю оставшуюся  жизнь  быть  привидением,  Триша?  Что  с  тобой,
девочка?".
   Жестом  нерешительности  Полли  протянула  руку  к  телефону.   Ее   рука
конечность, полностью избавленная от боли, - застыла на полпути. А вдруг это
не Алан? А вдруг это мистер Гонт? Может  быть,  он  хочет  сказать,  что  их
сделка еще не совершена, что она еще не расплатилась.
   Она снова протянула руку, на этот раз почти коснувшись трубки, но тут  же
отдернула. Правая рука схватила свою близняшку-левую, и обе,  сцепив  пальцы
замком, улеглись на живот. Она боялась голоса  мертвой  тети  Эвви,  боялась
того, что сделала сегодня днем, боялась, что Алан или мистер Гонт  расскажут
всему городу правду о ее крошечном умершем мальчике,  боялась  предположить,
что мог означать этот бесконечный вой сирен за окном.
   Но более всего остального она боялась самого Лилэнда Гонта. Ей  казалось,
что кто-то привязал ее к языку огромного медного колокола, который мгновенно
оглушит ее, сведет с ума и раздавит в лепешку, если начнет звонить.
   Телефон умолк.
   Снова взвыла сирена и постепенно замерла где-то неподалеку от Тин  Бридж,
и в эту же самую минуту грянул гром. Гораздо ближе, чем раньше.
   "Сними ее, - прошептал голос тети Эвви. - Сними, милая. Он властвует  над
желаниями, а не над волей. Сними ее. Разорви цепи, которыми он тебя опутал".
   Но Полли смотрела на телефон и вспоминала ночь - неужели это  было  всего
неделю назад? - когда она случайно зацепила азку пальцем и сорвала.
   Она вспоминала боль, которая тут же вцепилась в ее руки острыми голодными
крысиными зубами. Она не в силах к этому вернуться. Просто не в силах. Или в
силах?
   "Что-то страшное творится этой ночью в Касл Рок, - говорила тетя Эвви.
   - Неужели ты хочешь проснуться завтра и  узнать,  насколько  велика  твоя
доля вины в том, что происходит? Неужели ты  готова  заплатить  такую  цену,
Триша?".
   - Ты не понимаешь, - простонала Полли. - Я ведь  разыграла  не  Алана,  а
Туза. Туза Мерилла. Он заслуживает и гораздо большего.
   И тогда голос тети Эвви решительно произнес:
   - В таком случае ты тоже этого заслуживаешь, дорогуша.
 
4 
 
   В тот вторник, в двадцать минут седьмого, когда молнии уже сверкали почти
над самым городом, а ночная  тьма  упрямо  вытесняла  предвечерние  сумерки,
офицер полиции штата,  сменивший  в  диспетчерской  Шейлу  Брайам,  вышел  в
предбанник Конторы шерифа. Он отогнул по  краю  довольно  обширную  площадь,
ограниченную клейкой лентой, похожую по очертаниям на обработанный  алмаз  и
обозначенную как место преступления, и бросился  к  тому  месту,  где  стоял
Генри Пейтон.
   Пейтон был явно в растрепанных чувствах. Предыдущие пять минут он  провел
в  компании  двух  дам  и  джентльмена,  представителей  прессы,  и   теперь
чувствовал себя так, как обычно после таких встреч: то есть  как  будто  его
облили медом, а потом заставили вываляться в испражнениях гиены, отравленных
муравьиным  ядом.  Заявление  его   оказалось   не   столь   подготовленным,
вразумительным и авторитетным и в то же время недостаточно расплывчатым, как
ему того хотелось: телевизионщики тянули его за язык. Они  вожделели  свежих
подробностей для программы новостей, которая  выходила  в  эфир  в  половине
седьмого и, если бы он не подкинул им  кость,  набросились  бы  на  него  ко
времени выхода следующей программы, то есть в  одиннадцать  часов  ночи.  Он
почти признался, чего с ним не бывало за все  годы  работы  в  полиции,  что
никаких ниточек не вытянул, а, иными словами, с чего начал, на том и  засел.
В конце концов он не  ушел  с  этой  импровизированной  прессконференции,  а
сбежал с нее.
   Пейтон  теперь  жалел,  что  недостаточно  внимательно   выслушал   Алана
Пэнгборна. Приехав, он решил, что работа будет  пустячная  для  его  опытных
ребят. У здешней полиции  с  контрольной  службой  плоховато,  а  уж  они-то
справятся. Но с тех пор  произошло  еще  одно  убийство,  заставшее  Пейтона
врасплох. Убили женщину по имени Миртл  Китон.  Ее  муж  исчез,  может  быть
сбежал в горы, подальше от содеянного, а  вполне  вероятно,  носится  вокруг
этого ненормального городка в индейском танце победителя. Он ведь  наверняка
тронутый: убил свою жену молотком.
   Вся беда в том, что Пейтон не знал этих людей. А Алан и Риджвик знали, но
того и другого след простыл. Лапонт  в  больнице,  вероятно  молится,  чтобы
доктора вернули его нос в первоначальное положение. Он поискал Клаттербака и
был не слишком удивлен, обнаружив, что того тоже в помине нет.
   "Ты хочешь этого, Генри, - слышал он голос Алана. - Хочешь? Хорошо, бери.
А поскольку подозреваемые  исчезают  один  за  другим,  почему  бы  пока  не
воспользоваться телефонной книгой?".
   - Лейтенант Пейтон! Лейтенант Пейтон! - Его  звал  офицер,  дежуривший  в
диспетчерской.
   - В чем дело? - рявкнул Генри.
   - Доктор Ван Аллен на радиосвязи. Хочет поговорить с вами.
   - О чем?
   - Не сказал. Требует вас.
   Генри Пейтон вошел в диспетчерскую  с  чувством  ребенка,  несущегося  по
склону холма на велосипеде без тормозов: с одной  стороны  обрыв,  с  другой
каменная скала, а за  спиной  волчья  стая  с  лицами  репортеров.  Он  взял
микрофон.
   - Говорит Пейтон. Прием.
   - Лейтенант Пейтон, говорит доктор Ван Аллен.  Медэксперт  округа.  Голос
доносился  издалека  и  часто  прерывался,  по  всей  видимости  по  причине
приближающейся грозы. "Вот только грозы мне сейчас не  хватает",  -  подумал
Генри.
   - Да, - сказал он вслух. - Я вас знаю.  Вы  отвозили  в  Оксфорд  мистера
Бофорта. Как его самочувствие? Прием.
   - Он... - Хр-фр-бр.
   - Я вас не слышу, доктор Ван Аллен, - сказал  Генри,  стараясь  сохранить
терпение. - У нас здесь гроза собирается, каких  давненько  не  б