являются  пришлыми  на  территории, где они обитают в настоящий
момент.   Укреплению   данных   идей,   весьма    далеких    от
действительности,   к   сожалению,   во   многом   содействовал
Николай Михайлович Карамзин (1766 -- 1826), задавший тон
в   своей   "Истории   государства    Российского"    следующей
меланхолической  фразой:  "Сия  великая  часть  Европы  и Азии,
именуемая ныне Россиею, в умеренных  ее  климатах  была  искони
обитаема,   но   дикими,  во  глубину  невежества  погруженными
народами,  которые  не  ознаменовали  бытия   своего   никакими
собственными историческими памятниками"1.
     Отрицание  самобытности  и  автохтонности  древней русской
культуры, а по существу отторжение древнейших  корней  русского
народа  и установление границы его исторического бытия где-то в
IX веке н.э. (некоторые снижают эту ограничительную  планку  до
IV  --  VI  веков)  было  на  руку  и  официальным  властям,  и
представителям церкви. Первых не интересовало что бы то ни было
за   пределами   государственно-правовых   структур,    а    их
возникновение   однозначно   связывалось  с  появлением  первой
правящей династии Рюриковичей. Вторых более чем устраивал тезис
о  дикости  нравов  и  культуры  русских  людей   до   принятия
христианства.    Позиция    эта,    всячески    поощряемая    и
культивируемая, дожила до  наших  дней  и  заняла  доминирующее
положение   в   школьных   и  вузовских  учебниках,  научной  и
популярной литературе, в средствах массовой информации и т.д. В
результате повсеместно насаждается мнение, что до  определенных
(указанных  выше) временных пределов русский народ как бы вовсе
и не существовал,  пребывая  во  внеисторическом  состоянии,  а
когда  возник  (вроде  бы из небытия) на исторической арене, то
просто воспринял идеологию, культуру и  государственно-правовые
традиции, сложившиеся до него и без него.
     По  счастью,  в  русской  исторической  науке  всегда была
сильна  и   другая   струя.   Многие   выдающиеся   и   рядовые
исследователи  постоянно  искали  истоки русской самобытности в
самых глубинах человеческой истории, не противопоставляя славян
древнейшим этносам, жившим на территории современной России,  и
отыскивая  русские  корни  (и  не только их) у народов, испокон
веков обитавших на Севере и  в  других  областях  Евразии.  Эта
традиция  восходит  к двум замечательным деятелям отечественной
науки -- Василию Никитичу  Татищеву  (1686  --  1750)  и
Михаилу  Васильевичу  Ломоносову  (1711  -- 1765). Труды
обоих,   посвященные   древнейшей   русской    истории,    были
опубликованы   посмертно;   первый   том  "Истории  Российской"
Татищева,  где  подробнейшим  образом  рассматривается  генезис
русского  народа,  увидел  свет даже на год позже ломоносовской
"Древней российской истории..." (хотя и создан был почти на два
десятилетия раньше). Однако оба русских ученых независимо  друг
от  друга  отстаивали одну и ту же мысль: корни русского народа
уходят в глубины тысячелетий  и  затрагивают  этносы,  издревле
заселявшие  север  Евразии  и  известные  под  разными  именами
античным и иным авторам (к последним можно отнести составителей
библейских  книг,  арабских,  персидских,  китайских  и  других
хронистов).
     Татищев  напрямую вел родословную славян (а следовательно,
и русских) от  скифов,  по  современным  данным  появившихся  в
Причерноморье  ориентировочно  в  VII веке до н.э., ареал же их
расселения распространял далеко на Север  и  в  Сибирь,  именуя
наших  далеких  северных  прапредков скифами [г]иперборейскими.
Праотцом  славян  и  русских,  исходя  из  данных  вавилонского
летописца  Бероса,  Иосифа  Флавия  и  более  поздних историков
вплоть до анонимного  автора  "Синопсиса"  XVII  века,  Татищев
считал  Мосоха  --  шестого  сына  библейского Яфета (Иафета) и
внука легендарного Ноя. А.И.Асов удачно объясняет происхождение
имени Моск от протославянского и древнерусского слова "мозг": в
устной речи две последние согласные становятся глухими,  и  все
слово  звучит  как "моск". От имени Мосоха (Моска) впоследствии
образовались наименования: Москва  --  сначала  река,  затем  и
город на ней, Московия, московиты, москвитяне, москвичи... Яфет
(Иафет)  же, сын Ноя, по мнению многих, тождественен греческому
титану Япету (Иапету), отцу Прометея, жившему, как и все другие
титаны (после поражения от Олимпийцев и временного  низвержения
в  Тартар), на Островах Блаженных, на самом краю Земли, то есть
на Крайнем Севере -- в Гиперборее (о чем речь пойдет впереди).
     Родословная потомков Ноя и основанные на ней легенды  были
когда-то  чрезвычайно  популярны  на  Руси2 и породили вереницу
апокрифических  сочинений.  Насчитывается  около  ста   списков
подобных  "повестей" -- преимущественно ХVII века; некоторые из
них полностью вошли  в  хронографы  и  летописцы  (например,  в
"Мазуринский   летописец").   Публикация  данных  произведений,
исключительно  важных  для  понимания  русской  предыстории   и
становления  национального  самосознания,  прекратилась  еще  в
прошлом веке. Современные ученые вообще  считают  их  продуктом
чистого  сочинительства.  Сидел  якобы  некто  (и  откуда такой
прозорливец взялся?), глядел  в  потолок  и  от  нечего  делать
сочинял,  что  в  голову придет, а другие потом у него списали.
Так ведь получается? Но нет!  Безымянные  авторы,  вне  всякого
сомнения,  опирались  на  какие-то не дошедшие до нас источники
(если не  письменные,  то  устные).  Следовательно,  ядро  этих
повестей   опирается   на   действительную   историю,   хотя  и
закодированную в виде образов дописьменного творчества народных
масс.
     Историки-снобы подчеркнуто высокомерно  и  чуть  ли  не  с
брезгливостью  относятся  к  попыткам  свести  генезис  древних
народов  к  отдельно  взятым   предкам   или   родоначальникам,
рассматривая   это   исключительно   как  акт  мифопоэтического
творчества.  Но  факты  говорят  о  другом.   Никто   ведь   не
усматривает  ничего  крамольного  в  высказываниях  типа: "Иван
Грозный  взял  Казань";  "Петр  Великий  построил   Петербург";
"Суворов  перешел  через Альпы"; "Кутузов разгромил Наполеона".
Каждому ясно: хотя речь идет о событиях, связанных  с  деяниями
больших масс людей, символизируют их в каждом конкретном случае
отдельные личности. Так было в прошлом, так будет всегда. Кроме
того,  родословие  во  все  времена начиналось с какой-то точки
отсчета, и к ней всегда привязывалось конкретное лицо --  пусть
даже легендарное.
     Татищев  не  был  одиночкой  в  изучении древнейших корней
русского племени.  Не  менее  скрупулезно  и  панорамно  данная
проблема      проанализирована     Василием     Кирилловичем
Тредиаковским (1703 -- 1769) в обширном историческом  труде
с  подробным,  в духе XVIII века, названием: "Три рассуждения о
трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве
словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии  россов,
III  о  варягах-руссах, словенского звания, рода и языка" (СПб,
1773). В этом незаслуженно забытом трактате  только  вопросу  о
Мосохе  (Мосхе) как прапредке московитов-москвичей посвящено не
менее двух десятков страниц.  Вывод  таков:  "...Рос-Мосх  есть
праотец  как россов, так и мосхов... Рос-Мосх есть едина особа,
и, следовательно, россы и мосхи  суть  един  народ,  но  разные
поколения...  Рос  есть  собственное,  а  не нарицательное и не
прилагательное имя, и есть предимение Мосхово"3.
     Тредиаковский, как никто другой, имел право  на  вдумчивый
историко-лингвистический      и      этимологический     анализ
вышеочерченных  проблем.  Всесторонне  образованный  ученый   и
литератор,     обучавшийся     не     только    в    московской
Славяно-греко-латинской  академии,  но  также  в  университетах
Голландии  и  парижской  Сорбонне,  свободно  владевший многими
древними и новыми языками, работавший штатным переводчиком  при
Академии  наук  в Санкт-Петербурге и утвержденный академиком по
латинскому и русскому красноречию, -- выдающийся  отечественный
просветитель  стоял  вместе  с  Ломоносовым  у  истоков русской
грамматики и стихосложения  и  явился  достойным  продолжателем
Татищева в области русской истории.
     Помимо  завидной  эрудиции,  Тредиаковский  обладал редким
даром, присущим ему как поэту, -- чувством языка и  интуитивным
пониманием     глубинного    смысла    слов,    что    неведомо
ученому-педанту. Так, он решительно поддержал и развил  мнение,
упомянутое   еще   у  Татищева,  о  русскости  древнегреческого
наименования  "скифы".  В  соответствии  с  нормами   греческой
фонетики  эта слово произносится, как "скит[ф]ы". Второй слог в
греческом написании слова "скифы" начинается с "теты"  --  Q  в
русском  озвучивании  она произносится и как "ф", и как "т", --
причем в течение  времени  произношение  звука  менялось.  Так,
заимствованное из древнегреческого языка слово "театр" до XVIII
века  звучало  как  "феатр", а слово "теогония" ("происхождение
Богов") еще недавно писалось "феогония". Отсюда же  расщепление
звучания  в  разных  языках  имен, имеющих общее происхождение:
Фе[о]дор --  Теодор,  Фома  --  Том[ас].  До  реформы  русского
алфавита  в  его  составе (в качестве предпоследней) была буква
"фита" -- Q, предназначенная для передачи заимствованных  слов,
включающих  букву  "тета".  И  слово  "скифы" в дореволюционных
изданиях писалось через "фиту". В действительности же "скит" --
чисто русский корень, образующий лексическое гнездо со  словами
типа   "скитаться",  "скитание".  Следовательно,  "скифы-скиты"
дословно  означают:  "скитальцы"  ("кочевники").  Вторично,   в
качестве позднейшего заимствования из греческого языка, где оно
служило  названием  пустыни, общая корневая основа "скит" вновь
вошла  в  русское  словоупотребление  в   смысле:   "отдаленное
монашеское убежище" или "старообрядческий монастырь".
     Ломоносов  по  поводу  вопроса:  можно ли именовать Мосоха
прародителем славянского племени вообще  и  русского  народа  в
частности -- высказался гибко и дипломатично. Великий россиянин
не   принял   бесповоротно,   но   и  не  отверг  категорически
возможности положительного ответа, оставляя  "всякому  на  волю
собственное  мнение"4.  Аналогичным  образом  было  расценено и
предположение   о   вероятном   родстве   московитов-славян   с
Геродотовым  племенем  месхов,  оказавшихся  в конечном счете в
Грузии.  Что  касается  самой  Геродотовой  "Истории",  то   ее
авторитет  для  раскрытия  генетических корней русского племени
Ломоносов считал непререкаемым. В концентрированном виде  такое
же   понимание  впоследствии  сформулировал  другой  выдающийся
русский историк -- Иван Егорович Забелин (1820 -- 1909):
"...Никакая отрицающая  и  сомневающаяся...  критика  не  может
отнять  у  русской  истории  истинного  сокровища,  ее  первого
летописца, которым является сам Отец истории -- Геродот"5.
     Ныне  представление  о  прямом  родстве  славяноруссов  со
скифами  и другими древними народами Евразии считается не иначе
как наивным.  Между  тем  позиция  Татищева  --  Ломоносова  --
Забелина может быть существенно подкреплена за счет аргументов,
заимствованных   из   исторического  языкознания,  мифологии  и
фольклора. Линия, идущая от историков ХVII -- ХVIII веков, была
продолжена  и  закреплена   в   трудах   Дмитрия   Ивановича
Иловайского  (1832  --  1920)  и  Георгия  Владимировича
Вернадского (1877 -- 1973), написавшего по-английски  книгу
"Древняя  Русь" (1938 г.; рус. издание -- 1996 г.), где история
русского народа начинается с Каменного века и проводится  через
последующие  этапы:  киммерийский,  скифский, сарматский и т.д.
Нельзя  пройти  и  мимо  исторических  сочинений  Александра
Нечволодова  и  Льва  Гумилева.  Известный в прошлом
археолог  и  историк  русского   права   Дмитрий   Яковлевич
Самоквасов   (1843   --   1911)  также  отстаивал  скифское
происхождение  русского  народа,  а   прародину   славяноруссов
именовал  Древней  Скитанией6. Естественно, речь должна идти не
об одном только русско-скифском родстве, но  и  о  генетическом
единстве  множества  народов,  населявших  в древности просторы
Евразии.
     История не всегда благосклонна  к  собственным  радетелям,
подвижникам  и летописцам. Примеров тому не счесть. Для русских
же поучительна и показательна жизнь  и  деятельность  человека,
внесшего   неоспоримый   вклад   в  становление  и  организацию
исторической науки  в  России.  Имя  его,  мало  что  говорящее
современному  читателю,  -- Александр Дмитриевич Чертков
(1789 -- 1853). Он обладал одним  из  самых  богатых  в  России
собраний  книжных,  рукописных  и нумизматических редкостей. На
данной основе впоследствии была  создана  и  отстроена  (дом  с
лепным  фасадом  в  начале  Мясницкой улицы) знаменитая частная
Чертковская библиотека -- бесплатная  и  общедоступная.  Здесь,
кстати,  до перехода в Румянцевский музей работал Н.Ф.Федоров и
здесь же состоялось его знакомство с  молодым  К.Э.Циолковским:
длительное  общение  в  стенах Чертковской библиотеки в 1873/74
гг.  оказало  решающее  влияние  на  формирование  космического
мировоззрения    будущего   основоположника   теоретической   и
практической космонавтики.  Бесценное  собрание  Черткова  было
подарено Москве, некоторое время пребывало в Румянцевском музее
(ныне Российская государственная библиотека), в настоящее время
книги  находятся  в  Исторической  библиотеке,  а рукописи -- в
Историческом музее.
     В  последние  годы  жизни  Чертков   являлся   президентом
Общества  истории  и  древностей  российских  и  опубликовал во
Временнике данного Общества, а также в виде отдельных  оттисков
(книг)  несколько  удивительных  исторических изысканий: "Очерк
древнейшей  истории  протословен"  --  (1851  г.),  "Фракийские
племена,  жившие  в  Малой Азии" (1852 г.), "Пеласго-фракийские
племена, населившие  Италию"  (1853  г.),  "О  языке  пеласгов,
населивших  Италию"  (1855  г.).  Опираясь  на  глубокое знание
древних языков и практически на все  доступные  ему  источники,
Чертков  указал  на  языковое  и  этнокультурное сродство между
славяноруссами, с одной стороны, а, с другой, --  с  пеласгами,
этрусками,  скифами, фракийцами, гетами, эллинами, римлянами...
Однако открытие  ученого-романтика,  которого  можно  с  полным
основанием  сравнить  с  Генрихом Шлиманом, не стало событием в
отечественной и мировой историографии -- здесь  в  почете  были
совершенно      иные     ценности:     эмпирико-позитивистские,
вульгарно-социологические, психологические,  структуралистские,
семантико-семиотические и т.п.
     И  сегодня  время Черткова еще не наступило -- проделанная
им колоссальная работа  ждет  и  своего  продолжения,  и  своих
продолжателей. Впрочем, современный подход требует не выведения
славяно-русского  языка  из  пеласгийского  или из этрусского и
критского, как это было недавно проделано в книге Г.С.Гриневича
"Праславянская письменность. Результаты дешифровки" (М., 1993),
а поиска общих истоков всех индоевропейских и неиндоевропейских
языков.
     Корни русского языка и русского народа  находятся  гораздо
глубже.  Истоки  Руси уходят в тысячелетние дали и обнаруживают
свои начала в той нерасчлененной этнолингвистической  общности,
с которой, собственно, и начиналось человечество. Происхождение
славян,  русских  и  всех  других  народов, их языков и культур
предстает совершенно  в  другом  свете,  если  проанализировать
общеизвестные факты с точки зрения метода археологии языка и
реконструкции смысла.

     Мировоззрение  русского  народа  уходит  во  тьму  веков и
тысячелетий,  к  тому  неведомому  времени,  когда   пестроцвет
современных  этносов и языков был спаян в единой нерасчлененной
этнолингвистической общности племен, обычаев, представлений  об
окружающем мире и верований. Есть все основания утверждать, что
в  самых  глубинных  истоках, на заре становления людского рода
все без исключения языки имели общую основу -- а следовательно,
и сами народы имели общую культуру и верования. К такому выводу
приводит анализ самого архаичного и консервативного пласта слов
всех языков мира -- указательных слов, и возникших позже на  их
основе  личных  местоимений  всех модификаций. Удается выделить
несколько первичных элементов, которые повторяются во всех  без
исключения языках мира -- живых и мертвых, донося до наших дней
дыхание   Праязыка.   Какая-то   случайность   здесь  полностью
исключена. О былом единстве языков однозначно говорится  уже  в
Библии, аккумулировавшей в себе древнее знание Востока, Запада,
Севера  и  Юга:  "На  всей  земле был один язык и одно наречие"
(Бытие II, I). В дословном  научном  переводе  это  звучит  еще
более точно: " И были на всей земле язык один и слова одни и те
же"7. И это не наивная легенда, а непреложный факт.
     Неоднократно  обосновывался  данный тезис и с точки зрения
языкознания. Наиболее убедительно это было сделано уже  в  наше
время.   В   начале  ХХ  века  итальянский  филолог  Альфред
Тромбетти (1866 -- 1929) выдвинул всесторонне  обоснованную
концепцию  моногенеза языков, то есть их единого происхождения.
Практически одновременно с ним датчанин Хольгер Педерсен
(1867  --  1953)  выдвинул  гипотезу  родства  индоевропейских,
семито-хамитских,  уральских,  алтайских  и ряда других языков.
Чуть позже набрало  силу  "новое  учение  о  языке"  советского
академика  Николая  Яковлевича Марра (1864 -- 1934), где
неисчерпаемое словесное богатство,  обретенное  многочисленными
народами   за   их   долгую   историю,  выводилось  из  четырех
первоэлементов. (После появления известной  работы  И.В.Сталина
по  вопросам  языкознания  марристская  теория  была  объявлена
лженаучной, а ее  приверженцы  подверглись  преследованиям.)  В
середине  века  наибольшую популярность получила так называемая
"ностратическая"  (термин  Педерсена),  или  сибиро-европейская
(термин  советских  лингвистов),  теория;  в  ней идея Праязыка
доказывалась на основе скрупулезного анализа  крупных  языковых
семей.  (На  эту  тему  было  опубликовано  несколько  выпусков
сравнительного     словаря     рано      погибшего      ученого
В.М.Иллича-Свитыча.)   Совсем  недавно  американские  лингвисты
подвергли компьютерной обработке данные по  всем  языкам  Земли
(причем  за  исходную основу был взят лексический массив языков
северо-, центрально- и южноамериканских  индейцев),  касающихся
таких  жизненно  важных  понятий,  как  деторождение, кормление
грудью и т.п. И представьте, компьютер выдал однозначный ответ:
все языки без исключения имеют общий лексический  базис.  (См.:
Приложение 1).
     Обычно  вывод  о  моногенезе  языков вызывает скептическое
неприятие специалистов.  Однако  гораздо  более  нелепой  (если
хорошенько  вдуматься)  выглядит  противоположная  концепция, в
соответствии с которой каждый язык, группа языков или  языковое
семейство   возникли  самостоятельно  и  обособленно,  а  потом
развивались по законам, более или менее  одинаковым  для  всех.
Логичнее  было  бы  предположить,  что  в  случае обособленного
возникновения языков законы их  функционирования  также  должны
были   быть   особенными,   не  повторяющими  (гомеоморфно  или
изоморфно)   друг   друга.   Такое   совпадение   маловероятно!
Следовательно, остается принять обратное. Здесь права Библия, а
не  ее  противники.  Как  видим,  аргументов в пользу языкового
моногенеза более чем достаточно.
     Всего известно свыше 30 самостоятельных языковых семей  --
точная  классификация  затруднена  из-за  неясности: на сколько
обособленных  языковых  семей  подразделяются  языки   индейцев
Северной,    Центральной    и   Южной   Америк;   в   различных
энциклопедиях,  учебной  и  справочной  литературе   их   число
колеблется   от   3   до   16  (причем  ряд  лингвистов  вообще
предполагает отказаться от традиционной классификации и перейти
к группи