охранившееся
среди южных славян. Вот оно:
     "Ось мира есть святое дерево -- ясень. Его высокая вершина
превышает  горные  вершины  и  шесть  небес  и  поднимается  до
седьмого неба, по которым в  своих  светлых  палатах  пребывает
верховный   Бог  Сварун  [Сварог.  --  В.Д.].  Насколько
вершина  ясеня,  дерева  мира,  высока,  настолько  корень  его
глубок;  корни  его  простираются  по  всему подземному царству
Чернобога. Корень его четверолапый: один  корень  идет  на  юг,
второй  --  на  восток, третий тянется к северу, четвертый -- к
западу. Под ясенем простирается земля.  Мелкие  сережки  в  его
ветвях -- солнце, месяц и звезды. Так ясень связывает подземное
царство,  землю  и  небо.  Из-под дерева мира бьет ключ чистой,
живой воды, которая оздоровляет  и  воскрешает  из  мертвых.  У
ключа  сидят  три  предсказительницы,  верные прислужницы. Одна
знает, что было, другая -- что будет, а третья -- то, что есть.
Они решают, чему быть. Больше того --  определяют  всякому  его
судьбу:  хорошую  или плохую. Так они, обещая и жизнь и смерть,
трудятся над возникновением жизни"98.
     В поэтической форме космический  смысл,  закодированный  в
мифологеме   Мирового  древа,  проникновенно  раскрыл  Вячеслав
Иванов:

     Так Древо тайное растет душой одной
     Из влажной Вечности глубокой,
     Одетое миров всечувственной весной,
     Вселенской листвой звездноокой:
     Се Древо Жизни так цветет душой одной.

     Но  еще  Гоголь  в  "Вечерах  на  хуторе  близ   Диканьки"
напоминал:  "Есть  где-то,  в  какой-то  далекой  земле,  такое
дерево, которое шумит вершиною в самом небе, и  Бог  сходит  по
нем  на  землю ночью перед светлым праздником..." Здесь Мировое
древо представлено как космическая дорога Богов.
     Множество   подобных   легенд   собрано   и   опубликовано
А.Н.Афанасьевым  во  2-м  томе "Поэтических воззрений славян на
природу" -- от  устных  сказаний  до  письменных  апокрифов.  В
апокрифической   беседе   Панагиота  с  Фрязином  Азимитом  (по
рукописи XVI века) космическое мировое древо описано  следующим
образом:  "А  посреди  рая древо животное, еже есть божество, и
приближается верх того древа до небес. Древо  то  златовидно  в
огненной  красоте;  оно  покрывает  ветвями  весь рай, имеет же
листья от всех дерев и плоды  тоже;  исходит  от  него  сладкое
благоуханье,   а   от   корня  его  текут  млеком  и  медом  12
источников".
     Молочный  источник  (река)  около  огненного  златовидного
древа, достигающего небес, -- это смутный намек на Млечный путь
-- звездный   Стержень   видимого  Космоса  --  и  одновременно
воспоминание о Стране Блаженных  --  Гиперборее.  По  убеждению
представителей     европейской     мифологической    школы    в
фольклористике, к которой  принадлежал  Афанасьев,  --  мировое
древо  вообще  является  символом  небесно-космической иерархии
мира. Оно повернуто кроной к земле, а ствол и  корни  уходят  в
неоглядные  дали Вселенной (рис. 145). Видимая вершина, с точки
зрения мифологов, -- это доступные земному наблюдателю  тучи  и
облака.  Мнение  достаточно  распространенное,  в  XIX веке оно
доминировало. Но традиции  подобных  взглядов  уходят  в  самые
глубины  народного  миросозерцания.  Один  из самых известных и
древнейших русских заговоров гласит: "На  море  на  Океане,  на
острове  на  Кургане  стоит  белая  береза, вниз ветвями, вверх
кореньями".  Имеется  значительный   соблазн   интерпретировать
причудливый  образ  представленным  из  Космоса. Сверху с точки
зрения   космонавта    (тем    более    неземлянина)    деревья
представляются  перевернутыми:  ближе  к  наблюдателю находятся
ветви и крона, дальше -- корни; отсюда образ --  корнями  вверх
(хотя  верх  и низ с космической точки зрения -- понятия сугубо
относительные).
     В действительности же смысловая нагрузка, закодированная в
символе мирового древа, является совершенно иной. Мировое древо
служит   обозначением   космического    жизненного    процесса,
направленного  из  прошлого  через  настоящее  в будущее. Корни
такого древа -- в прошлом, а крона в настоящем; вот  почему  из
быстротечного  "теперь"  оно  представляется растущим вверх (на
самом деле -- уходящим вглубь).
     Следовательно,  мировое  древо  --  код  для   обозначения
временных  процессов, суть которых невозможно выразить на языке
Евклидовой  геометрии;  сам  же   трехмерный   (объемный)   или
двухмерный  (изобразительный)  образ  мирового древа -- символ,
опорный образ мысли, помогающий человеку проникнуть в суть и  в
глубь   объективной   реальности.   В  наибольшей  степени  это
относится к явлениям жизни, которые и не обрисовать иначе,  как
в  форме  пространственно-плоскостного  (или объемного) образа.
Потому-то оно и именуется древом жизни.
     Устойчивый этот образ, проходящий через историю всех  эпох
и   миросозерцания   всех   народов,   получал   и  философскую
интерпретацию. В частности, неоплатонистская концепция эманации
[истечения] однозначно связывает  явление  активности  жизни  и
понятие  первожизни  с  образом  древа.  "...[Представляй себе]
жизнь огромного древа, обнимающего собою все, в  то  время  как
начало  его  пребывает везде неизменным и нерассеянным по всему
[древу] и как бы расположенным в корне. Это начало, стало быть,
с одной стороны, дает древу всеобъемлющую многообразную  жизнь,
с   другой   же   стороны,  остается  самим  собой,  будучи  не
многообразным, а началом многообразия [жизни]"99.
     Вообще   же   понятие   эманации   для    славяно-русского
мировоззрения  не  является инородным заимствованием. Напротив,
эманация  представляет  собой   коренной   принцип   древнейшей
славянской    религии.    Это    особо    подчеркивалось    еще
Н.И.Костомаровым в ранней его работе "Славянская мифология"100,
не   потерявшей,   впрочем,   своей   историко-методологической
актуальности и по сей день.
     Представить    эманацию   наглядно   чрезвычайно   трудно,
поскольку органы  чувств  фиксируют  не  сам  процесс,  а  лишь
некоторые  его  результаты. Однако в сознании имеются механизмы
для      воссоздания      интегративных      схем      мирового
эманационно-жизненных явлений, так как человек сам есть феномен
и  венец жизни. Делается это, как правило, с помощью устойчивых
и закодированных образов, вроде древа  жизни.  Но  имеется  еще
один  канал,  хорошо  знакомый и доступный каждому, позволяющий
непосредственно соприкоснуться  с  процессами,  по  сути  своей
являющимися эманационными. Это -- музыка, музыкальная гармония,
музыкальный лад.
     Даже  если  взять  простейшую мелодию, то последовательное
соединение   во   времени   различных   звуков   дает   картину
гармонического  явления,  проистекающего  из  глубины души (при
творении   музыкального   произведения   или   мысленном    его
воспроизведении),   голоса,  музыкального  инструмента  или  их
совокупности (оркестра). При этом  речь  не  идет  о  процессах
чисто  физических  (звуковые колебания в виде упругих волн) или
физиологических  (работа  голосовых  связок   в   сочетании   с
дыханием).   Никакими   колебаниями   молекул   (или   атомов),
физическим  описанием  движения   звуковой   волны   невозможно
раскрыть  (или  воссоздать)  сущность  музыкальной гармонии, ее
восприятие  в  форме   целостного   музыкального   образа   или
творческого  акта, приведшего к его созданию. Все это возникает
на  иных  природно-духовных  уровнях,   соединяется   на   иных
невещественных  принципах  и  прорывается  в  обыденный  мир по
неизвестным современной науке каналам. В песне  данный  процесс
соединен  со  словом.  Да  и само слово имеет то же космическое
происхождение, что и музыка.
     Древние мыслители Запада и  Востока  учили  о  космической
сущности  музыки  и ее влиянии на структуру Космоса. Стройная и
последовательная   теория   о   космической   природе    музыки
существовала  в  Древнем  Китае.  В  известном памятнике "Люйши
чунцю" (III в. до н.э.) говорится о  космогоническом  процессе,
порождающем первозвук, который возникает при образовании неба и
земли,  возникновении  Космоса  из  Хаоса.  При  этом звук, или
звуки,  рождающиеся  в  самый  момент  космогенеза,   а   затем
сопутствующие   каждому   новому  циклу  космического  времени,
гармоничны с  момента  своего  зарождения,  образуя  мелодию  и
музыку. Телом же музыки является космический эфир101.
     О  музыкальной  гармонии  небесно-космических  сфер  учили
пифагорейцы и средневековые чернокнижники.  Величайший  русский
композитор конца XIX -- начала ХХ веков Александр Николаевич
Скрябин   (1872  --  1915)  считал,  что  музыка  пронизана
космическим звучанием и что посредством музыки человек способен
проникнуть в глубочайшие тайники Космоса.
     Это подтверждается и данными современной  науки,  согласно
которым любые музыкальные инструменты являются голографическими
воспроизводящими    устройствами    и   через   их   посредство
воспроизводится  как  общая  голограмма  Вселенной,  так  и  ее
отдельные  голографические  матрицы102. Другими словами, музыка
напрямую связывает слушателей с Космосом и его гармонией.
     Сказанное относится к сущности и ритмике танца.  Известный
английский физиолог и исследователь искусства Х.Эллис трактовал
танец  как часть космического целого и проявление
общей  гармонии  Вселенной:   "Мы   совершенно   правы,   когда
рассматриваем  не  только жизнь, но и всю Вселенную как танец".
Танец, по Эллису, "это  внутреннее  и  совершенно  определенное
проявление  общего  ритма,  того  самого общего ритма, которому
подчиняется не только жизнь, но и вся Вселенная, если, конечно,
можно  позволить  себе  так  именовать  сумму  тех  космических
влияний,  которые  доходят  до  нас  из  Вселенной"103. К этому
необходимо добавить, что  всякий  танец  сопровождается  мощным
выделением   энергии,   и   эти  групповые  или  индивидуальные
энергетические   "всплески"   напрямую   корреспондируются    с
энергоинформационным полем Вселенной.
     Итак,  Космос  и  Жизнь  нераздельны. А потому нераздельны
жизнь и музыка, жизнь и песня. Когда говорят: душа  или  сердце
поет,  --  подразумевается,  что  в  этом песнопении проступают
черты космической  гармонии.  Само  понятие  "музыкальный  лад"
несет   космический   отпечаток,   ибо  в  русском  языке  и  в
древнерусском понимании понятия "лад" и "космос" тождественные.
Тождественность Жизни и Космоса  символизирует  мировое  древо.
Следовательно,  оно  же символизирует неразрывность триады-кода
"космос-жизнь-песня (музыка)". Недаром говорят: русская душа --
как русская песня. Русская душа космична потому,  что  космична
русская  песня.  И наоборот: русская песня космична потому, что
космична русская душа.
     Поклонение  деревьям  в   далеком   прошлом   также   было
неотделимо  от  народной музыки, песнопений и обрядовых танцев.
Отголоски  некоторых  из  стародавних  традиций  сохранились  и
поныне:  они  живут,  например,  в украшении елок (изредка -- и
иных деревьев) на Рождество и Новый год.
     Обычай украшать  деревья  и  приносить  им  жертвы  уходит
своими  корнями  в  доарийское  прошлое  и существовал у многих
народов   разных   континентов.   Древние   руссы,    например,
поклонялись  дубам,  обвешивали  их стрелами, кусочками хлеба и
мяса. По  свидетельству  византийского  императора  Константина
Багрянородного,  на  острове  Хортица у днепровских порогов рос
один  из  таких  священных  дубов   --   объект   обязательного
поклонения  для  русских,  спускавшихся  вниз по Днепру. Здесь,
помимо даров, приносили в  жертву  живых  петухов104.  Известно
также,  что  петух  как  провозвестник  Солнца нередко само это
дневное  светило  и   олицетворял.   Такое   сугубо   языческое
представление  сохранялось  на  протяжении многих тысячелетий и
просочилось даже в христианскую литературу. В определенной мере
об этом свидетельствует соловецкий апокриф  XIV  века  "О  всей
твари",  где  поминается  космическо-солнечный  кур  (петух)  с
головой до небес: "Есть кур, ему же глава до  небеси,  море  до
колена.  Егда  же  солнце  омывается  в  Кияне,  тогда же Акиян
всколебается и начнут волны  кура  бить  по  перью,  --  он  же
<...> речет кукареку"105.
     Вообще  же  петух  --  тотемно-магическая  птица  и  несет
двойную нагрузку --  положительную  и  отрицательную.  С  одной
стороны,  его крик прогоняет нечистую силу и вредоносные ночные
призраки; с другой стороны, петух сам может навлечь беду,  если
не  соблюсти  некоторые  обязательные условия (например, нельзя
долго держать одного и того же петуха,  его  обязательно  нужно
через  год-другой зарезать, иначе непременно случится несчастье
в доме (пожар), в семье (болезнь), с хозяином (смерть) и т.д.).
     Священный  дуб  славян,  кстати,  сохранился  до  нынешних
времен  и является мемориальным памятником историко-культурного
заповедника на острове Хортица. Что касается магической триады:
"дуб-петух-небо",  то  она  закодирована  в  известной  русской
сказке  о  петухе  и  жерновках  (сборник  Афанасьева, No 188).
Обронил старик желудь, и вырос из него мгновенно до самого неба
исполинский  дуб.  Влез  старик  по  волшебному  дубу  на  небо
(олицетворяющему  Вселенную),  походил  по нему и нашел петушка
(возможно, в данном конкретном случае  олицетворяющем  Солнце).
Петушок  дарит  старику  волшебные жеровки, способные накормить
кого угодно, а затем спасает их от похитителя. Сам петушок тоже
волшебный: он и в огне не горит, и в воде не тонет.
     Поклонение дубам -- древнейшая  индоевропейская  традиция,
распространенная   повсеместно,  где  произрастали  эти  лесные
великаны и долгожители. Из античной  истории  и  поэзии  хорошо
известна  священная  дубрава Зевса Додонского. Додонский оракул
был основан пришлыми пеласгами в Эпире  на  севере  Балканского
полуострова  (почему  Гомер  и называет Зевса Пеласгийским), но
вскоре приобрел всеэллинскую значимость106. О нем с  величайшим
почтением  говорится  в "Илиаде". Додонские жрецы предсказывали
судьбу  и  предначертывали  линию  жизни  по  шелесту   листьев
священного  дуба.  Именно  в  покорности  додонским прорицаниям
упрекает скиталицу Ио Прометей в Эсхиловой трагедии:

     Там шелесом чудесные дубы
     Тебе вещали прямо без загадок,
     Что Зевсовою будешь ты женой...

     Кстати, память о Додоне сохранилась и в русском  фольклоре
и   его  использовал  Пушкин  в  "Сказке  о  золотом  петушке",
наименовав так злополучного царя. В действительности царь Додон
-- это более чем смутное и сильно видоизмененное воспоминание о
былом владыке -- Зевсе Додонском.
     Но дуб -- лишь одно из священных деревьев русского народа.
Своеобразным символом России выступает белая береза. С  березой
связан и главный весенне-летний праздник. С момента введения на
Руси  христианства он приурочивается к Троице (пятидесятый день
после  Пасхи).   Последняя   (седьмая)   неделя   после   Пасхи
именовалась Семиком и на нее приходились так называемые зеленые
святки.   Именно  этот  краткий  период  характеризуется  самым
богатым циклом песен, игр,  хороводов,  гаданий,  предсказаний.
Одна  из  самых  знаменитых  русских  народных  песен  "Во поле
березонька стояла" с повтором:

     Некому березку заломати,
     Некому кудряву заломати, --

     относится именно к семикско-троицким хороводным песням. Их
христианская номинация чисто условная. На самом деле это  самый
что  ни  на  есть  древнеязыческий праздник. "Березку заломати"
требовалось для того, чтобы  сломать  (иногда  ломалась  только
макушка)  и  принести в дом, украсить его снаружи и внутри. Или
чтобы поставить на видном месте  и  украсить  лентами,  бусами,
платками.  Или походить с ней по улице. Устраивалась и трапеза,
главным   блюдом   была   яичница,   она   символизировала    в
неосознаваемой    форме   древние   забытые   представления   о
Космическом яйце и Солнце, которое символизировал желток.

     Гораздо чаще березку украшали  прямо  в  лесу.  И  там  же
одновременно  завивали  и  развивали  ее  ветви (откуда один из
припевов  "Дубинушки":  "Разовьем  мы   березу,   разовьем   мы
кудряву").  Девушки  плели  венки и гадали о будущем. С утра до
ночи водились  женские  хороводы.  Праздник  был  исключительно
женский,  уходящий  своими  корнями  в  матриархальную старину;
мужчины к нему и близко не  подпускались,  лишь  позднее  нравы
несколько   смягчились.   Праздновалось  само  таинство  жизни,
носителем которого являлась женщина. И березка  символизировала
это таинство, выступая как подлинное Древо жизни.
     Пик  неформальных  семикско-троицких празднеств приходился
на Духов день. Вопреки общеизвестным религиозным истолкованиям,
именно в этот день до предела  обнажалась  подлинная  подоплека
древних    языческих    обрядов    и    их    ярко   выраженная
сексуально-оргиастическая  сущность.   До   недавнего   времени
истинный  смысл  троицкой обрядности был известен ограниченному
кругу  людей:  непосредственным  участникам,   наблюдателям   и
этнографам-фольклористам.    Последние,    однако,   не   могли
опубликовать собранные сведения из-за их откровенной "срамоты".
Лишь в самое последнее время в печати стали  появляться  тексты
языческого  происхождения, записанные в Смоленской, Калужской и
других областях107.
     Срамные   троицкие   песни,   исполняемые    исключительно
женщинами,  носили вызывающе похабный характер и сопровождались
плясками   со   столь   же   выразительной   жестикуляцией.   О
матриархальных  пережитках  свидетельствует также и непременное
изготовление чучела бабы с подчеркнуто  большими  грудями.  Оно
делалось  из  двух  березок,  обряжалось  в  платье, украшалось
лентами и в долгом шествии с песнями  и  танцами  относилось  к
реке, раздевалось и топилось. Это языческое шествие с трясучкой
и ловлей мужчин (!) во многом напоминает аналогичные ритуальные
действия, устраиваемые во время античных дионисий и вакханалий.
     В  синтетическом  образе  греко-римского  Диониса-Вакха --
Бога вина и веселья -- отчетливо прослеживается и  дендрическая
(древесная)   сущность   этого   общеиндоевропейского   культа.
Сохранились  многочисленные  и  подробнейшие  свидетельства   о
разнузданных  народных  празднествах  в  его честь. Несмотря на
более чем прохладное отношение со стороны официальных властей и
жречества, дионисии и вакханалии были чрезвычайно  популярны  и
живучи  в среде широких масс. Традиции прадионисийской культуры
с непременными элементами карнавальности сформировались задолго
до появления прапредков эллинов и италийцев в Средиземноморье и
до  последнего  времени  обнаруживались  и  в   славяно-русских
обычаях.
     Дионис -- один из самых поздних Олимпийских Богов. К сонму
небожителей  он  был  приписан  едва  ли не самым последним и с
трудом вписался в сложившуюся структуру религиозных  верований.
По  версии позднейших мифографов, рождение Диониса -- случай из
ряда вон выходящий. Неистощимая на  изощренную  месть  ревнивая
Гера решила извести Семелуочередную пассию любвеобильного Зевса
-- и  надоумила  доверчивую фиванскую царевну попросить владыку
Олимпа явиться перед ней во всем  своем  божественном  величии.
Зевс  предстал  перед  возлюбленной, которая была уже на шестом
месяце  беременности,  в  клубке  сверкающих  молний   и   вмиг
испепелил   ее.  Недоношенного  ребенка  владыка  Олимпа  успел
выхватить из пламени и зашить к себе в бедро. Через три  месяца
родился здоровый сын -- будущий Бог Дионис.
     Между  тем  к моменту складывания Олимпийской религии и ее
временного  торжества  культ  Диониса   был   уже   чрезвычайно
распространен   в   Малой  Азии  да  и  по  всему  Европейскому
континенту.  Правда,  имя  у  Бога   было   иное:   "иноименный
Пра-Дионис",   как   нарек  его  Вячеслав  Иванов  во  всемирно
известной монографии, посвященной данной проблеме.
     Что   же   отличает   индоевропей