тианской эсхатологии  космический  огонь  изменил  объем  и
содержание своего понятия: он переместился в преисподню и начал
носить   в   основном  устрашающую  функцию  "геены  огненной",
ожидающей грешников в аду.
     Слово "огонь" ("огнь") родственно  имени  древнеиндийского
Бога   огня   Агни  (agnн  --  "огонь").  В  Ригведе  --
древнейшем своде обрядовой поэзии -- значительная часть  гимнов
посвящена  Богу огня -- Агни. Почему -- догадаться не трудно. В
нелегких и некомфортных условиях  переселенческой  жизни  огонь
(особенно  по ночам) оставался той рукотворной стихией, которая
давала  тепло,  свет,  защиту  от  диких  животных  и  жар  для
приготовления   пищи.   Огонь   же   был   и  стихией,  имевшей
нерукотворное происхождение (молнии и другие небесные  явления,
лесные  и  степные  пожары,  вулканическая  лава  и т.д.). Ни в
первом,  ни  во  втором  случае  не   требовалось   специальных
скульптурных  или  живописных  изображений  огня,  поскольку он
всегда был рядом перед глазами. Лишь впоследствии,  когда  одно
из  арийских  племен  завоевало Индостан, подчинив аборигенов и
создав   в   условиях   оседлого   образа   жизни    уникальную
древнеиндийскую    культуру,   --   появилась   возможность   и
необходимость воссоздавать образ  Бога  огня  --  Агни  в  виде
скульптурных изваяний.
     В  древнерусском  языке  имеется еще одно название огня --
"крес".  Корень  сохранился  в  слове  "кресало"  (вышедшее  из
употребления  приспособление  для  добывания  огня),  а также в
серии  понятий:  "красный",  "краса",  "красивый",   "красота",
"прекрасный",   "краска".   С   существительным   "крес"  тесно
взаимосвязан  глагол  "кресать"   или   "кресить",   означающий
одновременно:   "высекать   огонь"  и  "воскресать  (оживать)".
"Игорева храброго полку не кресити",  --  трагически  заключает
безымянный  автор "Слова о полку Игореве". Нетрудно истолковать
лексическое  и  смысловое  происхождение  таких  важнейших  для
русского  миросозерцания  слов как "воскрешать" и "воскрешение"
-- они имеют древнейшее дохристианское происхождение и  связаны
с  культом  огня и его ролью в первобытной жизни. При высекании
огонь-крес всегда как  бы  воскресал  заново,  потому-то  слово
кресить   обозначало   сразу   два  понятия  --  "высекание"  и
"воскресение". Само слово "крес" и этимологически  связанные  с
ним  понятия  типа  "красный  --  красивый"  близки по смыслу и
происхождению  с  церковнославянским  "крада",   что   означает
"костер",  "огонь",  "жертвенник".  (В  русском  языке слово не
употребляется,  однако  корень  сохранился  в  словах  с   иным
смыслом:  "украдкой",  "украденный"  --  от  глагола "красть".)
Общий  корень  здесь  вполне  уместен:  огонь-крес  способен  и
украшать  (красить  --  к  тому  же красным пламенем), и красть
(сжигать дотла так,  что  не  останется  никаких  следов,  т.е.
сгораемая  вещь исчезает, крадется). Общеиндоевропейский корень
"крес"   обнаруживается   и   в   имени   Крез    (произносится
[kres])  --  так звали последнего царя древней Лидийской
державы (VI в. до н.э.), чье имя вошло в поговорку: "Богат, как
Крез".
     Напрашивается  семантическое  различие   между   понятиями
"огонь",   с   одной  стороны,  например,  берущего  начало  от
санскритского agn и,  видимо,  означавшего  естественный
огонь,  сохраняемый  в  угольях,  и, с другой стороны, понятием
"крес", вероятнее всего означавшим  искусственный  огонь  (т.е.
полученный  путем  высекания),  жертвенный огонь. В этом случае
ближе всего по смыслу и  звучанию  для  слова  "крес"  окажутся
слова krati ("жертва", "сила", "мощь", "действие" и др.)
и   kruy-a   ("жертвоприношение",   "жертвенный  обряд";
"действие", "работа", "труд" и др.).
     Есть также достаточно оснований предполагать, что от слова
"крес"   образовано   и   понятие   "крестьянин",    означавшее
первоначально   не   столько  огнепоклонников,  сколько  людей,
расчищавших землю под пашню путем огневания -- выжигания лесных
участков. Поздняя традиция производит "крестьян" от "христиан",
а корень слова усматривает в понятии "крест". В такой трактовке
"крестьяне -- это крещенные люди, но тогда  непонятно,  почему,
скажем,  князья  и  дружинники,  крестившиеся  на  Руси  прежде
смердов и простого люда, не именуются крестьянами (крещеными).
     Скорее  всего,  само  понятие  "крест"  (пересечение  двух
предметов)  происходит  от понятия "крес" (огонь) -- отчего оно
так быстро и органично прижилось на Руси. Такую этимологическую
зависимость можно  объяснить  по-разному.  Известны,  например,
крестообразные   поминальные   курганы,   на  вершинах  которых
возжигался священный огонь;  существовали  жертвенники  огня  с
крестообразной символикой. Крест считается общемировым символом
(горящего)   Солнца.   Наконец,  существует  древнейший  обычай
получения  живого  огня   путем   коллективного   действия.   В
заповедном   месте   на   землю   укладывалось   сухое  бревно,
перпендикулярно  к  нему  ставилось  другое  сухое  заостренное
бревно  (в итоге получался крес), которое и вращалось с помощью
веревок достаточным количеством людей (рис. 101).
     В стародавние времена огонь таким способом получали и  без
коллективных  усилий -- с помощью двух сухих палочек (дощечек),
располагаемых крестообразно. Данный факт, известный из  истории
материальной   культуры   народов   всех  континентов  (включая
австралийцев и индейцев обеих Америк), давно  привел  ученых  к
выводу,  что  крест  испокон  веков  и задолго до возникновения
крестьянства символизировал огонь24.
     Неудивительно  поэтому,  что  и  в  древнерусском  наречии
"крес"  (огонь)  и  "крест"  оказались  однокоренными. В данном
случае налицо этимологическое доказательство.  Но  имеются  еще
археологические  и этнографические аргументы, разделяемые рядом
ученых.  Фигура  креста  очень  распространена   в   древнейшей
орнаментике   и   символике   --   археологи   обнаруживают  ее
практически  во   всех   культурных   слоях.   Известны   также
дохристианские вырезанные из камня или выдолбленные кресты. Что
касается  крестообразного  расположения  деревянных  орудий при
добывании огня трением, то высказывалось следующее соображение:
поскольку искра появлялась на перекрестии двух  кусков  дерева,
постольку  именно  крест стал символом света. Крестопересечение
деревянных палочек (дощечек) могло  иметь  самую  разнообразную
форму:  т-образный и крючкообразный кресты, свастика. Последняя
также стала в символике  древнейших  народов  символом  Солнца,
света и жизни.
     Древний    обычай   добывания   огня   --   сакральный   и
чудодейственный -- оказался чрезвычайно  живучим,  поскольку  с
ним  связывалось  общение с высшими силами. В романе Николая
Семеновича Лескова (1831 -- 1895) "На  ножах"  описывается,
как  во второй половине прошлого века крестьяне целой деревни с
помощью "живого огня"  пытаются  предотвратить  массовый  падеж
скота   --   "коровью   смерть".   Поражает   и  то,  с  какими
подробностями и мастерством  описывается  это  чисто  языческое
действо,  и то, насколько посвященными оказались десятки людей,
участвовавших в столь  неординарном  полумистическом  акте,  --
каждый знал свое место и отведенную роль, включая и действия по
сохранению  тайны, колдовских заклинаний и т.п. (надо полагать,
что Лесков -- один из самых честных русских писателей --  знал,
что писал).
     По  свидетельству  этнографов  прошлого  века  уничтожение
"коровьей  смерти"  с  помощью  небесного  "живого  огня"  было
распространено повсеместно. Помимо воскрешения древних навыков,
этот  первобытный  обряд  приоткрывал завесу и над первобытными
верованиями,   стержнем    которых    являлось    единение    с
астрально-космическими     силами.    Живой    огонь    обладал
чудодейственными  качествами,  защищавшими  ото  всех  напастий
потому,  что,  по народным представлениям, происходил от самого
Солнца. Чтобы  получить  "живой  огонь",  необходимо  совершить
определенные   магические   действия,  которые,  собственно,  и
составляли суть коллективного обряда.  Добыть  солнечную  силу,
стать  космическим  посредником  между  неземной  энергией и ее
земным проявлением можно только путем  вращения  бревна,
жерди,   поскольку   само   Солнце  представлялось  вращающимся
огненным небесным колесом.
     Представление об огне как о космическом начале и важнейшей
природной стихии плавно переходило в увязывание  со  свойствами
огня  состояний  и характеристик самого человека. Представление
об  огне  в   народном   миросозерцании   всегда   предполагало
сексуально-эротический  подтекст:  любовная  страсть наделялась
огненным смыслом, а  понятия  "любовь"  и  "огонь"  сближались.
Отсюда все известные устоявшиеся обороты, которые в старину (да
и  не  только в старину) отнюдь не воспринимались исключительно
как поэтические эпитеты, а выступали как  существенные  аспекты
духовной  жизни  и  мира  человеческих чувств: "огонь желания";
"пожар любви"; "огонь в глазах, сердце, крови"; "пожар в душе";
"вспыльчивость";   "пылкость";   завершение   жизни    (смерть)
истолковывается    по   аналогии   с   огнем   --   "угасание".
А.А.Потебня  выводит   из   понятий   "огонь",   "жечь",
"гореть",  "печь"  целую  группу  понятий, связанных с жизнью и
человеческими  чувствами:  "поживать",   "пожирать",   "жажда",
"жадность", "желание", "желанный", "жалость", "печаль", "горе",
"горечь", "гнев"25.
     Но  в  обряде обретения "живого огня" закодирован еще один
важный  мифологический  смысл,  раскрывающий  суть   древнейших
миропредставлений. Считалось, что огонь побеждал смерть подобно
тому, как он побеждал мрак. В первобытном мировоззрении понятия
смерти   и   мрака   (ночи)  практически  были  идентичны.  Это
отразилось в древнерусских однокоренных словах: "мор"  (смерть)
и  "морок"  (мрак,  ночь). Слово "морока", имеющее в наше время
лишь один смысл -- "затяжное, хлопотное дело, канитель", еще  в
прошлом  веке  сохраняло  первозданное  значение  "мрак"  (см.:
"Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля).
В  подобном  же  обличии  соответствующая  лексическая   основа
предстает   и   в  других  языках  индоевропейской  группы:  от
санскритского m-ara -- "смерть",  а  также  "убивающий",
"уничтожающий"   (в  буддийской  мифологии  Мара  --  божество,
персонифицирующее зло  и  все,  что  приводит  к  смерти  живые
существа)   --  до  французского  "кошмар".  В  конечном  счете
санскритское  m-ara  восходит  к  общеиндоевропейской  и
доиндоевропейской   корневой   основе   mr,  входящей  в
наименование священной вселенской горы  Меру  (о  чем  подробно
говорилось в 1-й части).
     В  славянской  мифологии  смерть  была воплощена в образах
Богини Морены (Марены, Мараны) (рис. 102) (о  ней  также
речь  уже шла выше) и множестве злокозненных духов, порожденных
ночью под общим именем "мары" (или "моры" -- один из  них  всем
известная русская кикимора). Морена играла исключительно важную
роль  в  языческом  мировоззрении  и  сложившихся на его основе
ритуалах и празднествах.  Это  связано  с  вселенским  обличием
смерти   (как  ее  понимали  наши  предки).  Смерть  отдельного
человека -- странное,  но  в  общем-то  частное  дело.  Гораздо
значительней  смертное  начало в Природе: смерть света, Солнца,
дня и наступление  ночи;  смерть  животворных  времен  года  --
весны,  лета,  осени  --  и  наступление зимы. Морена как раз и
олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла
выступать в роли необратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда
приходит новый день, всегда всходило Солнце, а  после  холодной
зимы  опять  наступает весна. Морена -- воплощение смерти, сама
такой смерти избегнуть не могла.
     Считалось также, что смерть  Смерти  (Морены)  можно  было
ускорить  с  помощью  огня и света и в конечном счете победить.
Люди всегда старались  участвовать  в  этой  космической  битве
жизни  и  смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические
обряды,  сопровождавшие  народные  праздники,  --  лучшее  тому
свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся
в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно
недавно  сопровождался  изготовлением  соломенного  наряженного
чучела, которое так и нарекалось -- Мореною. Морена сжигалась в
священных  купальских  кострах,  через  которые  обязаны   были
перескочить  все  участники  купальского  праздника.  Чем  выше
прыжок  (чем  ближе   к   небесно-космическим   высотам),   тем
действеннее  сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его
от смерти, болезни, нечистой силы и  прочих  напастей.  В  ряде
областей  Морена  заменялась  деревом  Марины,  вокруг которого
совершались купальские обряды. То, что пугающее и не  для  всех
знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в
порядке   вещей.   Но  при  этом  Марина  не  утрачивала  своей
злокозненной  и   смертоносной   сущности,   о   чем,   кстати,
свидетельствуют  былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке
(ранее бывшей, скорее всего, Мореною).
     Иванов день -- праздник огня и  Солнца.  Июль  --  макушка
лета  --  в старину именовался кресник (по имени огня -- Крес).
Сам же праздник Ивана  Купалы  посвящен  летнему  солнцевороту,
когда  Солнечное  Колесо-Коло,  достигнув высшей точки на небе,
начинает  "обратный  путь".  По  сути  своей  это  --  праздник
космический,  ибо связан с астрологическими закономерностями --
движением Земли и  Солнца,  обуславливающих  в  конечном  счете
смену времен года.
     Астрально-космическое    содержание   купальских   обрядов
обусловлено также и тем, что огонь священных костров необходимо
было получить животворящим способом, то есть путем  магического
приобщения   к  солнечно-космической  энергии,  а  сами  костры
предпочтительно было разжигать  на  возвышенностях,  горах  или
курганах, то есть как можно более приближенно к миру небесному.
По  свидетельству  очевидцев,  купальские  огни,  зажигаемые  в
Иванову  ночь  на  Карпатах  и  Судетах  в  Польше   и   Чехии,
представляют    великолепное   и   торжественное   зрелище   на
пространстве в несколько сот верст26.
     Христианство  приспособилось  к   древнейшему   языческому
празднику, связав его с именем Иоанна Крестителя (отсюда Иванов
день).  Однако  второе  имя  --  Купало  (рис.  103)  --
никакого отношения к христианству не имеет. В имени  Купало  --
два  пласта: более поздний, связанный с водной стихией и словом
"купать(ся)",  и  более   древний,   первичный,   связанный   с
огненно-световой стихией и словом "купава", что означает "белый
(цветок)",  а  "белый" в древнерусском представлении -- синоним
света.
     В    восточноевропейских     средневековых     документах,
относящихся к запретам празднования Иванова (Янова) дня у чехов
и  словаков  есть  прямые  указания на то, что почитание огня и
костров неотделимо от  культа  общеславянского  бога  Световита
(Свановита)27, о котором уже говорилось.
     С  Мореною-смертью,  с  Мореною-мороком  (ночью) связаны и
светлые солнечные праздники встречи Весны.  Здесь  ненавистнице
жизни  также  уготавливается  сжигание.  В весенних календарных
обрядах Морена выступает еще в одном своем смертоносном обличии
-- в виде зимы, мороза. Древнерусская форма  слова  "мороз"  --
"мразъ",  от него более широкое понятие -- "мразь" -- не только
в смысле "мерзости" -- слово того же корня --  но  и  в  смысле
природно-погодной  характеристики (ср. "изморозь", "моросить").
Сжигание Морены в виде  соломенного  чучела  происходило  и  на
Масленицу.  Древние  языческие  корни  этого буйного и веселого
праздника не  только  в  огненном  действе,  но  и  в  массовом
поедании  блинов,  символизировавших  Солнце:  тем самым кажный
человек как бы приобщает себя к солярной природе, часть которой
он просто-таки физическим образом растворял в  себе.  Во  время
огненных   действ  существовал  также  обычай  (неповсеместный)
катать зажженные колеса, которые также символизировали  горящее
Солнце.
     Соломенные  и  деревянные  чучела,  олицетворяющие древних
славянорусских Богов, сжигались и в  процессе  других  народных
праздников.  К  наиболее известным относятся праздники Костромы
(женское воплощение плодородия)  и  Ярилы  (мужское  воплощение
плодородия).  Оба  праздника  связаны  с весенним пробуждением,
летней победой Солнца и света над зимним холодом  и  мраком,  с
животворящими   процессами   в  природе.  Как  и  в  купальских
празднествах,  огонь  играет  здесь   центральную   роль.   Имя
Кострома  вроде  бы само указывает на свое происхождение
-- Костровая (мать?), хотя в самом обряде чучело Костромы  чаще
всего топится в реке или разрывается на части.
     Итак,  космическая  сущность  огня  в представлении народа
была связана с его неотделимостью от света и Солнца,  молнии  и
звезд.  Огонь -- источник тепла, которое помогает победить зиму
и знаменует приход весны и  лета.  Но  тепло  как  неотъемлемый
атрибут  огня  -- одновременно и животворящая сила (без тепла и
семя не прорастает, и птенцы из яиц не появляются). В  огненном
горниле  плавился  металл,  обжигались  посуда и кирпичи. Огонь
очищал от болезней и порчи. И  главное,  огонь  --  помощник  в
выпечке хлеба и приготовлении пищи. Эта жизненно важная функция
огня  тесно переплеталась с его космической предопределенностью
в форме вечности. "Вечный огонь" столь же древнее понятие,  как
и  сам  человек разумный. Помимо священнодействия и магического
обряда  --  получения   "живого   огня"   существовала   строго
соблюдаемая  традиция  поддерживать  и  сохранять  огонь  --  в
пещере,  в   очаге,   в   печи.   Это   таинственное   качество
воспреемственности   и   непрерывного   возрождения   порождало
представление  о  бессмертии  самого  огня,  о  его   вечности.
Субстанция огня представлялась неуничтожимой, одной и той же на
фоне  постоянно  меняющейся  природы.  Огонь  и  вечность стали
синонимичными понятиями. А вечность -- это лик Космоса.
     Есть в  преданиях  русской  старины  еще  один  загадочный
световой   образ,  имеющий  явно  космическую  причастность  --
Бел-горюч камень. Первоначальный смысл слова "Бел-горюч"
-- сияюще-горящий   или   светоогненный.   Но   огненносветовой
природой не ограничиваются особенности этого чудо-камня, он еще
и средоточие всех сил небесных (читай -- космических, тем более
что  в  одном  из  вариантов  Голубиной книги так и сказано: он
связан со всей Вселенной). В Голубиной книге, как  и  в  других
источниках, Бел-горюч камень имеет собственное имя -- Алатырь и
назван отцом всех камней:

     Белый латырь-камень всем камням отец,
     Почему же он всем камням отец?
     С-под камешка, с-под белого латыря
     Потекли реки, реки быстрые,
     По всей земле, по всей вселенную,
     Всему миру на исцеление,
     Всему миру на пропитание.

     Народ  хорошо  знал  об  этом  неземном всесилии огненного
Бел-камня,  дающего  могучую  силу,   излечивающего   от   всех
болезней,  кормящего и поящего. Существовало поверие, что можно
перенять эту чудодейственную силу,  приобщиться  к  вселенскому
источнику  энергии  с  помощью  особых  заклинаний.  Сохранился
вариант одного  из  таких  заклинаний:  "На  море-окияне  лежит
бел-алатръ  камень,  а на камне сила небесная. Пойду я поближе,
поклонюсь пониже: силы небесные! пошлите свою помощь и силу  на
наш  скот  --  милый  живот -- в чистое поле, в зеленые луга, в
темные леса".
     А.Н.Афанасьев, который приводит текст  заговора  (а  также
вариант  из Голубиной книги) во 2-м томе "Поэтических воззрений
славян на природу", считает слово "Алатырь" хотя и древним,  но
не  поддающимся  расшифровке.  Между  тем  ключ  к  расшифровке
напрашивается  сам  собой.  Имя  алатырь  созвучно   с   хорошо
известным  ритуальным понятием "алтарь" и восходит к древнейшей
эпохе,   когда   камни   играли   роль   ж