ия, старые
инструкции. Требовалась не только гибкость,  но  и  большая  смелость  учить
по-новому.  Надо  быть  очень  уверенным  в  правоте   своих   выводов,   не
соглашаться, отстаивать и утверждать свои мысли. И тот,  кто  познал  в  бою
правоту новых приемов, кто уверен в себе, был способен это сделать. Именно в
эти дни у меня уже выкристаллизовались мысли о необходимости смело брать  на
вооружение новые приемы, отбрасывать прочь старое!
 Итак, мы продолжали  учить  молодежь  тому,  что  показал  опыт  боевых
действий. Он выработан летчиками в боях, а не в "конторе",  людьми,  которые
смотрели противнику в глаза, а не теми, кто "видел бой издалека".
 В условиях благоприятной погоды отрабатывали тактику поражения наземных
целей практически, под вражеским огнем. Штурмовали железнодорожные станции и
скопления войск и техники противника на дорогах. Летчики уверенно вели огонь
по наземным целям. Но  в  первых  полетах  при  встрече  с  "мессершмиттами"
нервничали, жались  к  нам  с  Крюковым.  В  таких  вылетах  я  боялся,  что
подопечные могут  столкнуться  в  воздухе.  Порой  так  близко  подходили  к
самолету, что приходилось принимать меры. Но с  каждым  вылетом  у  молодежи
росли уверенность и смелость. При появлении "мессеров"  они  стали  активнее
использовать "эрэсы". В таких случаях  вражеские  истребители  теряли  охоту
приближаться и оставляли  нас  в  покое.  За  все  боевые  вылеты  в  период
переучивания эскадрилья не потеряла ни одного летчика и самолета.
 Через пару месяцев,  закончив  программу,  подразделение  вернулось  на
аэродром близ шахты Свердловской, где базировался полк. Пока  мы  занимались
подготовкой  молодого  пополнения,  на  нашем  фронте  произошли   некоторые
изменения.  Была  проведена  зимняя  наступательная   операция,   освобожден
населенный  пункт  Барвенково-Лозовая.  Изменилось  и  главное   направление
действий нашего полка с  Таганрогского  на  Донбасс.  Этот  район  с  плотно
расположенными  городами  был  очень  сильно  насыщен  зенитными  средствами
противника. С улучшением погоды противодействие  вражеской  авиации,  в  том
числе  и  истребителей  союзников  Германии,  становилось  более   активным.
Чувствовалось, что противник сосредоточивает  свои  силы  в  Донбассе.  Наше
командование требовало усиления разведки этого района.
 В полку я опять пересел с И-16 на свой МИГ-3. Меня вернули  к  основной
боевой работе - ведению разведки наземного противника. Не скрою, это решение
командования расстроило. Я стремился к полетам  на  прикрытие  войск,  хотел
ходить на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Мне казалось, что  в
воздушных боях я смог бы проявить себя как летчик-истребитель  более  полно.
Увы,  пока  об  этом  мог  только  мечтать.  Теперь  я  нештатный  воздушный
разведчик, предназначенный вести визуальное наблюдение  за  расположением  и
передвижением войск  противника.  С  поиском  же  воздушного  противника,  с
ведением  боя,  к  чему  стремится  каждый  истребитель,   приходится   пока
распрощаться. Командование заинтересовано в точных разведывательных  данных.
Поэтому  от  меня  категорически  требовали  избегать   воздушных   схваток,
внимательно наблюдать за движением колонн противника, за сосредоточением его
сил. Срыв задания, даже в случае вынужденной схватки с истребителями  врага,
резко порицался, считался невыполнением боевой задачи по вине разведчика.
 В условиях ясной  погоды  прошедшего  лета,  когда  полк  не  испытывал
недостатка в самолетах, вылеты на разведку производили в основном парой  или
звеном. Разведка велась силовая. Мы преднамеренно или вынужденно ввязывались
в бой с "мессершмиттами". Теперь же, в зимних условиях, полностью перешли на
одиночные полеты разведчиков.  Плохая  погода  стала  нашим  союзником.  Она
позволяла скрытно и внезапно выходить на цели, а  при  опасности  уходить  в
облака от вражеских истребителей или огня зениток. Но такие полеты требовали
высокой подготовленности, умения летать  в  сложных  метеоусловиях  и  точно
ориентироваться на местности, вести самолет по приборам.
 В то же  время  недооценка  особенностей  полетов  в  сложных  погодных
условиях порой приводила к тяжелым последствиям. В начале осени не вернулись
с задания комиссар эскадрильи Федор Захаров, сержанты  Леонид  Сташевский  и
Иван Войтенко. Эти летчики не имели опыта полетов в  сложных  метеоусловиях.
Неизвестно, как и где они погибли. То ли были сбиты противником,  то  ли  не
справились  с  пилотированием  в  облаках.  При  одиночном  полете  рядом  с
разведчиком не бывает свидетелей. Родные же получали сообщения о том, что их
сын пропал без вести.
 Но лучшие летчики части свою задачу выполняли успешно. Регулярно  летал
на разведку и я. Освоил этот вид боевых действий. В таких полетах  и  прошла
зима.
 Март  принес  с  собой  яркое  солнце,  ясное  небо.  Полеты  одиночных
разведчиков в подобной воздушной обстановке изжили себя. Однако  руководство
дивизии  не  учло  это.  Нас  продолжали  по  инерции  посылать   одиночными
экипажами. Между тем в  Донбассе,  где  противник  ускоренно  сосредоточивал
войска, появились сильные патрули истребителей, нарастала мощность зенитного
огня.
 В подобной воздушной обстановке одиночный  разведчик  чувствовал  порой
себя просто обреченным. Если быть  объективным,  то  следует,  к  сожалению,
признать: противник  в  воздухе  имел  явное  количественное  и  тактическое
преимущество.
 Когда ты  один  в  небе  и  за  тобой  охотится  враг,  психологическое
состояние летчика крайне напряженное. Небо кажется чужим, враждебным.  Рядом
с тобой  нет  даже  напарника,  присутствие  которого  развеяло  бы  чувство
одиночества, повысило уверенность в успехе боевого вылета.
 Визуальная разведка замаскированных объектов противника велась на малой
высоте. Летчик обязан избегать  воздушного  боя,  уметь  уйти  от  вражеских
истребителей, прикрывающих объект с неба, и  зенитных  средств.  Его  задача
фактически "выкрасть" данные, правдиво, четко и полно доложить о результатах
полета.   Все   это   требует   высокой   самодисциплины,    исключительного
самообладания и тактического мастерства. Нужно глубоко знать противника, его
силы и средства, приемы борьбы. Можно перечислить еще  немало  качеств,  без
которых разведчику не добиться успеха.  Нужна  и  храбрость:  умение  пройти
сквозь огонь зенитных пушек и пулеметов, не допустив  при  этом  тактических
ошибок.
 Одиночный разведчик, как и минер, ошибается только раз.
 Подчиненная мне эскадрилья,  предназначенная  в  основном  для  ведения
разведки, была укомплектована опытными летчиками. В  ее  составе  были  Иван
Лукашевич и Владимир Карпович, а также способная молодежь, прибывшая в  полк
год  назад.  В  подготовке  летчиков  большое  внимание  уделялось   тактике
построения разведывательного полета. В основу ее мы положили выход к цели на
большой  скорости  со  стороны   солнца,   скоростное   снижение   за   счет
предварительно набранной высоты, распознавание целей, уход от зенитного огня
на бреющем полете.
 Боевую работу  эскадрильи  затрудняла  нехватка  самолетов  МИГ-3.  Эта
машина наиболее полно  отвечала  требованиям  скоростного  метода  выхода  к
объекту разведки. Но новых "мигов" к нам в часть  не  поступало.  Выпуск  их
промышленностью к этому времени был  полностью  прекращен,  так  как  моторы
конструктора А. А. Микулина ставились на  штурмовики  Ил-2.  Из-за  нехватки
техники на каждом самолете закреплялось два  летчика.  Моим  напарником  был
Даниил Никитин. Летали на задания поочередно.
 Светлое время с каждым днем увеличивалось, выходить  в  тыл  противника
приходилось часто. Особенно большая нагрузка легла  на  нас  после  тяжелого
ранения Карповича, одного из лучших летчиков полка. В тот  раз  на  разведку
войск противника в Донбассе Владимир  вылетел  с  утра,  первым.  Время  его
полета еще не закончилось, как вдруг над аэродромом появился самолет.  Видно
было, что  пилот  с  большим  трудом  управляет  истребителем.  Беспокойство
охватило всех нас. Посадку летчик  произвел  с  высокого  выдерживания,  как
говорится, плюхом. Когда самолет  закончил  пробег,  лопасти  винта  уже  не
вращались. Все бросились к  машине,  застывшей  на  посадочной  полосе.  Еще
издали заметили  развороченный  снарядами  борт  "мига".  В  кабине  увидели
Карповича. Он повис на привязных ремнях, опустив голову.
 Рядом с  самолетом  остановилась  санитарная  машина.  Врач  с  помощью
летчиков  вытащил   из   кабины   тяжелораненого   Карповича.   Он   был   в
бессознательном состоянии.  Левая  рука  повисла,  из  нее  сочилась  кровь.
"Санитарка" тут же увезла Карповича в санбат...
 Все мы были поражены мужеством и самообладанием нашего товарища. Тяжело
раненный, он все-таки сумел одной рукой довести самолет до аэродрома,  сесть
и выключить мотор. По-видимому, чувство  долга,  качества  настоящего  бойца
помогли ему вести разбитый истребитель, посадить его на своем аэродроме.
 Зенитная оборона в том районе, куда вылетал Карпович,  была  мощной,  и
недооценивать ее было нельзя. Я сам  испытал  ее  силу.  Выполняя  полет  на
разведку, увидел ниже, впереди себя "хеншеля",  идущего,  видимо,  от  линии
фронта на аэродром. Спикировав, зашел ему в хвост и пустил  "эрэс".  Но  тот
прошел мимо цели. Пустил второй - снова неудача. Обозленный, стреляю в  упор
по кабине "хеншеля". Очередь прошила самолет врага. Падая  крутой  спиралью,
он ткнулся мотором в землю и застыл с задранным хвостом. Я решил поджечь его
на земле. Снижаюсь для атаки.  Но  тут  зенитчики  открыли  такой  ураганный
огонь, что  пришлось  прижать  самолет  к  земле  и  уходить  на  повышенной
скорости.
 Зарулив на стоянку, еще не сняв парашюта, обратился к технику самолета:
 - Чувашкин, почему "эрэсы" уходят в сторону от линии прицеливания?
 - Товарищ капитан, с ними в спешке порой  обращаются,  как  с  дровами.
Развозят навалом. Вот и сейчас, посмотрите: привезли из склада  и  побросали
на землю!
 Я подошел, осмотрел снаряды. Невольно сжал до боли пальцы в кулаки.  На
многих реактивных снарядах стабилизаторы были погнуты. Так  вот  почему  они
проходят мимо цели! Приказал Чувашкину не подвешивать ни одного "эрэса" даже
с небольшой деформацией стабилизаторов, а сам  отправился  искать  виновных.
Увидел инженера полка  по  вооружению  и  командира  батальона  аэродромного
обслуживания.
 - По вине оружейников сегодня чуть не упустил "хеншеля",  -  говорил  я
резко, с обидой. - Вижу, что некоторые считают, "эрэсы" нужны, чтобы  пугать
противника. Разве снарядом  с  погнутыми  стабилизаторами  можно  попасть  в
самолет?
 Офицеры сразу же поняли, в чем дело.
 - Не  горячись,  Александр,  поправим.  Действительно,  не  следили  за
"эрэсами", - с горечью отозвался инженер.
 После этого оружейники и работники батальона аэродромного  обслуживания
стали  серьезнее  относиться  к  реактивным  снарядам.  И   это   сказалось,
эффективность стрельбы повысилась.  Мне  удалось  уничтожить  ими  несколько
автомашин и подбить паровоз на перегоне.
 Реактивные снаряды были  очень  эффективны.  Помню,  пошли  на  задание
смешанной группой - шестерка И-16 соседнего полка  и  наша  тройка  "мигов".
Предстояла штурмовка скопления войск  противника  в  районе  Чистякове.  При
подлете к цели нас пытались атаковать  двенадцать  итальянских  истребителей
"макки". Они шли сомкнутым фронтальным строем. Первыми развернулись  И-16  и
пустили  им  в  лоб  около  десяти  "эрэсов"  с  дистанционным  взрывателем.
Реактивные  снаряды  взорвались  в  строю  противника.  Сразу  же  вспыхнули
несколько "макки". Как факелы  они  пошли  к  земле.  Остальные  итальянские
истребители тут же развернулись, рванули в сторону и скрылись.  После  этого
случая "макки" обходили стороной наши самолеты.
 Весной на смену выбитым нашими истребителями "хеншелям" появились новые
двухфюзеляжные разведчики и корректировщики "Фокке-Вульф-189". Солдаты метко
окрестили эту машину врага "рамой".  Самолет  ФВ-189  был  нескоростной,  но
очень верткий, маневренный. Сбить его было  не  так-то  просто.  Над  линией
фронта ФВ-189 почти всегда появлялся  прикрытый  парой  или  даже  четверкой
"мессершмиттов". Для его уничтожения требовались умелый  маневр,  сковывание
вражеских истребителей прикрытия, внезапная атака. Встречи летчиков полка  с
ФВ-189 были в основном неожиданными. Как-то такой случай произошел и с  моим
напарником Даниилом Никитиным.
 По установленному графику он вылетел первым  на  закрепленном  за  нами
"миге". Предстояла разведка тыловых объектов. Но  на  аэродром  он  вернулся
раньше положенного времени. Вылез из кабины, бросил снятый парашют и шлем на
крыло самолета. Вижу, стоит, задумчиво опираясь  на  консоль  крыла.  Нервно
теребит планшетку. Подошел близко, но он меня вроде и не замечает.
 - Даниил! Что с тобой? Что-нибудь случилось? - спросил я у него.
 - "Раму" упустил, - с отчаянием махнул он рукой. - Обидно... Была уже в
прицеле и ускользнула, гадина!
 - Расскажи, как это произошло?
 Никитин сосредоточился и довольно подробно  восстановил  обстоятельства
боя. Пересекая линию фронта, он увидел кружащегося над нашим передним  краем
обороны ФВ-189. Решил его атаковать с ходу. Внезапного удара не  получилось.
Корректировщик своевременно обнаружил наш истребитель и резким маневром ушел
из прицела. Пулеметная очередь  Никитина  прошла  мимо.  При  развороте  для
повторного удара Никитин  был  атакован  парой  Ме-109  и  скован  боем.  Но
"мессеры",  видать,  не   решались   действовать   активно.   Убедившись   в
безопасности своего подопечного, они вышли из боя и направились  в  западном
направлении. Никитину из-за большой  выработки  горючего  оставалось  только
идти домой.
 Тут же у самолета разобрали ошибки в этом  бою.  Я  посоветовал  ему  в
следующий раз при встрече с корректировщиком  атаку  наносить  внезапно,  на
повышенной скорости - "соколиным ударом". И при этом  учитывать  возможность
прикрытия "рамы" истребителями и не попадаться под их удар.
 На следующий день первым  слетал  на  разведку.  После  меня  к  вылету
готовился Никитин. Мне же Иванов приказал слетать на аэродром авиаремонтного
завода и перегнать оттуда отремонтированный МИГ-3.
 Вернувшись, я увидел место, где всегда стоял самолет,  пустым.  Передав
пригнанный самолет, подошел к нашей стоянке.
 - Никитин все еще на задании? - спросил Чувашкина.
 - Он пока не вернулся, хотя время полета давно уже истекло, - отозвался
техник. В его голосе слышались тревожные ноты.
 На телефонные запросы с соседних аэродромов ответили,  что  Никитин  на
посадку не заходил.  С  командного  пункта  дважды  запрашивали  авиационные
части, хотя понимали, что в случае вынужденной  посадки  летчики  стремились
сами немедленно доложить об этом, чтобы не вызывать беспокойства в части.
 Тревога за Даниила  Никитина  охватила  и  меня.  Правда,  старался  не
показывать беспокойства перед летчиками.  Но  мысли  о  судьбе  товарища  не
покидали ни на минуту.
 "Пока не вернулся..." Сколько событий  могут  скрывать  эти  слова:  от
благополучного исхода в бою  до  трагического  конца.  Счастливцы  те.  кому
повезло сесть подбитым или выброситься с парашютом на свою  территорию.  Они
вернутся в полк, будут дальше продолжать сражаться с врагом. Так это было  и
со мной. Но чаще за словами  "не  вернулся  с  боевого  задания"  скрывается
неизвестность места и обстоятельств  гибели.  Такой  тайной  окутана  судьба
Константина Ивачева, Ивана Деньгуба, Степана Комлева. Нам, по-видимому,  так
и не удастся раскрыть ее.
 Наступил вечер. Окончился боевой  день.  Все  еще  никаких  известий  о
Никитине не поступало. С  КП  я  зашел  в  комнату,  где  отдыхали  летчики,
прибывшие к нам в прошлом году. Никто не спал. Меня встретили настороженными
взглядами.
 - Все по-прежнему, - кратко ответил я на немые вопросы.
 Не хотелось думать о самом худшем, теплилась надежда...
 Поздно ночью, перед сном, с КП пришел адъютант эскадрильи Медведев.
 - Получили сообщение от наземных войск. Никитин вместе с самолетом упал
на переднем крае обороны, на Миусс, - голос у Медведева дрожал.
 Весть  отдалась  тяжелой  болью.  Все   мы   любили   Никитина.   Погиб
замечательный парень, уже сложившийся истребитель. Это была первая потеря  в
группе молодых летчиков, которых пришлось переучивать на МИГ-3 в Зернограде.
Мне особенно часто приходилось летать с ним вместе.  Радовало  его  успешное
становление как боевого летчика. Я  так  надеялся,  что  вырастет  настоящий
воздушный боец, что нам не раз придется еще вместе бить противника.
 На место гибели Никитина была послана аварийная команда. Но солдаты  не
смогли докопаться до останков летчика. Самолет глубоко вошел в  заболоченный
луг. Работать приходилось ночью, строго соблюдая светомаскировку, а порой  и
под огнем противника. Весенний разлив поднял уровень реки, и вода  заполняла
яму, не давала углубляться в грунт. Откачивать  воду  имеющимися  средствами
было невозможно. Воронка от упавшего "мига" стала могилой Даниила Никитина.
 Старший аварийной команды инженер эскадрильи пересказал  нам  сообщение
воинов стрелкового батальона, в расположение которого упал Никитин,  о  ходе
воздушного боя.
 На "раму", которая кружилась над нашим передним краем обороны, внезапно
спикировал Никитин. Первой же длинной очередью зажег ее. Но тут  со  стороны
солнца на него напала четверка "мессершмиттов". Никитин отважно и умело  вел
бой, несмотря на численное  превосходство  противника.  Он  сбил  Ме-109,  а
потом, на  встречно-пересекающемся  курсе,  врезался  во  второй.  Вражеский
истребитель развалился на куски, но и "миг" с отбитой половиной крыла  пошел
к  земле.  По-видимому,  Никитин  потерял  сознание   при   столкновении   с
"мессершмиттом" и не смог выброситься с парашютом...
 В жизни иногда так бывает, что беда  не  приходит  одна.  Вскоре  после
Никитина  трагически  погиб  по  вине   авиаремонтников   Лукашевич.   Болью
отзывается гибель  в  бою,  но  еще  больнее,  когда  жизнь  летчика  нелепо
обрывается из-за халатности наших же  людей.  Опытный  истребитель,  успешно
выполнявший боевые задания с начала войны, погиб не от вражеских зениток или
истребителей, а из-за беспечности ремонтника, забывшего молоток  в  фюзеляже
самолета. Во время облета отремонтированного самолета молоток попал под тягу
рулей  глубины  и  заклинил  управление.  Выброситься  из  падающего  "мига"
Лукашевич не смог - фонарь кабины на большой скорости не открылся.
 На фронте, еще в начале войны, мы поснимали с самолетов сдвижную  часть
фонаря.  Знали,  что  она  не  обеспечивает  открытие  кабины  в   аварийной
обстановке. Но авиаремонтный завод продолжал их ставить.  Не  посчитались  с
опытом летного состава...
 Нелепая гибель Лукашевича возмутила  летчиков.  Мы  потребовали  строго
наказать  виновных.  Ревтрибунал  сказал  свое  твердое  слово.  Но  боевого
товарища мы потеряли...
 В начале апреля наш полк  перелетел  на  полевой  аэродром  на  окраине
Краснодона. Никто из нас тогда, конечно, не предполагал, что этот  небольшой
шахтерский городок станет известным не только у нас в стране, но и  во  всем
мире. Молодые патриоты, комсомольцы прославят его своей героической  борьбой
с немецкими захватчиками.
 В Краснодоне произошло важное событие в моей  жизни.  На  аэродроме,  у
самолетов, состоялось партийное  собрание.  На  нем  я  был  принят  в  ряды
Коммунистической партии. Чуть позже комиссар полка Михаил Акимович Погребной
вручил мне партийный билет.
 - Александр Иванович! Ты стал членом нашей сражающейся партии. С честью
неси имя коммуниста через все бои  с  фашистскими  захватчиками,  через  всю
жизнь, - сказал он.
 - Приложу все силы, чтобы  оправдать  высокое  звание  члена  ленинской
партии. До последнего вздоха буду уничтожать в боях  ненавистного  врага,  -
заверил я.
 М. А. Погребной относился ко мне с большой симпатией,  как  и