бстановка в том бою сложилась не простая. После нескольких атак  левее
и правее оказались две пары Ме-109. Они попытались  взять  меня  в  "клещи".
Рывком вверх и в сторону выскочил из-под их удара и  закрутился  с  ними  на
виражах. Но низкая высота и нависшая над нами облачность не дали возможности
перевести бой на вертикали. Выручил Степанов. Он вовремя пришел на помощь  и
"мессершмитты" нырнули в облака. Пара Речкалова атаковала удирающих Ю-87.
 После боя, собрав группу в боевой порядок, мы продолжали патрулировать.
К нам пристроился Андрей Труд. Узнав его по номеру самолета, запросил:
 - Где Вадим?
 - Он подбит и ушел домой.
 - А почему ты его не сопровождал?
 - Был скован "мессерами", не мог оторваться.
 Положение с Фадеевым встревожило меня. Расспросы пришлось  отложить  до
приземления. Сбоку нас, на удалении до двух километров,  появилась  шестерка
Ме-109. Они летели  параллельно  нашей  группе  и  в  бой  не  вступали.  Мы
поджидали  вражеские  бомбардировщики   и   не   старались   связываться   с
истребителями. В направлении Анапы, на фоне облаков, уже были видны  силуэты
тяжелых самолетов. Так мы и ходили с севера на  юг  и  обратно  недалеко  от
группы "мессершмиттов". Вдруг западнее нас выскочил Як-1 и  пошел  прямо  на
меня.
 - "Як, "Як", я свой! - немедленно предупредил его, но  тот  атаковал  в
лоб и, стреляя, проскочил мимо. Хорошо было видно, как из выбрасывателя  его
пушки вылетали гильзы. Один прицельный снаряд угодил в крыло моего самолета.
Тут сомнения, что на нашем самолете был фашист, у меня исчезли. Дал  команду
своим летчикам сбить "яка".  Но  он  успел  развернуться  и  ушел  к  группе
"мессершмиттов". После этого  "мессы"  ринулись  на  нас.  Мы  тоже  сделали
доворот и пошли в  лобовую.  Поймав  с  упреждением  в  перекрестие  прицела
ведущего группы противника, я длинной очередью сбил его. Остальные сразу  же
ушли. Бомбардировщики так и не появились, очевидно, отменили налет.
 Закончив патрулирование, пришли на аэродром.
 - Фадеев сел? - спросил Чувашкина после посадки.
 - Нет, не садился.
 - Где Вадим и что с вами было? Докладывайте! - потребовал я у Труда.
 Из его рассказа кое-что стало ясно. Оторвавшись от  моего  звена,  пара
Вадима вышла на Крымскую. Там наскочила на группу Ме-109.  Завязался  жаркий
бой. Пара рассыпалась. В один из моментов боя Труд услышал Вадима:
 - Я - Фадеев, иду домой...
 По голосу чувствовалось,  что  Фадеев  был  ранен.  А  Труду  никак  не
удавалось оторваться от двух "мессершмиттов".
 Ждали мы сообщений о судьбе Фадеева несколько  дней.  Стало  ясно,  что
Вадим погиб.
 После освобождения Крымской наши войска еще неделю вели тяжелые бои  за
высоты западнее станицы. Этот рубеж позволял выйти в глубокие  тылы  обороны
противника, на Новороссийск. Гитлеровцы защищались отчаянно. Они перебросили
в  этот  район  все  резервы  и  сосредоточили  здесь  большую   авиационную
группировку. Бои  в  воздухе  носили  ожесточенный  характер.  Наши  летчики
самоотверженно вступали в  схватки  с  численно  превосходящим  противником,
чтобы сорвать бомбардировку наших войск. В этих боях полк потерял отважных и
способных командиров звеньев Дмитрия Коваля и Михаила Сутырина.  Меня  также
чуть не сбили над Таманским плацдармом. Спасла случайность.
 Вылетели мы тогда четверкой рано утром на прикрытие  района.  В  группе
были летчики третьей  эскадрильи,  оставшейся  без  командира  после  гибели
Вадима Фадеева.  Ведомым  в  свою  пару  я  нерасчетливо  назначил  молодого
летчика, имеющего небольшой боевой опыт.
 Подходим  к  Крымской.  Сплошная  многоярусная  облачность.   Вражеская
авиация могла быть только на  большой  высоте.  Решил  пробить  облака.  Мой
ведомый не имел опыта полетов в сложных метеоусловиях. Оторвался от  нас.  А
искать его и пристраивать к группе условия не позволяли - к линии фронта шла
девятка двухмоторных бомбардировщиков Ю-88. Дал по  радио  команду  ведомому
уходить домой. Тройкой ринулись навстречу противнику.  Набирать  высоту  для
"соколиного удара" времени не было, да и второй ярус облаков мешал.
 Вначале все складывалось хорошо, как было задумано. С боевого разворота
вклиниваюсь  в  строй  девятки.  В  упор,  длинной  очередью,   расстреливаю
ведущего. Проскочив строй бомбардировщиков, посмотрел  в  сторону  и  назад.
Сбитый   Ю-88   дымил   в   падении.   Успел   заметить   рядом    остальных
бомбардировщиков. С них вниз сыпались бомбы. Сделал  рывок  в  сторону  -  и
вновь захожу в атаку.
 Бомбардировщики стали беспорядочно разворачиваться на запад. Я  кинулся
на отставшего Ю-88. Он  пытается  уйти,  переходит  в  пикирование.  Догоняю
"юнкерса" и расстреливаю его. Вывел самолет из атаки над самым верхним краем
нижней облачности. Дальнейшее следование за  Ю-88  грозило  столкновением  с
землей, ибо нижний край облачности был всего в двухстах метрах.
 Выйдя на высоту боевым разворотом, увидел под облаками  вторую  девятку
бомбардировщиков. Не теряя времени, устремился к ней. Главное - не допустить
"юнкерсов" к линии фронта. Атакую правого бомбардировщика  в  девятке.  Ю-88
загорелся. Остальные,  сбрасывая  на  развороте  бомбы,  круто  отворачивали
строем на запад.  Пристраиваюсь  им  в  хвост,  сближаюсь.  Вот  они  рядом.
Прицеливаюсь по крайнему справа "юнкерсу". Он чуть отстал от группы. Очередь
по стрелку, вторая - по мотору. Черный дым тянется за "юнкерсом". Но он  еще
летит. Надо добить. Нажимаю  гашетку  -  оружие  не  стреляет.  По-видимому,
отказало. Решаю перезарядить. И тут, несмотря на азарт боя, глянул в сторону
хвоста моего самолета. Шестерка "мессершмиттов" уже пристраивалась  ко  мне.
Тут же делаю энергичный переворот. Трассы огня прошли выше. Проскочив нижнюю
облачность, вывел самолет у земли, над населенным пунктом, Узнал его -  подо
мной была  станица  Варениковская.  Горкой  вошел  в  облака.  Скрываясь  от
"мессершмиттов" и зениток, взял курс на  аэродром.  После  посадки  приказал
Чувашкину:
 - Проверьте, почему-то внезапно отказало оружие. Через несколько  минут
техник, усмехнувшись, доложил:
 - Оружие работает отлично. В контейнерах нет ни  одного  снаряда  и  ни
одного патрона.
 - Да!.. Это меня и спасло. Если бы оружие еще две-три секунды стреляло,
то сегодня домой  не  вернулся  бы.  "Мессеры"  бы  прикончили,  -  невольно
вырвалось у меня.
 На первого сбитого бомбардировщика, упавшего вблизи линии фронта,  штаб
получил подтверждение стрелковой части. Его засчитали мне. Второй, сбитый  в
глубине вражеской обороны, и третий, подбитый, который наверняка упал позже,
пошли в пользу общей победы. Старчиков в этом бою также  сбил  "юнкерса"  из
первой девятки. Мы выполнили боевую задачу - не дали бомбить наши войска.
 После 10 мая наступление на фронте  прекратилось  В  воздухе  наступило
относительное спокойствие. Обстановка  позволяла  подвести  итоги  последних
боев. С докладом о действиях летчиков выступил командир полка.  Итоги  он  в
основном подводил по цифровым показателям  сколько  вылетов,  часы  боевого
налета, количество боев, сбитых самолетов. Понятно, что летчики слушали  эти
данные без особого интереса. А ведь в этих боях впервые мы  применили  много
новинок. Да и противник перешел к другой тактике. Смелее  стал  использовать
высоту, маневр. Сбивать "мессершмитты" стало труднее.
 Все ждали выступления Михаила Акимовича Погребного. Этот  политработник
умел видеть главное. Он  всегда  беседовал  с  нами  после  боевых  вылетов.
Замполит хорошо знал динамику проведенных боев и действий каждого летчика  в
них. Летчики и техники полка были откровенны с Погребным, очень уважали  его
за внимательное и доброе отношение, за умение  снять  угнетенное  настроение
при неудачах, вызвать глубокие патриотические чувства.
 Вот и сейчас он сумел приковать к себе внимание. Кратко напомнив успехи
полка и лично летчиков в боях за Крымскую,  Погребной  среди  лучших  назвал
Вадима Фадеева. Сказал - и замолк, как бы обдумывая или давая нам  вспомнить
этого летчика. Все притихли и ждали,  что  он  скажет  о  Вадиме.  Волнуясь,
иногда умолкая, он поведал нам об этом  замечательном  человеке  и  отличном
воздушном бойце, о его гибели.
 Слушая Погребного, я думал о Вадиме. Никто не знал его так хорошо,  как
я. Нас связывала личная и боевая  дружба.  Природа  щедро  наделила  Фадеева
редкими физическими и духовными качествами. Неиссякаемая энергия и оптимизм,
искреннее чувство товарищества вызывали у всех  восхищение.  В  трудное  для
меня время Вадим всегда старался поддержать словом и  делом.  Гибель  Вадима
была  для  меня  самой  тяжелой  потерей  с  начала  войны.  Не  умаляя  его
достоинств, я много думал  об  истинных  причинах,  которые  привели  его  к
гибели.
 Натура волжского богатыря, уверенного в своих незаурядных способностях,
нередко проявлялась в пренебрежении к опасностям в бою, в  переоценке  своих
возможностей. Я был старше Вадима, имел больший  жизненный  и  боевой  опыт.
Старался как друг подсказать и поправить его, особенно  в  вопросах  тактики
действий. В последнем боевом  вылете  он  как  командир  эскадрильи  проявил
самоуверенность, по-видимому, решил действовать самостоятельно. В этом  была
его роковая ошибка.
 М.   Погребной   остановился   на   вопросах    формирования    высоких
морально-боевых    качеств    у    летчиков,    подчеркнул     необходимость
совершенствования тактической выучки.
 Закончив выступление, М. А. Погребной обратился к летчикам:
 - Кто хочет высказаться?
 - Разрешите? - попросил я.
 Остановился  на  том,  что  основной  причиной  гибели  наших  летчиков
является  патрулирование  малыми  группами,  четверками,  в  лучшем   случае
шестерками. Встретив крупные группы вражеских бомбардировщиков  под  сильным
прикрытием  "мессершмиттов",  наши  летчики,  чтобы  сорвать   бомбометание,
самоотверженно бросаются  на  численно  превосходящего  противника  и  порой
гибнут в неравных боях. Так были сбиты Науменко, Коваль, Сутырин и некоторые
другие. Высказал предложение посылать в ожидаемое время  налета  патрули  из
двух-трех шестерок, а лучше - восьмерок.
 - Надо считаться с количественным составом полка, - заметил Н. Заев.
 - Можно увеличить количество  боевых  вылетов  на  каждого  летчика,  -
сказал я, оглядев товарищей. - Летный состав на это согласен.
 В эти дни затишья вызвали в штаб  воздушной  армии  летчиков,  наиболее
отличившихся в боях. Штаб располагался в  пригороде  Краснодара,  в  станице
Пашковской. Вылетели туда на  самолетах.  Садились  на  незнакомой  площадке
ограниченных размеров. Здесь базировалась лишь эскадрилья связи. На  посадке
нога шасси моего У-2 попала в глубокую колею от автомашины  и  сломалась.  К
самолету подошел командир  эскадрильи  лейтенант  Олиференко.  Видя,  что  я
расстроен, он успокоил:
 - Не беспокойтесь, товарищ капитан. Доставим сюда запасные части. У нас
этих тихоходов хватает. Отремонтируем быстро.
 Мы разговорились. Олиференко высказал свое неудовлетворение назначением
его командиром подразделения связи. Он стремился стать истребителем. Заметно
смущаясь, попросил меня:
 - Товарищ капитан, поговорите с командующим армией  о  переводе  в  ваш
полк.
 - Вы же не летаете на истребителе, а только на У-2.
 - До войны был инструктором  в  аэроклубе.  Истребитель  освою  быстро.
Поверьте, не подведу, товарищ капитан!
 - Но мы можем взять вас в полк только на должность рядового летчика,  а
вы сейчас командир отдельной эскадрильи. Кроме  того,  летчикам-истребителям
часто достается  в  боях,  -  пытался  разубедить  Олиференко,  понимая  всю
сложность переучивания летчика на боевой самолет во фронтовых условиях.
 - Согласен быть рядовым летчиком, но на истребителе! А  опасность  этой
профессии меня не пугает.
 - Хорошо! Если представится возможность, доложу  командующему  о  вашей
просьбе и буду ходатайствовать о переводе к нам.
 По дороге в штаб, слушая разговоры ехавших со мной летчиков, я думал об
Олиференко.  Вспоминал,  как  сам  много  лет  добивался   стать   летчиком.
Сомневаться  в   искренности   патриотических   стремлений   Олиференко   не
приходилось. Он понимал всю опасность для жизни, но хотел лично  участвовать
в воздушных боях. Такому человеку следовало помочь.
 Нас встретил начальник штаба армии генерал А. З. Устинов.
 - Прибыли? Командующий пока занят, Сейчас пройдите в столовую штаба.
 За  завтраком  мы  обговорили  вопросы,  которые   следовало   доложить
командующему.  Эту  нелегкую   задачу   возложили   на   меня.   Я   понимал
ответственность. Говорить на таком совещании надо кратко и веско,  высказать
главное, что тревожит нас, истребителей. Это  был  первый  случай  за  время
войны, когда вызвали рядовых  летчиков  в  такой  высокий  штаб  на  деловой
разговор. Между тем боевая жизнь давно  подсказывала,  что  надо  изучать  и
обобщать боевой опыт, смелее искать пути  более  эффективного  использования
истребителей в боевых условиях.
 Принял нас генерал К. А. Вершинин. Он был недавно назначен  командующим
4-й воздушной армией, объединившей в конце апреля всю авиацию нашего фронта.
Распыление сил по двум армиям наконец-то было ликвидировано.  Однако  основы
ее боевого применения оставались пока прежними. Мы продолжали летать мелкими
группами. Лишь отвага и умение позволяли нам побеждать в боях превосходящего
в силах врага. Бытовавший в это время  лозунг:  "Бить  врага  не  числом,  а
уменьем" был очень патриотичен, но не всегда приводил к успехам  в  бою  над
численно превосходящим противником. Боевые летчики ждали от этого  совещания
многого. Хотелось, чтобы новое  в  боевом  применении  нашей  авиации  стало
активнее внедряться в жизнь.
 Без особых вступлений К. А. Вершинин открыл совещание.
 - Давайте, товарищи, посоветуемся, как нам лучше бить врага на земле  и
в воздухе, - сказал он.
 Командующий кратко обрисовал воздушную обстановку на нашем  фронте.  Он
остановился на важных проблемах применения воздушной армии. Подробно изложил
принципы авиационного наступления при прорыве обороны противника  и  боях  в
глубине. Он говорил о массированном применении бомбардировочной и  штурмовой
авиации. Истребителям  поставил  главную  задачу:  завоевание  господства  в
воздухе с целью обеспечить действия бомбардировщиков  и  штурмовиков,  срыва
ударов авиации противника по нашим наземным войскам.
 Авиационное наступление было новой формой боевого применения авиации  в
наступательной операции. Оно способствовало значительному  повышению  боевой
эффективности   и   явилось   крупным   шагом   в   оперативном    искусстве
Военно-Воздушных Сил.
 Не скрою, от слов командующего, других руководителей воздушной армии на
душе становилось радостнее. Мы можем успешно наступать и гнать с нашей земли
ненавистных захватчиков! Авиации  теперь  ставят  такие  сложные  задачи,  о
которых мы могли лишь мечтать.
 Когда закончились выступления авиационных  военачальников,  я  попросил
слово. От имени присутствующих на совещании истребителей высказал мнение  по
приказу, ограничивающему скорость патрулирования истребителей  над  объектом
прикрытия.  Объяснил  недостатки  этого  способа,  обрекающего   нас   вести
оборонительный  бой  на  горизонтальных  маневрах.  Наступательный   бой   с
применением вертикального маневра достигается лишь при  полете  патрулей  на
большой скорости.
 Доложил, что бомбардировщики противника наносят удары в течение  дня  с
определенной периодичностью.  В  предполагаемое  время  их  налетов  следует
посылать усиленный патруль из двух или трех восьмерок. Мы же сейчас  с  утра
до вечера летаем группами из четырех- шести истребителей. Этим составом  нам
и приходится вести бои с крупными силами  бомбардировщиков  и  истребителей.
Верно, это потребует увеличения боевой нагрузки на каждого воздушного бойца.
Однако летчики согласны иметь боевых вылетов в день в два раза  больше,  чем
установлено сейчас.
 В своем выступлении  говорил  о  целесообразности  перехвата  вражеских
бомбардировщиков на маршруте их полета к цели, чтобы предотвратить удары  по
нашим наземным войскам. Привел примеры  перехвата  моей  восьмеркой  больших
групп бомбардировщиков  противника  в  глубоком  тылу  врага.  К  сожалению,
уничтоженную технику нам не засчитывают. В приказе, изданном  еще  в  начале
войны, установлено, что сбитые самолеты противника должны быть  подтверждены
нашими наземными  войсками  или  зафиксированы  кинопулеметом.  Разве  могут
передовые части видеть воздушный бой, если мы деремся в двадцати -  тридцати
километрах в тылу у  противника?  Наша  же  промышленность  пока  производит
самолеты без кинопулеметов. К примеру, в районе  Мысхако  основные  бои  нам
пришлось вести над морем, в пятидесяти  километрах  западнее  Новороссийска.
Сбитые   машины   врага   хорошо   видели   стрелки   сопровождаемых    нами
бомбардировщиков. Но их данные не служат подтверждением победы  в  воздушной
схватке. Попросил от имени летчиков-истребителей этот приказ изменить.
 Выслушав мое выступление и сделав пометки в блокноте на столе, Вершинин
сказал:
 - Товарищ Покрышкин, ваше выступление  заслуживает  внимания.  По  этим
вопросам будут даны указания. Предложения  по  приказу  о  сбитых  самолетах
доложим в Москву. В отношении боев в районе Мысхако  вам  и  штурману  армии
завтра же слетать  в  бомбардировочный  полк.  При  получении  подтверждения
засчитаем сбитые самолеты.
 Совещание закончилось, и все  расходились  с  уверенностью,  что  будут
учтены наш боевой опыт и предложения. После совещания я обратился к генералу
Вершинину по поводу Олиференко.
 - Какой же из него истребитель? Обучать его здесь, на фронте, у вас  не
будет времени, - заметил командующий.
 -  Отпустите  его,  товарищ  генерал,  в  наш  полк!  Он  хочет   стать
истребителем. При таком рвении он будет хорошим воздушным  бойцом.  Я  найду
время для его обучения.
 - Что ж, надеюсь  на  вас  и  возражать  о  переводе  не  буду.  Только
осторожнее с ним, не торопитесь пускать в бой.
 Вскоре возвратился к своему самолету. Его уже отремонтировали. Там ждал
Олиференко.
 - Все нормально, - сообщил ему. -  Командующий  дал  "добро".  Сдавайте
эскадрилью и прибывайте в полк.
 На другой день со штурманом армии разобрались в количестве сбитых  нами
"мессершмиттов" и "фоккеров" в боях  при  сопровождении  бомбардировщиков  в
районе  Мысхако.  Данные  стрелков  самолетов  Пе-2  были  выше,  чем   наши
донесения. Беседуя с командиром бомбардировочного полка, с  горечью  сказал,
что недавно не уберег Пе-2 и его сбили.
 Как же был удивлен и обрадован, когда мне сообщили, что летчик  Пе-2  с
целью  дезориентации  "фоккеров"  имитировал  падение.  А  сам  благополучно
приземлился на аэродроме Геленджика. Штурман же  и  стрелок,  решившие,  что
самолет сбит, выбросились без команды летчика с парашютами.
 На аэродроме бомбардировщиков  встретил  своего  одноклассника  по  ФЗУ
Семена Пыжикова. С ним мы не  встречались  более  десяти  лет.  Мне  удалось
согласовать его перевод замполитом в мою эскадрилью. И он  вскоре  прибыл  в
наш полк.

МОЛОДЫЕ РАСПРАВЛЯЮТ КРЫЛЬЯ

 Войска Северо-Кавказского фронта готовились к новому  прорыву  "Голубой
линии".  Противник  совершенствовал  оборонительные  позиции.  Напряжение  в
боевых действиях в воздухе спало. Налеты бомбардировщиков и штурмовиков, как
наших,  так  и  вражеских,  носили   эпизодический   характер.   Действовали
небольшими группами. Воздушные бои между истребителями проходили редко.
 Командование воздушной армии,  используя  затишье,  принимало  меры  по
восполнению понесенных потерь.  Нашей  дивизии  приказали  подобрать  летный
состав в ближайшем запасном авиаполку. Однако молодые  летчики  этой  части,
прибывшие из авиашкол,  были  еще  не  подготовлены  для  полетов  на  новой
технике. Брать таких летчиков  и  переучивать  их  в  боевых  условиях  было
нельзя. Да и времени для этого у нас не было. Командование  воздушной  армии
нашло  другой  выход:  поп