ом был предопределен  его
дерзкой атакой. Сбив ведущего вражеской  группы,  он  нарушил  управление  и
психологически подавил организованное  противодействие  врага.  Яковлев  был
убит еще на пикировании. Пуля попала ему  в  голову.  Но  "миг",  нацеленный
твердой рукой, врезался в бомбардировщик. Погибая, Яковлев обеспечил  победу
боевым товарищам. Он показал пример ярости и ненависти к врагу.  Трагическая
судьба его омрачила радость нашей победы.  Но  она  и  вселила  гордость  за
героя.
 Узнав подробности гибели, летчики невольно  или  вольно  посетовали  на
наших авиаконструкторов за отсутствие на истребителях бронированных передних
стекол. Мы уже знали, что на "мессершмиттах" они стоят.

ПОДВИГ КОМЭСКА

 На следующий день обстановка на нашем фронте резко изменилась. Началось
мощное наступление немецких и румынских войск  с  форсированием  реки  Прут.
Эскадрильи, получив новую боевую задачу, одна за другой направились в  район
Яссы - Унгены.
 День был горячий, напряженный.  Заправившись  горючим  и  боеприпасами,
наше подразделение снова летит штурмовать вражеские  войска.  Впереди  звено
под командованием Федора Атрашкевича, а за ним, в колонне, остальные.  Перед
переправой заметили скопление  противника:  танки,  автомашины,  артиллерия.
Навстречу нам замелькали трассы. Прорвавшись через их заслон, с пикированием
бросаем бомбы, обстреливаем цели из пулеметов. С набором высоты вытягиваемся
друг за другом в круг, пикируем повторно. Под нами горят автомашины, во  все
стороны разбегаются и падают пехотинцы. Зенитный огонь неистовствует.
 Вдруг за передним самолетом потянулась струя дыма  и  огня.  Возглавлял
группу Атрашкевич, - значит, его машину подбила зенитка. Как защемило в этот
момент  сердце.  Все  следили  за  самолетом  командира  эскадрильи.   Пламя
разгорелось. Было ясно, что к своим он уже не  дотянет...  И  вдруг  самолет
резко из горизонтального положения перешел в пикирование. Было видно, что он
нацелен в самую гущу вражеской техники. Взрыв разметал ее.
 Погиб наш командир, погиб геройски. Решил ли Атрашкевич идти  на  таран
или же был убит в воздухе - мы  никогда  не  узнаем.  На  самолете  не  было
радиостанции. Все мы знали его как  отважного  воздушного  бойца,  умного  и
душевного человека, требовательного и вдумчивого командира. В самое  трудное
время Великой Отечественной - в ее начальный период - он учил  нас  воевать,
учился сам, был примером самоотверженности. Превыше всего  Федор  Васильевич
ценил в истребителе способность до конца выполнить боевую задачу, развивал у
летчиков  смелость  и  дерзость,  инициативу  и  настойчивость.  Мы  уважали
командира, ценили его слово, дорожили его оценкой и советом.
 Гибель командира вызвала ярость у всех летчиков группы.  Мы  пикировали
на зенитные батареи, готовые таранить их своими "мигами".  Каждый  стремился
точно разить врага, все умение вкладывал в атаку.
 Совершив посадку, я не  отошел  от  самолета,  ждал  летчиков.  Ко  мне
медленно приблизился  техник  Федора  Васильевича  Атрашкевича.  Он  уже  по
номерам севших самолетов понял: командир не вернулся с задания.  Но  подходя
ко мне, он еще не терял надежды. В нем еще теплилась  мысль:  Атрашкевич  не
погиб, выбросился  с  парашютом  "или  сел  вынужденно.  Сдавленным  голосом
спросил:
 - Что с командиром, товарищ старший лейтенант?
 - Нет больше его, - с трудом отвечаю. - Сбила зенитка.
 Стоим и молчим, опустив головы. Такова судьба боевого экипажа.  Летчики
погибают в небе, а техники долго переживают утрату. Кровь, пролитая  в  бою,
еще сильнее скрепляет боевую дружбу между летным и техническим составом.
 Проводив в боевой полет летчика, каждый техник с нетерпением  ждет  его
возвращения. С тревогой всматривается  в  горизонт,  внимательно  следит  за
бортовыми номерами садящихся машин. Эти мгновения приносят ему  радость  или
горе. Когда летчики  отдыхают  после  напряженного  боевого  дня,  техник  и
мотористы успевают залатать все пробоины  в  самолетах,  снять  поврежденный
мотор,  поставить  новый.  От  золотых  рук  этих  людей,  их  беспримерного
патриотизма и трудолюбия во многом зависят успехи в небе.
 К моему самолету собрался весь состав эскадрильи. Из подъехавшей "эмки"
вышел Иванов. Я доложил ему обстоятельства гибели Ф. В. Атрашкевича.
 - Жаль! Такого человека и командира потеряли! -  со  вздохом  выговорил
Иванов. Какое-то время он стоял, молча переживая потерю. Потом оглядел всех.
- Ну, что вы носы повесили? Живые еще злее должны бить  врага  и  мстить  за
погибших товарищей!
 От сказанного Ивановым на душе легче не  стало,  но  как-то  все  сразу
приободрились и подняли головы.
 - До прибытия Соколова командиром эскадрильи назначаю Покрышкина.
 Все смотрели на меня. О чем они думали? Может быть, об Атрашкевиче.  Он
был настоящим командиром. Я же думал о том, справлюсь ли с  возложенными  на
меня обязанностями в этот нелегкий период. Понимал, что на меня ложилась вся
ответственность  за  людей  и  боевую  деятельность  эскадрильи,  знал,  что
придется действовать в отрыве от полка. Не просто заменить такого командира,
как Федор Васильевич.
 - Покрышкин, немедленно отправляйте передовую команду в Сынжерею. После
явитесь на командный пункт для уточнения всех вопросов вашей работы  там,  -
уже сев в машину, приказал В. П. Иванов.
 - Есть, товарищ командир полка!
 Через час машины с личным составом, боеприпасами и горючим, вытянувшись
в колонну, запылили по дороге на запад. Полевая площадка у молдавского  села
Сынжерея должна  стать  нашим  аэродромом  подскока,  приближенным  к  линии
фронта. Я уже знал, что с него будем наносить штурмовые  удары  по  колоннам
противника и совершать вылеты на перехват  вражеских  самолетов,  налеты  по
скоплениям гитлеровских войск. К вечеру следующего дня в Маяки  сообщили  по
телефону, что Сынжерея готова нас принять.
 Совершив с утра вылеты на штурмовку и  разведку,  эскадрилья  в  полном
составе  вскоре  приземлилась  на  аэродроме   подскока,   около   Сынжереи.
Назначенный начальником комендатуры комиссар  нашего  подразделения  Барышев
встретил и показал мне все, что было сделано на этом  поле  для  обеспечения
боевой работы.  Передовая  команда  потрудилась  здорово.  Были  оборудованы
укрытия для горючего и боеприпасов, окопчики для личного состава и небольшая
землянка для командного пункта.
 Аэродром имел  и  серьезный  недостаток:  ограниченные  размеры  летной
полосы. Посадка самолета должна быть исключительно точной. Ошибка в  расчете
грозила летным происшествием. Хорошо, что летчики  эскадрильи  были  обучены
посадке с газом, и их первое приземление обошлось без  поломок.  Вот  так  в
боевых условиях  пригодилась  новая  методика  расчета  на  посадку.  Боевая
действительность заставляла нас брать на вооружение все новое  и  передовое,
что рождала творческая инициатива.
 Я  собрал  летчиков.  Еще  раз,  теперь  уже  на  месте,  напомнил   об
особенностях посадки, а потом  предложил  продуманный  вариант  действий  на
день. Нам предстояло наносить штурмовые удары в двух направлениях: по району
Унгены, дорогам от него на Кишинев,  а  также  северо-западнее  Бельцы,  где
гитлеровцы, форсировав Прут, вели наступление.
 Мне  казалось,  что  наиболее   целесообразно   действовать   на   этих
разобщенных направлениях единой группой, в составе всей эскадрильи.  В  этом
случае два или три звена наносят удар, а одно  подавляет  зенитный  огонь  и
прикрывает штурмующих от внезапных атак вражеских  истребителей.  При  таких
условиях удары будут более эффективными и мы понесем меньше потерь.
 По себе  знал,  что  состояние  летчика,  идущего  в  штурмовую  атаку,
значительно  выше,  когда  чувствуешь  локоть  товарища,  знаешь,  что  тебя
прикрывают. Воздушный боец точнее заходит на  цель,  надежнее  поражает  ее.
Когда же в момент штурмового удара около тебя никого нет, то отвлекаешься на
осмотр воздушного пространства, можешь сделать ошибки в прицеливании. Следуя
суворовскому  правилу,   "каждый   солдат   должен   знать   свой   маневр",
посоветовался  с  летчиками.  Они  с  полным  одобрением  отнеслись  к  моим
предложениям.
 Закончив дозаправку самолетов, вылетаем на штурмовку восьмеркой. Сверху
нас прикрывает пара "мигов", Вот уже под нами противник: дорога от Унгены на
Кишинев забита автомашинами  и  артиллерией.  Навстречу  нам  летят  снаряды
"эрликонов". Прикрывающая пара пикирует на зенитную батарею и подавляет  ее.
Мы,  сбросив  бомбы  по  скоплениям  автомашин,  стали  в  круг   и   начали
обрабатывать цели из пушек и пулеметов.
 Действовали все смело, старательно. Уже уходя  на  аэродром,  посмотрел
назад. Не скрою, столбы дыма от горящих автомашин радовали  глаз.  А  группа
потерь  не  имела.  Лишь  один  самолет  получил  серьезные  повреждения  от
зенитного огня, но благополучно приземлился. Им сразу же занялись техники. В
руках этих умельцев машина к утру снова была в полной боевой готовности.
 Затем сделали боевой вылет в район северо-западнее  Бельцы.  Но  сейчас
штурмующую группу усилили. Она состояла из двух звеньев, а прикрывающая -  в
составе звена. Только что проведенный налет показал, что пары "мигов." может
оказаться недостаточно для подавления зениток.
 До вечера мы  совершили  несколько  боевых  вылетов.  Затем  эскадрилья
произвела посадку  в  Маяки.  Командование  не  решилось  оставлять  нас  на
аэродроме подскока на ночь из-за отсутствия надлежащей  охраны.  Фронт  ведь
был совсем рядом.
 Доклад о результатах действий в районе Сынжереи командир  полка  Иванов
выслушал молча. Уточнил итоги дня.
 - Почему-то вашей работой недоволен Осипенко. Считает, что мало сделали
налетов.
 - Как же мало! На каждого летчика пришлось в два раза  больше  вылетов,
чем установлено.
 - Он требует штурмовать звеньями, беспрерывно, на каждом направлении: в
районе Унгены и северо-западнее Бельцы.
 - Это же будут булавочные уколы. Через пару  дней,  пожалуй,  останемся
без самолетов...
 Командир полка еще раз, вникая  в  детали,  расспросил  меня  о  каждом
вылете, его результатах, наличии у противника зенитных средств,  встречах  с
вражескими истребителями. По-видимому, он пришел к определенному выводу.
 - Ну, хорошо. Действуй так и  дальше.  Разговор  с  командиром  дивизии
возьму на себя. На завтра вам те же задачи. А сейчас - отдыхайте.
 По дороге в столовую мысли невольно возвращались к  оценке  сегодняшних
действий эскадрильи, которую дал командир соединения. Летчики  прошли  через
пекло зенитного огня, сделали все  возможное,  чтобы  оказать  помощь  нашей
пехоте. Нанесли противнику ощутимый урон. Мы не потеряли при этом ни  одного
самолета. И все-таки командир дивизии остался недоволен  результатами  нашей
боевой работы. Почему?
 Мне было понятно стремление руководства бросить  все  силы,  эффективно
использовать  все  средства,  чтобы  задержать  наступление   фашистов.   Но
возможности   истребителей   следует    использовать    разумно.    Конечно,
бомбардировщиков днем в это пекло посылать нельзя. На устаревших машинах  СБ
бензобаки не покрыты резиновым проектором  и  даже  от  попадания  пули  или
снаряда они горят как факелы. Правильно, что наносят удары  они  в  основном
ночью. Значит, придется истребителям брать на себя штурмовки вражеских войск
в дневных условиях. Но тактика должна  быть  эффективной.  Я  был  уверен  в
правильности действий эскадрильи и решил так же построить боевой  порядок  и
завтра.
 Штурмовые удары всей эскадрильи по  наступающему  противнику  оправдали
себя и в новых боях. День прошел напряженно,  среди  пулеметных  и  пушечных
трасс, разрывов снарядов. В  этой  "пляске  смерти"  (так  летчики  называли
штурмовки под сильным огнем) каждый мог в любой момент погибнуть.  Но  бойцы
смело и мужественно разили врага.
 В один из вылетов зенитный снаряд разорвался в самолете Довбни. Летчику
удалось выброситься из горящего "мига". Мы видели,  что  приземлился  он  на
парашюте там, куда сбросил бомбы. Трудно было определить,  живым  ли  достиг
Довбня земли...
 Уже  вечером,  выполнив  последний  вылет  на   штурмовку   противника,
прорывающегося к Бельцам, эскадрилья должна  была,  заправившись  горючим  и
боеприпасами, перелететь на  ночевку  в  Маяки.  Я  решил  использовать  эту
возможность,  зайти  за  Бельцы  и  поискать  там  вражеские  самолеты   или
проштурмовать цели на  земле.  Это  решение  встретило  полное  одобрение  у
летчиков.
 Прежде всего отправили  в  Маяки  самолеты,  получившие  повреждения  в
сегодняшних боях. А потом уже пятеркой взяли курс на  Бельцы,  Я  в  паре  с
Лукашевичем летел на высоте тысяча метров, а звено во  главе  с  Дьяченко  -
триста метров выше нас. Заходящее солнце, дым от горевших сел, пыль  и  гарь
мешали искать цели в воздухе и на земле. И  все  же  на  проселочной  дороге
обнаружили небольшую колонну  автомашин.  Она  шла  в  сторону  Бельцы.  Дав
команду группе эволюциями самолета, крутым снижением пошел на цель.
 На высоте около шестисот метров заметил на светлом фоне неба  выше  нас
немецкого разведчика и корректировщика "Хеншель-126".  Сразу  же  сообразил,
что он был под нами. Мы его не заметили на темном фоне земли. Сейчас он выше
и его экипаж не видит нас. Это надо  использовать.  Уж  очень  заманчивая  и
важная цель. Наверняка идет с  данными  о  наших  войсках.  Зная  о  высокой
маневренности "хеншеля",  о  том,  что  он  может  запросто  ускользнуть  от
скоростного истребителя, я решаю снизу подкрасться к нему, маскируясь  фоном
земли.
 Маневр  удался  полностью.  Экипаж  вражеского  разведчика  не  заметил
атакующего "мига". Подойдя к "хеншелю" метров на семьдесят, открываю  огонь.
Сумеречное небо прочертили яркие огненные трассы. Они прошили снизу  фюзеляж
и мотор разведчика. Мимо меня пролетели какие-то белые листы.  Что  это?  Но
тут же сообразил, что это куски дюраля. "Хеншель" свалился в крутую  спираль
и, оставляя за собой длинный шлейф черного дыма, стал падать к земле.
 После атаки внимательно осмотрелся. В воздухе  вражеских  самолетов  не
было. Решаю проследить за падением разведчика. На  этот  раз  наблюдение  за
"хеншелем" оказалось не напрасным. У самой земли он вышел  из  спирали  и  с
дымом за хвостом потянул на запад.
 Хитрый, гад! Пытается уйти! Не выйдет! бросаю  "миг"  в  пикирование  и
догоняю "хеншеля". Вокруг меня проносятся трассы от зенитных пулеметов.  Это
снизу пытаются помочь своему...
 Самолет противника в моем прицеле. И тут вдруг что-то ударило по  моему
самолету, обожгло мне  подбородок.  Вихри  воздушной  струи  разбрызгали  по
плексигласу фонаря кровь. "Видимо, меня атаковали "мессершмитты", -  подумал
я и быстро глянул назад. Там, за мной, Лукашевич. Значит, попала зенитка.
 Преследование фашистского разведчика не прекращаю. Догоняю "хеншеля"  и
прошиваю его очередью из БС и "шкасов". Вскоре вижу, как он врезался в землю
и, перевернувшись, взорвался. Направляю "миг" в набор  высоты  левым  боевым
разворотом. Но что это? С юго-запада, навстречу мне и  выше  метров  на  сто
подходит другой "Хеншель-126". Видимо,  идет  на  смену  тому,  который  уже
догорает на земле. Он летит спокойно, не замечая нашу пару.
 Решаю  повторить  маневр.   Тоже   маскируясь   темным   фоном   земли,
подкрадываюсь к нему под "живот" и очередью  из  всего  оружия  расстреливаю
его. "Хеншель" тут же свалился  в  штопор.  Нет!  Не  обманешь!  Первый  уже
пытался уйти! Не вышло!
 Энергичным переворотом ввожу "миг" в вертикальное пикирование и пытаюсь
поймать в перекрестие прицела  штопорящего  "хеншеля".  И  тут  вижу...  как
стремительно налезает на меня земля. Мгновенно делаю  рывок  на  себя  ручки
управления, и от огромной перегрузки резко выходящего из пикирования "мига",
теряю сознание... Очнулся,  когда  самолет  у  самой  земли  успел  выйти  в
горизонтальный полет. Ухожу вверх правым боевым разворотом и ищу атакованный
самолет врага. Увидел его горящим на земле. В это же  время  обнаружил,  что
надо мной нет сдвижной части фонаря кабины.  В  лицо  бьет  встречная  струя
воздуха.  Тут  я  понял,  какая  была  огромная  перегрузка  на  выходе   из
пикирования. Сорвало сдвижную часть фонаря. Как я сам выдержал?
 Принимаю решение: на поврежденном самолете штурмовой удар  по  наземной
цели не наносить и уходить в Маяки.
 После заруливания на стоянку самолета ко мне подбежал  Вахненко.  Он  с
тревогой уставился на меня.
 - Что с вами? У вас все лицо в крови.
 - Ничего страшного. Пуля зацепила за  подбородок.  Машине  вот  здорово
досталось. Работы хватит на всю ночь, - ответил я ему, с трудом  вылезая  из
кабины.
 Вскоре  у  моего  "мига"  собрались   летчики   эскадрильи,   подъехала
санитарная машина.
 - Поедем в санчасть, - потребовал врач.
 - Не мешай, доктор. Дай нам поговорить о бое. Вытри, пожалуйста,  кровь
с лица.
 Кратко поделились впечатлениями о боевом вылете. А Вахненко в это время
внимательно осмотрел самолет, парашют. Потом подошел ко мне, выждал паузу  в
нашей беседе.
 - Ну, товарищ командир, вы в рубашке  родились!  Жить  до  конца  войны
после такого случая!
 - О чем ты?
 - Посмотрите только, как вас пуля обошла! Вы оказались в вершине узкого
треугольника полета пули, и от гибели  вас  спасли  какие-то  миллиметры,  -
говорил техник.
 - Что ты говоришь? Интересно.
 И точно. Пуля оказалась "доброй". Войдя в правый борт кабины и  зацепив
на спине плечевые лямки парашюта, ударила в ролик сдвижной части  фонаря  на
левом борту, рикошетом ушла снова направо,  зацепив  подбородок  и  повредив
фонарь. Да!.. Миллиметры спасли жизнь...
 Доложив командиру полка о результатах боевого дня и последнего  вылета,
вновь проанализировал ход боя с "хеншелями". Меня всего  передернуло,  когда
детально  восстановил  атаку  на  пикировании.  Она  едва   не   привела   к
столкновению с землей. Вывод четкий: прежде чем идти в  атаку,  надо  хорошо
оценить обстановку. Торопливость в бою опасна, она ничего не имеет общего  с
энергичными, решительными действиями. Вот так, на  горьком  опыте,  родилось
еще одно правило ведения  боя.  А  спасла  меня  от  гибели  только  высокая
физическая подготовка, способность переносить большие перегрузки. Так шаг за
шагом познавались и осваивались  особенности  ведения  боя,  приходил  опыт,
формировались качества, необходимые настоящему бойцу.
 Утро спутало все наши боевые планы. Пришли с севера холодные  воздушные
массы. Они накрыли туманом аэродромы дивизии. Вылетать было нельзя. Летчики,
прибывшие на аэродром с рассветом, сразу же завалились на чехлы под крыльями
самолетов. Короткие ночи первых чисел июля не  позволяли  хорошо  отдохнуть.
Сон к тому же был не только коротким, но и тревожным. Летчики во  время  сна
что-то выкрикивали, вновь переживая  боевые  события  минувшего  дня.  После
такого сна, с раннего рассвета  до  наступления  темноты  -  воздушные  бои,
штурмовые действия, другая боевая работа.
 Туман вскоре освободил летное поле. Командир полка сразу же  выслал  на
разведку погоды летчика Дубинина. Это было разумное решение. Метеослужба  не
дает данных, а ведь погода сейчас для нас - главное.
 Сразу после взлета И-16 исчез в  тумане.  Звук  его  мотора  постепенно
затих. Надо было ждать возвращения Дубинина. Я пошел  вдоль  стоянки,  чтобы
поговорить с техническим составом. Не так уж часто выдается время на это.
 С инженером Копыловым мы еще раз обговорили, какие работы надо провести
на самолетах в ближайшее время, как  пополнить  запасы,  так  необходимые  в
боевых условиях, где разжиться  инструментом.  Побеседовал  с  вооруженцами,
некоторыми техниками.
 Вижу,  под  крылом  самолета  Дьяченко  собрались  почти  все   летчики
эскадрильи. Раздавался смех. Я подошел к ним.
 - О чем вы тут спорите? Почему не спите?
 - Да вот Дьяченко сравнивает наши штурмовки с  выступлениями  гимнастов
под куполом цирка, - пояснил Лукашевич. - Ну и заспорили.
 - А что, товарищ командир, схожего много. Мы при штурмовке