. Да, нелегко достается победа...
 Пристроив к себе Ершова, мы парой  пошли  сопровождать  "илов".  В  тот
вылет они нанесли мощный штурмовой удар по скоплению гитлеровских войск.
 20 апреля противник предпринял отчаянные попытки уничтожить наш десант.
В воздухе обстановка еще больше накалилась.
 В первый  вылет  на  сопровождение  группы  Пе-2  взлетели  тройкой.  У
ведущего второй пары отказала матчасть. В этом полете нам  удалось  отразить
все атаки "мессершмиттов", но ведение боя усложнял идущий ниже своей  группы
одиночный Пе-2, поврежденный зениткой.
 На обратном маршруте, уже подходя к Новороссийску, увидел, как в  хвост
ему  заходят  два  "Фокке-Вульфа-190".  Я  и  мой   ведомый,   Иван   Савин,
пикированием свалились на них. Атака была молниеносной. Мы  сразу  же  сбили
обоих. По-видимому, вражеские пилоты не заметили, как  сами  превратились  в
мишень. После этого я горкой выскочил к  группе  наших  бомбардировщиков,  а
Савин остался прикрывать подбитый Пе-2. Тот шел на  аэродром  к  Геленджику.
Обеспечив безопасную посадку бомбардировщика, Савин, несмотря на мое строгое
распоряжение сесть на этом аэродроме, решил нас догнать.
 Но практикой десятки раз подтверждено: одиночный самолет - верная цель.
К несчастью, так и получилось. Савина вскоре атаковала  пара  "охотников"  и
сбила в предгорьях севернее Геленджика. Так мы  потеряли  еще  одного  очень
способного молодого летчика.
 На другой день вновь сопровождали две девятки Пе-2. Вылетали шестеркой.
Заев приказал включить в нашу группу Паскеева с ведомым Степаном Вербицким и
назначил  их  верхней   парой   в   боевом   порядке.   После   бомбометания
бомбардировщики на траверзе Анапы начали  разворачиваться  в  сторону  моря.
Пара Паскеева несколько оторвалась  от  нашей  четверки  и  летела  ближе  к
берегу. Я дал команду Паскееву подойти к  нашей  группе,  и  тут  же  увидел
четверку Ме-109: выскочив из облаков, они шли в атаку.
 - Паскеев! Сзади "мессеры"! Разворот на них и атакуйте  в  лоб!  -  дал
команду и сразу пошел на помощь.
 Вербицкий,  выполняя  приказ,  ринулся  на  четверку   "мессершмиттов".
Паскеев  же  со  снижением  нырнул  под  нашу  группу.  Четверка  "мессеров"
накинулась на одиночный самолет, быстро подожгла его и скрылась за облаками.
На наших глазах ветром сносило Вербицкого на парашюте в  открытое  море.  Мы
ничем не могли ему помочь...
 После посадки командир части, выслушав мой доклад о ходе боя, спросил:
 - Что будем делать?
 Еще когда летели домой, у меня не выходил из головы  этот  случай.  Чем
объяснить, что летчик, боевой в прошлом, так ведет  себя?  Ведь  Паскеев  до
того, как его сбили, храбро сражался.
 - Может быть, его медики проверят? Хоть  поступок  и  отвратителен,  но
надо разобраться со всех сторон.
 Вскоре на медкомиссии  у  Паскеева  действительно  выявились  серьезные
отклонения. Тяжелая травма нарушила его психику. Редко,  но  случалось,  что
летчик  после  этого  не  мог  справиться  с  собой.  Паскееву   надо   было
основательно  лечиться.  Позднее  он  был  переведен  в  авиацию   связи   и
добросовестно выполнял свои задачи.
 Случай этот говорил о  многом.  Прежде  всего,  о  необходимости  иметь
крепкую закалку, быть готовым ко всем превратностям боевой жизни,
 Натиск противника в районе Мысхако после семидневных ожесточенных  боев
затихал. Десантники, проявив беспримерный героизм,  упорно  удерживали  этот
клочок  земли,  обильно  политый  их  кровью.  Воздушная  обстановка   также
изменилась в нашу пользу. Смелые действия  советской  авиации,  усиление  ее
прибывшими на Кубань авиационными соединениями укрепляли боевую  мощь  наших
Воздушных Сил на Северном Кавказе. Однако и враг в долгу не оставался.
 Вскоре на мою долю вновь выпала задача сопровождать две девятки Пе-2  в
район Мысхако. При определении группы меня  настойчиво  упрашивал  взять  на
боевое задание молодой летчик Николай Островский. Но в  тот  момент  он  еще
слабо был подготовлен к тяжелым схваткам, которые мы вели здесь.
 Островский прибыл в наш полк осенью сорок второго года после  окончания
авиашколы.  Проверили  его  летную  подготовку.  Она  была,  мягко   говоря,
невысока. Стали обучать молодого  пилота.  Учился  он  старательно.  Однажды
увидел его плачущим, с письмом в руках.
 - Островский, - спрашиваю, - что произошло?
 Николай протянул мне письмо. В нем сообщалось, что его мать, отца, всех
братьев  и  сестер,  оставшихся  на  оккупированной  территории,  гитлеровцы
расстреляли за связь с партизанами. Его боль передалась и мне.
 - Вот фашистские выродки!.. Придет время, и мы за все рассчитаемся!
 - Тяжело, товарищ командир. Никого из родных у меня теперь не осталось.
 - Считай, Коля, теперь меня своим отцом. А ты теперь  для  меня  родной
сын.
 Еще до событий в районе Мысхако он  вылетал  на  задание  ведомым.  Бой
сложился неудачно. Островский остался один против пары опытных  "охотников".
В трудном бою был сбит. Но удачно  приземлился,  вернулся  в  боевую  часть.
Пришлось дать ему несколько дней отдыха. Сейчас  он  снова  рвался  в  небо.
Настойчивость покорила меня - я назначил его ведомым в свою  пару.  Вылетели
мы четверкой. Вторую пару возглавлял Павел Крюков.
 После отхода от аэродрома я заметил позади самолета  Островского  струю
черного дыма. Он начал отставать от нас.
 - Островский, что у вас с мотором? Почему отстаете?
 Николай молчал. На неоднократные запросы не ответил. Тогда приказал ему
вернуться  на  аэродром.  Не  доходя  до   предгорий   Кавказа,   Островский
развернулся в сторону аэродрома. "Пошел домой, порядок", - решил я.
 Бомбардировщики отбомбились и, как всегда, продолжали  идти  на  боевом
курсе почти до Анапы. Над  морем  на  развороте  от  второй  девятки  отстал
внешний Пе-2. Я знал, что при  нападении  вражеских  истребителей  он  будет
атакован первым. Поэтому летел рядом с ним. В какой-то момент засмотрелся на
появившуюся слева четверку "мессершмиттов".  В  это  время  мимо  пронеслись
пушечные трассы  по  Пе-2.  Резкой  горкой  развернулся  на  атакующих.  Два
"фоккера" сразу же переворотом ушли вниз.  На  моих  глазах  разворачивалась
трагедия. Пе-2 стал заваливаться на правое крыло, и  около  него  раскрылись
два парашюта. Все!.. Не уберег! Сбили. Дал максимальный газ  мотору  и  стал
догонять  группу  бомбардировщиков,  от  которой   пара   Крюкова   отбивала
"мессершмиттов". Я уже почти догнал группу, когда вдруг перед моим самолетом
сверху вынырнул Ме-109 и начал пристраиваться в хвост  группе  Пе-2.  Ме-109
сам влез под прицел. Оставалось только чуть  довести  перекрестие  и  нажать
гашетку. Длинная очередь - и "мессер" пошел к воде.  После  этого  остальные
истребители противника ушли в сторону берега.
 После посадки я спросил у Чувашкина:
 - Островский сел благополучно? Что с его самолетом?
 - Нет, не садился.
 Это меня встревожило. Что могло случиться? Надо запрашивать  населенные
пункты по линии предполагаемого полета.  Но  телефонные  запросы  ничего  не
дали. Как осуждал я себя за то, что поддался просьбе Островского и взял  его
в полет.
 На следующий день в штаб сообщили, что летчик 16-го гвардейского  полка
Николай  Островский  похоронен  у  станицы  Кубанской.  Его  подловили   при
возвращении на аэродром два Ме-109, атаковали и подожгли. Николай выбросился
из горящего самолета, но  был  расстрелян  "мессершмиттами"  при  спуске  на
парашюте. Узнав об этом, дал себе зарок, что теперь всегда буду стрелять  по
спасающимся на парашютах гитлеровским летчикам. Пусть эти "рыцари"  не  ждут
снисхождения.
 Вскоре после тяжелых воздушных  сражений  в  районе  Мысхако  наступило
короткое затишье в  воздухе.  Мы  использовали  его  для  глубокого  разбора
действий летчиков эскадрильи в период, боев на  Кубани.  Подробно  разобрали
итоги каждого самолетовылета, критически рассмотрели, как вел  себя  в  боях
каждый пилот. Уделили особое внимание причинам неоправданной  гибели  боевых
товарищей, что значительно ослабило подразделение. Я разъяснил  преимущества
перехвата бомбардировщиков в глубоком тылу противника, еще  на  маршруте  их
полета к  линии  фронта.  Такой  метод  не  давал  возможности  истребителям
противника сковывать нас  боем  над  районом  прикрытия  и  гарантировал  от
нанесения ударов по нашим войскам.
 На разборе выступил и М. А.  Погребной,  к  этому  времени  заместитель
командира  полка  по  политчасти.  Михаил  Акимович  толково  высказался   о
результатах боевой работы, вместе с тем указал, что успехи в боях породили у
некоторых летчиков зазнайство  и  пренебрежение  к  противнику.  Против  нас
действуют самые опытные эскадры  истребителей  фашистской  Германии,  а  это
требует  высокой  организованности,  дисциплины  от   наших   летчиков,   их
постоянной бдительности, самокритичности в оценках.
 После разбора Погребной отозвал меня в сторону.
 - Александр Иванович, меня  очень  беспокоит  Фадеев.  У  него  большие
успехи в боях. Но в  последнее  время  он  стал  проявлять  бесшабашность  и
пренебрежение к противнику. Это может для него  закончиться  плохо.  Молодые
летчики стремятся ему подражать. Вы большие друзья. Поговорите с ним.
 Я и сам не раз думал над этим. У Вадима, действительно, порой  дерзость
перерастала разумные пределы. А ведь он командир эскадрильи.
 - Согласен с вами, Михаил Акимович.  Правда,  я  уже  не  раз  об  этом
говорил Вадиму. Постараюсь воздействовать на него покрепче.
 А вскоре представился и повод для серьезной беседы. В один из последних
вылетов фокусы Вадима едва не привели к гибели. Придя с боевого задания,  он
после посадки  летчиков  группы  прошел  бреющим  полетом,  чуть  не  цепляя
верхушки деревьев.  Сделал  вертикальную  горку  и  начал  сложный  пилотаж.
Пилотировал В. Фадеев мастерски. И всем занятно, конечно, было  смотреть  на
виртуозное выполнение сложнейших фигур. Но  в  это  время  из-за  облачности
выскочила пара Ме-109. Фашисты нацелились зайти в  хвост  самолета  Фадеева.
Командир звена Федоров, вскочив в свой самолет, успел по радио крикнуть:
 - "Борода", "мессеры" в хвосте!
 Фадеев косым переворотом  ушел  из-под  трассы  пушек.  "Мессершмитты",
потерпев неудачу, нырнули в облака.
 После посадки Фадеева я подошел к нему. Такая во мне злость кипела.
 - Ты что делаешь,  Вадим?  По-глупому  решил  погибнуть?  Еще  какие-то
секунды, и ты был бы покойником.
 - Саша, не ругайся. Я их увидел вовремя. Ну, немножко развлекся.
 - Ведешь себя, как ухарь-купец. В боевом  полете,  включив  передатчик,
исполняешь  арии  из  опер.  Бесшабашно  иногда  гоняешься   за   отдельными
"мессерами", бросив управлять группой. Кому этот цирк нужен? Ты же командир,
пример должен показывать...
 - Понял все. Как другу обещаю - этого больше не будет.
 К сожалению, Вадиму трудно было себя переделать. Хотя  он  после  этого
случая старался сдерживать себя от необдуманных лихих поступков.
 Вечером перелетели на соседний аэродром к бомбардировщикам и чуть  свет
ушли на их сопровождение.
 Удар двух  девяток  Пе-2  был  началом  наступления  нашего  фронта  на
Крымскую. Оно началось 29  апреля  и  продолжалось  до  10  мая  1943  года.
Противник  стал  крупными  группами  бомбардировщиков  наносить   удары   по
советским наступающим войскам. На наш полк легли важные задачи по  прикрытию
наземных частей.
 В первом же  вылете  на  прикрытие  поля  боя  наша  восьмерка  ушла  к
Керченскому   проливу.   Там,   применяя   скоростной   маятниковый    метод
патрулирования, ждали появления вражеских  бомбардировщиков.  Я  был  твердо
уверен, что они будут лететь из Крыма. Расчеты оправдались. Вскоре по блеску
отраженных солнечных лучей от вражеских самолетов  определил,  что  в  нашем
направлении идут бомбардировщики. Дал команду группе:
 - С запада большая группа бомберов. Идем  навстречу.  Федорову  сковать
истребителей сопровождения, а звеном атакую "юнкерсов".
 Идем на сближение. Около Керченского пролива увидели три эшелона  Ю-87,
дистанция между которыми была до трех километров. В каждом эшелоне в плотном
строю по три девятки бомбардировщиков.
 А. Федоров задачу свою выполнил мастерски. Его  звено  смело  атаковало
десять Ме-109, сопровождающих бомбардировщиков, и сковало их боем. "Юнкерсы"
остались без истребителей. Это обеспечивало свободу  действий  моему  звену.
Применяя "соколиный удар", бросил  самолет  в  крутое  пикирование.  Ведомые
следуют за мной. Навстречу нам потянулись десятки дымных трасс из  турельных
пулеметов "юнкерсов". Огневой заслон на пути к ведущему центральной  девятки
казался  непреодолимым.  Стрелки  двадцати  семи  бомбардировщиков  посылали
навстречу более четырехсот пуль в секунду.
 За три секунды, а именно это время требовалось для выхода на  дистанцию
прицеливания и открытия огня по головному Ю-87, мы  должны  были  проскочить
через трассы. Это возможно только при большой скорости и переменном  профиле
пикирования. Надо  было  создать  для  вражеских  стрелков  большие  угловые
скорости, сбивающие точное прицеливание по истребителю.
 Маневр был рассчитан наверняка. Прорвавшись через пулевой заслон,  я  в
упор расстрелял ведущего Ю-87 и, проскочив над ним,  энергично  ушел  вверх,
чтобы занять позицию для новой атаки.  Сбитие  ведущего,  а  им  всегда  был
командир группы, нарушило управление  и  психологически  подавило  вражеских
летчиков.
 Повторный удар по ведущему левой девятки привел к расстройству  боевого
порядка бомбардировщиков. Этим незамедлительно воспользовались летчики звена
и сбили еще три самолета. У противника началась паника.  Сбрасывая  бомбы  и
пикируя к земле, бомбардировщики  врассыпную  стали  удирать  в  направлении
Керченского пролива. Создались  благоприятные  условия  для  уничтожения  их
поодиночке. Но наша задача была в другом. Дал команду своему звену:
 - Прекратить преследование! Атаковать второй эшелон!
 С двадцатью семью Ю-87 второго эшелона  повторилось  то  же,  что  и  с
первым: прорвавшись через жгуты дымных трасс, я  сбил  ведущего  центральной
девятки и на повторной атаке еще одного Ю-87. Мои ведомые действовали  смело
и решительно. Летчики сбили каждый по одному бомбардировщику.
 Гитлеровские пилоты не ожидали такого стремительного и  точного  удара.
Сбросив бомбы на свою территорию, они  повернули  на  запад.  А  наше  звено
нацелилось на третий эшелон из трех девяток "юнкерсов". Но те, видя  как  мы
расправились с предыдущими, не стали испытывать  судьбу  и  развернулись  на
запад.
 Задача была выполнена, бомбардировка наших войск сорвана. Теперь  можно
преследовать   удирающих   бомбардировщиков.   Но   преследование   пришлось
прекратить. По радио услышал приказ:
 - Покрышкин, я  -  "Тигр",  немедленно  возвращайтесь  на  Крымскую.  В
воздухе появился противник.
 Как ни заманчива была перед  нами  добыча,  приказ  -  закон.  Построив
группу в боевой порядок, взяли новый курс. Невольно оглядываясь на  обратном
пути, насчитал от Керченского пролива до станции Верхне-Баканской двенадцать
дымных столбов. Это догорали на  земле  сбитые  самолеты.  Над  Крымской  мы
разогнали группу Ме-109. По-видимому, эти истребители имели цель сковать нас
боем перед приходом своих бомбардировщиков. На этот  раз  мы  их  обхитрили.
Пока они здесь нас караулили, мы потрепали их подопечных еще  над  вражеской
территорией.
 Уходить домой наша группа  не  могла  -  время  патрулирования  еще  не
кончилось. Положение было незавидное, боеприпасы израсходованы, а смены нет.
Патрулируем на скорости. Вдруг обнаруживаем идущую со стороны  Черного  моря
большую   группу   самолетов    противника.    Насчитали    до    пятидесяти
бомбардировщиков и истребителей. Снова бой,  а  стрелять  почти  нечем.  Как
пригодились остатки боеприпасов. Я сбил пятого бомбардировщика. На повторной
атаке оружие уже не стреляло. Такое же положение было и  у  других  летчиков
нашей группы. Что делать? Ведь противник  идет  к  линии  фронта.  Не  долго
думая, даю команду:
 - Всем сомкнуться плотней ко мне! Идем в психическую!
 И вот  уже  звено,  плотное,  как  сжатый  кулак,  пикирует  на  группу
бомбардировщиков. Федоров со своими напарниками сковал боем "мессершмиттов".
Бомбардировщики, считая, что мы идем на  таран,  сбрасывают  бомбы  на  свои
войска и, рассыпая строй, удирают на запад. Преследовать  мы  их  не  стали.
Стрелять нечем и горючее на исходе.
 Вот наконец и смена. Довольные своими победами, без потерь возвращаемся
домой. Неплохо потрудились, сбито более десятка вражеских самолетов!
 Но не всегда перехват бомбардировщиков противника до подхода их к линии
фронта был таким удачным. В  очередное  патрулирование  вылетели  четверкой.
Сил, конечно, было мало. Наступление наших  войск  на  Крымскую  до  предела
накалило и воздушную обстановку. Сражения над полем боя шли ожесточенные. На
этот раз мы встретили четыре  девятки  Ю-87,  прикрытые  восьмеркой  Ме-109.
Вражеская группа шла плотной колонной. Это затрудняло атаку ведущего.
 - Атакую бомберов. Речкалов, прикрой! - дал команду.
 Ударом сверху сбил ведущего задней девятки и решил не уходить на горку,
а проскочить вплотную над бомбардировщиками и атаковать командира группы.
 Это  привело  к  уменьшению  скорости.  Только  я  расстрелял  ведущего
бомбардировщика,  как  мощная  трасса  пуль  и  снарядов  пронеслась   перед
самолетом. Бросив  свой  истребитель  под  атакующего  Ме-109,  ушел  из-под
трассы. Не успел вывернуть свою машину, как  второй  Ме-109  слева  поставил
впереди трассу огня. Глянул  назад  -  в  хвосте  еще  пара  Ме-109.  Резким
разворотом выскочил от "мессершмиттов" в сторону тройки наших  истребителей.
Все же даже одиночные точные  атаки  подействовали  на  вражеских  летчиков.
Сбросив бомбы, они не стали  штурмовать  наземные  цели  и  развернулись  на
запад.
 После посадки я возмущенно спросил у своего ведомого Степанова:
 - Вы почему меня не прикрыли при атаке?
 - Товарищ командир, меня самого атаковали, я едва ушел из-под  удара  к
нашей паре. Думал, вы там.
 - Разве не видели по номеру на самолете, что меня там нет?  Ведомый  не
должен бросать в бою  ведущего.  Вас  прощает  только  одно  обстоятельство:
отсутствие боевого опыта.
 Тут же я подозвал техника самолета.
 - Крупно белой краской обозначьте номер самолета.  Надо,  чтобы  далеко
был виден тринадцатый номер.
 - Писать не стоит, товарищ командир.  Пригнали  новую  партию  машин  и
приказано дать вам другую, с номером сто, - доложил Чувашкин.
 - Хорошо. Напишите сотку крупными цифрами.
 5 мая 1943 года наши войска  полностью  овладели  станицей  Крымской  и
начали наступление на высоты западнее нее. Погода с утра сдерживала действия
авиации. К середине дня облачность начала подниматься.  Первой  вылетела  на
патрулирование шестерка в составе моего звена и пары Фадеева.  Такой  состав
группы наше командование определило,  мотивируя  плохой  погодой.  Сразу  же
взяли курс на  станцию  Аманат,  чтобы  выйти  западнее  Крымской.  Это  был
вероятный маршрут подлета бомбардировщиков противника.
 Идем к линии фронта. Пара Фадеева, летевшая левее, все  больше  отходит
от моего звена восточнее. Это меня начинает беспокоить.
 - "Борода", я - Покрышкин, подойди ближе, почему отрываешься?
 - Сейчас подойду!
 Но выполнить маневр уже не успел. Западнее  Крымской,  точно  над  моей
парой, из облаков появился "Хейнкель-111". Он вышел так близко над нами, что
и атаковать было нельзя. Делая горку, я бы выскочил впереди противника. Надо
было отстать. Но летчики "хейнкеля", видать с перепугу, сыпанули бомбы.  Они
проскочили за хвостом моего самолета. А вражеский  бомбардировщик  сразу  же
нырнул обратно в облака.
 В первые мгновения решил пробить облака и выше их подловить "хейнкеля".
Но  в  эти  секунды  увидел  между  ярусами  облачности  группу  Ю-87.   Они
перестраивались для бомбометания.
 - "Юнкерсы", приготовиться к атаке! - дал команду. А  сам  зашел  вдоль
колонны и начал последовательно обстреливать Ю-87.
 О