крутимся над
противником и рискуем собой, как гимнасты  при  выступлении  без  страховки.
Захватывающий момент: объявляется  "смертельно  опасный  номер  под  куполом
цирка"! Дробь барабанов,  и  все,  затаив  дыхание,  ждут.  Гимнасты  иногда
срываются с трапеции...
 - Кончайте банчок! Пока еще есть время, поспите, - строго  сказал  я  и
пошел дальше по стоянке.
 Шел и думал: может быть, такие разговоры отвлекают летчиков от  тяжелых
мыслей, служат своеобразной  разрядкой.  Они  честно  выполняют  свой  долг.
Каждый из них безраздельно верит в нашу победу, делает все, чтобы приблизить
этот светлый день.
 Прошло два часа, а Дубинина все не было. Ждать  уже  бесполезно.  Можно
лишь надеяться на то, что  он  сел  где-нибудь  вынужденно  из-за  выработки
горючего или отказа мотора. О том, что на самом деле произошло с  Дубининым,
нам стало известно лишь через несколько дней. А случилось следующее...
 Над  линией  фронта  туман  рассеялся  раньше,  чем  в  нашем   районе.
Установилась ясная погода. Отсутствие советской авиации в воздухе  позволяло
гитлеровским пилотам летать безнаказанно. Пара Ме-109 обнаружила  одиночного
И-16 и предприняла все, чтобы сбить Дубинина. Маневрируя у самой  земли,  он
мастерски  уходил  из-под  трасс  "мессершмиттов".  Не   добившись   успеха,
фашистские летчики решили взять И-16  в  клещи.  Дубинин,  засмотревшись  на
заднего, не заметил скирду сена и зацепил ее. И-16 от удара отскочил  вверх.
Атакующий в лоб  Ме-109  не  успел  увернуться  и  врезался  в  киль  нашего
самолета. От второго сильного удара оборвало  привязные  ремни,  и  Дубинина
выбросило из кабины. Вражеский летчик сгорел в обломках своего самолета.
 К счастью, все это происходило на глазах местных жителей. Они доставили
Дубинина в  больницу,  где  он  пролежал  без  памяти  более  недели.  После
выздоровления летать Дубинин уже не мог и перешел на штабную работу.
 ...Часам  к  одиннадцати  солнце  пригрело,   и   туман   быстро   стал
рассеиваться. Летчики с  нетерпением  ждали  разрешения  на  вылет.  Наконец
подъехал Иванов и приказал мне:
 - Соберите летчиков для получения заданий.
 Я тут же послал мотористов за летным составом. Командир полка  приказал
Селиверстову вылететь на разведку выдвижения войск противника в  направлении
Бельцы, а также переправ через Прут. Самостоятельная задача была  поставлена
звену Фигичева. Два звена  под  командованием  самого  Иванова  должны  были
вылететь на штурмовку войск противника на дороге Унгены  -  Бельцы.  В  этой
шестерке было и мое звено.
 Я молча выслушал задачи  на  день.  Хотя,  не  скрою,  был  обеспокоен.
Впрочем,  понимал,  такая  методика  действий  соответствовала   требованиям
командира дивизии. Видимо, для наведения порядка в эскадрилье Иванов  в  тот
день и прибыл к нам в Сынжерею. Предчувствие подсказывало,  что  сегодняшний
день не закончится добром.
 Вскоре ушли в  воздух  звенья  Селиверстова  и  Фигичева.  Минут  через
двадцать вылетела и наша шестерка. Взяли курс на Бельцы.
 Вскоре на дороге, что вела с юга к городу, обнаружили  большую  колонну
крытых автомашин. Сверху хорошо  были  видны  на  крышах  белые  круги.  Над
колонной спокойно кружился разведчик "Хеншель-126". В.  П.  Иванов  атаковал
его и с ходу поджег. Самолет начал падать. И вдруг  левый  ведомый  в  звене
Иванова бросился за ним. Догнал и на  высоте  триста  метров  открыл  огонь.
Атака  уже  горящего  самолета  противника  удивила  меня.  По  расположению
самолетов в звеньях я определил, что предпринял этот маневр Семенов. Чуть не
столкнувшись с "хеншелем", он резко отвернул в сторону и вверх. Таких грубых
действий в пилотировании на малой скорости МИГ-3 не терпит. Самолет сразу же
свалился  в  штопор.  Малая  высота  не  позволила  вывести  истребитель   в
горизонтальный полет, он врезался в землю и взорвался. Недалеко от  упавшего
"мига" рухнул и "хеншель".
 Что толкнуло Семенова  на  атаку?  Если  бы  на  наших  самолетах  была
радиостанция, то Иванов или я одернули бы летчика. Это событие,  происшедшее
буквально в течение минуты, ошеломило всех летчиков группы. Но под нами  шла
вражеская колонна автомашин, надо было немедленно действовать.
 Иванов ввел самолет в пикирование. И мы, вытягиваясь за  ним,  ринулись
на цель. После первого удара загорелось несколько автомашин. Повторный заход
на атаку - горящих машин добавилось. Зенитное противодействие было слабое, и
можно было продолжать штурмовку. Но у меня  мелькнула  мысль:  "хеншель",  в
момент нападения на него, мог по радио вызвать истребителей. Что,  если  они
внезапно появятся? После  второй  атаки  внимательно  осмотрел  южную  часть
воздушного пространства. Как и предполагал, на нас, дымя моторами от  работы
на форсаже, устремилась восьмерка "мессершмиттов".
 Не теряя ни минуты, выскочил перед нашей группой, покачиванием самолета
предупредил  об  опасности.  Затем  боевым  разворотом  бросился   навстречу
"мессерам". За мной никто не пошел. Иванов построил группу и  взял  курс  на
Сынжерею. Это было, по-видимому, разумное  решение.  А  у  меня  теперь  был
только один выход - бой.
 Четверка "мессершмиттов" нацелилась на мой самолет, а другая - пошла на
догон нашей группы. Бой разделился на два очага.  Я  закрутился  под  самыми
облаками на виражах. На вертикальные маневры  не  позволяли  перейти  черные
грозовые тучи.
 Вот один  из  Ме-109  почти  у  меня  на  прицеле.  Надо  только  взять
упреждение,  вынести  перекрестие  впереди  мотора.   Чуть   потянул   ручку
управления, и мой "миг", задрожав, стал входить в штопор. Отдачей  ручки  от
себя перешел в  пикирование  и,  разогнав  самолет,  энергично  пошел  вверх
горкой.
 Таким образом перевел бой на  вертикали,  более  желательный  для  меня
способ. "Мессершмитты"  же  пытались  поймать  меня  в  прицел,  кружась  на
горизонтали. Проскочив между ними, влетел в облачность. Переворотом  пытаюсь
выйти вниз, зависаю на плечевых привязных ремнях.  Вдруг  чувствую  точечные
удары по лбу. Догадываюсь: это же град! У меня нет сдвижной части  фонаря  -
сорвало  во  вчерашнем  бою.  Эти  мысли  пронеслись  в  голове  в  какое-то
мгновение, вот я вываливаюсь на пикировании из облаков.
 Мой замысел удался: прямо перед  собой  вижу  "мессершмитт".  Энергично
вывожу из пикирования самолет  и  расстреливаю  фашиста  в  упор.  Сразу  же
сваливаю самолет снова вниз.  Сделал  это  своевременно  -  мимо  пронеслась
трасса снарядов. Снова выхожу на горку. Вижу, как проскакивает мимо  меня  с
длинным шлейфом дыма сбитый Ме-109.
 Гитлеровские летчики убавили активность и  делали  осторожные  попытки,
увертываясь от атак, втянуть в бой на горизонтальных маневрах.  Я  же  знал,
что на виражах Ме-109 имеет преимущества по отношению к "мигу"  и  продолжал
тащить фашистов на вертикаль.
 Через несколько  минут  "мессершмитты"  развернулись  и  ушли  в  южном
направлении. Я  еще  некоторое  время  маневрировал,  осматривал  окружающее
пространство. Не видя ни чужих, ни наших, спикировал до земли и направился в
Сынжерею.
 Посадка выдалась трудной. Мой истребитель чуть  было  не  выкатился  за
край взлетно-посадочной полосы, где стоял поврежденный самолет. По номеру на
борту определил, что это скапотировал попавший в окопчик "миг" Селиверстова.
"Этого еще не хватало для нашей эскадрильи, - подумал с горечью.  -  Семенов
погиб, Селиверстов скапотировал. Плохое начало боевого дня".
 Однако на земле узнал, что это еще не все. При уходе нашей группы после
штурмовки  преследовавшие  их  "мессершмитты"  подбили  ведомого  у  Виктора
Петровича Иванова. Младший лейтенант Овсянкин произвел вынужденную посадку с
убранными шасси на поле. Инженер эскадрильи Копылов, видя, как  огорчился  я
от этого известия, завершил:
 - Не расстраивайтесь из-за этих поломок. К утру отремонтируем. Самолеты
будут в строю.
 Конечно, больше всего мы переживали гибель Семенова. В памяти  я  снова
восстановил всю картину его атаки. Теперь  у  меня  не  было  сомнений,  что
главной причиной катастрофы было плохое знание им особенностей  эксплуатации
"мига". Это проявилось у Семенова в бою в районе Унгены, где он  дал  форсаж
мотору, предварительно не  облегчив  винт.  А  сейчас  вел  атаку  на  малой
скорости и пытался резко уйти от столкновения с горящим "хеншелем". Война не
отвела нам времени для переучивания на новую технику!
 Память вернула  меня  еще  к  первым  дням  войны.  Подобную  ошибку  в
пилотировании "мига" совершил на глазах у всех летчиков инспектор  полка  по
технике пилотирования Федор Курилов. Его группа подходила к аэродрому  после
выполнения боевой задачи. Один из летчиков нарушил  порядок  посадки.  Федор
Курилов, с набором высоты отвернул самолет в сторону.  И  "миг"  моментально
перевернулся в штопор. Двести метров высоты  не  могли  спасти  даже  такого
опытного летчика.
 Как ни тяжело было, горевать не время. Надо выполнять  боевые  задания.
Снова пошли на штурмовку противника, подошедшего  уже  вплотную  к  Бельцам.
Целей много. Быстро израсходовали боезапас.
 После посадки  группы  ко  мне  поспешно  подошли  комиссар  эскадрильи
Барышев и инженер Копылов. Вижу тревогу в их глазах.
 - Что случилось? Почему так быстро вернулись? - спрашивают.
 - Скоро вообще на маршрут времени тратить  не  будем.  Сразу  же  после
взлета - на штурмовку! Через  пару  дней  противник  захватит  Бельцы.  Все,
готовьтесь к перебазированию в Маяки, - пояснил я.
 - А когда будем уходить отсюда? - спросил комиссар Барышев.
 - Иванов сейчас на командном пункте выясняет этот  вопрос  у  Осипенко.
Хотя приказы диктует противник. Вы без указаний не  уходите  отсюда,  не  то
попадете под трибунал. Спокойно надо готовить к отъезду технику,  людей.  Не
оставлять ни одного патрона и ни одного литра горючего! Что не сможете взять
- все сжечь и взорвать. В том числе и наш командный пункт.
 Технический состав еще  не  успел  заправить  все  самолеты  горючим  и
боеприпасами,  как  услышали  гул,  а  потом  и  увидели   группу   немецких
бомбардировщиков. Вскочив в  кабины,  запустили  моторы.  Вылетели  со  мной
Дьяченко и Лукашевич, Остальные самолеты еще не были готовы к взлету.
 Я думал, что противник нацелился на наш  аэродром,  но  бомбардировщики
держали курс на Кишинев. Мы устремились на перехват.
 С ходу наша тройка атаковала группу из семи Ю-88. Я и Дьяченко сразу же
сбили два бомбардировщика. "Юнкерсы", сбросив  в  поле  бомбы,  стали  круто
разворачиваться. Но наше звено повторно пошло в  атаку.  Только  я  собрался
открыть огонь по Ю-88, как справа от моего самолета  прошла  трасса  пуль  и
снарядов. Ушел со снижением. Тут же увидел, как надо мной проскочил  Ме-109.
Дьяченко,  нацелившись  на  бомбардировщика,  не  успел  уйти  из-под  удара
внезапно появившейся четверки "мессершмиттов". На его самолете перебили тягу
управления  рулями  глубины.  Хорошо,  что  подоспел  на  помощь  Лукашевич.
Очередью по мотору он сбил "мессера" и спас боевого товарища.  Но  положение
Дьяченко было, прямо  скажем,  катастрофическим.  Я  видел,  как  его  "миг"
перешел в пикирование,  а  Дьяченко  все  не  выпрыгивал  из  кабины.  Земля
приближалась, парашютиста не было. "Прыгай! Дьяченко, прыгай!" -  кричал  я,
хотя и знал, что он меня не услышит.
 Дьяченко  в  этих  сложнейших  условиях   не   потерял   самообладания,
действовал триммером руля глубины. Уже у самой земли его самолет резко вышел
из  пикирования  и  медленно  развернулся  в  направлении  аэродрома  Маяки.
Лукашевич догнал его и  сопровождал,  готовый,  если  потребуется,  отразить
истребители противника: мы знали их повадку добивать подраненный самолет.
 Пока происходили эти события,  бомбардировщики,  а  за  ними  и  тройка
Ме-109 развернулись и пошли на запад. Хорошо, что  "мессеры"  не  продолжили
бой, ибо обстановка для нас была явно неблагоприятной.
 Вечером выяснилось, почему Дьяченко не мог покинуть самолет. Не хватило
у него сил отбросить назад сдвижную часть фонаря кабины. А  ведь  какой  был
здоровяк. Однако с помощью триммера сумел вывести  самолет  из  пикирования.
Все закончилось лишь повреждением винта самолета, если не считать  перебитой
снарядом тяги управления рулями глубины.
 Этот случай вскрыл конструктивный дефект фонаря кабины. Оказалось,  что
на скоростях более четырехсот километров в час  кабину  невозможно  открыть.
После этого по просьбе летчиков инженеры сняли подвижную часть фонаря,  хотя
это несколько и уменьшало максимальную скорость МИГ-3.
 Вчера,  возвращаясь  вечером  в  Маяки,  наше  подразделение  по  своей
инициативе завернуло за  Бельцы  и  провело  воздушный  бой  с  "хеншелями".
Сегодня поздно вечером командир полка поставил нам задачу на последний вылет
группой на штурмовку противника на дороге Унгены - Бельцы. После  нее  можно
было возвращаться в Маяки. Все ясно. Но перед самым вылетом Иванов подошел к
моему самолету и передал дополнительное распоряжение штаба соединения:
 - После этого вылета группа должна сесть здесь, в Сынжерее, заправиться
горючим и боеприпасами,  а  потом  перелететь  в  Маяки.  При  перелете  вам
приказано зайти за Бельцы, найти самолеты противника  или  наземные  цели  и
уничтожить их!
 - Товарищ командир! - сказал я. - Сегодня этого делать нельзя.  Кругом,
в том числе и в  Маяках,  мощная  грозовая  деятельность.  Темнота  наступит
раньше минут на тридцать. Мы не успеем сесть в сумерках.  Придется  садиться
ночью. Многие летчики группы ночью не  летали.  В  таких  условиях  возможны
потери. Прошу позвонить Осипенко и объяснить все это.
 Иванов ушел на командный пункт и пытался уточнить  задание.  Однако  из
этого ничего не вышло. Командир полка передал  мне  категорическое  указание
комдива точно выполнить его распоряжение.
 - Действуй разумно, - посоветовал Иванов.
 - Как получится, товарищ командир. Гарантий здесь никаких нет.
 Успешно проведя штурмовку, мы сели в Сынжерее, дозаправились и вылетели
пятеркой. При подходе к Бельцам перед нами  встала  черная  грозовая  стена.
Часто сверкали молнии. Края облачности терялись слева у Прута, а справа -  у
Днестра. Обойти грозовой район было невозможно. Надо  идти  напролом,  через
нее.
 В полете вдруг вспомнился случай перед войной. На наш аэродром в  грозу
пытался сесть Р-5, На кругу перед посадкой в него  ударила  молния  -  и  на
землю упал клубок  огня  вместо  самолета.  Невольно  представил  себе,  как
кто-нибудь из нашей группы также огненной кометой  врежется  в  землю.  Если
развернуться и не  идти  за  Бельцы,  то  меня  обвинят  в  трусости.  Лучше
погибнуть, чем носить на себе такой ярлык. Верно, перед вылетом  я  приказал
летчикам: в случае захода группой в облака,  предварительно  разомкнуться  и
строго выдерживать курс по компасу.
 По моей команде самолеты увеличили интервалы и вошли в облачность.  Это
был кромешный ад. Самолет бросало из стороны  в  сторону,  сверкали  молнии,
прорезая вспышками мрачную темноту.
 Понимал, что сейчас главное - точно выдержать  курс.  Проходят  минуты,
впереди начинает  светлеть.  Неожиданно  выходим  из  черных  облаков.  Все!
Проскочили!.. Глянул вправо и влево - звено Фигичева и  мой  ведомый  Грачев
идут невредимыми. Все живы! На душе сразу стало веселее.
 А теперь надо глядеть в оба,  искать  противника.  Самолетов  врага  не
было. Видимо, немецкое командование не решилось рисковать  в  этот  вечерний
час.
 Вскоре  обнаружили  артиллерийские  батареи.  Они   готовили   позиции.
Обстреляли артиллеристов, пушки и гаубицы, а также стоящие рядом автотягачи.
Теперь курс на свой аэродром.
 Снова "вонзаемся" в кромешную темноту. Но вот и это  испытание  позади.
Взяли курс  на  Маяки.  С  каждой  минутой  полета  становится  все  темнее,
населенные пункты на  земле  просматриваются  с  трудом.  Надо  не  потерять
ориентировку. При пересечении Днестра по знакомым  изгибам  реки  определил,
что мы уклонились южнее, хотя по компасу держали курс  точно.  Внизу  темно,
население  соблюдает  светомаскировку.  В   этих   условиях   трудно   найти
характерные ориентиры, внести поправку в маршрут. Понимаю, что в темноте  мы
можем проскочить  Маяки.  Принимаю  решение  идти  прямо  до  пересечения  с
железной дорогой Одесса - Котовск, а там - вдоль нее на  север.  Однако  мои
планы чуть было не спутал шедший левее Фигичев.
 Он вдруг круто, со снижением, развернулся влево. За ним последовали его
ведомые. Их плохо было видно на темном фоне земли. Я направил  "миг"  в  эту
сторону, но звено уже скрылось в темноте. Крутиться в этом районе  и  искать
бесполезно. Да и времени на это не было. Решаю лететь по намеченному плану.
 Наша пара точно выдержала курс и вышла  на  Котовск.  Оттуда  уже  были
видны  взлетающие  с  аэродрома  Маяки  ракеты.  После  посадки  я   спросил
подбежавшего техника И. Вахненко:
 - Звено Фигичева село?
 - Нет!
 Ночная темень  накрыла  аэродром.  Ожидать  летчиков  было  бесполезно.
Расстроенный, с тяжелыми мыслями я шел  на  командный  пункт.  Что  с  ними?
Хорошо, если приземлились на какой-нибудь соседний аэродром, а если на поле?
Тогда это может закончиться катастрофой или  поломкой  самолетов.  Нарушение
летной дисциплины в полете возмущало меня. Фигичев - командир звена, как  он
мог так поступить! Он рисковал безопасностью своих подчиненных,  поставил  в
тяжелое положение эскадрилью.
 Выслушав мой  доклад,  Иванов  дал  команду  офицерам  штаба  обзвонить
ближайшие аэродромы и предложил:
 - Поехали в столовую! К утру все прояснится. Теперь тебе полегче  будет
- прибыл Соколов с курсов. А  ты  перейдешь  к  своим  обязанностям,  будешь
заместителем у него.
 Как обрадовало меня это сообщение. Анатолий  Соколов  опытный  командир
эскадрильи. С ним считается даже командование дивизии, не то, что  со  мной,
исполняющим обязанности. Жаль, что к его возвращению с курсов мы столько ему
бед преподнесли.
 В столовой собрался весь летный  состав,  только  из  нашей  эскадрильи
пилотов  было  маловато.  Увидев  меня,   Соколов   подошел   и,   улыбаясь,
поздоровался.
 - Ты что, не рад моему прибытию  в  полк?  Что  такой  расстроенный?  -
спросил он.
 -  Вот  ваше  прибытие  только  одна  радость   и   есть   среди   кучи
неприятностей.
 - Что случилось?
 - Рассказывать долго. Сегодня день  сплошных  неудач  в  эскадрилье.  В
общем, черная пятница,
 Кратко обрисовал события сегодняшнего дня, сказал и об отрыве от группы
Фигичева.
 - Не переживай.  На  войне  всякое  бывает.  Звено  найдется,  а  винты
самолетов не сложно отремонтировать. Завтра будет на чем воевать.
 Мимо  стола  проходил  командир  третьей  эскадрильи  Степан   Назаров.
Остановился, тепло поздоровался с  Соколовым.  Потом  кивнул  на  стол  и  с
усмешкой сказал:
 - Ситуация! Два командира одной эскадрильи спокойно  "заправляются",  а
летчики, бедолаги, сидят где-то у своих поломанных самолетов.
 - Слушай, Степан! Прекрати  подначку!  -  опередив  меня,  оборвал  его
Соколов.
 - Да я же пошутил...
 - Война - не комедия! Вот место Семенова. А он сегодня погиб в  бою,  -
добавил я.
 - Прошу извинить меня. О Семенове я ничего не знал.
 Вскоре Назаров отошел. Мы разговорились с Соколовым.
 -  Здравия  желаем,  товарищ  старший  лейтенант!  -  раздались  голоса
Дьяченко и Лукашевича. - Поздравляем вас с окончанием курсов и  возвращением
в полк!
 - Здравствуйте!  Рад  вас  видеть!  Садитесь  за  стол,  -  по-дружески
предложил Соколов. - С курсов  я  сбежал.  Все  воюют,  а  мы  там  методику
организации летной работы изучаем.
 - Панкратов тоже вернулся? - поинтересовался я.
 - Нет. Его оставили инструктором летной подготовки курсов.
 - Жаль! Он сейчас так нужен здесь. Здоровый парень и отличный летчик, -
с сожалением произнес я.
 В тот момент я и не мог предвидеть, что через несколько дней  и  второй
мой близкий Друг, Панкратов, разобьется на УТ-1,  сорвавшись  в  штопор  при
посадке.
 Потом я обратился к Дьяченко:
 - Ты меня чуть заикой не сделал. Я кричал тебе, чтобы