десяти   самолетов.   Избежать
артиллерийского  удара  противника  можно  было,  лишь  соблюдая  скрытность
перелета.
 На совещании руководящего состава управления дивизии обсудили  меры  по
перебазированию частей. Для перегонки самолетов были назначены самые опытные
летчики, брали их со всей дивизии. Наложили строгий  запрет  на  радиообмен.
Заранее, в течение двух ночей, перебазировался наземный эшелон.  Технический
состав полков и воины батальонов аэродромного обслуживания строго  выполняли
светомаскировку. Все работы  по  подготовке  аэродрома  проводили  в  полной
темноте.
 Тщательно продумали  и  организацию  перелета  полков.  Провели  расчет
времени. Оказалось, что вечерних часов нам не хватит.  Тогда  решили  первую
группу посадить утром, во время восхода солнца. Расчет этот  оправдал  себя.
Противник не мог вести наблюдение, солнце слепило его. А наши  подразделения
подходили над самыми верхушками деревьев. Пара за парой шли к аэродрому и  с
ходу садились. Вторая часть летного эшелона перелетала вечером,  в  сумерки.
Радиостанция, контролирующая радиодисциплину, не засекла ни одного разговора
летчиков.
 Для  руководящего  состава  дивизии  и  полков  ночь  эта  была   очень
беспокойной. Настораживали даже дальние выстрелы из пушек, разрывы снарядов.
А в стороне  от  аэродрома,  западнее  его,  все  время  сотрясалась  земля.
Казалось, что взрывы  перемещаются  к  нашим  самолетам.  Такие  беззащитные
стояли они на земле. Всю ночь я не смыкал глаз, с нетерпением ждал  рассвета
и  начала  нашей  боевой  работы.  Лица  офицеров  штаба,   политработников,
командиров полков как-то  посерели  от  напряжения.  Все  осунулись  за  эту
тревожную ночь.
 Утром от мощных залпов орудий и "катюш" задрожал воздух. И сразу все на
аэродроме ожили. Казалось, самое тяжелое теперь было позади. Даже румянцем у
многих зажглись щеки.
 Все мы невольно перевели взгляд на запад. Над  передним  краем  обороны
противника сплошная стена огня, дыма и пыли. Так началась для нашей  дивизии
Львовско-Сандомирская операция.
 А вскоре в воздухе появились армады наших бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2.
Прикрываемые истребителями  нашего  корпуса,  они  шли  на  запад.  Началось
авиационное наступление. На аэродроме все не отрывали глаз от идущих в  небе
самолетов.
 - Вот это мощь, душа радуется! -  слышу  я  восторженный  голос  своего
ведомого.
 Гляжу  на  часы.  Пора  и  нашей  дивизии  выполнять  свою  задачу.  Мы
прикрываем 13-ю армию, прорывающую вражескую  оборону.  В  воздух  точно  по
графику уходит первая восьмерка истребителей.
 Противник не  ожидал  наступления  1-го  Украинского  фронта.  К  этому
времени фашистское командование перебросило основные  силы  бомбардировочной
авиации Для действий против стремительно продвигающихся к Висле  Белорусских
фронтов. Враг был уверен, что на нашем участке не удастся так быстро  и  так
скрытно сосредоточить силы советских войск.
 Первый день был характерен ожесточенными боями с группами "фоккеров"  и
"мессершмиттов".  В  первом  и  последующих  вылетах  было  сбито  несколько
вражеских самолетов. Потом ведущий группы доложил,  что  подбит  Руденко.  К
счастью, он сел в расположение  наших  войск.  Успехи  в  боях  у  некоторых
летчиков ослабили чувство самоконтроля. Это привело к  тяжелым  последствиям
на второй день наступления.
 Утром на прикрытие вводимых в прорыв подвижных войск  вылетела  группа,
руководил которой командир полка Борис Глинка.  Как  потом  стало  известно,
ведомым в свою пару он взял молодого летчика-стажера. И это несмотря на  мои
строгие указания: руководящему составу  идти  в  бой  только  с  постоянными
ведомыми, опытными летчиками.
 Встретив группу "мессершмиттов", восьмерка Б. Глинки атаковала  в  лоб.
Проскочив самолеты противника, Глинка развернул восьмерку для удара в  хвост
группе врага. Сам он лично разворот сделал на пределе и оторвался от  своих,
а от него отстал ведомый. Сказалась неопытность,  Борис  первым  ворвался  в
группу противника. Преследуя "мессершмитта", он сам был атакован. Ведомый не
смог его прикрыть. Очередь фашиста прошила истребитель Глинки.  Из  горящего
самолета Борис выбросился, но ударился о стабилизатор. С переломанной  ногой
и сломанной ключицей он приземлился на парашюте в  расположение  наступающих
советских войск. Забегая вперед, скажу, что лечился Б. Глинка  до  окончания
войны. Мы не раз навещали его в госпитале, приехав в Москву  для  участия  в
Параде Победы.
 Получив сообщение о том, что сбит Борис Глинка, я срочно прибыл в  полк
с передового пункта наведения. Решил разобраться в причинах, навести порядок
и помочь организовать дальнейшие действия в связи с потерей в бою  командира
полка.
 Опросив всех, кто участвовал в этом вылете,  восстановил  всю  картину.
Указал  на  конкретные  ошибки  летчиков.  Потом  мы  составили  группу  для
патрулирования.  Ударная   восьмерка   шла   под   моим   командованием,   а
обеспечивающую четверку возглавил Андрей Труд.
 После взлета у меня неожиданно отказал  радиоприемник,  как  оказалось,
из-за нарушения контакта при тряске  самолета  на  взлете.  Понял,  что  мое
возвращение внесет дезорганизацию в боевой вылет. Я решил лететь, благо  что
передатчик работал.
 В районе патрулирования, севернее уже окруженной  бродской  группировки
противника, висела многоярусная облачность. Ее нижний  край  был  на  высоте
около двух тысяч метров. Это значительно затруднило  нам  скоростной  маневр
при поиске противника.
 Уже в конце патрулирования на фоне облаков  обнаружили  большую  группу
самолетов. До сорока бомбардировщиков Ю-87  и  штурмовиков  "Хеншель-129"  в
сопровождении "фоккеров" шли в район,  который  мы  прикрывали.  Я  приказал
Труду  четверкой  атаковать  "фоккеров",  а  свою  восьмерку  повел  в  лоб.
Бомбардировщики, в панике сбросив бомбы в поле, стали в  круг  для  взаимной
защиты. Наша четверка проскочила внутрь круга и  я  сверху  произвел  первую
атаку по ближайшему  Ю-87.  Бомбардировщик,  прошитый  очередью,  взорвался.
Уклоняясь от взрыва, резко развернул самолет в левый боевой.
 Во второй атаке изнутри и сверху поджигаю еще  одного  бомбардировщика.
Тут же захожу с левым доворотом в атаку, вдруг  увидел  выше  правого  крыла
мощную трассу снарядов.  Резко  ухожу  полупереворотом  под  "фоккера".  Тот
взмывает вверх, где попадает под огонь пары Жердева и Сухова.
 Не ожидая, пока займет место рядом со мной Голубев,  который  во  время
резких эволюции отстал от меня, снова иду в  атаку  и  сбиваю  "хеншеля".  В
последующем наношу удар по уходящей группе бомбардировщиков и поджигаю Ю-87.
 Вдруг вижу, на меня в лобовую идет "Хеншель-129". Доворачиваю на  него,
беру в  прицел.  Навстречу  потянулись  трассы  снарядов  и  пуль.  Чуть  не
врезавшись в "хеншеля", резко выхватываю самолет на крутую горку  и  тут  же
слышу взрывы в своем самолете. "Попал, гад", - подумал я. Вывожу истребитель
из   горки.   Вижу,   "хеншель"   разворачивается   вслед    за    уходящими
бомбардировщиками и "фоккерами". Считая, что мой самолет  получил  серьезные
пробоины, решил не преследовать их. Осматриваю воздушное пространство. Рядом
нет ни своих, ни чужих. Лишь ниже приземлялся на поле горящий  Ю-87,  сбитый
мною в четвертой атаке.  Беру  курс  домой,  и  восточнее  обнаруживаю  нашу
группу. Вскоре от нее отделился  самолет  и  подошел  ко  мне.  Это  ведомый
Голубев занял свое место в боевом строю.
 После посадки собрал летчиков, с возмущением говорю:
 - Вы  что  ж  это,  оставили  командира  дивизии  одного,  на  съедение
"фоккерам"?
 - Горючего оставалось мало.  Я  дал  команду  уходить,  -  оправдывался
Речкалов.
 - А кто дал вам это право?! Вы были только  ведущий  звена.  Командиром
группы был я. Вы же хорошо знали, что у меня приемник неисправен, я об  этом
доложил всей группе, и вашу команду не услышу.
 У Речкалова это был не первый случай, когда он  выходил  из  боя,  хотя
летчики группы еще продолжали схватку. Я отчитал его, подчеркнул, что в  бою
необходимо полное доверие, а без этого нельзя быть  уверенным  в  правильных
действиях товарища по группе, нельзя победить.
 После разбора боевого вылета еще  раз  проанализировал  свои  действия,
вспомнил, что слышал удары по своему самолету.  Но  ведь  не  обнаружено  ни
единой пробоины? Пришел к выводу, что услышал свою стрельбу. В момент  рывка
ручки на себя для предотвращения столкновения с  "хеншелем"  я  на  какие-то
доли секунды задержал нажатие спуска и услышал свои выстрелы из пушки.
 Выходит, что при стрельбе по  вражескому  самолету  у  меня  отключался
слух. А как только самолет противника выходил  из  прицела,  слух  сразу  же
восстанавливался и я слышал свои выстрелы.
 Несмотря на определенные нарушения в прошедшем бою, все же группой было
сбито восемь бомбардировщиков и три "Фокке-Вульф-190".  06  этом  пришло  на
другой день подтверждение от наземных войск и с  пункта  наведения.  Участие
сильных  групп  в  патрулировании  всегда  приносило  успех.  Это   показали
последующие боевые события.
 Главная ударная группировка в составе 3-й гвардейской  и  4-й  танковых
армий подходила с востока к Львову. Прикрываемые  нашей  дивизией  подвижные
войска  на  правом  крыле  фронта,  разгромив  окруженную  в  районе   Броды
группировку противника, стремительно продвигались к Западному Бугу  и  Сану,
пытаясь  упредить  отходящего  противника,  не  дать  ему   занять   заранее
подготовленную оборону на этих  реках.  Основные  силы  нашей  дивизии  были
сосредоточены  на  предотвращении  ударов  вражеской  авиации  по  передовым
отрядам танков и кавалерии. Воздушные бои носили ожесточенный характер.
 В одном из боевых вылетов  группу  из  двенадцати  истребителей  104-го
гвардейского авиаполка возглавлял мой заместитель подполковник Горегляд. Уже
в конце патрулирования с передового КП корпуса подали команду:
 - Горегляд, с севера-запада на подходе большая группа бомбардировщиков!
Атакуйте! Не допускайте к конникам!
 - Задачу понял! Выполняю!
 Группа  пошла  на  сближение  и  вскоре   обнаружила   четыре   девятки
бомбардировщиков  Ю-87  в   сопровождении   шестнадцати   "Фокке-Вульф-190".
Вражеские истребители сопровождения прозевали подход наших групп. Неожиданно
свалившись сверху, Горегляд последовательно сбил  двух  Ю-87.  Бобров  своей
шестеркой нанес удар по второй  девятке  бомбардировщиков  и,  сбив  одного,
сразу же устремился на "фоккеров",  связал  их  боем.  Этим  воспользовались
летчики группы Горегляда. В короткий период они сбили из других девяток  еще
трех Ю-87. Бомбардировщики, сбросив свой груз  неприцельно,  стали  поспешно
уходить на запад. Потеряв двух "фоккеров", вражеские истребители также вышли
из боя.
 Применение  в  прикрытии  наземных  войск  крупных  групп  истребителей
оправдывало себя, хотя и создавало дополнительную нагрузку на летный состав.
Однако иногда командиры полков,  недооценивая  противника  и  стремясь  дать
отдохнуть летчикам, уменьшали количество вылетов, посылали на патрулирование
небольшие группы. В боях с превосходящими силами противника такие вылеты  не
давали высоких результатов, а наши группы несли неоправданные потери.
 В одном из таких боев погиб смелый и  талантливый  летчик,  заместитель
командира эскадрильи Александр Ивашко. Его группа  вылетела  рано  утром  на
прикрытие танков, форсирующих реку Западный Буг. Четверка Ивашко встретилась
с  восемью  "Фокке-Вульф-190".  Во  время  лобовой  атаки  вражеский  снаряд
разорвался в кабине самолета Ивашко и он, раненный,  пытался  уйти  на  свой
аэродром. Его прикрывал ведомый Вячеслав Березкин.  Но  четверка  "фоккеров"
решила не упускать подбитый советский самолет и ринулась  на  преследование.
Березкин смело отразил первую атаку, сбил "фоккера". Он мастерски вел бой  с
тремя истребителями противника, прикрывая командира.  В  один  из  моментов,
уйдя из-под огня бочкой, он сумел зажечь второго "фоккера".  Вражеская  пара
прекратила атаки и ушла на запад. К большой горечи,  Ивашко  не  дотянул  до
своего аэродрома. Вероятно, он потерял сознание от ранения. Летчик  разбился
у городка  Берестечко.  За  этот  бой,  за  смелые  действия  при  прикрытии
командира я представил Березкина к ордену Славы и вручил его  на  построении
личного состава полка.
 С Речкаловым, исполняющим обязанности  командира  полка  после  ранения
Бориса Глинки, состоялся еще один резкий разговор, потребовал  не  выпускать
небольшие группы. Было ясно - будь в подчинении Ивашко более сильная группа,
он выбрал бы другой вариант боя, нанес бы противнику больший урон.
 Наши летчики в воздухе действовали смело,  решительно,  дерзко.  Победы
кой-кому даже вскружили головы, приводили к нарушению  установленного  перед
вылетом  плана  ведения  боя.  Так,  в  частности,   произошло   в   группе,
патрулирующей северо-западнее Львова. Восьмерка Боброва была наведена  с  КП
корпуса на  большую  группу  бомбардировщиков  противника.  Они  летели  без
сопровождения истребителей. Первая же атака  звена  Боброва  была  успешной.
Вниз  упало  несколько  горящих  "юнкерсов".  Остальные,  сбрасывая   бомбы,
разворачивались для  ухода.  Азарт  боя  захватил  и  звено  прикрытия.  Вся
восьмерка  набросилась  на  бомбардировщиков.   Наши   летчики   просмотрели
появившихся  из-за  облаков  "мессершмиттов".  Те  нанесли  внезапный  удар.
Самолет увлеченного атакой Михаила Девятаева загорелся.  Летчик  развернулся
на восток и со снижением пошел к линии  фронта,  оставляя  за  собой  полосу
дыма.
 - Девятаев, прыгай! Миша, прыгай! - кричал ему Бобров.
 Михаил слышал команду ведущего, но не прыгал, тянул к своим,  Он  знал,
что внизу, на земле - территория, занятая фашистами.
 А огонь уже добрался до кабины. Он обжигал лицо и руки.  Дальше  лететь
было невозможно. И Девятаев выбросился из самолета.
 С воздуха видели, что у самой земли открылся парашют. Летчик  спускался
прямо в расположение гитлеровской части. О дальнейшей судьбе этого отважного
человека  мы  узнали  позднее.  Оказывается,  он  при  прыжке   ударился   о
стабилизатор и открыл парашют в полубессознательном состоянии.
 Для Михаила Девятаева начались страшные дни фашистского плена, побои  и
голод. Но и там, во власти изуверов, он нашел настоящих  друзей,  патриотов,
стал готовиться к побегу. Но кто-то, не выдержав истязаний и голода,  предал
их. За попытку к побегу из лагеря - расстрел или растерзание натасканными на
это собаками. В лагере нашлись настоящие советские люди. Они сумели с риском
для себя  дать  Девятаеву  документы  убитого  военнослужащего.  Это  спасло
летчика от гибели, но не уберегло от дальнейших  ужасов  фашистского  плена.
Здесь  за  каждое  малейшее  неисполнение  изуверских  порядков,   даже   за
ненавистный взгляд можно было получить пулю. Непокорных забивали до смерти.
 Только  солидарность  между  пленными,  твердо  отстаивавшими   чувство
достоинства советского человека, помощь друзей помогли Девятаеву выжить.
 Спасенный от расстрела, он перебрасывался из одного лагеря в другой.  И
все время думал о побеге, хотя благоприятных  условий  для  этого  не  было.
Вскоре Девятаев оказался в группе пленных на авиабазе. Это был испытательный
полигон  ракетного  оружия  на  Балтийском  море,  на  острове  Узедом.  Там
сколотилась активная и сплоченная группа, которая разработала  план  захвата
самолета и побега. Девятаев был центральной фигурой в группе. Он должен  был
вести боевую машину. Это был дерзкий план, рискованный.  Но  советские  люди
знали, на что они идут. Гибель для них была лучше, чем дальнейшее пребывание
в плену. Несколько попыток захвата бомбардировщика сорвались.  Все  чуть  не
кончилось провалом. Но  выдержка  и  терпение  наших  воинов  были  поистине
безграничны. Михаил Девятаев прекрасно понимал, что  взял  на  себя  трудную
задачу. Он сделал все, чтобы  подготовиться  к  побегу,  использовал  каждую
возможность для восстановления  летных  навыков,  изучения  новой  для  него
техники.  Убирая  поврежденные  бомбардировщики,  отважный   летчик   изучил
расположение многочисленных приборов и тумблеров в  кабине.  И  вот  подошло
время, когда надо было пойти на крайний риск. Ждать дальше было нельзя.
 Боевая десятка,  строго  соблюдая  конспирацию,  собралась  в  условном
месте. Девятаев тщательно проинструктировал  каждого.  Во  время  обеденного
перерыва,  убив  охранника,   пленные   скрытно   захватили   бомбардировщик
"Хейнкель-111 " с электронным оборудованием для наведения ракет. Девятаев  с
трудом запустил моторы на незнакомом ему самолете,  вырулил  на  полосу.  Но
взлет произвести не удалось: триммер руля глубины  был  дан  на  посадку.  У
сильно истощенного Девятаева не хватило  сил  отдать  штурвал  от  себя  для
подъема хвоста самолета...
 Казалось, все кончено. Самолет остановился у  самого  края  берега.  Но
Девятаев проявляет недюжинную волю, смелость и мужество. Он снова порулил на
взлет. А на аэродроме уже заметили беглецов.  Гитлеровцы  пытались  окружить
самолет и захватить отважную  группу.  Пленным  терять  было  нечего  -  или
прорваться и взлететь, или погибнуть...
 В кабине  самолета  не  растерялись:  летчику  помогли  отдать  штурвал
вперед. "Хейнкель" приподнял хвост на разбеге и, набрав  скорость,  взлетел.
Над Балтийским  морем  самолет  взял  курс  на  север.  Девятаев  действовал
хладнокровно. Он сумел найти рычаг изменений положения триммера руля глубины
и снял нагрузку со штурвала управления самолета.
 Отважный экипаж не  потерял  уверенности  и  тогда,  когда  их  пытался
атаковать поднятый по тревоге "фоккер". Они  ушли  от  погони,  скрывшись  в
облаках.  Затем  беглецы  направили  машину  на  восток,  к  нашим  войскам.
Выработав горючее, Девятаев  приземлил  "хейнкеля"  на  поле,  уже  по  нашу
сторону фронта.
 Радостной была встреча с советскими солдатами и офицерами!  Легендарный
побег удался. Выдающуюся роль в нем сыграл Михаил  Девятаев.  Родина  высоко
оценила его подвиг. Летчику было присвоено звание Героя Советского Союза.
 Конечно, подробности побега стали известны значительно позже, а  многое
- после войны. Но, видя, что Девятаев приземлился в расположении  врага,  мы
все верили в этого летчика, верили, что настоящий боец,  верный  сын  Родины
перенесет стойко все самые тяжелые испытания и не уронит своей чести.
 Вернусь к событиям того периода. Однажды штаб получил сообщение, что на
аэродроме под Яссами закончен  ремонт  пяти  самолетов  100-го  гвардейского
полка. Мы уже давно ушли с этого  аэродрома,  а  самолеты  остались:  меняли
моторы. Я поставил  задачу  Лукьянову  перебросить  туда  пять  летчиков  на
самолете Ли-2. Транспортник шел в Москву, но мы договорились, что он залетит
в Стефанешти. В составе этой перегоночной  группы  старшим  был  заместитель
командира полка Дмитрий Глинка.
 Рано утром летчики прибыли к самолету. Все бортовые скамейки  уже  были
заняты пассажирами, улетающими в Москву. Дмитрий Глинка и его  группа  легли
на самолетные чехлы в  хвосте  Ли-2.  Летчики  транспортника,  к  сожалению,
халатно отнеслись к расчетам полета. Самолет на маршруте зацепил за  вершину
Кремецкой горы, закрытой облаками. Погибли все члены экипажа с  пассажирами.
Остались в живых лишь наши летчики. Все получили тяжелые  ушибы  и  ранения.
Особенно пострадал Дмитрий Глинка. Он несколько дней находился без  сознания
и лечился два месяца. Летчиков спасло то, что они расположились в  хвостовой
части самолета.
 Обойдя  Львов  с  северо-запада,  1-я  гвардейская  танковая  армия   и
конно-механизированная группа Баранова вступили в пределы Польши.  Разгромив
крупные узлы вражеской обороны, части форсировали на широком фронте реку Сан
и устремились к Висле, в направлении Тарнобжега и Баранува.
 Следуя за ними, наша дивизия перебазировалась на подготовленные полевые
аэродромы в районе Равы-Русской и Немирова. Первый из них оказался  наиболее
сложным для летного состава. Вогнутая коротк