валить вину с  себя на тех,  кого нет и  кто не
может опровергнуть ваши слова. Это очень плохая привычка.
   Меня  никогда не  радовали чужие неприятности,  а  вот,  тут  душа  моя
возликовала.  Чередниченко,  безусловно, врал. Курникову он не докладывал. И
Кочергин понял это.
   Уже в коридоре ко мне подошел Чередниченко и произнес с иронией:
   - Новая метла по-новому метет.
   - Дурак! - коротко бросил я.
   - Что ты сказал? - покраснел Чередниченко.
   - Если понравилось,  могу повторить, - ответил я. - Но мне кажется, что
ты расслышал.
   Чередниченко чертыхнулся и пошел к себе.
   Несколько слов о  Безродном.  У нас в управлении две группы по изучению
иностранных языков.  С начинающими занимаются два приватных преподавателя, а
с теми,  кто совершенствует знания, Дим-Димыч. Он прекрасно владеет немецким
языком.  Да и  не только немецким.  Дим-Димыча можно считать полиглотом.  Он
отлично знает румынский,  свободно объясняется и бегло читает по-французски,
неплохо знает чешский и польский.
   На  сегодняшнее занятие Безродный не явился.  Я,  как староста группы и
замещающий Дим-Димыча в его отсутствие, решил выяснить причину.
   - Почему тебя не было сегодня, Геннадий? - спросил я.
   - Дела, дорогой мой. Зашился окончательно.
   - Работы у всех хватает. А запустишь - труднее будет.
   - А я вообще думаю бросить...
   - То есть как это?..
   - Да так, не до языков сейчас, друг мой. Да и туговато он идет у меня.
   Это была правда. Геннадий не проявлял способностей в изучении языка. Он
плохо читал по-немецки,  еще хуже писал,  а  говорить не мог.  Он не успевал
закреплять  знания,  терял  их.  Дим-Димыч  до  последнего времени  прилагал
прямо-таки  героические усилия,  чтобы держать Безродного хотя бы  на  одном
уровне.  Дим-Димыч  и  я,  да  и  другие  ребята  регулярно читали  немецкую
литературу,  ежедневно  разговаривали  по-немецки  друг  с  другом,  слушали
немецкие радиопередачи,  короче говоря,  систематически тренировали язык,  а
Геннадий ограничивался лишь посещением занятий.  И  вот решил вообще бросить
учебу.
   Я не стал его переубеждать, лишь сказал, что останавливаться на полпути
плохо.  Он  ничего не  ответил,  а  когда я  собрался покинуть его  кабинет,
неожиданно остановил меня:
   - Минутку, товарищ Трапезников. Хотите работать в моем отделе?
   - Это как понимать? - удивился я.
   - А так: если согласитесь, я заберу вас к себе и дам второе отделение.
   Слова "в моем", "заберу", "к себе", "дам" неприятно резанули слух.
   Я ответил:
   - Очень неумно заставлять барана выбирать себе мясника.
   - Острить пытаетесь? С Брагина пример берете? - усмехнулся Безродный.


   12 января 1939 г.
   (четверг)

   Позавчера вернулся из командировки Дим-Димыч. Он приехал ночным поездом
и  тотчас же позвонил мне.  В  третьем часу ночи я зашел к нему на квартиру.
Дим-Димыч лежал на диване с  папиросой в  зубах,  закинув руки за голову,  и
глядел в потрескавшийся потолок.
   - Как дела? - спросил я и подсел на край дивана.
   - Разругался с начальством, - не меняя позы, ответил Дим-Димыч.
   - Опять?
   - Ну да...
   - Когда же ты успел?
   - Успел, сейчас же по приезде.
   - А из-за чего?
   - Все из-за этого работника военкомата. Представь себе такую историю...
- Дим-Димыч соскочил с дивана и заходил по комнате.  -  Ночь.  Идет поезд. В
тамбуре вагона стоит человек и  курит.  Кто-то из проходящих бьет его чем-то
увесистым по башке,  человек теряет сознание и падает. Приходит в себя уже в
железнодорожной больнице.  У него проломлен череп и отсутствует пистолет.  А
деньги,  воинское удостоверение и все прочее -  в порядке. Год спустя из его
пистолета  в  Сибири  неизвестный убивает  члена  крайисполкома,  потом  еще
одного,  двоих ранит,  а  затем пускает себе  пулю в  рот.  Проходит немного
времени,  органы выясняют,  кому принадлежал пистолет,  и вот Безродный дает
указание  о  возбуждении уголовного дела  против  работника военкомата.  Ему
предъявляют обвинение не больше,  не меньше,  как в  соучастии в  совершении
террористического акта. Ясно?
   - Боюсь, что да...
   - Вот и  все.  С  таким же успехом обвинение в  соучастии можно пришить
изобретателю  пистолета.  Я  вынес  постановление о  прекращении  уголовного
преследования.
   - Правильно поступил.
   - А  Геннадий другого мнения.  Он  встал на дыбы,  назвал меня попиком,
слюнтяем,  упрекнул в том, что я умею только прекращать дела. Я, конечно, не
смолчал... В общем, договорились до того, что он показал мне на дверь.
   Дим-Димыч сел со мной рядом, закурил и спросил, имея в виду Кочергина:
   - А как новенький?
   - Пока ничего плохого сказать не могу.
   - Ну и дай бог...
   Поболтав еще с часок у Дим-Димыча,  я ушел. Это было позавчера ночью. А
сегодня утром по управлению прошла сногсшибательная новость:  Безродный ушел
от жены и перебрался на квартиру коменданта управления -  холостяка. Мне эту
новость сообщил на  ходу все тот же Чередниченко.  Безродный ночью явился на
квартиру Дим-Димыча и якобы застал там свою жену Оксану.
   - Сам понимаешь,  - с усмешкой добавил Чередниченко. - Брагин зазвал ее
не в шахматы играть.
   Встревоженный,  я  бросился искать Дим-Димыча.  Он в  это время сидел у
заместителя  начальника  управления  с  делом  на  сотрудника  Свердловского
военкомата.  Надо было ждать,  а  ждать не хотелось.  И  я направился к Варе
Кожевниковой.  Мне  подумалось,  что  коль скоро об  этом скандале знает все
управление,  то и она должна быть в курсе событий.  Однако Вари не оказалось
на месте: она поехала на городскую телефонную станцию.
   В мою голову лезли самые несуразные мысли.  У меня давно были опасения,
что  неприязнь Геннадия к  Дим-Димычу объясняется не  только их  стычками по
работе.  Тут примешивалось что-то личное,  а  конкретно -  симпатии Оксаны к
Дим-Димычу.  Но я знал,  как смотрит на Оксану Дим-Димыч.  Я исключал всякую
возможность близкой связи между ними. Но почему Оксана оказалась на квартире
у Брагина,  да еще ночью?  Как узнал об этом Геннадий? Что произошло там? На
эти вопросы мог ответить мне только Дим-Димыч.
   Примерно через полчаса меня вызвал к себе секретарь парткома Фомичев. Я
забыл сказать ранее, а поэтому скажу теперь, что я член парткома. У Фомичева
уже сидели Безродный,  Брагин, заместитель начальника управления по кадрам и
начальник следственного отдела. Последние двое тоже были членами парткома.
   Когда я сел, Фомичев пояснил:
   - Созывать  всех  членов  парткома,   кажется,   рановато.   Вопрос  не
подготовлен и  во  многом  неясен.  Член  партии Безродный ушел  от  жены  и
возбуждает дело о разводе.  Виновником всей это истории он считает не только
свою жену, но и члена партии Брагина. История довольно неприятная...
   Я   посмотрел  на  Геннадия.   На  лице  его  была  озабоченность,   но
озабоченность не обычная,  а какая-то нервозная, приподнятая, несвойственная
ему. Я перевел взгляд на Дим-Димыча. Он был спокоен. На его лице нельзя было
подметить даже намека на смущение, волнение или растерянность.
   После короткого вступления Фомичев повернулся к Дим-Димычу:
   - Расскажи, товарищ Брагин, что произошло?
   - Пожалуйста,  -  изъявил готовность Дим-Димыч.  -  Около трех, а может
быть,  и в три часа ночи,  точно не помню, я пришел домой. Входную дверь мне
открыла хозяйка.  Она  предупредила,  что  меня уже с  полчаса ждет какая-то
женщина.  "Интересно,  кто  же  это?"  -  подумал я,  а  войдя,  увидел жену
Безродного.  Она,  с  заплаканными глазами,  сидела на  диване.  Пальто ее и
платок  лежали  на  стуле.  Удивленный необычным визитом,  я  спросил:  "Что
случилось?  Что  тебя  привело сюда?"  Вместо ответа она  уткнулась лицом  в
подушку и расплакалась.  Скажу правду -  я растерялся. Оксана никогда у меня
не была,  а тут вдруг пожаловала ночью... и слезы... Я подсел к ней, взял за
руку и  опять спросил:  "Скажи,  в  чем дело?" В это время открылась настежь
дверь и  вошел Безродный.  Приняв театральную позу,  он как артист на сцене,
сказал;  "Не ожидали?  Рассчитывали,  что все будет шито-крыто? Думаете, что
имеете дело с круглым дураком?  Нет,  не выйдет!" Затем он начал употреблять
слова,  которые часто можно встретить на заборах. Я дай понять ему, что если
он не заткнет свою глотку, то сделаю это я. Безродный выпустил еще один залп
ругательств,  хлопнул дверью и исчез. Следом за ним как сумасшедшая побежала
его жена. Вот все, что было.
   - Получается так,  -  произнес заместитель начальника управления, - что
жена Безродного пришла к вам по собственной инициативе?
   - Только так, - ответил Дим-Димыч.
   - Ложь! - крикнул Безродный. Лицо его мгновенно переменило цвет и стало
похоже на маску.
   - Спокойнее! - предупредил его Фомичев.
   - Это во-первых, - добавил Дим-Димыч. - А во-вторых, товарищ Безродный,
запомните, что в серьезных вещах я никогда не лгу.
   - Скажите,  пожалуйста,  какое совершенство!  -  с сарказмом воскликнул
Безродный.
   Фомичев нахмурился и постучал карандашом по столу.
   - Вы хотите высказаться? - спросил он Геннадия.
   - Я  хочу,  чтобы  вопрос  о  Брагине,  как  о  морально  разложившемся
субъекте, был вынесен на обсуждение общего собрания, - ответил Геннадий. - А
пока у меня к нему есть несколько вопросов.
   - Прошу, - наклонив голову, произнес Дим-Димыч.
   - Вы заявляете, что никогда не лжете?
   - Вас это удивляет? - огрызнулся Дим-Димыч.
   - Я спрашиваю,  а вы отвечайте, - повысил голос Безродный, и его тонкие
губы сжались.
   - Если вы будете разговаривать таким тоном,  - пожал плечами Дим-Димыч,
- то  я  предпочту вообще не  отвечать.  Вы же не у  себя в  кабинете,  а  в
парткоме.
   Безродный побагровел,  но,  пересилив себя,  уже  обычным  своим  тоном
спросил:
   - Если вы выдаете себя за кристально честного человека, то ответьте при
членах парткома: вы знали о том, что моя жена была к вам неравнодушна?
   - Да,  знал, - очень спокойно, с этакой снисходительной улыбкой ответил
Дим-Димыч.
   - Быть может,  вас не затруднит ответить,  - продолжал Безродный, - как
же вы узнали об этом?
   - Нисколько не затруднит. Узнал об этом я от вас, товарищ Безродный.
   - Ложь!
   - Нет,  это правда. Вы сказали мне об этом, будучи слегка под градусом,
год с небольшим назад на моем дне рождения в квартире Курникова.
   - Ложь! - уже менее горячо возразил Безродный.
   Тут уж не сдержался и я:
   - Не ложь,  а правда!  Я был свидетелем этого разговора. Больше того, я
помню и то, что ответил Брагин. Он сказал: "Геннадий! Можешь спать спокойно:
Оксана для меня слишком хороша".
   - Тогда зачем она оказалась в его доме? - изменил курс Безродный.
   - Об  этом,  мне  кажется,  лучше  всего  спросить ее,  -  предложил я,
обращаясь к Фомичеву.
   - А вы жену спрашивали? - спросил Фомичев Безродного.
   - Жена врет, - отрезал он. - Я не верю ни одному ее слову...
   - Товарищ Фомичев,  -  заговорил Дим-Димыч,  - если вы дали возможность
Безродному  задавать  вопросы,  то,  надеюсь,  такой  же  возможностью  могу
воспользоваться и я?
   - Что у вас? Давайте! - разрешил Фомичев.
   - У меня такой вопрос к товарищу Безродному,  - начал Дим-Димыч. - Коль
скоро он вошел в мою Комнату вслед за мной,  с разницей на полминуты, то он,
возможно, видел, когда я подходил к дому?
   Все  повернули головы  в  сторону Геннадия.  Тот  передернул плечами и,
усмехнувшись, бросил:
   - Уж не рассчитываете ли вы, что я вел за вами слежку?
   - Я ни на что не рассчитываю. Я спрашиваю: возможно, вы видели меня?
   - Нет, не видел.
   - А как вы узнали, что ваша жена сидит у меня в комнате?
   - Жена - другое дело, за вами же я не намерен следить.
   - Допустим.  Но  вы  учтите,  что жена ваша ожидала меня полчаса,  что,
впрочем, известно вам лучше, нежели мне.
   - И что же? - с вызовом ответил Безродный.
   - Ничего. Больше вопросов у меня нет. Мне все ясно.
   - Что вам ясно?
   - Все!
   - Вы намекаете на то, что я преувеличиваю?
   - Преувеличиваете?  Это не то слово.  Для этого в нашем лексиконе можно
будет отыскать, когда это понадобится, более точное определение.
   - Хватит!  -  прервал Фомичев и встал.  - Я предлагаю поручить товарищу
Трапезникову побеседовать С женой Безродного и доложить о результатах беседы
нам. Не возражаете?
   На этом беседа окончилась. Все стали расходиться.
   Идя с Дим-Димычем по коридору, я спросил его:
   - Ты в самом деле не знаешь, зачем к тебе явилась Оксана?
   Дим-Димыч покачал головой и сказал:
   - Плохи мои дела, если даже ты мне не веришь.
   - С ума спятил! Почему ты решил, что я тебе не верю?
   - По твоему вопросу.
   - Да ну тебя к черту! Не лови на слове! Я не то хотел спросить.
   Дим-Димыч обнял меня за плечи:
   - Шучу. Что тебя интересует?
   - Меня? Мне хочется знать, как ты сам себе объясняешь визит Оксаны?
   - Ума не приложу.  Опоздай Геннадий на две-три минуты, она бы, конечно,
все выложила, но он вошел почти следом.
   - Странно! Очень странно...
   На этом мы и расстались.


   18 января 1939 г.
   (среда)

   Телефонный звонок поднял меня с кровати около шести часов утра. Звонила
междугородная.  Какой-то район вызывал меня к телефону,  но какой именно - я
не  узнал до  сих пор.  Разговор не состоялся.  Просидев у  безмолвствующего
аппарата с четверть часа, я выругался и лег в постель. Но склеить прерванный
сон не удалось.  Тогда я надел свой любимый теплый халат, включил настольную
лампу и сел за стол.
   Надо  записать несколько слов  о  стеснительном поручении,  данном  мне
Фомичевым.  На  другой  день  после  совещания в  парткоме  я  дозвонился до
квартиры Безродного и условился с Оксаной о встрече.
   Передо мной была поставлена ясная задача: узнать от Оксаны, что привело
ее поздней ночью к Дим-Димычу.  Кажется, проще пареной репы: задать вопрос и
выслушать ответ.  Но так только кажется.  Этого-то простого вопроса я  сразу
задать и  не  мог.  Я  стал блуждать вокруг да около,  делать большие круги,
ставить наводящие вопросы. Но она предпочитала отмалчиваться.
   Я рассчитывал застать Оксану в слезах,  убитую горем, но мои расчеты не
оправдались. Внешне она выглядела обычно, держалась бодро, а что творилось в
ее душе, я отгадать не мог.
   Короче говоря, я начал издалека и спросил Оксану:
   - Ты  знаешь,   что  Геннадий  подал  заявление  в  партком  и  требует
привлечения Дмитрия к партийной ответственности?
   Оксана покачала головой. Нет, этого она не знала.
   - А за что привлекать его? - спросила она.
   - За  то,  что он  разбил семейную жизнь.  Он пригласил тебя,  замужнюю
женщину, мать ребенка, поздней ночью к себе на квартиру...
   Оксана улыбнулась.  И только,  кажется, по этой улыбке я определил, что
ей все-таки очень тяжело. Улыбка была грустная, вымученная.
   - Я до сих пор не предполагала, что живу с негодяем, - сказала она тихо
- Как  же  Геннадий может обвинять Дмитрия в  том,  что  тот пригласил меня,
когда знает, почему я пошла...
   - А чем был вызван этот визит? - задал я свой главный вопрос.
   - Для вас это важно?
   - Для меня - нет, а для парткома - очень.
   - Хорошо. Я расскажу.
   Оказывается, накануне всей этой скандальной истории Геннадий впервые за
супружескую жизнь устроил жене бурную сцену ревности.  Он заявил,  что роман
между Оксаной и  Дмитрием давно уже  вышел из  стен нашего коллектива,  стал
достоянием чуть  ли  не  всего  города,  а  Геннадий -  посмешищем в  глазах
сослуживцев, что по его адресу сыплются недвусмысленные намеки и т.д. и т.п.
   На  другой  день  Геннадий неожиданно явился  домой  раньше  обычного и
повторил сцену ревности.  В  этот  раз  он  заявил жене,  что  держит судьбу
Брагина в своих руках и может так его скомпрометировать, что Брагина вышибут
не только из органов, но и из партии. Причем все это Геннадий проделает этой
же ночью, после работы.
   - Эта угроза,  - продолжала Оксана, - и заставила меня пойти к Дмитрию.
Говорить об этом по телефону я сочла неудобным, а ждать утра не решилась.
   - Геннадий знал о твоем намерении? - поинтересовался я.
   - К  сожалению,  да.  Я не собиралась скрывать.  Он совсем осатанел.  Я
никогда его таким не видела. Он готов был растерзать меня. Потом заявил, что
не  может больше и  минуты жить  со  мной под  одной крышей,  и  ушел.  А  я
отправилась к  Дмитрию.  Я  знаю его  как  очень честного человека и  решила
предостеречь от  возможного  шантажа.  Уже  на  улице  мне  показалось,  что
Геннадий следит за мной.
   - Ты не ошиблась?
   - Я  не говорю -  точно.  Мне показалось.  В подворотне дома Дмитрия я,
кажется,  опять увидела ею пальто...  Да и  в  комнату он ворвался следом за
Дмитрием Дмитриевичем. Выбрал нужный момент...
   От Оксаны я с легким сердцем отправился к Фомичеву.  Мне, собственно, и
до  этого было ясно,  что  Дим-Димыч говорит правду,  но  теперь эта  правда
получила очень веское подтверждение.
   Короче  говоря,   сегодня  Фомичев  в   моем  присутствии  беседовал  с
Безродным.  Тот взял обратно свою жалобу,  но решительно заявил,  что жить с
женой не будет.


   27 января 1939 г.
   (пятница)

   Оксана тоже подала заявление с просьбой о расторжении брака.
   Спустя три  дня Геннадия и  Оксану вызвали в  загс Центрального района.
Попытка примирить супругов успехом не увенчалась.
   Я  встретил Оксану на улице вместе с дочкой,  прехорошенькой двухлетней
девчуркой.
   Оксана была озабочена,  расстроена.  Оказывается,  наши хозяйственники,
действуя по принципу "лучше раньше, чем позже", не ожидая развода, открепили
Оксану от магазина.
   - Что ты думаешь делать дальше? - спросил я.
   Она растерянно пожала плечами.
   - Страшновато немножко...  Но ради нее, - Оксана прижала к себе головку
дочери, - я готова работать хоть поломойкой. Как-нибудь не пропадем...


   12 февраля 1939 г.
   (воскресенье)

   Воскресный день начался как обычный рабочий день.  В  одиннадцать часов
позвонил капитан Кочергин и  спросил,  говорит ли  мне о  чем-нибудь фамилия
Мигалкин.
   "Мигалкин...  Мигалкин..."  -  повторил я про себя,  призывая на помощь
память.  Безусловно,  я уже слышал эту не особенно распространенную фамилию.
Но где, когда, в связи с чем?
   - Простите,  товарищ капитан:  откуда он,  этот  Мигалкин?  -  задал  я
наводящий вопрос.
   Кочергин назвал районный центр нашей области и добавил:
   - Мигалкин Серафим Федорович, по профессии шофер...
   Этого было достаточно, чтобы память моя мгновенно сработала.
   - Мигалкин полтора года назад приехал из Харбина...  - доложил я. - Сын
эмигранта -  чиновника акцизного управления...  В эмиграцию попал малолетним
ребенком...  Отец  его  до  последнего времени поддерживает активную связь с
организованными белогвардейскими кругами. Живет в достатке. Мигалкин Серафим
непосредственно перед  выездом из  Харбина окончил там  специальную школу по
подготовке шоферов...
   - Занесите материалы мне! - приказал Кочергин.
   Часа  полтора спустя начальник секретариата управления пригласил меня к
начальнику управления майору Осадчему.
   "В чем дело?  -  подумал я,  запирая ящики стола, шкаф и сейф. - Почему
прямо к Осадчему; минуя Кочергина?"
   У Осадчего уже были Безродный,  Кочергин и Брагин.  Дим-Димыч,  видимо,
только что закрыл за собой дверь - он стоял еще у порога.
   Майор Осадчий пригласил нас  обоих сесть,  взял  в  руки  лист бумаги и
объяснил:
   - Это   шифровка   от   начальника  райотделения  младшего   лейтенанта
Каменщикова...
   И  Осадчий прочел шифрованную телеграмму специально для меня и Брагина.
Остальные уже были знакомы с нею.  Оказывается, в районном центре, небольшом
глухом городишке,  в  квартире некоей Кульковой Олимпиады Гавриловны сегодня
утром  работники  милиции  обнаружили  труп   неизвестной  молодой  женщины.
Накануне женщину доставил в город с вокзала на квартиру к Кульковой на своей
машине   шофер   Мигалкин.   Младший  лейтенант  Каменщиков  просит   срочно
командировать  к   нему  квалифицированных  оп