горячий. Он ведь обещал  тебе  тогда  скальп  на
дерево повесить плюс прободную язву.
   - Ах, ну точно... Но не он один мне это обещал  в  принципе,  Валерий
Александрович. Я на такие выпады и внимания не обращаю. Да, скальп хотел
снять... Но чтобы жену  и  ребенка  украсть!  Нет,  не  может  быть.  Я,
например, вчера своего имиджмейкера выгнал к чертовой матери, он  знаете
как дико вращал глазами от обиды и возмущения? Но не буду же  я  думать,
что это его месть. Я все-таки склоняюсь к мысли, что причину надо искать
в моем  и  вашем  решении  участвовать  в  выборах.  Мы  сейчас  с  вами
понервничаем, скопытимся, да, и кто тогда выходит в  финал?  Елесенко  и
Самарский. А может, даже и Кукишев. Кто-то из них решил надавить нам  на
психику таким образом. Помурыжат до самых выборов, всю душу  изведут,  а
потом отпустят Олеську и Валерку. Я так думаю! То есть я  очень  на  это
надеюсь. В нашем положении это самый лучший из худших вариантов. Вы что,
так и будете сидеть с одним глазом?
   - Дергается, зараза. Отпустят, да? А если мы не сдадимся? Если  будем
упорно оттягивать на себя голоса электората?
   - Не сдадимся? Да я готов прямо сейчас во всеуслышание  заявить,  что
снимаю  свою  кандидатуру  и  отказываюсь  участвовать  в   предвыборной
кампании, - горячо  сказал  Игорь.  -  Вам-то,  конечно,  пост  оставить
трудно, второй срок у вас практически в кармане,  но  если  вам  пришлют
посылку с...
   - Замолчи! - закричал Валерий Александрович. - Ничего мне не пришлют!
На все согласен! Выкуп? Согласен! Все счета вытрясу! Кандидатуру  снять?
Согласен! Подавитесь вы! Дочь и внук мне дороже всего на свете!
   - Те,  кто  их  похитил,  рассчитывают,  очевидно,  именно  на  такую
реакцию.
   - Ну хоть бы позвонили, намекнули, чего конкретно хотят!
   Пару минут мужчины удрученно молчали.
   - Слушай, Игорь, а если сказать Нике,  пусть  отменит  свой  "круглый
стол", а? Ну куда мы с тобой такие красивые попремся?
   - Как это  -  пусть  отменит?  -  возмутился  Игорь  и  оглянулся  на
стеклянную дверцу шкафа, в которой отражалась его небритая физиономия. -
Я собирался ведь блеснуть интеллектом, остроумием,  эрудицией,  шикарной
программой кандидата и дьявольской  привлекательностью.  Хотел  заткнуть
вас и всех остальных за пояс.  Я  очень  рассчитывал  на  эту  передачу.
Идиот. У, рожа! Избиратели, несомненно, будут от меня без ума.  -  Игорь
критически  посмотрел  на  тестя.  -  Да  и  от  вас  тоже.  Кстати,  вы
распорядились,  чтобы  попридержали  прессу?   Не   сегодня-завтра   вся
оголтелая журналистская братия зайдется криком "дочку мэра похитили"!
   - Распорядился. Только все равно информация просочится. Столько людей
в курсе.
   - Ну так мы едем на телевидение, Валерий Александрович? Мне  бы  хоть
побриться.
   - Сейчас все сделаем. - Суворин защелкал кнопками интеркома.
   - Пожрать пусть принесут, - попросил Игорь. - Я с утра ничего не  ел,
кусок в горло не лез. А сейчас уже хочу.
   Через минуту в кабинете мэра суетились под пристальным  и  заботливым
взглядом суворинского  имиджмейкера  Андрея  секретарша,  официантка  из
столовой, референт, массажист,  визажист,  парикмахер  и  еще  несколько
человек, подготавливая мэра и его зятя к выступлению на телевидении.
 
Глава 20 
 
   Текст, прическа и наряд - три проблемы  одолевали  Нику  Сереброву  в
день  передачи  лет  десять  назад,  когда  она  начинала  работать   на
телевидении. До этого, как выпускница факультета журналистики  МГУ,  она
получила распределение  в  родной  Шлимовск  и  довольно  долго  кропала
статейки о плохой работе общественного транспорта. Через семь лет мирной
и сонной газетной деятельности грянула перестройка, а с ней и гласность,
и редактор, раньше мирно выпивавший в своем кабинете всю трудовую неделю
и никого не трогавший,  вдруг  стал  требовать  от  подчиненных  горячих
новостей, жареных фактов, ужасных  разоблачений,  неординарной  лексики.
Ничего подобного Ника Сереброва не могла предложить, так как лепила  все
свои статьи по одному шаблону, имела самый  что  ни  на  есть  банальный
стиль, никогда не  отличалась  социальной  активностью  и  журналистской
амбициозностью, не привыкла вызывать огонь на себя и ссориться с героями
своих выступлений. И в 1988 году Ника покинула газету и  перебралась  на
телевидение.
   Оказалось, что и золотистая рыбка  в  водных  зарослях  ламинарий  не
чувствует себя органичнее и естественней, чем Ника под лучами софитов. В
сочетании с ее внешностью и ослепительной улыбкой стереотипные  фразы  и
выражения, которыми Ника привыкла оперировать,  звучали  совсем  не  так
избито  и  шаблонно.  Резкие  и   неприятные   вещи   в   ее   передачах
произносились, но шли от  собеседника.  Ника  всегда  выступала  в  роли
отстраненного  интервьюера,  воздерживалась  от  комментариев  и,   мило
улыбнувшись или, наоборот, нахмурив озабоченно бровки, говорила в  конце
передачи: "Да, проблема действительно очень  серьезная.  Думаю,  мы  еще
вернемся к этой теме". Но свою дань к алтарю  "демократии  и  гласности"
она тоже принесла, постепенно укорачивая и укорачивая свои юбки и платья
(тогда телевидение еще не  было  столь  откровенным  и  обнаженным,  как
сейчас, и Ника смотрелась почти революционеркой)  и  попросив  режиссера
почаще давать общий план студии. Ее передачи стали собирать  еще  больше
зрителей.
   Кончились времена цензуры, проработок на ковре в обкоме партии,  зато
началась эпоха рекламы и наемных убийц. Рекламодатели усиленно трудились
над благосостоянием Ники - зарплата, премиальные, проценты от  рекламных
денег настойчиво росли. Ника  все  так  же  предпочитала  ни  с  кем  не
ссориться. Фразы,  употребляемые  ею,  были,  как  и  раньше,  чудовищно
стандартны,  но  она  уже  стала  неотъемлемой  частью  шлимовского  ТВ,
любимицей всего города, а ее необыкновенная привлекательность, обаяние и
естественность,   как   и   прежде,   скрашивали   любую    банальность,
произнесенную с экрана.
   Текст, прическа и наряд. Укладку ей теперь  делал  студийный  мастер,
избавив от необходимости бегать в парикмахерскую.  Костюмы  в  рекламных
целях  предоставлялись  фирменными  салонами  -  Ника  была   прекрасной
моделью. На сегодня, для "круглого стола", она выбрала  чудесный  летний
костюм цвета цикламена стоимостью чуть меньше тысячи долларов.  Проблема
содержательного текста не  волновала  совсем,  так  как,  справившись  с
первосекундным волнением, Ника  уверенно,  как  вагонетка,  вставала  на
накатанные рельсы и неслась к финалу передачи.
   То есть эти  три  пункта  не  могли  служить  причиной  беспокойства.
Волноваться Нику заставляли сегодняшние участники передачи - мэр  города
и пять претендентов на его место. Ника боялась  не  справиться  с  такой
толпой  темпераментных,   увлеченных   одной   идеей   мужчин,   боялась
незапланированных поворотов в  дискуссии,  боялась  даже,  если  честно,
мордобоя. Куда приятнее было работать над циклом  "домашних"  передач  о
кандидатах, выезжая на природу, ведя неспешную беседу за  чашкой  чаю  в
уютном интерьере, демонстрируя себя и свой красивый прикид.
   Сам Валерий Александрович, с которым Нику связывали добрые  отношения
благодаря четырехлетнему сотрудничеству в программе "Час мэра", смог  бы
стать ее путеводной звездой и опорой в предстоящем испытании, но до Ники
долетела ужасная новость, что у Суворина вчера исчезли дочь и внук  и  о
них до сих пор ничего не известно. Значит,  мэр  "порадует"  сегодня  не
галантностью и юмором, как обычно, а взвинченностью и нервозностью.
   Игорь  Шведов,  обеспокоенный  судьбой  Олеси  и  сына,  тоже   будет
неадекватен.
   Иван  Степанович  Елесенко,  крупный  чиновник  обладминистрации,   в
отношении Ники, конечно, всегда крайне миролюбив  и  в  непосредственной
близости  от  нее   начинает   дышать   жарко,   как   Горыныч.   Но   в
непосредственной  близости  от  Суворина   он   становится   бешеным   и
неуправляемым. А что, если он приедет на Шлимовское телевидение с  тремя
коробками компромата? Как Нике реагировать на грязное белье,  вываленное
на стол в студии?
   Директор разоренного машзавода Коля  Самарский  не  должен  доставить
проблем, если не вообразит вдруг,  что  на  этом  конкурсе  красоты  ему
что-то светит, и не начнет блистать осведомленностью  и  рвать  на  себя
одеяло.
   Сердцеед  Фельк  будет,  несомненно,  островком  спокойствия  в  море
страстей. Он, полагала Ника, и  кандидатуру  свою  выдвинул  только  для
того, чтобы напомнить городу  о  своем  существовании,  сделать  рекламу
своей рейтинг-службе и покрасоваться лишний раз на экране телевизора,  в
переделах  времени,  выделенного  избиркомом.  Но   Леонид   мог   опять
задержаться в Москве и оставить вместо себя в студии пустое кресло.
   Кукишев. О Боже, эксцентричный полковник Кукишев!  На  даче,  где  он
кормил Нику жареными  цыплятами,  председатель  регионального  отделения
"Союза русских патриотов" был сама обходительность. Но на самом деле  он
неуправляемый, оборзевший от безнаказанности, оголтелый нацист. Валентин
Кукишев мог превратить серьезную передачу в трагикомедию, фарс, корриду,
его эпатажные выходки  были  известны  всему  Шлимовску.  Усатому  вояке
ничего  не  стоило  сломать  декорацию,   или   запустить   стаканом   в
собеседника, или смачно выругаться. Во всех его  эскападах  чувствовался
обыкновенный расчет - игра на публику, стремление выделиться.
   Ника в последний раз оглядела себя в зеркале и направилась в  комнату
для приглашенных.
 
*** 
 
   Участники очередных городских выборов вполне  мирно  расположились  в
креслах и к приходу Ники уже основательно обкурились.
   - Я только что  из  аэропорта,  -  сказал  Леонид  Фельк,  бесстрашно
погружая голову в облако дыма, вырабатываемого дорогой сигаретой Николая
Самарского, и пытаясь там отыскать  директора  завода.  -  Какие  у  вас
новости?
   - Хреновые, -  ответил  Николай,  затягиваясь  и  стряхивая  пепел  в
обтекаемую пепельницу из розового стекла. - У мэра дочь пропала. И внук.
А у Игоря, ты понимаешь, жена и сын.
   Леонид Артурович на три градуса повернул голову в сторону Суворина  и
Шведова, которые сидели друг подле друга и о чем-то невесело беседовали.
   - Дела! - покачал он головой.
   - Валера, - раздался громовой бас Ивана  Елесенко,  -  хватит  делать
вид, что ничего не произошло. Давай выкладывай!
   Все уставились на  Суворина.  Тот  нахмурился.  Игорь  Шведов  нервно
прикусил губу.
   - Мужики, что у вас стряслось? - продолжил Елесенко. - Что  за  слухи
ходят в городе?
   - Уже ходят? - криво усмехнулся Суворин.
   - Конечно! Мы все знаем. Что  ваша  Олеся  и  пацаненок  исчезли.  Их
похитили? Что требуют? Ну  хоть  какой-то  сдвиг  есть  в  положительную
сторону?
   - Валерий Александрович, Игорь,  -  вставил  с  грустной  полуулыбкой
Николай Самарский, - мы все вам сочувствуем. И не завидуем. Я сотни  раз
проигрывал в уме подобную ситуацию и молюсь, чтобы  такого  со  мной  не
произошло.
   - А не можем ли мы чем-нибудь помочь? - с сомнением в голосе  спросил
Леонид Артурович. - Раздобыть какую-то информацию. Или  деньги?  Валерий
Александрович, Игорь! Вы только скажите. Мы хоть и противники сейчас, но
ведь люди.
   - Детей воровать - это, конечно, ..! -  громко  выругался  из  своего
кресла Кукишев, пошевелив усами и отогнав окурок в угол  рта.  Он  сидел
под фикусом и смотрелся вполне миролюбиво в своем цивильном костюме.
   - Спасибо за поддержку, - мрачно ответил Суворин. -  Новостей  у  нас
никаких. Выкупа пока не требовали.
   - Валерий Александрович, вы думаете... - начал Леонид  Артурович,  но
мэр поднял руку в предусмотрительном жесте.
   - Не надо! - резко сказал он. - Не надо муссировать эту тему. Это все
наши с Игорем личные проблемы.
   - Мы понимаем, как вам сейчас трудно, - кивнул Самарский.
   - Единственное, о чем  хотел  бы  вас  всех  попросить,  -  продолжал
Суворин, - давайте вести честную игру.
   - Честную игру? - возмущенно  пробасил  Елесенко.  -  Валера!  Уж  не
хочешь ли ты сказать,  что  подозреваешь  кого-то  из  нас  в  похищении
детей?
   - Давайте будем вести честную борьбу.  Возня  с  компроматами,  ложь,
обвинения в адрес друг друга, ругань, подставки,  подтасовки  -  короче,
все, что составляет так называемые грязные выборные технологии,  давайте
оставим в  стороне.  Не  будем  терять  лицо.  Повторяю,  давайте  будем
бороться честно.
   - Нет, Валера, неужели ты вообразил, что кто-то из  нас  мог  учудить
такое? - не унимался Елесенко.  Сначала  он  выразил  подобающее  случаю
сочувствие, а теперь  был  готов  вцепиться  в  горло  деморализованного
несчастьем  противника  и  завязать   свару.   -   Кого   ты   конкретно
подозреваешь? Нет, скажи!
   - Кстати, - встрял Леонид Артурович, пытаясь разрядить атмосферу, - в
Шлимовск сегодня прилетела столичная журналистка. Некая  Мария  Майская.
Будет освещать.
   - Из какой газеты? - спросил Самарский.
   - Молодая? - оживился полковник Кукишев. - Красивая?
   - Мы с ней сидели рядом в самолете, разговорились. Она попросила меня
нарисовать, скажем так, пейзаж города накануне выборов.
   - Представляю, каких маринованных червей ты на нас навесил, -  сказал
полковник. - Молодая?
   -  Да,  молодая.  Думаю,  вы  все  будете  иметь  возможность  с  ней
познакомиться...
   Изящная  фигура  Ники  Серебровой,  возникшая   в   дверном   проеме,
приостановила  дискуссию.  Шесть  пар  глаз  выжидательно  смотрели   на
красотку телезвезду.
   - Господа, - с улыбкой произнесла она, - студия готова, прошу вас.
   Недокуренные сигареты обрели покой в пепельницах. Претенденты на пост
мэра двинулись в студию, под пронзительный свет софитов. Ника  смотрела,
как они рассаживаются за полукруглым столом с карточками участников. "Их
шестеро, - думала она. - И один из них - мой любовник".
   - Удобно? - спросила она. - Пока будут ставить свет, давайте  обсудим
ход передачи.
   Николай Самарский поймал ее взгляд и мягко улыбнулся в ответ.
 
Глава 21 
 
   Олеся вычисляла. Домой она позвонить не  может  -  телефон  отключен,
потому что меняют номер. Зато сотовый  остался  в  ее  сумке,  а  сумка,
наверное, уже давно перекочевала от Тани к Игорю. Значит,  надо  звонить
на сотовый. Но она не помнит код Шлимовска.
   Несколько часов Олеся бесцельно бродила по ярким, солнечным улицам.
   Рабочий день вот-вот должен был закончиться, вечерняя духота донимала
сотрудников научно-технической библиотеки, когда  там  появилась  Олеся.
Она заглянула в зал  абонемента,  где  толпилась  небольшая  очередь,  и
прошла дальше по коридору. Двери некоторых кабинетов были распахнуты,  в
один из них Олеся нерешительно вошла.
   Женщина в очках с толстыми линзами вопросительно  подняла  голову  от
штудируемого фолианта. Вдоль стен высились стеллажи с книгами, стол  был
уставлен коробками с бумажными карточками.
   - Можно я от вас позвоню? - робко спросила  Олеся,  стесняясь  своего
вида, такого неуместного в солидном учреждении.
   Женщина ненадолго задумалась.
   - Звоните, - сказала она и мигнула в сторону кнопочного телефона.
   Олеся присела на краешек  стула,  взяла  трубку  и  битых  пятнадцать
секунд слушала гудок. Потом снова обратилась к сотруднице библиотеки.
   - А вы, случайно, не знаете код Шлимовска? - спросила она.
   Удивлению женщины не было предела. Она выпрямилась и смотрела  теперь
очень строго.
   - Вы что, хотите позвонить в Шлимовск?
   - Да. Мне очень надо! Но я не помню код города.
   - Девушка! А вы понимаете, что за ваш  междугородный  звонок  платить
придется мне?
   - Почему? - не поняла Олеся. - Нет, ну я очень быстро!
   - Потому что бухгалтерия  вычтет.  Вы  представляете,  какая  у  меня
зарплата? Очень быстро! Да  хоть  даже  и  всего  минуту!  Мне  подобная
благотворительность не по карману. Нет, вы представляете, какой  у  меня
оклад?
   - Нет, - промямлила Олеся. - Откуда же мне знать?
   - Двести семьдесят  рублей,  -  с  некоторым  удовольствием  сообщила
женщина, так, словно ей было  приятно  напомнить  себе  и  незнакомке  о
подлости  государства,  которое  делает  понятия  "зарплата"  и  "жизнь"
несовместимыми друг с другом ценностями. - А у меня семья, дети.  Двести
семьдесят! На руки и того меньше. Из  них  сто  десять  надо  отдать  за
квартиру. Шестьдесят - за садик. Тридцать - на  школьные  обеды.  И  так
далее. А тут появляетесь вы с милым  желанием  обязательно  позвонить  в
Шлимовск!
   - Извините, - тихо сказала Олеся и встала. - Извините, пожалуйста.
   Опустив голову, она вышла на крыльцо библиотеки под  палящее  солнце.
Ей было невыносимо стыдно.  Двести  семьдесят  рублей  -  приблизительно
такую  сумму   она   истратила   на   днях   в   дорогом   магазине   на
умопомрачительные кружевные панталончики фиолетового цвета с  эластичным
элементом на пузе для утягивания. А придя  домой,  поняла,  что  они  ей
совсем не нравятся, в них тесно и невыносимо жарко и вообще они ей ни  к
чему - живот и так плоский без всяких резиновых компрессов.
   Неужели можно  за  такие  деньги  каждый  день  ходить  на  работу  и
трудиться по восемь часов? Нет, сумма казалась  Олесе  столь  ничтожной,
что она не могла поверить. Хотя... Ведь  Татьяна  говорила,  что  у  нее
зарплата триста пятьдесят, а триста пятьдесят не  многим  отличается  от
двухсот семидесяти...
   -  Отпустили?  -  спросил  Олесю  чей-то   голос.   Она   обернулась.
Мадемуазель с кариесной улыбкой, вчерашняя "подельница", стояла рядом  и
светилась коммуникабельностью. - Чем расплачивалась, а?
   Девица вряд ли была старше Олеси, даже наоборот. Но взгляд  кариесной
барышни заключал  в  себе  всемирный  опыт  проституции  и  неподобающую
возрасту осведомленность о самых темных сторонах человеческой души.
   Ночью в отделении милиции  она  смотрелась  вполне  сносно  благодаря
тусклому свету ламп, изобретательному макияжу  и  красивой  прическе.  А
сейчас, в беспощадных лучах солнца, ее не вооруженное для  ночной  охоты
двадцатилетнее лицо выглядело весьма потасканно и совсем не  вдохновляло
- как трижды использованный пакетик с чайной заваркой.
   На девице было короткое платье цвета осеннего заката с геометрическим
рисунком и американской проймой, туфли без каблука, а на плече болталась
ярко-розовая сумочка.
   - Чем ты расплачивалась? -  повторила  она  свой  вопрос,  дружелюбно
улыбаясь. Учитывая ее стоматологические особенности, лучше бы она  этого
не делала.
   - Ничем, - ответила Олеся и вздохнула. Хоть одно знакомое лицо!
   Олеся  собралась  было  в  который  раз  за   сутки   поведать   свою
фантастическую   историю,   но   остановилась.   Насмешки   недоверчивых
слушателей уже обрыдли.
   - Как же тебя отпустили? - заинтересовалась девушка.
   - Просто отпустили, и все.
   - Нет, просто так никого не отпускают. Ты вчера в первый  раз  вышла?
Ой, ну, у меня впервые тоже все кувырком пошло. Не расстраивайся. Но как
же ты решилась без прикрытия? У тебя что, и  мамочки  нет?  Вот  глупая!
Затопчут ведь. Тебе обязательно надо работать в команде.
   "Работать в команде", - подумала Олеся. И президент, и премьер, и все
крупные политики, и ее отец, шлимовский мэр Суворин, и Игорь тоже всегда
говорят о необходимости сплоченной, "мотивированной" команды.
   - Когда тебя отпустили? Сейчас? Ты такая  грязненькая!  -  обрадовала
девица. - Тебе надо привести себя в порядок. Почему не пойдешь домой?
   - Мне некуда, - тихо ответила Олеся, и ее голос задрожал.
   - Бывает, - все поняла девица и вздохнула. - Ну, не плачь.  Как  тебя
зовут? Хочешь, пойдем со мной.
   - Куда?
   - Ко мне. Как тебя зовут?
   - Олеся.
   - А меня - Лола. Пойдем. У тебя ведь и денег нет, наверное?
   - Нет.
   - Я же все понимаю. У каждого в жизни бывают трудные моменты. Пойдем.
Я как раз иду домой. Помоешься и съешь чего-нибудь.
   Лола казалась такой доброй и заботливой. Олеся приободрилась.  У  нее
появилась и