принципами.
   "К Альбине? Там младенец. Хуже не придумаешь. Опять будет  тянуть  за
усы. У Стрижовых пес. Дог. Бр-р. - Бублик пошевелил правым ухом, которое
стрижовский дог основательно усовершенствовал, проделав в нем пару дырок
- хоть брильянтовые серьги вставляй. -  Ирина  заставит  жрать  молочный
суп. Идиотка! Мне - молочный суп! Как это пошло. Так, а больше никого  и
не остается. Куда же меня сбагрят-то?"
   Бублик совсем приуныл, и Маша это заметила. Но вместо того чтобы  тут
же отправиться на кухню и  быстренько  пожарить  печень,  она  -  глупая
все-таки женщина! -  набросилась  на  кота  с  дурацкими  поцелуйчиками.
Бублик органически не переносил запах и следы губной помады на морде. Он
дернулся, ловко вывернулся и драпанул в коридор,  оставив  любвеобильную
хозяйку в одиночестве.
   В коридоре ему в голову пришла мысль, от которой с Бубликом  едва  не
приключилась истерика. Он вспомнил, что есть еще один адрес, куда  Мария
Майская может пристроить  на  время  командировки  свою  бубликообразную
драгоценность, - соседка Ирма. О Боже! Только не это. Только не это. Там
Бублика ждет худшее, что  может  вообразить  кошачий  мозг...  Бублик  с
ужасом, слезами и отчаяньем понял - да, именно Ирме и отдаст его хозяйка
на время своих эротических танцев с шлимовским электоратом. "Маша, какая
же ты стерва!" - скорбно подумал Бублик.
 
*** 
 
   Билет на поезд Киев - Шлимовск Вадим купил в самый последний момент.
   У него был запасной страховочный  документ  с  роскошными  хохляцкими
усами на фотографии, которые в данный момент Вадим с  некоторым  усилием
удерживал на  своей  физиономии.  Усы  невероятным  образом  меняли  его
внешность и делали практически неузнаваемым.  Но  кто  знает,  насколько
велико желание недавних его работодателей  прикончить  беглого  киллера.
Вадим усмехнулся - вслед за научным прогрессом и движением  человеческой
мысли творчески развивается, модернизируется и акт  заказного  убийства:
сначала на месте преступления оставляли только труп, потом стали бросать
использованное  оружие.  Теперь  считается  хорошим  тоном  предоставить
следствию и охладевшее тело наемного убийцы. Вот он лежит, в ста  метрах
левее. А дальше?
   Поэтому Вадим старался не отсвечивать и по незаметности сравняться  с
сигаретным бычком на асфальте. Его буденновские усы в  этом  плане  даже
мешали, но усов на вокзале было предостаточно.
   Он купил  в  киоске  газету.  Фотография  обаятельного  и  улыбчивого
Подопригоры на первой полосе дополняла траурную статью, полную сожаления
и горечи. На развороте талантливо и  задушевно  описывался  земной  путь
Подопригоры, борьба банкира за становление украинской гривны, его пылкие
устремления. Вадим с ледяным равнодушием пропустил  всю  эту  белиберду.
Заслуги финансиста перед отечеством и  его  выдающиеся  личные  качества
мало интересовали киллера. Василь Подопригора никогда не  был  для  него
живым. Вадим познакомился с ним заочно, по предоставленным  фотографиям.
Потом держал его лицо в мыслях,  расстреливая  мишени  на  тренировочной
площадке, потом - в короткий момент прохода от лифта к двери квартиры  -
видел его профиль и спину. И все это время он не думал о  жертве  как  о
живом  человеке,  как  о  целой  галактике  мыслей,  желаний,  привычек,
страстей, улыбок. Он думал о клиенте как о механической утке  в  тире  -
вот  она  движется,  и   задача-максимум   -   заставить   ее   навсегда
остановиться. Что он и  сделал.  Правда,  обещанного  вознаграждения  не
получил. Заказчики что-то переиграли  между  собой,  и,  вместо  круглой
суммы, перед Вадимом  теперь  возникла  необходимость  оперативно  рвать
когти из Киева и искать убежища на просторах России.
   А  вот  пламенное  выступление  генерал-лейтенанта  из   Министерства
внутренних дел  Вадим  прочел  с  явным  удовольствием.  Генерал  обещал
поймать  убийц  в  самые  кратчайшие  сроки.  Если  бы  каждое  обещание
подобного рода заносилось на  тетрадную  страничку,  подумал  Вадим,  то
страницами уже можно было  оклеить  сортир.  Сам  Вадим  никогда  никому
ничего не обещал наверняка.
   В его купе вошла девица очень средних лет,  длинная  и  сутулая,  как
знак интеграла, и  лишенная  рельефа,  как  зубочистка.  Вадим  невольно
вспомнил Лору с Крещатика. Он вытянулся на своей полке, раскрыл  толстую
книжку карманного формата - детективный  роман,  которыми  завалены  все
лотки, - со вздохом еще раз оглядел  попутчицу  и  углубился  в  чтение.
Поезд мягко тронулся в путь.
 
Глава 5 
 
   Знакомые всегда считали Игоря Шведова любимцем судьбы, везунчиком. По
его собственному мнению, каждую улыбку фортуны он  отработал  на  двести
десять процентов своим самозабвенным и ажиотажным трудом.
   Шведов начал  трудиться  как  ненормальный  уже  в  шестнадцать  лет.
Дрессировал  кирпичи  на  стройке,  готовил  цементное  суфле,  вкалывал
по-черному. В армии счастливо избежал прелестей  внеуставных  отношений,
так как  оказался  очень  полезным  человеком.  Начальство  стремительно
улучшало свои жилищные условия и для этого использовало главным  образом
строительные таланты Игоря. Штукатурил, белил, монтировал, устанавливал,
проектировал,  организовывал,  руководил  бесплатной  солдатской  силой.
Особенно удалась дача подворовывающего комбата - из красного кирпича,  с
колоннами,   пальмовидными   капителями,    люнетами,    пилястрами    и
окнами-бойницами.  Короче,  наворотил.   Командир   бился   в   экстазе,
вознаградил двухдневным отпуском, но свое начальство возил  для  гулянок
на другую дачу - попроще. Чтобы, не дай Бог, не отдали под  трибунал  за
несоответствие  уровня  материального  потребления  скромным   майорским
доходам.
   В  тридцать  шесть  лет  у  Игоря  была  своя  строительная  компания
"Триумвират" в родном городе Шлимовске.
   Весной этого года Игорь, не чуждый таким хорошим  мужским  качествам,
как амбициозность и честолюбие, рискнул выставить свою  персону  на  суд
горожан - 27 июня  в  Шлимовске  планировались  очередные  выборы  главы
города. Шведову давно стали тесны рамки частной  строительной  компании.
Хотелось административного простора и власти. И недавно избирком объявил
о начале агитационной  свистопляски.  Нужно  было  показать  себя  перед
избирателями во всей красе, и каждый неиспользованный в рекламных  целях
день прибавлял шансов соперникам. Но в вопросах  агитации  и  пропаганды
Игорь разбирался гораздо хуже, чем  в  марках  цемента,  и  поэтому  при
мыслях о предвыборной суете не испытывал того щемящего волнения, которое
охватывало его обычно, например,  при  сдаче  роскошного  "новорусского"
дома.
   В кабинет вошла секретарша Элла  Михайловна.  Каждый  раз,  когда  во
время какой-нибудь встречи с нужными мужиками  Шведов  вдавливал  кнопку
селектора и просил Эллу Михайловну принести кофе, участники  переговоров
рефлекторно поворачивали головы в сторону двери, чтобы оценить внешность
юной оруженоски, ее мини, ноги, мордашку. И появлялась Элла  Михайловна.
Центнер весу, ярко выраженный полтинник, очки с  уймой  диоптрий.  Какая
там мини-юбочка! Увидеть Эллу Михайловну в мини - на это не  решился  бы
самый оголтелый мазохист. А коварный Шведов каждый раз  с  удовольствием
наблюдал за реакцией коллег. Элла Михайловна работала с ним  уже  девять
лет, и он не променял бы ее на дюжину длинноногих, глазастых фавориток.
   -  Через  двадцать  минут  перезвонит   Мамалыгин   из   департамента
строительства, первая линия, - предупредила секретарша.
   - Скажите ему, что я на объекте.
   - Билеты для магнитогорцев заказала и  машину  тоже,  завтра  в  семь
вечера их отвезут в аэропорт.
   - Проследите, Элла Михайловна, чтобы они все-таки сели в  самолет.  А
то они ребята резвые. Зальют шары, как в прошлый раз, и пропустят рейс.
   - В Германию сегодня позвонить нельзя.
   - Мне надо.
   - Но в связи с установкой новых АТС произошло какое-то  замыкание  на
международной линии. Факс, естественно, тоже не проходит.
   - Печально. Немцы никогда не понимали  наших  проблем.  И  сейчас  не
поймут, почему я не высылаю им, как обещал, проект договора.
   - Ну, что поделаешь. Поноют  немножко  и  заткнутся.  Мы  -  выгодные
партнеры. В час дня у вас обед с тестем. Олеся звонила, напоминала.
   - А я где был, когда звонила жена?
   - Вы говорили по второй линии с Федосовым.
   - Ясно.
   - После обеда - телевизионная съемка. Зачем вам, Игорь Палыч, вся эта
суета с выборами - не пойму. Вас и без мэрского звания в  городе  любят,
ценят, уважают.
   - Без комментариев.
   - Телевизионная съемка. То есть после обеда вы на  работе  больше  не
появитесь. К сожалению. Хайбуллину поэтому назначила на завтра на десять
утра. Раньше десяти он вял и маловразумителен.
   - Он и после десяти что-то перестал мне нравиться.
   - И о "круглом столе" на телевидении вы не забыли? Я тут  подготовила
для вас выборку - цифры, факты, как вы просили.
   - Спасибо, я помню.
   -  Звонил  Суздальцев,  у  него  забастовала  бригада   отделочников.
Оказывается, второй день демонстративно сидят, ничего не делают.
   - Почему сообщил только сегодня?
   - Надеялся повлиять на них. Сдача дома на Комсомольском проспекте под
угрозой срыва. Осталось всего две недели.
   - Здрасьте, приехали! Я вроде бы всем вовремя плачу зарплату.
   - Да. Но они не могут, по их словам,  больше  переносить  пиночетские
замашки Суздальцева. Требуют его линчевать. А  для  себя  -  нежности  и
литературных выражений. Думаю, вы сами поговорите с ними завтра,  потому
что в бригаде одни женщины.
   - Хорошо. Я с ними поговорю. Поговорить?
   - Конечно, Игорь Палыч. На Суздальцева  надо  реагировать  адекватно.
Он,  я  думаю,  и  в  пеленках  матерился.   Просто   иначе   не   умеет
разговаривать. А мужик в целом неплохой. Хороший.
   - Вот вы, Элла  Михайловна,  езжайте  и  все  это  дамам-отделочницам
объясните.
   - Как оратор вы для них безмерно привлекательней меня.
   - Да? А если им понравится такое неформальное общение? А если дамы  с
других объектов тоже захотят видеть меня в роли  утешителя?  Что  тогда?
Буду с утра до вечера мотаться по стройкам  и  лить  сопли  на  мешки  с
алебастром? Нет уж.  Я  плачу  этим  нежным  девицам-красавицам  хорошую
зарплату. И премии. И вовремя плачу, ни разу не  задержал.  А  если  они
этого не ценят - могу уволить. Если сегодня же работы не возобновятся  -
увольняю  всех  до  одной.  А  на  Комсомольский  перекину   бригаду   с
Каслинской, и они быстро все доделают.
   - Может, хотя бы вразумите Суздальцева?
   - Суздальцев - специалист, каких поискать. А когда  не  матерится,  у
него и производительность снижается.  Не  хотят  трудиться  -  скатертью
дорога. Тоже мне пюре "Неженка". Надеюсь, вы точно  передадите  женщинам
мои пожелания и сегодня вечером обрадуете меня  сообщением,  что  вторую
половину  дня  они  самоотверженно  трудились,  невзирая  на   словесные
выкрутасы Суздальцева.
   - Хорошо. Только знайте, я с вами в этом вопросе не согласна.
   - Буду знать.
   - На сегодня все, Игорь  Палыч.  Факсы  в  Москву,  Саратов  и  Южный
Валомей отправила.
   - Спасибо, Элла Михайловна.  Я  поехал  домой.  А  вы,  надеюсь,  еще
немного тут повоюете. До завтра!
   - Всего хорошего.
   Шведов еще раз бросил взгляд  на  свою  замысловатую  железнодорожную
карту и встал из-за стола.
   Олеся Шведова и Таня Птичкина дружили с первого класса школы.  И  все
это время бушующее море материального неравенства пыталось утопить их  в
своей пучине.
   Папа Олеси Шведовой  (тогда  еще  Сувориной)  был  вторым  секретарем
обкома партии. Папа Тани Птичкиной (тогда тоже  Птичкиной,  потому  что,
выходя замуж, она решила сохранить свою милую фамилию) - инженером.  Для
Олеси получить на завтрак бутерброд с черной  икрой  было  банальностью.
Таня до семнадцати лет считала  деликатесом  шпроты  -  прежде  чем  они
появились в повсеместной продаже. После восьмого класса Олесю перевели в
другую, необычную для начала голодного девяносто первого года школу -  с
полированными партами, двумя иностранными языками, коврами  и  импортной
видеотехникой. Олеся потащила за собой Таню, и  для  Таниной  семьи  это
едва не обернулось финансовым крахом: целых  два  года  инженер  Птичкин
выбивался  из  сил,  оплачивая  негласные  взносы  на  охранy,   паркет,
сувениры, поездки. Жутким материальным потрясением стал выпускной бал  -
кроме чудовищной суммы, пожертвованной на дискотеку и праздничный  обед,
требовалось  какое-то  совершенно   необыкновенное   платье   для   юной
выпускницы. Заказывали в ателье, потратив уйму семейных нервов на розыск
и приобретение нужной ткани, фурнитуры, ниток с люрексом. За три дня  до
выпускного бала платье все еще не было готово. А Олесе ее фантастический
бальный наряд доставили прямиком из Рима.
   В восемнадцать  лет  Олеся  встретилась  на  швейцарском  горнолыжном
курорте с земляком Игорем Шведовым и плавно перекочевала  из  заботливых
папиных  рук  под  покровительство  мужа,  строительного  магната.  Таня
полюбила Алексея, охранника автомобильной фирмы, с небольшой и не совсем
стабильной зарплатой. Олеся жила в двухуровневой пятикомнатной  квартире
с кухней в двадцать один метр. Таня - в  однокомнатной  "хрущевке".  Они
вместе  закончили  художественно-графическое  отделение  Магнитогорского
пединститута, и сразу  после  окончания  Таня  устроилась  на  работу  в
картинную  галерею.  Олеся  после  получения  диплома  стажировалась   в
Лондоне, в Королевской академии искусств, и никуда не устроилась.  Танин
оклад составлял триста пятьдесят рублей. Олеся могла истратить четыреста
на понравившегося ей игрушечного слона в магазине.
   На свой двадцать второй день рождения Таня получила от  мужа  Алексея
букет роз и тефлоновую сковородку.  Олеся  мягко  намекнула  Игорю,  что
хочет джип.
   Было  непонятно,  каким  образом  им  все  еще   удается   оставаться
подругами. Но Олеся и  Таня  на  самом  деле  испытывали  потребность  в
ежедневных встречах, советах и телефонной болтовне. В какой-то момент, в
период подростковой неустойчивости, их дружбе едва не пришел конец. Но у
Олеси умерла мама, и Таня, обнимая за плечи несчастную, мокрую  от  слез
подружку, раз и навсегда уяснила: завидовать нельзя. У всех свои радости
и свое горе. С того момента она в корне  душила  любой  росток  зависти,
набрасывалась на него с саперной лопаткой и  безжалостно  выкорчевывала,
напоминая себе, что и ее,  Танина,  жизнь,  независимо  от  материальной
несопоставимости с жизнью Олеси, полна счастья, веселья, любви.
   Надо отдать должное Олесе: она искренне  страдала,  что  единственная
подруга не спит, в  отличие  от  нее,  на  шелковых  простынях.  Нежная,
романтичная, огражденная от реальной жизни усилиями отца и  мужа,  Олеся
немного стыдилась своей буржуйской обеспеченности.
   - Молодец, что пришла! - сказала она Тане, открывая дверь. - На улице
жарко?
   - Довольно жарко. Привет!
   Несмотря на близость обеденного времени, Олеся все еще была  одета  в
легкомысленный утренний халатик. На  локте  у  нее  висел  шестимесячный
карапуз рекламной  наружности  -  упитанный,  бело-розовый,  с  круглыми
голубыми глазами и светлым пушком на голове. Тонкой, хрупкой Олесе  было
явно нелегко его держать.
   - Сейчас я руки помою и возьму Валерку, - сказала Таня, бросая в угол
свою сумку и направляясь в ванную.
   - Хоть совсем забери! - крикнула вдогонку Олеся. - Уже  достал  маму.
Достал, достал, достал! - повторила она, взяв  ребенка  под  мышки  и  с
трудом поднимая его вверх. Младенец радостно улыбался, демонстрируя  два
крошечных белых зуба - все, что у него было в наличии.
   Они устроились  на  огромной  кровати  в  спальне,  подсунув  Валерке
погремушки.
   - Сегодня у нас званый обед. Папа  приедет  и  Игорь.  Никитишна  уже
накрывает стол.
   - О, я тогда ни к селу ни к городу приперлась! - заволновалась Таня.
   -  Почему?  -  удивилась  Олеся.  -  Пообедаешь  с  нами.   Никитишна
наготовила! Слушай, я после родов ем и ем, ем и ем.
   - С ребенком устаешь.
   - Да я с ним не устаю.
   - Когда же у меня такой будет? - мечтательно  посмотрела  на  Валерку
Таня, поймала его за ногу и подтянула к себе. Ребенок удивленно  проехал
на пузе полкровати и принялся увлеченно, с хрипотцой, хохотать  в  ответ
на Танины заигрывания. - Какой хохотун. Лялька-хохотушка.
   - Будет, не переживай, - компетентно заверила Олеся.  -  Вы  когда  с
Алешей поженились? И двух лет не прошло.  Успеете  соорудить.  У  нас  с
Игорем тоже долго не было. Конечно! С его дикой занятостью и усталостью.
Сексом занимаемся реже, чем ездим за границу. Еще  придумал  себе  новую
игрушку - выборы. Здорово, правда? Папа - мэр, муж - кандидат в мэры. Не
слишком ли много для меня одной?
   - У нас с сексом все в порядке. Регулярно и напряженно.  Я  думаю,  я
все никак не залетаю, потому что... Ну,  ты  знаешь,  чем  я  занималась
четыре года.
   - Да, наверное. Зря ты, Таня, конечно, этим занималась.
   - Знаешь, Олеська, надо тебе было все-таки за  Диму  выходить.  Игорь
тебя старше на четырнадцать лет. Почти другое поколение. А Дима -  всего
на два года. Он бы и на высокие посты не замахивался, и тебе бы  устроил
круглосуточный сексодром.
   Дима Павлов был влюблен в Олесю еще со школы. Но четыре  года  назад,
ввязавшись  в  соревнование  с  Игорем  Шведовым,  он  все  же  проиграл
спринтерскую гонку, и сердце Олеси досталось противнику. Потому что  при
прочих равных условиях - симпатичной внешности, остроумии, разнообразных
талантах,  отличных  математических  способностях  -  Дима  Павлов   был
двадцатилетним  свежим  дембелем,  без  кола  и  двора   и   средств   к
существованию, а Игорь Шведов - крутым бизнесменом.
   - Про Диму мне и не говори, - отрезала Олеся.
   - Потому что ты к нему все же неравнодушна.
   - Неравнодушна только потому, что он феноменально предан мне,  а  это
всегда льстит женщине. А так у  меня  прекрасный  муж  и  очаровательный
ребенок. О каком Диме мечтать?
   - Тоже верно, - кивнула Таня, но все-таки вспомнила темные глаза Димы
и задумалась. Когда-то и она мечтала об этом красавчике из десятого  "Б"
класса. А он всегда любил Олесю.
   - О, приехали! - объявила Олеся, подхватывая ребенка,  подскакивая  к
окну и выглядывая вниз. Под окнами дома остановилась новая белая "Волга"
ее отца, мэра Шлимовска Валерия Александровича  Суворина.  Следом  мягко
подкатил скромный "опель" Игоря.
   Мужчины вышли из машин и обменялись рукопожатиями. Потом одновременно
посмотрели вверх. Олеся радостно помахала им  Валеркиной  ручкой,  малыш
поцеловался с оконным стеклом, оставив на нем мокрую кляксу.
 
*** 
 
   Никитишна, шведовская домработница, повар, нянька, расстаралась.  Она
была совершенно без ума  от  импозантного  Валерия  Александровича,  его
рокочущего баса и вольных манер, и с самого утра самозабвенно копошилась
на кухне, гремя  томагавками  и  прочими  орудиями  убийства.  Она  даже
доверила  неприспособленной  к  труду  Олесе  покормить  морковным  пюре
младенца, в результате чего добавила себе работы  на  будущее  (безрукая
мамаша спустила часть оранжевой морковки  на  диван  и  светлофиолетовый
ковер).
   В центре стола высилась цветочная композиция из белых и  желтых  роз.
Малыш сидел на руках у деда и сосредоточенно цеплял пухлыми ручками все,
что не успевали убрать, - сервизную тарелку, блестящий нож, салфетку.
   - Здравствуй, Татьяна! - поприветствовал глава  Шлимовска  Таню.  Она
смущенно улыбнулась. С Игорем Шведовым она давно была на "ты",  но  мэра
больше видела по телевизору, чем дома у подруги. - Как дела, как жизнь?
   - Папа, как хорошо, что ты смог приехать на обед, - сказала Олеся.
   - Все нормально, - ответила Таня.
   - И молодец! Начнем, ребята? - предложил Суворин. В  свои  шестьдесят
он был не совсем седым, очень энергичным, очень веселым.  В  городе  его
называли Господином Ого-го. - Никитишна, давай с нами,