ременная,  -  вздохнул  он,  наконец-то  врубившись.  -  Они  все
немножко ненормальные...
 
*** 
 
   С тех пор как Олеся получила по почте письмо из Москвы (определила по
штемпелю, обратного адреса на конверте не было), ее жизнь превратилась в
кошмар. В конверте лежала ксерокопия медицинской справки...
   По числам все сходилось,  кроме  одного  -  дата  Татьяниной  свадьбы
совпадала с безопасным днем. Исчерканный календарик говорил о том, что в
этот день Олеся никак не могла  обзавестись  беременностью.  Справка  из
диагностического центра и Валерка в коляске утверждали обратное. У  нее,
оказывается, был один-единственный  шанс  получить  ребенка  -  уступить
настойчивости Димы Павлова. Дима утверждал, что именно это она и сделала
в темном холле столовой, где шумела и плясала Танина свадьба. И чудесный
малыш  вполне  может  быть  плодом   их   совместного   кратковременного
помешательства. Олеся не могла  поверить:  она  ничего  не  помнила.  Не
помнила она и своего танца с кастаньетами на  праздничном  столе,  среди
салатниц   и   тарелок.   Шампанское   положительно   имело    на    нее
катастрофическое влияние.
   Олеся раз и навсегда запретила Диме говорить на  эту  тему.  "Что  за
глупости!  -  громко  возмущалась  она.  -  Мы  только  целовались!   Не
обманывай, бессовестный негодяй! Ты сам ведь  был  так  пьян,  тебе  все
приснилось! А насчет Валерки - и не надейся! В любом случае у  меня  был
безопасный день. Бе-зо-пас-ный! Это ребенок Игоря.  Разве  не  видишь  -
одно лицо!" Теперь-то она знала, как близко Дима подобрался к  истине  в
своих догадках. Ждать от Шведова ребенка можно было бесконечно  долго  -
всю жизнь.
   Самое ужасное, что Игорь это знал. Еще хуже - он наверняка думал, что
жена его хладнокровно обманывает, выдавая Валерку за  сына,  которого  у
него никак не могло быть.
   Кроме  чувства  жгучего  стыда  за  свою  невольную   измену,   Олеся
испытывала тихую ярость. Она злилась на мужчин: на Игоря - потому что не
сказал правды о своей полной бесперспективности в качестве родителя,  на
Диму - за то, что воспользовался ее беспомощным положением.
   "Какие они негодяи! - думала она, прижимая к себе любимого толстячка.
Валерка сладко урчал, как восьмикилограммовый кот. - Я,  конечно,  очень
виновата, я себя не оправдываю, но они!.."
   Отношения с Игорем испортились внезапно и бесповоротно.  Четыре  года
рядом с Олесей был нежный, заботливый друг. Теперь в каждом  слове  мужа
Олеся слышала язвительный намек, унизительное напоминание. И он сам явно
избегал встреч  с  любимой  женой.  Уходил  чуть  свет,  возвращался  за
полночь...
   - Нам надо поговорить! - не поднимая глаз, выдавила из себя Олеся.  -
Игорь, слышишь?
   - Ты снова о квартире? - раздраженно  остановился  на  своем  пути  в
прихожую Шведов.  -  Олеся,  сколько  можно?  Не  заставляй  меня  опять
отказывать тебе.  С  какой  стати  я  должен  дарить  квартиру  каким-то
неведомым бомжихам только потому, что они заняли тебе сто рублей? Ты  же
вернула  долг.  Наверняка  с  процентами.  Я  не   могу   разбрасываться
квартирами направо и налево.
   "Еще и это, - подумала Олеся, посмотрев на мужа новыми глазами. - Они
ведь спасли меня. Выручили из беды. Он не понимает".
   - Я не про квартиру, - поморщилась Олеся. - С ней я  сама  разберусь.
Папа даст мне денег, надеюсь. Он, в отличие от тебя, понимает, что, если
бы не помощь Елизаветы Федоровны и Варвары, меня просто-напросто прибили
бы на валомеевском вокзале! Я бы не вернулась домой!
   На лице Игоря так ясно отразилась мысль "Лучше бы ты не  вернулась!",
что Олеся вздрогнула. Она едва не  заплакала.  Куда  же  делась  любовь?
Неужели, зная о неверности жены, Шведов мужественно терпел Олесю всю  ее
беременность, потом семь  месяцев  после  рождения  ребенка.  А  сейчас,
выходит, его терпение кончилось?
   - Извини, некогда, - торопливо бросил Игорь.  Он  обошел  Олесю,  как
обошел бы шкаф или стул, и открыл дверь. - Вечером поговорим!
   Олеся знала, что он вполне может задержаться на работе до двух  часов
ночи.
 
*** 
 
   Маша  пользовалась  своими  мозгами  эффективно,  но  не  по  прямому
назначению.  Природа  вложила   в   ее   белобрысую   голову   отличный,
высокодейственный  биопроцессор,  чтобы  Маша  разумно  мыслила,   четко
соображала и удивляла окружающих мудростью. А Маша в точности  Следовала
изречению Франсуа де Ларошфуко: "Как часто люди  пользуются  своим  умом
для совершения глупостей".
   Зачем она звонила Шведову?..
   ...В пакете у  Маши  болтался  килограмм  сосисок  -  преданно  несла
Бублику. Бублик на это сказал бы: "Дура! Купила бы говяжьей печени!"
   До ее дома оставалось совсем немного. Солнце палило, и Маша мечтала о
том, как встанет сейчас под холодный  душ.  Она  целый  день  провела  в
редакции, внося последнюю корректуру в статью о Шлимовске, а кондиционер
работал только в гилермановском кабинете. Маша свернула в длинную  арку.
Здесь было темно и даже холодновато.
   ...Вернувшись из  Шлимовска,  она  первым  делом,  прямо  с  вокзала,
помчалась  домой  к  Аркаше.   Редактор   встретил   командированную   с
восторженными слезами радости на глазах.
   - Я мечтал о твоем возвращении! - крикнул он,  кидаясь  на  Машу  как
тигр.
   Бублик, напротив, удивил полным отсутствием  эмоций.  Он  по-хозяйски
развалился в кресле и  смотрел  телевизор.  Славная  Аркашина  квартира,
прежде похожая на конфетку,  как-то  потускнела.  Там  и  тут  виднелись
клочья оторванных обоев, жалюзи на окнах  были  разорены,  ковры  все  в
каком-то пухе. Хозяин выглядел не лучше. Нет, нос и уши были  на  месте,
но из глаз исчезли привычный огонь, блеск, живость. Словно кто-то  долго
и увлеченно топтал Аркашу коваными ботинками.
   - Бублик! Идем! Поехали домой! - позвала Маша. Аркадий при имени кота
весь сжался, прилип к стене. У него задергалась левая щека.
   Бублик прошествовал мимо редактора с видом  Александра  Македонского,
только что завоевавшего какую-то очередную ерунду - Месопотамию или  еще
что-нибудь. Он даже не посмотрел в сторону Аркаши. А Маша со своим котом
не церемонилась. Схватила за шкирку, чмокнула в лохматую морду и  сунула
в сумку.
   - Ты его не обижал? - с подозрением спросила она у бедного Гилермана.
- Что это у тебя тут, Мамай прошел? Ну ладно, побегу.  Я  ведь  прямо  с
вокзала. Завтра отчитаюсь по командировке...
 
*** 
 
   В арке,  куда  нырнула  Маша,  царила  влажная  прохлада.  Маша  даже
задержалась на минутку, чтобы перевести дух.
   Вдруг кто-то толкнул ее в спину. Она хотела было оглянуться, сказать,
что это свинство, вот так вот толкаться, но внезапное  бессилие  согнуло
ее колени. Второй толчок был еще менее похож на удар ладонью или  локтем
- теперь  в  арке  ясно  прозвучал  сухой  хлопок  выстрела.  Она  снова
попыталась  обернуться,  но  тело  ее   не   слушалось.   Маша   ощутила
отвратительную пустоту в груди и мягко опустилась  на  асфальт.  Грязная
оштукатуренная стена арки тоже приятно холодила.  "Неужели  это  все,  -
подумала Маша. - Так просто..."
 
Эпилог 
 
   - Привет! Ты почему такая невеселая, Олеська?
   Квадратный Дима вырос из-под земли и  заслонил  собой  солнце.  Олеся
гуляла с коляской около дома. Ездить в городской парк она теперь  как-то
не решалась. Да и не на чем было: джип прочно обосновался в  мастерской,
изувеченный  усилиями  двух  несчастных  парней,  которые  до  сих   пор
расплачивались за свою безалаберность больничными страданиями.
   - Настроение плохое, - ответила Олеся, но слабо улыбнулась.
   "Вот кто никогда меня не разлюбит! Даже если изменю!" - подумала она,
доверчивая и наивная. И почувствовала, что рада видеть Диму.
   - Дрыхнет? - кивнул Дмитрий в  сторону  коляски.  -  У,  отъел  щеки,
толстяк. И совсем он на Игоря не похож. Больше на тебя.
   - Не похож, - впервые согласилась Олеся. - Только разве у меня щеки?
   - У тебя нет. Но  нос  совершенно  идентичен.  И  бровки  конгруэнтны
твоим.
   - А ротик аналогично перфорирован, да? Дима с  готовностью  засмеялся
блестящей шутке:
   - Слушай,  поехали  в  Америку?  Мне  такую  зарплату  обещают!  Буду
обеспечивать тебя не хуже Шведова. А? К тому же цивилизация!
   Олеся  ничего  не  ответила.  В  коляске   зашевелился   ребенок   и,
проснувшись, сел.
   - Привет, мужик! - сказал ему Дима. - Хорошо поспал? Что приснилось?
   Валерка, наверное, поспал очень хорошо, так  как  настроение  у  него
было чудесным. Он принялся  разбрасывать  во  все  стороны,  как  цветы,
обаятельнейшие улыбки.
   - Хочешь подержать его на руках? - предложила вдруг Олеся.
   У Димы остановилось сердце.
   - Ты раньше никогда не разрешала, - удивился он. И протянул в сторону
коляски две могучих грабли.
   - А теперь разрешаю.
   Валерка с удовольствием пристроился на несокрушимом локте  Димы,  как
на выступе скалы, и с явным превосходством посмотрел на Олесю  -  сверху
вниз. Это для него было что-то новенькое - смотреть на маму сверху вниз.
   - Вы отлично сочетаетесь, - сказала  Олеся.  Ребенок  казался  совсем
крошечным на фоне Димы. Олеся хотела добавить, что она еще  ни  разу  не
была в Америке и в принципе не против съездить туда на пару  недель,  но
передумала. "Успею, - решила она. - Не буду торопить события".
   Валерка хрюкнул и захохотал - Дима  надавил  ему  пальцем  на  живот.
Вроде бы ерунда, но всегда срабатывало безотказно.
   - А когда смеется, кого-то неуловимо мне напоминает, -  сказал  тихо,
как бы себе под нос, Дима. - Где-то  я  видел  точно  такую  же  безумно
симпатичную физиономию. Случайно, не в зеркале?
   Олеся наконец-то улыбнулась.
 
*** 
   Избалованная  и  привыкшая  к  полной  обслуге   дочка   мэра   вдруг
оказывается без гроша  в  чужом  городе,  где  ее  никто  не  знает.  Ее
малолетний сын, внук мэра, похищен  неизвестными.  Сам  мэр  попадает  в
клинику с обширным инфарктом. Все это - результат закулисной  борьбы  за
кресло главы города на предстоящих выборах. Кто из соперников мэра стоит
за этим преступлением, и пытается узнать молодая раскованная журналистка
из столичной газеты.