ной  воды
разбивались о ее плечи фонтанчиками брызг.
   Лео быстро вышел, притворив за  собой  дверь.  Он  подумал,  что  еще
немного, и поход на митинг будет сорван.
   - Что за митинг? - повторила Маша. Она появилась из ванной в махровом
желтом полотенце, и только это и спасло ее от изнасилования.
   - Полковник Кукишев собирает единомышленников. Хочу  проследить,  как
отреагируют на подобную акцию городские средства массовой информации. Ты
пойдешь со мной?
   - Ну непременно! Только губы накрашу.
   Маша быстро затянула мокрые белые волосы в плотный  узел  на  затылке
(когда она подняла руки, желтое полотенце свалилось к ее ногам).
   -  И  оденешься,  да?  -  с   непонятной   разочарованно-просительной
интонацией сказал Лео. Он и хотел видеть Машу  такой  вот,  неодетой,  и
понимал, что это вредит делу.
   Теперь девушка облачилась в короткий топ и длинную юбку с  множеством
разрезов.
   - Я готова, - сообщила Маша. Она  проверила  батарейки  в  диктофоне,
повесила на плечо сумку и, улыбаясь, кивнула Лео:
   - Пойдем!
 
*** 
 
   Митинг  должен  был  состояться  в  городском  парке.  Сосновый  парк
простирался в юго-западной части Шлимовска, узким  клином  подбирался  к
центральным улицам и заканчивался неподалеку от здания мэрии. Здесь-то и
тусовались приверженцы воинственного полковника.
   Сразу бросалось в глаза единообразие публики - в  основном  это  была
молодежь, аккуратно одетые и подстриженные  парни.  Оказавшись  в  таком
тесном  месиве  молодых,  тренированных  тел,  в  другой   момент   Маша
возликовала бы, оживилась и начала взволнованно оглядываться. Но  сейчас
ей совсем не хотелось раздаривать кокетливые улыбки. Это  стадо  молодых
бычков ее  скорее  пугало,  чем  манило.  Взгляды  юношей  были  озарены
значительным светом идеи. Маша почувствовала себя  разведчицей  в  самом
центре фашистского логова и непроизвольно прижалась к  Лео.  Или  вполне
осознанно прижалась.
   - Ну и морды! -  тихо  сказала  она.  -  И  вроде  не  тупые,  вполне
интеллигентные, но все с печатью какой-то сумасшедшей  убежденности.  Им
брось клич - сметут, уничтожат, растопчут. Ими можно  управлять,  и  это
страшно. Лео, сваливаем отсюда.
   Одобрительный гул  пронесся  по  толпе.  Появился  кумир  агрессивной
молодежи, полковник Кукишев. Серебристые усы топорщились,  глаза  грозно
сияли, военная форма смотрелась на нем эффектно. По правую и левую  руку
от полководца виднелись  здоровенные  качки-телохранители  со  свирепыми
мордами пит-бультерьеров - с такими лицами только газ в камере включать.
Кукиш  взгромоздился  на  трибуну  и  с  места  в  карьер  пошел   крыть
неприятными словами все, что попадалось  на  язык.  Особенно  досталось,
ясное  дело,  демократам  и  евреям.  Его  речь,  явно  неподготовленная
заранее, строилась по принципу "что вижу, то  пою",  он  перескакивал  с
предмета на предмет, как циркач, повторялся, не  жалел  острых  приправ,
злоупотреблял риторическими вопросами и  широкомасштабными  обвинениями.
Он  орал  громче,  чем  орут  ведущие  развлекательных  телепередач.  Он
ненавидел всех, кроме себя. Толпа отвечала восхищенным безмолвием.
   - Фашизм базируется на социальном фундаменте, - тоном учителя истории
объяснил  Лео.  У  себя  в  Америке  он  видел  множество  демонстраций.
Манифестации устраивали нацисты, пацифисты,  феминистки,  транссексуалы,
жертвы сегрегации,  кактусоводы,  безработные  шахтеры,  хиппи,  поэтому
собрание неофашистов не  вызывало  у  Лео  отвращения.  Он  наблюдал  за
происходящим  со  спокойным  интересом  исследователя.   Америка   своей
разношерстностью и спасалась, а в  России  с  ее  упоенностью  идеями  и
способностью любой маразм довести  до  логического  завершения  подобные
ритуальные пляски вселяли ужас  пополам  с  брезгливостью.  -  Известный
факт, например: когда в южных американских штатах падал  урожай  хлопка,
сразу же увеличивалось число линчеваний. У  белых  дела  шли  хуже,  они
начинали бить негров - словно негры отвечают за плодородие почвы, дождь,
энергичность насекомых-вредителей. Вот и у  вас.  Жизнь  становится  все
хуже и хуже, и начинается поиск виновных.
   - Во-первых, я бы не сказала, что  жизнь  становится  все  хуже,  мой
ученый кролик. Во-вторых,  скажи  мне,  пожалуйста,  какое  общественное
явление не базируется на социальном фундаменте?
   Яростный полковник продолжал излагать свои планы спасения  России  от
всякой заразы.
   - Именно в таком возрасте мужики и  начинают  беситься,  -  задумчиво
сказала Маша и сунула в рот жвачку. - Если у них  не  стоит.  Желания  -
море, но барьер  в  сорок  градусов  непреодолим.  Что  тогда  остается?
Сублимировать и искать виноватых в  среде  оппонентов.  А  при  чем  тут
оппоненты? Что они могут? Плечо подставить?
   Взяв за основу гипотетичную и, возможно, неверную  предпосылку,  Маша
соорудила целую конструкцию и  к  концу  своей  речи  уже  нисколько  не
сомневалась, что Кукишев - несчастная жертва полового бессилия. То  есть
Маша использовала прием того самого словесного жонглирования, которым  в
данный момент увлекался на трибуне полковник.
   Наверное,  она  высказалась   чересчур   громко.   Несколько   парней
оглянулись и хмуро  обшарили  Машу  взглядом.  Та  удивленно  замерла  с
надутым резиновым  пузырем  на  губах  -  да,  конечно,  иногда  мужчины
смотрели на нее яростно. Но не пять человек одновременно.
   - Ну-ка, сваливайте отсюда!  -  прошипел  один  из  юношей.  Его  тон
предполагал, что сейчас  он  достанет  из-за  пояса  кольт  и  изрешетит
журналистку и ее спутника.
   - А почему? - возмутился  Лео.  -  Мне  нужно  смотреть  до  конца  и
наблюдать,  затем  смотреть  на  правдивое  освещение  подобный  факт  в
средствах информации.
   - Нерусский, что ли? - спросил другой кукишевский приверженец.
   - Я американец, - гордо ответил Лео.
   - Ребята, а что вы так дергаетесь? - забеспокоилась Мария. - Что  вам
от нас надо? Эй, руки-то убери! Я, между прочим, в ваш  чертов  Шлимовск
из столицы приехала и тоже должна осветить...
   Несколько  твердых  фраз  заставили  Машин  рот   захлопнуться.   Она
вцепилась в Лео в поисках защиты.
   Они как-то незаметно оказались зажатыми в плотном кольце. Машу и  Лео
плавно вытеснили из объятий толпы и отвели в сторону, под высокие сосны.
Маша неудачно наступила на сосновую шишку и едва не рухнула на конвоира.
А захватчики только и ждали  какого-нибудь  резкого  движения.  Один  из
парней  вмиг  утопил  кулак  в  животе   Лео   Хантера,   не   дав   ему
сконцентрироваться и защититься накачанным прессом.  Лео  хрипло  охнул.
Следующий удар заставил его осесть на сухую землю, всю в зеленых иголках
и ветках. Силы были явно неравны - пять "шкафов" на одного-единственного
очкастого стажера  и  стройную  московскую  журналистку.  Машу,  видимо,
берегли на десерт.
   - Эй, вы что! - заорала она, выкручиваясь. - Перестаньте! Да  что  же
это такое?!!
   Она тоже получила по очаровательной физиономии  и  улетела  под  юную
сосенку. Беднягу Лео пнули еще несколько раз и оставили в покое.
   Растерзанные любовники со вздохами и стонами, опираясь друг на друга,
поднялись с земли.
   - Лучше бы мы остались дома! - зло бросила Маша. -  А  ты  -  митинг,
митинг! Дался он тебе. Лежали бы сейчас на диване, радовали друг друга.
   - Почему они нас избили?
   - Потому что ты мордой не вышел.
   - Я? Мордой? Значит, я во всем виноват?
   - Естественно.
   Лео надолго задумался  над  особенностями  своей  внешности,  так  не
угодившей  резвым  паренькам.  Маша  усердно  замазывала  темно-вишневой
помадой разбитую губу.
   На самом деле ребятам, взбодренным трубным  ревом  полковника,  нужно
было просто выпустить пар. И  под  руку  попалась  белобрысая  болтливая
красотка и ее спутник.
 
*** 
 
   У Лео внутри что-то отрывалось и падало, отрывалось и падало,  но  он
стойко переносил неприятные последствия митинга.  Валялся  на  диване  с
мокрым полотенцем на груди - там, где виднелись два ярких  кровоподтека.
Маша сидела рядом и смотрела видеозапись передачи с участием  полковника
Кукишева.
   - Тебе нравится эта старушка? - спросила она у Лео.
   Лео  бросил  взгляд  на  экран.  Ослепительная  Ника  Сереброва  мило
беседовала с полковником о том о сем.
   - Она не старушка, - трезво оценил он шлимовскую звезду. - Совсем.
   - Не люблю этих мармеладных дамочек, сделавших себе имя на  кокетстве
и сладеньких беседах с крутыми мужиками.
   Лео ничего не ответил. Ему было абсолютно все равно, на  чем  сделала
себе имя в границах  Шлимовска  Ника  Сереброва,  да  хоть  на  торговле
ананасами.  У  него  болели  все  внутренности.  К  тому  же,   на   его
американский взгляд,  журналистка  очень  правильно  подавала  себя,  не
забывала о саморекламе и умело пользовалась своими  природными  данными.
Эти данные Лео мысленно оценил  как  великолепные,  но  Маше  ничего  не
сказал.
   - Кстати, - заметил он, разворачивая газету с  телепрограммой,  -  по
телевизору сейчас идет  передача  с  Игорем  Шведовым.  Давай  лучше  ее
посмотрим. Что и вызывает у меня теперь отрицательные  эмоции,  так  это
лицо господина Кукишева.
   Маша тут же переключилась на российский канал, на  частотах  которого
вещало шлимовское ТВ. Ей было интересно посмотреть на Игоря Шведова и на
его жену Олесю - после разговора о них с отвергнутым любовником Дмитрием
Павловым. Что представляет собой Олеся, которая всем так нужна, и  каков
господин Шведов, виртуозно отбивший девочку у красавца программиста?
   В этой передаче, как и  в  остальных,  Ника,  ни  капли  не  смущаясь
присутствием жены, привычно заигрывала с подопытным материалом.  "Так  и
надо, - одобрительно кивнула Маша. - Нечего с женами церемониться". Сама
она никогда не церемонилась и поэтому один раз  даже  была  вовлечена  в
кулачный поединок с взвинченной - ну и зачем так нервничать? -  супругой
какого-то своего любовника.
   Наблюдая за экранной мизансценой,  Маша  думала  о  том,  что  внешне
строительный   гигант   Игорь   Шведов   и   в   подметки   не   годится
суперпривлекательному Диме. Да, неплох, но и только.  Над  программистом
природа трудилась с мольбертом и этюдником часов пять,  Шведову  уделила
от силы десять минут. Но что-то в нем  было,  особенно  с  точки  зрения
Маши, которая любого мужчину оценивала с самых доброжелательных позиций.
"Выбрала-то  Олеся  Шведова.  Ну,  ясное  дело!  Напористый.  Шустрый  и
энергичный. Наверняка в постели бесподобен", - нашла  самое  понятное  и
близкое для себя объяснение Мария.
   А Олеся заставила ее разочарованно сморщить нос. Маша воображала, что
достоинства шведовской жены ограничиваются одним пунктом - "дочь  мэра",
а все остальное - плод фантазии сдуревшего от любви Димы. АН нет,  Олеся
была хороша и в отрыве от папиных заслуг и капиталов -  просто  сама  по
себе.  Она  чудесно  улыбалась,  с  приятным  достоинством  ответила  на
несколько вопросов Ники  Серебровой  и  выглядела  чрезвычайно  свежо  и
молодо. Ее скромность (а скромность, по мнению Маши, являлась  одной  из
самых отвратительных и порочных черт) была милой, а непосредственность -
очаровательной.
   Маша привалилась  к  Лео  и  механически  теребила  его  коленку,  не
задумываясь, к чему это может привести.
   - А девчонка тебе нравится? - ревниво спросила она.
   - Хорошенькая, - честно признался Лео.
   - Глупости!
   "А не переехать ли мне в Шлимовск на постоянное место  жительства?  -
глубоко задумалась Маша, разглядывая листовки с фотографиями кандидатов.
- Город наводнен колоритными мужиками, есть где  порезвиться.  Москву  я
уже всю перелопатила, нетронутым остался один Аркаша.  А  здесь!  Мэр  -
душечка, несмотря на отчаяние и то, что сердечко пошаливает. Джентльмен.
Его зять Игорь не лишен шарма, не первая ракетка мира, конечно, по части
мужской красоты, но гораздо симпатичнее обезьяны. А взгляд его так много
обещает! Интересно, законтачился ли он  с  престарелой  тележурналисткой
или  ему  хватает  Олеси?  Так,  кто  дальше?  Леонид  Артурович  Фельк.
Импозантен, респектабелен  и  накормил  "Башенкой  лангуста".  Гениталии
омара - на очереди. Хотя дальше любезностей у него явно  дело  не  идет.
После ресторана вполне могли бы прокатиться куда-нибудь вдвоем, в  место
дислокации двуспальной кровати. Но  не  предложил.  Коммунист  Елесенко.
Видели, видели и  с  ним  передачку.  Подпирает  потолок  гипоталамусом.
Ручищи волосатые, глазищи  нахальные.  Такой  как  зажмет,  превратит  в
картофельное  пюре.  Шикарное  одноклеточное.  Инфузория  в   экспортном
варианте. Николай Самарский. Неуловимая улыбка  чеширского  котяры.  Как
там мой Бублик поживает? У психопата Гилермана? Не  прибил  ли  его  еще
Аркаша? Если прибил, то, наверное, заслуженно. Бублик такой  же  подлец,
как и я. Значит, Самарский.  Эх,  познакомлюсь!  Интуиция  подсказывает,
поле не вспахано, ждет трудолюбивой сохи. Внесу свой вклад  в  разорение
машзавода номер три. И наконец, полковник Кукишев, зараза  этакая!  Тоже
хорош, голубь! Если бы не его нацистские замашки, поставила бы  его  усы
на первое место в моем  мини-рейтинге  мужской  привлекательности.  А  я
люблю военных, красивых, здоровенных! Молодец,  Ника  Сереброва.  Хорошо
устроилась. На широкой, основательной  груди  городского  истеблишмента.
Надо познакомиться с дамочкой, перенять опыт жизненного обустройства".
   Манипуляции с коленом американца  привели  к  плачевному  результату.
Лео, не в силах больше выносить мануального  издевательства,  набросился
на Марию, но не рассчитал траекторию (подпортили все-таки  ему  в  парке
основные микросхемы). Клубок из двух тел скатился на пол,  Маша  въехала
лбом в ножку дивана, Хантер с размаху впечатался в  палас.  К  тому  же,
падая, Лео задел ногой утлый журнальный столик, да так неудачно, что тот
перевернулся на спину Маше вместе со стопкой газет, бокалами  и  начатой
двухлитровкой пепси. Наверное, так кричат раненые бегемоты.
   - Спасибочки, - прохрипела мокрая и сладкая  от  пролитой  пепси-колы
Маша из-под Лео и столика. - Ну ты виртуоз! Незабываемые ощущения.
 
Глава 40 
 
   У Олеси не было наручных часов, а стрелки больших настенных - в  зале
ожидания - упорно показывали пятнадцать минут третьего. Два  этих  факта
сделали  Олесю  персоной,  чрезвычайно  неудобной  для  окружающих.  Она
цеплялась ко всем с одним и тем же вопросом: "Сколько времени?"
   По ее подсчетам, Игорь должен был прилететь на крыльях любви в  Южный
Валомей через три с половиной часа. Дорога была отличная, почти немецкий
автобан, а желание Игоря увидеть любимую жену - грандиозным. И  все-таки
ни через три с половиной, ни через, четыре, ни через  пять  часов  Игорь
Шведов не появился у окошка справочной службы. "Предположим,  телеграмма
дошла за час. Никитишна получила ее и стала названивать Игорю. Или папе.
И ни того ни другого не оказалось на месте. Значит, Игорь узнает о  моем
паническом послании, только вернувшись вечером домой..."
   Поправки множились. Олеся сделала скидку на медлительность  телеграфа
и почтальона, на сердечный приступ Никитишны, на  колесо,  спустившее  в
дороге, на злодеев гаишников,  чинивших  препятствия  на  пути  Игоря  в
Валомей. Когда причин для опоздания  уже  не  осталось,  страшная  мысль
посетила Олесю. Ее взволнованный Шведов не  справился  с  управлением  и
теперь лежит в кювете  колесами  кверху  и  истекает  кровью.  А  вокруг
толпятся случайные  люди  и  дисциплинированно  не  прикасаются  к  нему
прежде, чем прибудут "скорая помощь" и госавтоинспекция.
   Чудовищная картина  заставила  глаза  Олеси  наполниться  слезами.  В
подобных размышлениях она провела остаток вечера.  Ночной  вокзал,  даже
несмотря на  платный  вход  в  здание  и  усиленные  наряды  милиции,  -
малоподходящее место для девочки с голыми ногами и лифчиком,  откровенно
сверкающим из-под прозрачной грязно-серой майки.  Если  эта  девочка  не
проститутка, конечно.
   Так как Олеся и в кошмарном сне не  могла  причислить  себя  к  касте
любовных утешительниц, по  мере  приближения  часовой  стрелки  к  цифре
двенадцать на  циферблате,  она  чувствовала  себя  все  более  и  более
неуютно. Она сходила к расписанию и выяснила,  что  билет  до  Шлимовска
стоит сто шестьдесят семь рублей и  нет  никаких  шансов  уменьшить  эту
сумму до десятки - уж десять рублей Олеся как-нибудь раздобыла бы. Она с
грустью постояла около буфета,  рассматривая  бутерброды  с  ветчиной  и
сыром, золотисто-коричневые половинки жареных цыплят, заливное  мясо  на
одноразовых тарелках и вдыхая запах дешевого кофе. Олесе снова  хотелось
есть.
   "Игорь, Игорь, - обиженно  подумала  она.  -  Не  любишь!  Любил  бы,
примчался, несмотря ни на какие препятствия. Вот Дима бы уже  давно  был
здесь..."
   Верность Димы Павлова не знала границ и сомнений, он  точно  бы  снес
своим твердым лбом  все  шлагбаумы  и  заграждения,  развил  максимально
возможную скорость, с радостью заключил в объятия свой нежный и  хрупкий
цветок и без промедления купил бы Олесе два бутерброда.
   В укромном уголке сердца Олеся все  четыре  года  сравнивала  мужа  с
брошенным возлюбленным. Какова была бы ее жизнь,  если  бы  четыре  года
назад она сделала выбор в пользу Димы? Приехав  с  горнолыжного  курорта
вся во власти чар Шведова, такого неутомимого, быстрого, славного, Олеся
скоропалительно отвергла преданного Диму. Шведов привозил  ей  букеты  и
корзины цветов, катал на белом "мерседесе" и  бросал  к  стройным  ногам
разнообразные текстильные и меховые изделия. И дело даже не в  том,  что
Дима не мог позволить себе подобной роскоши,  просто  восемнадцатилетней
Олесе льстили внимание  и  любовь  зрелого  мужчины.  Она  не  выдержала
стремительно-то штурма и сдалась, как крепость Измаил.  После  церемонии
бракосочетания корзины роз и комплименты уже не украшали  Олесину  жизнь
так густо, что  давало  ей  повод  не  раз  надуть  губки  и  обратиться
мысленным взором к Диме Павлову. "А вот Дима бы..." Ее не волновало, что
Шведов работает  как  вол,  чтобы  обеспечить  все  ее  прихоти,  а  его
некоторая сдержанность вполне оправдана перегрузками. Она хотела  всего,
всего,  всего:  и  чудесной  свободы,  которую  дают  деньги  трудолюбца
Шведова, и его горячего восхищения, и  романтики  неувядающей  любви.  И
чтобы на заднем плане маячил Дима и  постоянно  напоминал,  какая  Олеся
прекрасная, неповторимая, уникальная.
   Ей  стало  страшно.  Она  чувствовала  на  себе  липкие  взгляды,   а
спрятаться было некуда.  Один  тип  буквально  терроризировал  ее  своим
пристальным вниманием. Он поднимался с места, когда  вставала  Олеся,  и
шел за ней, сохраняя дистанцию в несколько метров. У газетного киоска  с
красочными журналами на  витрине  мужик  подошел  совсем  близко.  Олеся
сжалась в комок.
   - Смотри, что у меня есть, - сказал он.
   Олеся  пристально  рассматривала   обложку   "Космополитэна"   и   не
оборачивалась.
   Тип подошел вплотную и сунул прямо  под  нос  девушке  веер  из  трех
десятирублевок.
   - Пойдешь со мной, киска?
   "Вот первые тридцать рублей из суммы в сто  шестьдесят  семь.  Начнем
зарабатывать?" - не без иронии подумала Олеся. На самом деле ей было  не
до шуток. Омерзительный мужик схватил ее за тонкое запястье.
   - Что, деньги не нужны?
   Олеся вырвала руку, но он тут же поймал ее снова - теперь за локоть -
и больно сжал.
   - Отпустите! - дернулась Олеся.
   - Не отпущу! - рыкнул тип. Его  небритая  морда  была  совсем  рядом.
Запах крутого перегара и лука сбил бы с ног лошадь!
   Олеся трепыхалась в цепких и  сильных  лапах  крошечной  килькой.  За
борьбой из-за стекла киоска наблюдали с равнодушными  улыбками  Клаудиа,
Синди, Наоми и Кристи. Наряд милиции, как и положено  наряду  милиции  в
момент самой настоятельной в нем необходимости,  исчез  из  виду.  Мужик
упорно тянул  Олесю  в  тыл  шеренги  коммерческих  киосков,  туда,  где
виднелся темный коридор.  "В