енную  сдачу  дома,  что  на
Комсомольском проспекте. И прикажите Суздальцеву не выражаться  хотя  бы
при областном начальстве.
   - Не забуду.
   Диалог постепенно обретал привычный ритм. Элла  Михайловна  протянула
деморализованному шефу спасительный канат повседневных забот, вытаскивая
начальника из разверстой бездны горя.
   - Уволенный вами имиджмейкер Хайбуллин неистовствует, Игорь Палыч.
   - Да? - удивился Шведов. - А чем он недоволен?
   - Считает, мы ему недоплатили за оказанные услуги.
   - Вот мерзавец! Я два месяца безропотно сносил  все  его  ресторанные
счета и детские путевки в Италию!
   - Выставить вон нахала?
   - Да, - кивнул Игорь, но тут же о чем-то задумался. - Или нет...
   Именно сейчас ему не хотелось злить кого бы то ни было. Сейчас  Игорь
был так уязвим! Кто знает, насколько  глубоко  вклинился  в  его  судьбу
пройдоха Анвар Хайбуллин.
   - Сколько он хочет? - поднял глаза на Эллу Михайловну Шведов.
   - Еще три тысячи долларов.
   - Хам какой. Сколько по курсу?
   - Если приблизительно, скажем, тысяч двадцать.
   - Приблизительно, Элла Михайловна, я и сам  знаю.  Я  думал,  вы  мне
назовете точную цифру, - резко сказал Игорь.
   - Я непременно выясню, какой сегодня курс.
   - Мне ведь надо дать указание  главному  бухгалтеру,  -  более  мягко
объяснил Игорь, как  бы  извиняясь  за  свою  резкость.  -  Ладно,  сами
распорядитесь насчет денег. Пусть он подавится, Элла Михайловна.
   -  Я  тоже  так  считаю.  Пусть  от  нас  отстанет.  С  его  взрывным
темпераментом! Имиджмейкер к тому же какой-никакой. Лучше заплатить, чем
в разгар предвыборной кампании обзавестись таким врагом. Грязь развезет,
как в весеннюю распутицу.
   - Но чтобы я больше его не видел!
   -  Кстати,  о  выборах.  Шлимовское  авиапредприятие  приглашает   на
встречу. Ваш электорат.
   - Ну надо же! Меня любят летчики? А за что?
   - А не помните разве ту нашу  пятиэтажку  на  Театральной?  Три  года
назад?
   - Все вспомнил. И все понял. Ясно.
   Но Элле Михайловне хотелось расшифровать приятный момент из биографии
начальника.
   - Тогда на улице Связи обвалился старый кирпичный дом,  -  продолжала
она, - ведомственное жилье авиаторов. Были жертвы.  И  вы  отдали  новую
пятиэтажку для переселения летчиков. Они этого не забыли.
   - Но я, Элла Михайловна, отдал дом не от широты  душевной.  И  не  из
чувства  сострадания.  Вы  знаете.  Тогда   авиапредприятие   возглавлял
Наварников, мой хороший знакомый, и он обещал эту  пятиэтажку  доблестно
отработать. Обманул, конечно, подлое животное.
   - Но летчики-то все равно будут голосовать за вас.
   - Какой интересный поворот судьбы, - грустно вздохнул Игорь. - Вполне
возможно, их голоса мне скоро будут ни к чему.
   - Ни к чему?
   - Да. Мне кажется,  Элла  Михайловна,  похищение  Олеси  и  малыша  -
результат грязной предвыборной возни. Меня хотят  вычеркнуть  из  списка
претендентов.
   - Тогда и Валерия Александровича тоже?  -  сообразила  тут  же  умная
секретарша.
   - Наверное. Не знаю. Не знаю, что  и  думать.  Но  нервы  у  меня  на
пределе.
   - Ах, Игорь Палыч! Все мы переживаем за вас. Весь  коллектив.  Только
бы обошлось с Олесей и ребенком.
   - Только бы, - уныло отозвался  Игорь.  И  взял  трубку  зазвонившего
телефона. - Да. Алло.
   - Как настроение? - тепло спросил голос в трубке.
   - С кем я говорю?
   - Все мечешь икру? На высокий пост рвешься?
   - Кто это?!
   - Смотри, - с противным смешком сказал голос, от которого Игорь  вмиг
стал бледным, как таблетка парацетамола, - особо не суетись. А то  своей
девчонки и заморыша обратно не дождешься!
   - Подождите, не вешайте трубку! - закричал  Игорь,  но  было  поздно.
Связь прервалась.
   - Что?! - заволновалась Элла Михайловна. - Что случилось?!
   - Они звонили, - ответил Игорь, вскакивая с места, опускаясь обратно,
хватая в руки маркер и швыряя его на стол. - Те, кто украл Олесю!
 
*** 
 
   - Как это нет денег? Как  это?  Нет,  так  не  бывает,  -  возмущенно
взмахивал руками собственник  кафе,  низенький  и  лысоватый  толстячок.
Словно каждый человек непременно рождается с валютным счетом в банке.
   - Ей подсунули "куклу" у ювелирного магазина,  -  терпеливо  объяснил
официант, доставивший несчастную Олесю  в  кабинет  к  начальнику.  -  А
больше денег с собой нет.
   - Хорошо, девочка, я тебе поверю, - согласился владелец. Он  выглядел
скорей расстроенным, чем разозленным. - Сейчас же дуй домой и привези...
Сколько там она должна?
   - Не хватает двадцати девяти рублей, - подсказал парень.
   - Привези двадцать девять рублей. Давай быстренько. Только  оставь  в
залог сумочку, или сережки, или еще что там у тебя есть ценного...
   - У меня ничего с собой нет, - убито прошептала Олеся. Самое  ценное,
что у нее было, - она сама. - И я живу в Шлимовске.  Я  продала  кольцо,
хотела на эти деньги купить билет на  автобус,  чтобы  вернуться  домой,
понимаете, а меня обманули.
   Официант, который  сначала  вроде  бы  симпатизировал  Олесе,  теперь
недовольно от нее отвернулся и смотрел в окно. На его лице было написано
презрение: "Что только не придумают люди, чтобы поесть на дармовщинку".
   - Как ничего с собой нет? -  опять  возмутился  директор.  -  Так  не
бывает! Так не бывает! Сумка есть?
   - Нет!
   - Сережки... Да, действительно, тоже нет...
   Мужчины в четыре глаза оглядывали несчастную девицу, прикидывая,  что
с нее можно снять для залога. Но снять с Олеси, не нанеся при этом  урон
нравственности воламейцев, можно было только  туфли.  Туфли  в  качестве
залога владельца не вдохновили.
   - Я  в  Шлимовске  живу,  -  опять  завела  свою  песню  налопавшаяся
вкусностей бедняжка. - Отпустите меня, пожалуйста, у меня и так  проблем
хватает. А можно я от вас позвоню?
   -  Точно!  Звони!  -  обрадовался  толстяк.  -  Пусть  тебе  подвезут
тридцатник.
   - Да нет же, - объяснила честная Олеся. - Я позвоню мужу в  Шлимовск,
и он за мной приедет. Нет, ну и деньги вам, конечно, отдаст. Хоть сотню.
Хоть две. Мы не бедные.
   - Оно и заметно, - хмыкнул официант. - Я думаю, ты  просто  над  нами
издеваешься.
   - Ладно, сдадим ее в милицию, - вздохнул владелец кафе. -  Пусть  там
разбираются, откуда она. Воровать, между  прочим,  нехорошо!  А  ты  нас
обокрала!
   О милиции Олеся сохранила самые радужные воспоминания.
   - Не надо! - взмолилась она. - Ну, отпустите же! Что вам стоит!
   - Так, это уже ближе к теме, - обрадовался толстяк. -  В  милицию  ты
определенно не хочешь.
   - Не хочу! - замотала головой Олеся.
   - У Аси аппендицит, - вспомнил почему-то официант.
   - Да? Ну хорошо, - вздохнул директор. - Так и  быть,  пожалеем  тебя.
Скажи спасибо маме, что ты такая кошечка.
   Олеся  нерешительно  улыбнулась  и  двинулась  к  дверям,   внутренне
поблагодарив незнакомку Асю за то, что ее аппендицит каким-то загадочным
образом влияет на настроение лысого толстяка.
   - Куда? - удивился владелец кафе. - Куда собралась?!
   - Вы ведь меня отпускаете! - не поняла Олеся.
   - Отпускаем? Да с какой стати? Будешь драить пол и убирать со столов.
У нас одна из уборщиц в больнице с аппендицитом - слышала?
   - Драить пол? - не поверила  своему  счастью  Олеся.  Всю  жизнь  она
только  об  этом  и  мечтала  -  помыть  в  свое  удовольствие  полы   в
общественном месте.
   - И помни: чтобы отработать свой долг, ты должна, по идее, пять  дней
у нас пахать. Но мы  тебя,  за  красивые  глазки,  пожалеем.  До  вечера
поработаешь, потом отпустим. Топайте, друзья!
   - Легко отделалась, - сказал парень Олесе, конвоируя девушку  обратно
в зал. - Могли бы и в милицию сдать. Но шеф у нас добрый. Смилостивился.
   Олесю быстренько  экипировали  шваброй,  ведром,  тряпкой,  оранжевым
передником и пустили в автономное плавание. Целый  день  она  трудилась,
как никогда в жизни, доблестно отрабатывая  съеденные  пирожные  и  мясо
по-французски   -   она   была   честной   девочкой.   Ее   своеобразные
взаимоотношения с ведром и шваброй (вручить  Олесе  швабру  было  то  же
самое,  что  посадить  ее  за  пульт  космического  корабля),  а   также
умопомрачительный "вид сзади", когда прелестная уборщица  наклонялась  к
ведру, спровоцировали удивительную закономерность - многие клиенты  кафе
(мужчины) сидели и сидели за своими столиками, делали новые заказы и  не
хотели уходить. Выручка кафе в этот день в два  раза  перекрыла  обычную
планку.
 
Глава 25 
 
   Необходимость участвовать в  выборах,  что-то  предпринимать  в  этом
направлении, комбинировать, суетиться, рекламировать сверх меры  себя  и
свои заслуги - все это  вызывало  у  мэра  Суворина  чувство  некоторого
раздражения. Он добросовестно работал, не воровал, не  грабил  городские
внебюджетные фонды, не  брал  взяток  (деньгами  уж  точно),  а  если  и
пользовался преимуществами своего  положения,  то  лишь  самую  малость,
только затем, чтобы подстраховать  финансами  будущее  любимой  дочки  и
внука. Не зарывался, конечно,  знал  меру.  Зачем  были  нужны  июньские
выборы,  если,  по  мнению  Суворина,   он   безупречно   соответствовал
занимаемому посту, засыпал с мыслями  о  благополучии  шлимовцев,  делал
все, чтобы в их домах не кончалась горячая вода,  чтобы  не  закрывались
детские сады и функционировали бесплатные столовые. "Разве найдешь  мэра
лучше?" - искренне думал  Валерий  Александрович.  Однако  устав  города
отменить было нельзя, и каждые четыре года полагалось проводить выборы.
   Но оцепенение, ужас и страх, охватившие Суворина  после  исчезновения
Олеси и Валерки,  не  шли  ни  в  какое  сравнение  с  чувством  легкого
раздражения, которое  мешало  ему  стопроцентно  отдаться  увлекательной
предвыборной борьбе.
   Теперь он не мог думать не только  об  агитационной  кампании,  он  с
трудом справлялся даже с повседневными делами. Он смотрел в пространство
остановившимся взглядом и беспрестанно  прокручивал  в  голове  варианты
развязки. Он теперь даже, как и Шведов, стал подозревать  в  организации
похищения своих конкурентов в борьбе  за  пост  мэра,  все  время  перед
глазами плавали в воздухе лица злобного полковника Валентина  Куки-шева,
или раскатистого Ивана Елесенко, или импозантного Леонида  Фелька,  или,
наконец, улыбчивого Николая Самарского, и несчастный Суворин представлял
себе, как они дают указание наемному исполнителю схватить Олесю. У  него
болело сердце.
   - Валерий Александрович, - осторожно спросил суворинский  имиджмейкер
Андрей Юрьев, который уже битых десять минут ждал возвращения  босса  из
печальной командировки в мир страшных фантазий, догадок,  предположений,
- так вы выделите денег?
   Деньги нужны были для оплаты услуг  маленькой  типографии,  владевшей
финским оборудованием и печатавшей продукцию непревзойденного качества и
дизайна.
   - Да, -  согласился  наконец-то  Валерий  Александрович.  -  Ты  иди,
пожалуй, Андрюша.
   Взять  Андрея  к  себе  в  команду  убедили   упирающегося   Суворина
заинтересованные в его победе доброжелатели -  бизнесмены,  коммерсанты,
директора заводов. Сейчас  такое  время,  сказали  они,  что  невозможно
удачно высморкаться  без  рекламного  агента,  не  то  что  победить  на
выборах. Пришлось согласиться. Хотя Суворин считал, что он хорош  и  без
всяких рекламных трюков и ухищрений.
   - Да, вспомнил, Андрей. Тут какой-то  тип  ко  мне  рвался.  Директор
имиджмейкерской фирмы "Кредо". Как его, - Валерий Александрович полистал
настольный календарь, - Анвар Хайбуллин. Пел, что он крутой  специалист,
гений агитации, и прочая болтовня. Предлагал свои услуги.  Что  за  тип?
Что-то я о нем уже вроде бы слышал...
   - А вы не знаете? - удивился Андрей, поднимаясь со стула. -  Он  ведь
сотрудничал с вашим зятем Игорем, пока его с  позором  не  выгнали.  Он,
Валерий Александрович, абсолютный ноль в рекламном деле, уж поверьте.
   Предполагалось, что Андрей в рекламном деле звезда первой величины.
   - Да, точно! - воскликнул Суворин и устало потер  ладонями  глаза.  -
Ведь Игорь мне говорил о нем. А я  забыл.  Что  с  памятью?  Никогда  не
жаловался. Ну, иди, иди.
   Один из телефонов взорвался требовательным звоном.
   - Валерий Александрович, - услышал Суворин голос зятя, - вы только не
волнуйтесь!
   - Что?! - Острая игла вонзилась в сердце, не давая вздохнуть.
   - Только не волнуйтесь! -  предупредил  Игорь,  хотя  у  него  самого
срывался голос. - Мне позвонили!
 
*** 
 
   Отправляя в отставку Анвара Хайбуллина, Шведов явно недооценивал  его
творческий потенциал и способности к внушению. Шеф имиджмейкерской фирмы
"Кредо" не долго мучился от сиротства, он быстро нашел новую кормушку  в
лице полковника Кукишева, предводителя  регионального  отделения  "Союза
русских патриотов".
   Да, полковник  в  качестве  исходного  материала  был  гораздо  менее
привлекателен, чем Игорь Шведов, симпатичный,  обаятельный,  с  отличной
репутацией в городе. Полковник Кукишев имел зверскую рожу,  воинственные
усы и держимордовские  манеры.  Располагая  такими  начальными  данными,
другой опустил бы руки и вовсе не взялся бы делать из  Кукиша  конфетку.
Но деятельный  и  энергичный  Хайбуллин,  грея  себя  мыслью  о  крупном
гонораре, не испытывал и  тени  сомнения.  А  может,  испытывал,  только
клиенту не показывал.  Кроме  того,  обладая  способностями  к  быстрому
профессиональному росту, он учел свои ошибки в работе с Игорем  Шведовым
и больше их не повторял. Не следовало, например, говорить с подопечным в
назидательном тоне, как с маленьким учеником. Шведов этого не  вынес,  а
уж неистовый полковник и подавно дал бы резвому имиджмейкеру  в  холеное
рыло. Поэтому Анвар сменил тактику. Трели соловья не звучали так  нежно,
как его голос.
   Он поглядывал в свои бумаги, на золотую печатку на мизинце, на своего
нового покровителя.
   - Ах, Валентин Николаевич, и все-таки вы бы пореже надевали форму,  -
мягко сказал Анвар.
   - А что моя форма?! - рявкнул полковник. Тихо разговаривать он совсем
не умел.
   - Нет, нет, вам очень к  лицу,  -  замахал  руками  Анвар.  -  Просто
военный френч немного пугает избирателей.
   По  мнению  Хайбуллина,  военная  форма,  приплюсованная  к   грозной
физиономии Кукиша и его широко  известным  антисемитским  высказываниям,
навевала мысль о том,  что,  если  полковника  выберут  мэром,  Шлимовск
неминуемо превратится в концентрационный лагерь. Имиджмейкер  хотел  тут
же сообщить это Кукишеву, но передумал.
   - Почему пугает?! - крикнул полковник.
   - Люди у нас, понимаете ли, такие... Боятся крепкой руки.  Хотят,  но
боятся. И ваш чрезвычайно мужественный облик их шокирует.
   И, не дав полковнику вставить слово, Анвар быстро затарахтел:
   - Вот я взял на телевидении кассету с программой Ники Серебровой. Где
вы устроили небольшой пикничок на даче для всей съемочной группы. Цыплят
жарили. Гениально! Гениальный ход,  Валентин  Николаевич!  Вот  в  таком
имидже - да, крепкий мужик, да, бывалый вояка, но каким  он  может  быть
добрым и  заботливым  -  и  заключается  ваша  сила.  Сочетание  внешней
мужественности и внутренней мягкости - вот  что  нам  нужно.  Избиратели
хотят видеть на посту мэра строгого, но  доброго  отца.  А  ваше  личное
обаяние...
   -  Да  что  там  обаяние,  блин,  -  махнул  рукой  Кукишев.   -   Не
замаскируешься. Меня в городе и области хорошо знают. Какой я тигр.  Кто
поверит-то?
   - Поверят! -  убежденно  воскликнул  Анвар.  -  Надо  только  немного
подкорректировать ваш образ. А  как  много  значат  мелочи!  Вас  увидит
электорат в незнакомом имидже за неделю до выборов -  более  спокойного,
более предсказуемого - и это может сработать.
   - Ладно. Понял. Учту, - кивнул Кукишев. - Что еще?
   - Еще? - Анвар заметно приободрился. Полковник-зверь вроде бы начинал
прислушиваться к его советам.  Дело  двигалось.  -  Хватит  сражаться  с
евреями!
   - Так ведь Россию губят, - неожиданно тихо  и  проникновенно  ответил
полковник. - А я русский патриот!
   - Ну и пожалуйста. Ничего с вашей Россией не случится, -  авторитетно
заявил Хайбуллин. - Кто ее  только  не  губит,  и  практически  никакого
результата. Поэтому с сегодняшнего дня, очень вас прошу, воздержитесь от
резких высказываний.
   - Не обещаю, - с долей самокритичности заметил Кукишев. - У  меня  не
получится.
   - Надо стараться. Согласен, ваша экспрессия, напор, горячность  могут
сыграть положительную роль. Тут от метода непосредственного внушения  мы
можем перейти к методу заражения. Вы, конечно, не знаете, но  существуют
четыре метода пропагандистской работы - убеждение, внушение,  заражение,
подражание. Вы способны заразить аудиторию своим настроением,  чувствами
и эмоциями, это очевидный плюс. Но, повторяю, хватит говорить гадости  в
мегафон, Хватит!
   Анвар опять сбивался на менторский тон. И Кукишев вскоре  должен  был
возмутиться.
   - Я вам объясню  одну  вещь,  она  вас  заинтересует.  Понимаете  ли,
принятие сознанием внушающего воздействия  оказывается  вероятным,  если
его  содержание  согласуется  с  нормами  группы,   которой   адресуется
информация.
   - Чего? - удивился полковник.
   - Ну, если на пальцах, своими яростными речами вы отсекаете ту  часть
избирателей, которые вам бы симпатизировали, если бы их не  пугали  ваши
жуткие публичные заявления.
   - Не понял! А что же они мне не симпатизируют?
   - Из-за ваших жутких публичных заявлений, - терпеливо повторил Анвар.
   Но полковник не был так прост, макароны на  его  уши  укладывались  с
трудом.
   - Ладно, не гони, - грубо сказал он,. - Послушал я  тебя  немного,  и
хватит. Даже если я завтра начну исполнять па-де-труа в белых  колготках
или на свои деньги приглашу в Шлимовск Пугачеву - поклонников у меня  не
прибавится. А тебя я нанял не для того, чтобы ты мне  тут  заливал  рыбу
майонезом и стекла полировал. Всякая твоя пропагандистская  дурь  ничего
не значит. Здесь надо действовать тоньше. Я от  тебя  хочу  услышать  не
всякую расплывчатую ерунду  про  имиджи-образы,  внушение-подражание,  а
цифры - сколько голосов ты мне можешь конкретно купить.
   - Купить? - задумался Анвар.
   - Ну, купить. Голоса - тот же товар. Вот сиди и думай,  как  и  каким
образом. Насчет солдатиков я  уже  договорился  -  строем  придут.  Сюда
добавить малообеспеченные слои населения - многие за десятку  согласятся
со всеми моими мегафонными гадостями, как ты говоришь. Вот топай в собес
и пенсионный фонд и наводи мосты, пусть предоставят  адреса  и  фамилии.
Видишь, тебе и думать не надо, я уже все за тебя придумал. Ну  и  мутной
водицей залить все вокруг - чтоб ни один мой соперник  не  выплыл,  чтоб
дерьмом захлебнулись... И город станет моим!
   Анвар молчал, потрясенный безбрежным  океаном  работы,  раскинувшимся
перед ним.
   - Да... - неуверенно сказал он наконец, - но все-таки надо бы...  Ваш
имидж  базируется...  То  есть...  В  общем,  Суворин  -  очень  сильный
соперник.
   - Суворин? - нехорошо усмехнулся Кукишев. - Суворин мне...
   Хайбуллин вспыхнул, как юная  дворянка.  Полковник,  конечно,  всегда
изумлял  лексической  неординарностью,  но  о  существовании   подобного
выражения Анвар и не догадывался. Было от чего покраснеть.
 
Глава 26 
 
   Родной Шлимовск и милая сердцу квартира на Солнечной улице оставались
недосягаемы. В десять  часов,  перемыв  шваброй  в  совокупности  гектар
площади, обессиленная стахановка Олеся  выползла  из  кафе  на  вечернюю
улицу чуждого ей Валомея и с тоской огляделась.
   Идти было некуда, а город стремительно пустел. Многоэтажки  всасывали
в себя добропорядочных граждан, приглашая их к  телевизором,  на  мягкие
диваны, за кухонные столы. Темнота спускалась на тротуары, и  начиналась
ночная  жизнь,  которая  таила  бездну  специфических   опасностей   для
несчастной, полураздетой, потерявшейся девчонки.
   Должен  ведь  быть  какой-то  выход,  упрямо  твердила  себе   Олеся,
шарахаясь в сторону от подозрительных  личностей  и  стараясь  держат