. План Шлимовска был перед глазами - девственный загородный лес в
предгорьях Южного Урала кучерявился зелеными завитушками, уходил вниз  и
упирался в край карты... В этом бескрайнем  лесу  можно  было  бесследно
исчезнуть и без помощи волков и крокодилов.
 
Глава 14 
 
   Никитишна,  причитая  и  постанывая,  рыдала   на   диване.   Валерий
Александрович время от времени утешительно хлопал ее по плечу, но и  сам
выглядел не лучше. Тревожный вечерний звонок  зятя  вырвал  Суворина  из
мэрии, заставил примчаться на Солнечную улицу, где жили  дети,  и  украл
лет пять жизни.  Из  лучезарного  Господина  Ого-го  Суворин  на  глазах
превращался в несчастного отца и  деда,  который  еще  привычно  отдавал
направо и налево громкие и решительные  указания,  организовывая  поиски
исчезнувшей Олеси и ребенка, но  уже  чувствовал  инфарктные  синкопы  в
сердечном ритме.
   Игорь  тоже  вмиг  растерял  свой  шарм  крутого,  крепкого   мужика,
любимчика фортуны. Он откровенно психовал, нервничал, бесцельно  метался
по комнатам, как тигр в клетке. Несколько  раз  он  хватал  было  трубку
телефона, но, не услышав гудков, бросал ее обратно.  Сотовый  забрала  у
него сегодня Олеся, и, лишенный средств коммуникации, Шведов  чувствовал
себя совершенно беспомощным.
   - Какого хрена именно сейчас понадобились эти новые АТС? - в  сердцах
спросил он.
   - Выборы ведь, - криво улыбнулся Суворин.  -  Ты  тоже  вон  торговый
городок под центральной площадью аккурат к выборной  кампании  закончил.
Ладно, не горячись.
   Милиция с собаками рыскала по парку, мэр  поднял  на  ноги  все,  что
можно было поднять для поисков дочери и внука, но  утешительных  звонков
на мобильный телефон Суворина пока не  поступало.  Ожидание  становилось
невыносимым.
   - Извините, - уныло кивнул Игорь. - Телефон, конечно, ни при  чем.  И
вы тоже. Куда могла исчезнуть Олеся с коляской? Может, выпить корвалолу?
Или что там пьют от сердца?
   - Водку, - вспомнил Суворин.
   - Корвалол в аптечке на кухне, - проныла с дивана Никитишна. - Я тоже
буду.
   Игорь отправился на кухню, налил воды  в  три  стакана,  с  сомнением
посмотрел на бутылек с лекарством, не зная, сколько  лить,  и,  в  конце
концов, разделил флакон поровну, на троих.
   Никитишна  взяла  емкость  дрожащей  рукой,  мэр  ударился  о  стакан
новенькой керамической челюстью, Игорь расплескал половину на ковер. Они
напряженно ждали звонка и боялись его услышать.
   - А где твой сотовый? - спросил Суворин.
   - У Олеси.
   - ?!!
   - Я звонил уже раз сто, - ответил Игорь на беззвучный вопль тестя.  -
Нет ответа. Вообще никаких сигналов. Не знаю.
   Телефон наконец-то заквакал. Все затаились.
   - Да?  -  осторожно  спросил  Валерий  Александрович,  и  не  пытаясь
маскировать свой страх. - Суворин слушает.  Так.  Около  четырех?  Ясно.
Ждем.
   - Что, что, что?! - закричали Никитишна и Игорь.
   - С поста ГАИ на въезде в город, по трассе Шлимовск - Валомей.  Около
четырех часов проехал Олесин джип.
   - Что ей понадобилось там, у черта на рогах? - удивился Игорь.
   - О Господи! - запричитала Никитишна.
   - Игорь, тебе никто не угрожал? - спросил Валерий Александрович.
   - В смысле? - не понял отупевший от ужаса и страха Шведов.
   - В смысле твоих предпринимательских дел? Может,  ты  дорогу  кому-то
перешел? Может, тебя хотят прижать к стене?
   Игорь задумался, потом отрицательно покачал головой:
   - Уже бы знал. Уже бы  позвонили  и  сообщили,  за  что  конкретно  я
страдаю. Потребовали бы реальных действий.  Или  выкупа.  Я  так  думаю.
Может, это вас хотят прижать к стене, а не меня?
   Суворин вздохнул, и все опять замерли на своих местах.  Новый  звонок
заставил вздрогнуть убитую горем публику.
   - Найден джип, - сообщил через  минуту  Валерий  Александрович.  -  В
полусотне километров от города. Олеси и  ребенка  в  нем  не  оказалось.
Машина перевернулась. Внутри два каких-то парня. Доставлены  в  больницу
"Скорой помощи". Состояние критическое у обоих.
   - А где же Олеся? Какие парни? Что вообще  происходит?  -  разозлился
Игорь. - Так, я сгоняю в больницу, согласны?
   - Давай, Игореша, мчись, - кивнул Суворин. - Я буду пока ждать  новых
известий.
   ...За час отсутствия Шведова телефон звонил раз сто, и каждый  звонок
безжалостно вгрызался в сердце мэра. Хотя ничего убийственного начальник
городского управления внутренних  дел  не  сообщал,  однако  каждый  раз
Суворин готовился к худшему. Удельный вес седых волос  в  его  роскошной
шевелюре планомерно увеличивался.  Страх  за  Олесю  и  малыша  сменялся
злостью на безответственную дочку, которая позволила, чтобы с ней что-то
произошло. Дети,  видно,  для  того  и  существуют,  чтобы  по  песчинке
формировать могильный холм для родителей.
   Игорь вернулся без известий.  Парни  были  ему  незнакомы.  Когда  он
подъехал  к  больнице,  и  первому,  и  второму  уже  сделали  операцию,
переместили в реанимационную палату и вверили доброте Бога.  Потому  что
от врачей их жизни уже не зависели.
   - Пьяные вдребадан, - сказал Игорю хирург.
   - Они ничего не говорили? Врач посмотрел как-то странно.
   - Да нет, - ответил он. - Когда половина черепа всмятку, мало у  кого
возникает желание выступить с речью...
 
*** 
 
   Редактора газеты "М-Репортер" Аркадия Гилермана,  когда  он  был  еще
эмбрионом, его  беременная  мама,  вероятно,  недокормила  витамином  А.
Теперь он  усиленно  восстанавливал  справедливость,  покупая  себе  при
каждом удобном случае говяжью печень и наполняя кухню жуткими  запахами.
Специфический субпродукт, дополненный различными приправами из баночек и
пакетиков, был для Аркадия милее отличного ростбифа. Правильно  говорят,
что каждый сходит с ума по-своему.
   Такая низменная страсть являлась позором для тонкого гурмана, каковым
являлся Аркадий, но он ничего не мог с  собой  поделать.  Гемоглобин  от
еженедельной порции печенки у Гилермана зашкаливал, кровь бурлила...
   Аркаша выложил на огромную сервизную тарелку  содержимое  казанка  и,
втягивая обратно слюни, поставил блюдо  на  овальную  салфетку.  Изящные
вилка  и  нож  с  хромированными  ручками   уже   дожидались   вечернего
священнодействия. Зеленый  горошек,  желтая  консервированная  кукуруза,
укроп и петрушка, нарезанный огурец красиво обрамляли бесформенную серую
массу рубленой печени. Но едва редактор опустился на стул и занес  вилку
над своим сокровищем, в дверь  кто-то  настойчиво  забарабанил.  Аркадий
вздохнул, нехотя отложил  в  сторону  прибор,  выдернул  из-за  шиворота
крахмальную утиралочку и направился в прихожую...
   ...Умирая в темной сумке от духоты, Бублик думал  о  вредности  своей
хозяйки. "Могла бы взять такси!  В  автобусе  запинали!  Куда  она  меня
везет? Что ждать мне от судьбы? Ничего  хорошего".  Почувствовав  сквозь
ткань прохладу плиточного  пола  в  подъезде,  Бублик  понял,  что  вояж
закончен. И настроился на худшее. "Но неизвестность определенно хуже,  -
философски подумал он, щурясь от яркого света, просочившегося в  темноту
сумки сквозь открываемую "молнию". -  Сейчас  я  узнаю,  кому  она  меня
отдаст. О, какой запах!"
   В последнем восклицании Бублика чувствовалось приятное  удивление,  и
восторг, и затаенная надежда.
   - Привет, Аркаша! Ужинаешь? - невинно  спросила  Маша,  вваливаясь  с
сумкой в прихожую. - Фи, что это ты ешь? Так пахнет.
   Маша недовольно сморщила носик. "Много  ты  понимаешь",  -  прогундел
снизу Бублик и, высунув голову наружу, с подозрением огляделся.
   - Ты что ночью разгуливаешь? - спросил Аркадий, не приглашая зайти  в
комнату. - Кто это? - удивился он.
   - Бублик. Мой драгоценный кошак, - объяснила с улыбкой Маша. - Возьми
на время командировки, а?
   - Ты сдурела, Мария Понтыкина, - резонно заметил Аркадий. -  На  фига
мне твой кот?
   - Аркаша, не хами!
   - Нет, ну на фига?
   - А мне что делать?! - взвилась Маша. - Куда моего малыша пристроить?
Ты меня спровадил в командировку, ты и бери кота!
   - Ох, какая же ты вредная! - заметил Аркадий.
   Маша смотрела на него честными зелеными глазами, моргала,  складывала
губки бантиком, смахивала со лба светлую челку. Она немного  взмокла  от
путешествия в метро, и от этого ее цветочные духи пахли сильнее. Ар-каша
чувствовал, что он вряд ли сможет отказать своей наглой подчиненной.
   Серое, предельно лохматое существо выглянуло из сумки, покосилось  на
Гилермана и, ловко выскочив, прошмыгнуло в недра квартиры.
   - Вот, ему понравилось! - довольно объявила Маша и застегнула  сумку.
- Ну, я  пошла!  Чао,  мой  диктатор.  Рано  утром  лечу  в  ненавистный
Шлимовск.
   Аркаша схватил корреспондентку за руку.
   - Во сколько самолет? - осведомился он.
   - Рано. Я так рано и не встаю.
   - Я отвезу тебя на машине. Утром.
   - Спасибо, я возьму такси. В смысле, ты хочешь, чтобы  я  осталась  у
тебя?
   Аркаша энергично закивал. Коварная Маша сделала вид, что думает.
   - Нет, пожалуй. Чемодан стоит несобранный. Спортивную сумку  "Адидас"
Мария укомплектовала уже вчера.
   - Останься, - жалко попросил Гилерман. Он был на голову ниже  Маши  и
снизу вверх буравил ее черными глазами.
   - Ну... - снова якобы задумалась безжалостная Маша. - А что у тебя на
ужин? Пахнет вообще-то не очень.
   - А на ужин я тебя не  приглашаю,  -  отрезал  Аркадий.  -  Только  в
кровать. Какой ужин после девяти вечера? Тебе надо беречь фигуру. Ладно,
открою шампанского. И персики у меня есть.
   - Тогда пока. Пойду к чемодану, - решила  Маша.  -  Прости,  некогда.
Позаботься о Бублике. Он хороший, но  своенравный.  Будь  с  ним  нежен.
Помни, он самое дорогое, что у меня есть.
   Маша вырвала свою руку из редакторской ладони и  вышла  из  квартиры.
Аркадий с душераздирающими вздохами  закрыл  четыре  замка  на  двери  и
направился на кухню. Маша отказала ему в  очередной  раз,  но  ведь  еще
оставалось  дивное  блюдо,  любовно  приготовленное  и,  наверное,   уже
остывшее (к несчастью!).
   На кухонном  столе  сидел  лохматый  Бублик  и  с  утробным  урчанием
облизывал пустую тарелку, Аркаша застыл на месте, не веря своим глазам и
еще не осознав весь ужас потери. Бублик поднял от тарелки зеленый, как и
у его владелицы, взор, туманный от полученного кайфа, и послал Гилерману
воздушный поцелуй.
   "Это рай, - думал Бублик, - рай! Я попал в  рай!  Ах,  Машка,  Машка,
иногда я тебя недооцениваю!"
 
*** 
 
   Одежда  Олеси  мало  подходила  для  прогулки  по   ночному   городу.
Удивление, растерянность, страх переполняли ее, когда она пробиралась по
незнакомой улице, не представляя, что же ей делать дальше.
   "Проклятое шампанское! - думала Олеся. - Я была  пьяна  и  остановила
грузовик, идущий не в том направлении.  Он  ехал  не  в  Шлимовск,  а  в
Валомей. Как мне теперь отсюда выбираться?  Игорь  в  панике.  Никитишна
пьет корвалол, у папы будет инфаркт. Бедный Валерка не дождался от  меня
вечернего поцелуя, лег спать без мамы!"
   Наступила ночь, и от дневной жары не осталось и  намека.  Олеся  тихо
замерзала. Легкомысленные  шорты  и  прозрачная  кофточка  выглядели  по
меньшей мере странно  на  фоне  дождевиков  редких  прохожих.  Громыхая,
подкатил троллейбус с яркими окнами и табличкой "Чайковского -  Вокзал",
Олеся забралась в него и пристроилась на сиденье  в  хвосте,  полуголая,
жалкая, несчастная, никому не нужная в  этом  городе.  В  ее  жизни,  до
мелочей заботливо обустроенной и продуманной  мужем  и  отцом,  подобные
ситуации раньше не возникали. Ах, Олеся  с  радостью  сейчас  отдала  бы
кому-нибудь свой бриллиантовый гарнитур, или все шикарные  костюмы,  или
несколько шуб, да что шубы - джип она согласна была подарить  тому,  кто
чудесным образом перенес бы  ее  из  дурацкого  Валомея  в  квартиру  на
Солнечной улице, в мягкую, теплую кровать, под бок любимому  Шведову,  а
за стеной в детской чтобы сладко спал Валерка, вверенный ночным  заботам
преданной Никитишны... Но джип у нее и так уже увели. И...
   - Оплачивайте за проезд!
   - Что? - Олеся резко отпрянула от троллейбусного окна,  вернувшись  к
действительности.  "Оплачивайте  за  проезд",  -  разве   так   говорят,
удивилась она. Это было самым маленьким удивлением из тех, что ждали  ее
впереди. Кондуктор - утомленная своим бесконечным путешествием по  кругу
тетка - тяжело нависла над Олесей.
   - Девушка, за проезд оплачивать будете?
   - Сколько? - с затаенным ужасом спросила  Олеся.  Последний  раз  она
ездила в общественном транспорте лет сто назад.
   - Полтора, - буркнула кондукторша, разглядывая Олесину ключицу.
   - Рубля?
   В глазах женщины  блеснул  красный  терминаторский  огонек  -  в  ней
возрождался интерес к жизни.
   - Нет, шиллинга, - весело, с издевкой ответила она, перемещая  взгляд
с Олесиной ключицы на ее испуганное лицо.
   Полтора рубля! Что значила эта сумма для Олеси сегодня утром? Ничего!
Но сейчас у Олеси не было при себе даже носового платка.
   - Ну так что? - не отступала тетка,  большая,  грузная,  сердитая.  -
Девушка! Я жду.
   - У меня нет денег, - прошептала Олеся. - Что?
   - Нет денег...
   - Посмотрите, у нее нет денег! А мне-то  что!  Бесплатно  ездить  все
горазды!
   Четыре запоздалых пассажира прислушивались  к  диалогу  контрабаса  и
свирели. Троллейбус  затормозил,  двери  с  дребезжанием  разъехались  в
стороны.
   - Ну-ка, выходи! - воинственно заявила кондукторша и  грубо  схватила
Олесю за локоть.
   - Вы что? - возмутилась Олеся и выдернула руку. - Мне надо на вокзал!
   - А в Париж  тебе  не  надо?  -  элегантно  сострила  тетка.  -  Ишь,
вырядилась!  Ни  стыда,  ни  совести!  Вертихвостка!  А  наглая   какая!
Посмотрите на нее! Да она...
   В следующую минуту  Олеся  узнала  о  себе  много  нового.  Словесное
внушение было столь убедительным, что она вмиг скатилась  по  ступенькам
троллейбуса и оказалась на улице. Ее щеки  пылали  от  стыда,  в  глазах
стояли слезы обиды. Впервые за двадцать два года Олеся услышала  в  свой
адрес подобные выражения и эпитеты. Да и  не  только  в  свой  адрес,  а
вообще. Ее жизнь была наполнена красотой и изяществом, рифмами Петрарки,
холодными красками Норманна, прозрачной музыкальной  акварелью  Шуберта,
экзальтированной живописью  Эль  Греко,  изысканной  графикой  Хиросигэ.
Короче, к восприятию грубостей и мата утонченная барышня была совершенно
не подготовлена.
   Один из пассажиров - мужчина лет  сорока  в  мятой  шелковой  рубашке
веселенькой латиноамериканской расцветки - выскочил следом за Олесей  на
пустынную ночную улицу.
   - Девочка! -  окликнул  он  негромко.  Олеся  посмотрела  на  него  в
растерянности.
   - Что?
   - У тебя нет денег? - вкрадчиво начал мужчина. У него были  противные
тонкие губы и бегающий взгляд.
   Олеся кивнула.
   - Так ведь можно заработать.
   Уголки тонких губ, растянутых в сальную улыбочку, вздрагивали.  Олеся
в ужасе отшатнулась.
   - Постой, глупая! - Мужчина попытался схватить Олесю.
   Но та извернулась коброй, выскользнула и пустилась наутек.
   Она мчалась не разбирая дороги,  перепрыгивая  через  канавы,  звонко
хлопая подошвами по мокрому асфальту,  попадая  в  фиолетово-белый  свет
ночных фонарей и ныряя в страшную тьму. Вокруг не было  ни  души.  Город
спал. Троллейбусная остановка скрылась где-то позади. Олеся завернула за
угол дома и остановилась, хватая ртом воздух, задыхаясь. И  поняла,  что
попала в очень оживленное место.
   В широком  проезде,  образованном  стенами  пятиэтажек,  в  полумраке
слонялись группы  людей.  Время  от  времени,  светя  фарами,  в  проезд
вплывали автомобили. Олеся пригляделась. Две девушки в  коротких  темных
платьях и на шпильках о чем-то разговаривали с водителем через  открытое
окно. Потом одна из них села в машину и уехала.
   Следующая  иномарка  въехала  во  двор  с  противоположной   стороны,
выхватывая желтым ближним светом погрешности неровной дороги и  бордюры.
Едва притормозив у сумрачной стайки девиц, автомобиль тронулся дальше  и
остановился в пяти метрах от застывшей  Олеси.  Два  парня  из  красного
"ниссана" смотрели на яркое пятно, каковым являлась на  этой  загадочной
темной улице сине-белая Олеся, и ждали, что девушка подойдет. А  девушка
и не собиралась.
   - Эй, тебя что, парализовало? - спросил один из парней, высовываясь в
окно. - Иди сюда!
   -  Зачем?  -  настороженно  спросила  Олеся.  Парни  переглянулись  и
засмеялись.
   - Первый  раз,  что  ли?  -  предположили  они.  "Господи!  -  поняла
наконец-то Олеся. - Куда я попала! Это же  ночная  ярмарка  проституток.
О-о-о, - застонала она, - я хочу домой, к Игореше, к  Никитишне!  Игорь,
милый, забери меня отсюда! Пожалуйста-а-а! Я буду хорошо себя  вести!  Я
больше никогда не буду тебя ругать, что ты оставляешь включенным тостер!
Я буду сама делать тебе утром бутерброд! Я научусь варить борщ,  который
ты так любишь! Я буду разумно тратить заработанные  тобой  деньги!  Я...
Только забери меня отсюда!"
   - Выбор вообще-то большой, -  напомнил  вербовщик.  -  Ты  шевелиться
будешь или нет?
   - Да двигай, Вить, она вареная какая-то. Зачем нам такая нужна?
   - Ну, хорошенькая ведь!
   - Тебя что, ее лицо интересует?
   - Ладно, возьмем кого-нибудь поэнергичнее. Давай вон тех двух...
   Но  владельцам  красного  "ниссана"  так  и  не  удалось  завербовать
исполнительных  и  трудолюбивых  красавиц,  по  крайней  мере  на   этой
территории, так как в следующее мгновение все  участники  ночного  рынка
были ослеплены пронзительными фарами милицейского "уазика". Он  с  ревом
ворвался во двор, словно разъяренный бык на песчаную арену корриды.
   Иномарка плавно дала задний ход и скрылась в просвете  между  домами.
Никем не арендованные девицы заметались, засуетились,  пытаясь  избежать
встречи с  милицейским  десантом.  Многим  удалось  скрыться,  но  Олеся
оказалась в числе самых нерасторопных.  Она  ничего  не  успела  понять,
забилась дохлым воробышком в крепких руках  молодого  стража  порядка  и
вскоре с замиранием сердца  обнаружила  себя  в  тесном  железном  чреве
"уазика".  Вокруг  плевались  грязными  ругательствами,  вопили,  орали,
толкались выбитые из графика ночных работ жрицы любви в количестве  пяти
человек.
 
*** 
 
   После бесславного падения в лесу у Вадима  болело  колено.  "Спасибо,
что не перелом, - мрачно думал он, хромая, - это было бы очень кстати".
   Преобразование киллера в  мамашу  происходило  тяжко,  с  надрывом  и
головокружением. Вадим поставил себе задачей-минимум добиться  тишины  в
квартире, чтобы не травмировать нервную соседку и не провоцировать ее на
решительные действия. Наивный, он и не представлял, что -  объективно  -
эта задача является не минимумом, а недостижимым идеалом.
   Избежать  воплей  можно  было  довольно  просто  -  прибить  вредного
младенца, но у Вадима не было на то санкции. Существовали,  наверное,  и
другие, возможно, не менее эффективные способы умиротворения  горланящих
детей, но он о них ничего не знал.  Опыт,  накопленный  человечеством  в
этом вопросе к моменту, когда на руках у Вадима оказался внук мэра,  был
недоступен.  После  одной  рабочей  смены  в  малогабаритной  клетке   с
маленьким чудовищем Вадим начал склоняться к мысли, что  самоубийство  -
вещь не такая уж и плохая. Очень даже привлекательная.
   За восемь часов он семь раз покормил его молоком.  Половина  молочной
смеси  с  завидным  упорством  выплевывалась  прямо  в  лицо  кормильцу,
половина  выливалась  на  пол.  Еще  ребенок  проявлял  отличные  навыки
кикбоксера: кулачком он целился в  ухо  Вадиму,  ногой  при  этом  ловко
выбивал бутылочку.
   В три часа ночи, через  двадцать  минут  после  того,  как  Вадим  со
вздохами осторожно спустил малыша с рук в корзину  и  прилег  на  диван,
юношу обуяло дикое веселье. Он  уже  не  плакал,  он  смеялся  в  голос,
хихикал, размахивал руками и не мог лежать.  Круглая  белобрысая  голова
торчала над бортом корзины, жизнерадостное  вяканье  наполняло  комнату,
п