Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
но решил, в чем мое призвание?
- Да.
- Нет, я, пожалуй, не могу сказать, что уже решил, в чем мое призвание,
- сказал Ричард, делая сильное ударение на слове "уже", как будто в нем-то и
заключалась вся трудность, - потому что этого нельзя решить, пока дело все
еще не решено. Под "делом" я подразумеваю... запретную тему.
- А вы думаете, оно когда-нибудь будет решено?
- Ничуть в этом не сомневаюсь, - ответил Ричард.
Некоторое время мы шли молча, но вдруг Ричард заговорил со мной самым
искренним, самым проникновенным тоном:
- Милая Эстер, я понимаю вас, и, клянусь небом, я хотел бы сделаться
более постоянным человеком. Не только постоянным по отношению к Аде, - ее-то
я люблю нежно, все больше и больше, - но постоянным по отношению к самому
себе. (Мне почему-то трудно выразить это яснее, но вы поймете.) Будь я более
постоянным человеком, я окончательно остался бы либо у Беджера, либо у
Кенджа и Карбоя и теперь уже начал бы учиться упорно и систематически, и не
залез бы в долги, и...
- А у вас есть долги, Ричард?
- Да, - ответил Ричард, - я немного задолжал, дорогая. А еще, пожалуй,
слишком пристрастился к бильярду и все такое. Ну, теперь преступление
раскрыто; вы презираете меня, Эстер, да?
- Вы знаете, что нет, - сказала я.
- Вы ко мне снисходительней, чем я сам, - продолжал он. - Милая Эстер,
это мое большое несчастье, что я ничего не умею решать; но как могу я что-то
решить? Когда живешь в недостроенном доме, нельзя решать окончательно, как в
нем лучше устроиться; когда ты обречен оставлять все свои начинания
незавершенными, очень трудно браться за дело с усердием - в том-то все и
горе; вот как мне не повезло. Я родился под знаком нашей неоконченной тяжбы,
в которой то и дело что-нибудь случается или меняется, и она развила во мне
нерешительность раньше, чем я вполне понял, чем отличается судебный процесс,
скажем, от процесса переодевания; и это из-за нее я становился все более и
более нерешительным, и сам я ничего с этим поделать не могу, хоть и сознаю
по временам, что недостоин любить свою доверчивую кузину Аду.
Мы шли по безлюдной улице, и Ричард, не удержавшись от слез, прикрыл
рукой глаза.
- Ричард, не надо так расстраиваться! - проговорила я. - Натура у вас
благородная, а любовь Ады с каждым днем делает вас все лучше и достойнее.
- Я знаю, милая, знаю, - отозвался он, сжимая мою руку. - Не обращайте
внимания на то, что я сейчас немного разволновался, ведь я долго думал обо
всем этом и не раз собирался поговорить с вами, но то случая не
представлялось, то мужества у меня не хватало. Знаю, как должны бы влиять на
меня мысли об Аде; но и они теперь больше не действуют. Слишком я
нерешителен. Я люблю ее всей душой и все-таки каждый день и каждый час
причиняю ей вред тем, что врежу самому себе. Но это не может продолжаться
вечно. В конце концов дело будет слушаться в последний раз, и решение
вынесут в нашу пользу, а тогда вы с Адой увидите, каким я могу быть!
Минуту назад, когда я услышала его всхлипыванья, когда увидела, как
слезы потекли у него между пальцев, у меня сжалось сердце; но гораздо больше
огорчило меня то самообольщение, с каким он возбужденно произнес последние
слова.
- Я досконально изучил все документы, Эстер... я несколько месяцев
рылся в них, - продолжал он, мгновенно развеселившись, - и, можете на меня
положиться, мы восторжествуем. А что касается многолетних проволочек, так
чего-чего, а уж этого, видит небо, хватало; зато тем более вероятно, что
теперь мы быстро закончим тяжбу... она уже внесена в список дел, назначенных
к слушанию. Все наконец-то окончится благополучно, и тогда вы увидите!
Вспомнив о том, как он только что поставил Кенджа и Карбоя на одну
доску с мистером Беджером, я спросила, когда он думает вступить в
Линкольнс-Инн для продолжения своего образования.
- Опять! Да я об этом и не думаю, Эстер, - ответил он с видимым
усилием. - Хватит с меня. Я работал, как каторжник, над делом Джарндисов,
утолил свою жажду знаний в области юридических наук и убедился, что они мне
не по душе. К тому же я чувствую, как становлюсь все более и более
нерешительным потому только, что вечно торчу на поле боя. Итак, - продолжал
Ричард, снова приободрившись, - о чем же я подумываю теперь?
- Понятия не имею, - ответила я.
- Не смотрите на меня такими серьезными глазами, - сказал Ричард, -
ведь то, о чем я думаю теперь, для меня лучше всего, дорогая Эстер, - я в
этом уверен. Профессия на всю жизнь мне не нужна. Тяжба кончится, и я буду
обеспеченным человеком. Но тут совсем другое дело. Эта будущая моя профессия
по самой своей природе довольно изменчива и потому прекрасно подходит к
моему теперешнему переходному периоду, могу даже сказать - подходит как
нельзя лучше. Так вот, о чем же я теперь, естественно, подумываю?
Я посмотрела на него и покачала головой.
- О чем же, как не об армии? - проговорил Ричард тоном глубочайшего
убеждения.
- Вы хотите служить в армии? - переспросила я.
- Конечно, в армии. Все, что нужно сделать - это получить патент*, и
вот я уже военный - пожалуйста! - сказал Ричард.
И тут он принялся доказывать мне при помощи сложных подсчетов,
занесенных в его записную книжку, что если он, не будучи в армии, за полгода
задолжал, скажем, двести фунтов, а служа в армии, полгода не будет делать
долгов, - что он решил твердо и бесповоротно, - то это даст ему четыреста
фунтов в год экономии, а за пять лет две тысячи фунтов - сумму не малую.
Затем он так чистосердечно, так искренне начал говорить о том, какую жертву
приносит, временно расставаясь с Адой, как жаждет он любовью вознаградить ее
за любовь и дать ей счастье (а он действительно этого жаждал всегда, что мне
было хорошо известно), как стремится побороть свои недостатки и развить в
себе настоящую решимость; а я слушала, и сердце мое горестно сжималось. И я
думала: чем все это кончится, чем все это может кончиться, если и мужество
его и стойкость были так рано и так неисцелимо подорваны роковым недугом,
который губит всех, кто им заражен?
Я стала говорить с Ричардом со всей страстностью, на какую была
способна, со всей надеждой, которой у меня почти не было; стала умолять его
хоть ради Ады не возлагать упований на Канцлерский суд. А Ричард, охотно
соглашаясь со мной, продолжал витать со свойственной ему легкостью вокруг
Канцлерского суда и всего прочего, расписывая мне самыми радужными красками,
каким он станет решительным человеком... увы, лишь тогда, когда губительная
тяжба выпустит его на волю! Говорили мы долго, но, в сущности, все об одном
и том же.
Наконец мы подошли к площади Сохо *, где Кедди Джеллиби обещала ждать
меня, считая, что это наиболее подходящее место, так как здесь было не
людно, да и от Ньюмен-стрит близко. Кедди сидела в садике, разбитом посреди
площади, и, завидев меня, поспешила выйти. Весело поболтав с нею, Ричард
ушел, оставив нас вдвоем.
- У Принца тут, через дорогу, живет ученица, Эстер, - сказала Кедди, -
и он добыл для нас ключ от садика. Хотите погуляем здесь вместе - мы
запремся, и я без помехи расскажу вам, почему мне хотелось увидеть ваше
милое, доброе личико.
- Отлично, дорогая, лучше не придумать, - сказала я.
И вот, Кедди, ласково поцеловав мое "милое, доброе личико", как она
сказала, заперла калитку, взяла меня под руку, и мы стали с удовольствием
прогуливаться по саду.
- Видите ли, Эстер, - начала Кедди, глубоко наслаждаясь возможностью
поговорить по душам, - вы находите, что мне не следует выходить замуж без
ведома мамы и даже скрывать от нее нашу помолвку, и хоть я не верю, что мама
интересуется моей жизнью, но, раз вы так находите, я решила передать Принцу
ваши слова. Во-первых, потому, что мне всегда хочется поступать, как вы
советуете, и, во-вторых, потому, что у меня нет тайн от Принца.
- Надеюсь, он согласился со мной, Кедди?
- Милая моя! Да он согласится со всем, что вы скажете. Вы и представить
себе не можете, какого он о вас мнения!
- Ну, что вы!
- Эстер, другая на моем месте воспылала бы ревностью, - проговорила
Кедди, смеясь и качая головой, - а я только радуюсь - ведь вы моя первая
подруга, и лучшей подруги у меня не будет, так что чем больше вас любят, тем
приятнее мне.
- Слушайте, Кедди, - сказала я, - все вокруг как будто сговорились
баловать меня, и вы, должно быть, участвуете в этом заговоре. Ну, что же
дальше, милая?
- Сейчас расскажу, - ответила Кедди, доверчиво взяв меня за руку. - Мы
много говорили обо всем этом, и я сказала Принцу: "Принц, если мисс
Саммерсон..."
- Надеюсь, вы не назвали меня "мисс Саммерсон"?
- Нет... Конечно, нет! - воскликнула Кедди, очень довольная и сияющая.
- Я назвала вас "Эстер". Я сказала Принцу: "Если Эстер решительно
настаивает, Принц, и постоянно напоминает об этом в своих милых письмах, - а
ты ведь с большим удовольствием слушаешь, когда я читаю их тебе, - то я
готова открыть маме всю правду, как только ты найдешь нужным. И мне кажется,
Принц, - добавила я, - Эстер полагает, что мое положение будет лучше,
определеннее и достойнее, если ты тоже скажешь обо всем своему папе".
- Да, милая, - проговорила я, - Эстер действительно так полагает.
- Значит, я была права! - воскликнула Кедди. - Однако это сильно
встревожило Принца, - конечно, не потому, что он хоть капельку усомнился в
том, что о нашей помолвке нужно сказать его папе, но потому, что он очень
считается с мистером Тарвидропом-старшим и боится, как бы мистер
Тарвидроп-старший не пришел в отчаяние, не лишился чувств или вообще
как-нибудь не пострадал, услышав такую новость. Принц опасается, как бы
мистер Тарвидроп-старший не подумал, что он нарушил сыновний долг, а это
было бы для него жестоким ударом. Ведь вы знаете, Эстер, у мистера
Тарвидропа-старшего исключительно хороший тон, - добавила Кедди, - и он
необычайно чувствительный человек.
- Разве так, милая моя?
- Необычайно чувствительный. Так говорит Принц. Поэтому мой милый
мальчуган... у меня это нечаянно вырвалось, Эстер, - извинилась Кедди и
густо покраснела, - но я привыкла называть Принца своим милым мальчуганом.
Я рассмеялась, а Кедди, тоже смеясь и краснея, продолжала:
- Поэтому он...
- Кто он, милая?
- Насмешница какая! - сказала Кедди, и ее хорошенькое личико запылало.
- Мой милый мальчуган, раз уж вам так хочется! Он мучился из-за этого
несколько недель и так волновался, что со дня на день откладывал разговор. В
конце концов он сказал мне: "Кедди, папенька очень ценит мисс Саммерсон, и
если ты упросишь ее присутствовать при моей беседе с ним, тогда я, пожалуй,
решусь". И вот я обещала попросить вас. А если вы согласитесь, - Кедди
посмотрела на меня с робкой надеждой, - то, может быть, после пойдете со
мной и к маме? Это я и хотела сказать, когда написала, что хочу попросить
вас о большом одолжении и большой услуге. И если вы так сделаете, Эстер, мы
оба будем вам очень благодарны.
- Дайте мне подумать, Кедди, - сказала я, притворяясь, что обдумываю ее
слова. - Право же, я могла бы сделать и больше, если бы потребовалось. Я
когда угодно готова помочь вам и вашему милому мальчугану, дорогая.
Мой ответ привел Кедди в полный восторг, да и немудрено, - ведь у нее
было такое нежное сердце, каких мало найдется на свете, и оно так чутко
отзывалось на малейшее проявление доброты и одобрения, - и вот мы еще
два-три раза обошли садик, пока Кедди надевала свои новенькие перчатки и
прихорашивалась, как умела, чтобы не ударить лицом в грязь перед "Образцом
хорошего тона", а потом отправились прямо на Ньюмен-стрит.
Как и следовало ожидать, Принц давал урок. На этот раз он обучал не
очень успевающую ученицу - упрямую и хмурую девочку с низким голосом, при
которой застыла в неподвижности недовольная мамаша - а смущение, в которое
мы повергли учителя, отнюдь не способствовало успехам ученицы. Урок все
время как-то не ладился, а когда он пришел к концу, девочка переменила туфли
и закуталась в шаль, закрыв ею свое белое муслиновое платье; затем ее увели.
Немного поговорив, мы отправились искать мистера Тарвидропа-старшего и нашли
этот "Образец хорошего тона" вместе с его цилиндром и перчатками
расположившимися на диване в своей опочивальне - единственной хорошо
обставленной комнате во всей квартире. Судя по всему, он только что завершил
свой туалет - его шкатулка с туалетными принадлежностями, щетки и прочие
вещи, все очень изящные и дорогие, были разбросаны повсюду, - причем
одевался он не спеша и порой отрываясь от этого занятия, чтобы слегка
закусить.
- Папенька, к нам пожаловали мисс Саммерсон... и мисс Джеллиби.
- Я в восторге! В упоенье! - воскликнул мистер Тарвидроп, вставая, и
поклонился нам, высоко вздернув плечи. - Соблаговолите! - Он подвинул нам
стулья. - Присядьте! - Он поцеловал кончики пальцев левой руки. - Я
осчастливлен! - Он то закрывал глаза, то вращал ими. - Мое скромное
пристанище превратилось в райскую обитель. - Он опять расположился на диване
в позе "второго джентльмена Европы" *.
- Мисс Саммерсон, - начал он, - вы снова видите, как мы занимаемся
нашим скромным искусством - наводим лоск... лоск... лоск! Снова прекрасный
пол вдохновляет нас и вознаграждает, удостаивая нас своим чарующим
присутствием. В наш век (а мы пришли в ужасный упадок со времен его
королевского высочества принца-регента, моего патрона, - если осмелюсь так
выразиться) - в наш век большое значение имеет уверенность в том, что
хороший тон еще не совсем попран ногами ремесленников. Что его, сударыня,
еще может озарять улыбка Красоты.
Я решила, что на эти слова лучше не отвечать, а он взял понюшку табаку.
- Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - сегодня во второй половине
дня у тебя четыре урока. Я посоветовал бы тебе наскоро подкрепиться
бутербродом.
- Благодарю вас, папенька; я всюду попаду вовремя, отозвался Принц. -
Дражайший папенька, убедительно прошу вас подготовиться к тому, что я хочу
вам сказать!
- Праведное небо! - воскликнул "Образец", бледный и ошеломленный, когда
Принц и Кедди, взявшись за руки, опустились перед ним на колени. - Что с
ними? Они с ума сошли? А если нет, так что с ними?
- Папенька, - проговорил Принц с величайшей покорностью, - я люблю эту
молодую леди, и мы обручились.
- Обручились! - возопил мистер Тарвидроп, откидываясь на спинку дивана
и закрывая глаза рукой. - Стрела вонзилась мне в голову, и пущена она моим
родным детищем!
- Мы давно уже обручились, папенька, - запинаясь, продолжал Принц, - а
мисс Саммерсон, узнав об этом, посоветовала нам рассказать вам обо всем и
была так добра, что согласилась присутствовать здесь сегодня. Мисс Джеллиби
глубоко уважает вас, папенька.
Мистер Тарвидроп издал стон.
- Успокойтесь, прошу вас! Прошу вас, папенька, успокойтесь! - молил
сын. - Мисс Джеллиби глубоко уважает вас, и мы прежде всего стремимся
заботиться о ваших удобствах.
Мистер Тарвидроп зарыдал.
- Прошу вас, папенька, успокойтесь! - воскликнул сын.
- Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - хорошо, что святая женщина
- твоя мать - избежала этих мук. Рази глубже и не щади меня. Разите в
сердце, сэр, разите в сердце!
- Прошу вас, папенька, не говорите так! - умолял его Принц, весь в
слезах. - У меня прямо душа разрывается. Уверяю вас, папенька, главное наше
желание и стремление - это заботиться о ваших удобствах. Кэролайн и я, мы не
забываем о своем долге, - ведь мой долг - это и ее долг, как мы с ней не раз
говорили, - и с вашего одобрения и согласия, папенька, мы всеми силами
постараемся скрасить вам жизнь.
- Рази в сердце! - бормотал мистер Тарвидроп. - Рази в сердце!
Но, мне кажется, он начал прислушиваться к словам сына.
- Дорогой папенька, - продолжал Принц, - мы прекрасно знаем, что вы
привыкли к маленьким удобствам, на которые имеете полное право, и мы всегда
и прежде всего будем стараться, чтобы вы ими пользовались, - для нас это
станет делом чести. Если вы удостоите нас своего одобрения и согласия,
папенька, нам и в голову не придет венчаться, пока вы не найдете это
желательным, а когда мы поженимся, мы, само собой разумеется, будем прежде
всего соблюдать ваши интересы. Вы всегда будете здесь главою семьи и
хозяином дома, папенька, и мы были бы просто бесчеловечными, если б не
поняли этого и всячески не старались угодить вам во всем.
Мистер Тарвидроп перенес жестокую внутреннюю борьбу; но вот он
оторвался от спинки дивана - причем пухлые его щеки легли на туго замотанный
шейный платок - и выпрямился, снова превратившись в совершенный образец
отцовского хорошего тона.
- Сын мой! - изрек мистер Тарвидроп. - Дети мои! Я не в силах устоять
перед вашими мольбами. Будьте счастливы!
Благодушие, с каким он поднял с полу будущую невестку и протянул руку
сыну (который поцеловал ее с искренним уважением и благодарностью),
произвело на меня прямо ошеломляющее впечатление.
- Дети мои, - начал мистер Тарвидроп, отечески обнимая левой рукой
севшую рядом с ним Кедди и грациозно уперев правую руку в бок, - сын мой и
дочь моя, я буду заботиться о вашем благополучии. Я буду опекать вас. Вы
всегда будете жить у меня (этим он хотел сказать, что всегда будет жить у
них) - отныне этот дом так же принадлежит вам, как и мне, - считайте его
своим родным домом. Да пошлет вам провидение долгую жизнь, чтобы обитать в
нем со мною!
И так велика была власть его хорошего тона, что влюбленные
преисполнились искренней благодарности, словно он принес им какую-то
огромную жертву, а не устроился у них на содержании до конца дней своих.
- Что до меня, дети мои, - продолжал мистер Тарвидроп, - то я вступаю в
ту пору своей жизни, когда желтеют и увядают листья, и нельзя предвидеть,
как долго сохранятся последние, едва заметные, следы джентльменского
хорошего тона в наш век ткачей и прядильщиков. Но пока что я по-прежнему
буду выполнять свой долг перед обществом и, как всегда, показываться в
городе. Потребности у меня немногочисленные и скромные. Вот эта моя
комнатка, самое необходимое по части моего туалета, мой скудный завтрак и
мой простой обед - и с меня довольно. Заботу об этих потребностях я возлагаю
на вашу преданную любовь, а на себя возлагаю все остальное.
Эта столь необычайная щедрость снова повергла в умиление жениха и
невесту.
- Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - у тебя нет кое-каких
качеств, вернее нет хорошего тона, с которым человек рождается, - его можно
усовершенствовать воспитанием, но нельзя приобрести - однако в этом
отношении ты по-прежнему можешь полагаться на меня. Я стоял на своем посту
со времен его королевского высочества принца-регента; я не сойду с него и
теперь. Нет, сын мой. Если ты когда-нибудь взирал с чувством гордости на
скромное общественное положение своего отца, будь уверен, что я ни в
малейшей степени не запятнаю своей репутации. Ты, Принц, иного склада
человек (все люди не могут быть одинаковыми, да это и не желательно),
поэтому работай, старайся, зарабатывай деньги и,