нравов театр останется так же  пуст,  как
церковь. Если это так, то поэты должны тотчас бросить свое ремесло и выбрать
себе честное занятие. Они не должны намеренно портить народ и  извлекать  из
этого средства для существования" {R. Blackmore. Prince Arthur. In: Critical
Essays  of  the  Seventeenth  Century.  Ed.  by  ,T.  E.  Spingarn,  Indiana
University Press, 1957, vol. Ill, p. 232.}.
     Так постепенно читателям доказывалось, что  остроумцы  не  в  состоянии
найти правильный ответ на сложные  проблемы  действительности,  что  они  не
могут быть духовными вождями нации, а их суждения и взгляды не имеют никакой
ценности {Подробно о полемике между "остроумцами" и их оппонентами  см.:  В.
Д. Рак. Сатирико-нравоучительные журналы Аддисона  и  Стиля  и  литературная
полемика их времени. ЛГУ, 1967.}.
     Борьба с остроумцами являлась прежде всего борьбой с театром, ставшим в
период Реставрации развлечением  для  аристократов.  Аудитория,  заполнявшая
зрительный зал,  была  немногочисленна  и  однородна  по  составу:  светское
общество  столицы  -  придворные,   знать,   государственные   чины.   Новое
драматическое искусство заключало в  себе  новые  возможности,  таило  новые
опасности, оно сделалось выражением того  антибуржуазного,  антипуританского
духа, которым была пронизана господствующая идеология  эпохи.  Театр  времен
Реставрации мстит пуританам за вынужденное молчание; он не  стеснялся  ни  в
выборе  сюжетов,  ни  в  форме,  в  которую  облекал  свои  мысли.  Наиболее
распространенным и излюбленным  жанром  эпохи  стала  комедия.  Этической  и
философской основой творчества комедиографов периода Реставрации было учение
Гоббса  о  "материальном"  человеке,   наделенном   хищным,   разрушительным
эгоизмом; человеческая природа воспринимается в комедиях этого времени  узко
и  цинично,  как  взаимосплетение  животного  эгоизма  и  чувственности,  не
ограниченных ни гражданскими, ни политическими, ни религиозными препонами.
     Комедиографы периода Реставрации внимательно приглядывались  к  людским
порокам, старались проникнуть в их социальную сущность, они видели в комедии
отличный способ точно и ярко отобразить жизнь. Именно с этих позиций верного
отражения  различных  явлений  и  сторон  жизни  и   следует   рассматривать
особенности творческой манеры Конгрива, его заслуги и просчеты,  его  талант
сатирика, смело вскрывающего пороки "распущенного века".
     Какой  должна  быть  комедия,  каковы  ее  задачи  и  цели?  Вот   тема
бесконечных дебатов, которые велись в период Реставрации, захватив  частично
и  XVIII  столетие.  Драйден,  например,  считал,  что  воспитательная  роль
комедии, по сравнению с трагедией, невелика. Комедия, с его точки зрения, не
должна  карать  или  наказывать,  ее  основное  назначение   -   развлекать,
"изображая слабости человеческой природы и  необузданные  порывы  молодости"
{John Dryden. The Dramatic Works, vol. II. London, 1762, p. 286-287. Preface
to "Evening's Love".}. В этом Драйден сходился  с  французским  писателем  и
теоретиком классицизма Рене Ле Боссю,  который  призывал  драматургов  умело
приспосабливать художественные средства к заранее  намеченным  эмоциональным
результатам и утверждал, что "на долю комедии приходится радость и  приятное
изумление"  {См.:  Я.  Гилберт  и  Г.  Кун.  История  эстетики.  М.,  Изд-во
иностранной литературы, 1960, с.  241.}.  Многие  современники  Драйдена  не
разделяли его точку зрения на комедию. Ричард Блекмур полагал, например, что
цель комедии более серьезная, нежели простое развлекательство.
     "Назначение комедии, - писал он, - высмеивать пороки, выставлять их  на
посмешище, осуждение зрителей, заставлять людей стыдиться  своих  грязных  и
низких поступков" {Critical Essays of the  Seventeenth  Century,  p.  228.}.
Конгрив тоже считал, что комедия должна не только развлекать, но и  поучать.
В  ответе  Колльеру  он   подчеркивал,   что   "законы   комедии   обязывают
комедиографов изображать  порочных  и  глупых  людей  для  того,  чтобы  она
отвечала своему назначению" {William Congreve. Amendments of  Mr.  Collier's
False and Imperfect Citations, p. 9.}.
     Противники театра негодовали прежде всего  на  то,  что  в  большинстве
современных комедий порок изображается в самом привлекательном виде, а  гнев
и  злоба,  кровь  и  варварство,   по   словам   Колльера,   "чуть   ли   не
обоготворяются".  Поборники   нравственности   считали,   что   комедиографы
воспитывали в зрителях чувство восхищения порочными людьми, делая распутного
щеголя веселым и обаятельным баловнем  судьбы,  успешно  преодолевающим  все
препятствия на пути к цели. Ричард Блекмур с иронией писал о том, как  герой
комедии,  изящный  джентльмен,  которому   надлежало   быть   образцом   для
подражания, оказывался на  деле  безбожником,  соблазнителем,  бездельником,
мотом, а героиня, от которой ждали послушания  и  добродетельных  поступков,
поражала  зрителей  дерзостью,  непослушанием  и   решительностью   действий
{Critical Essays of the  Seventeenth  Century,  p.  230.}.  Авторов  комедий
обвиняли в том, что они издевались над людьми  степенными  и  нравственными,
превращая их в тупиц и болванов лишь  за  то,  что  они  не  знали  наизусть
последнего пролога к модной пьесе или уважительно отзывались о добродетели.
     Тот же Блекмур с  негодованием  отмечал,  что  в  современных  комедиях
священник непременно тупица, лицемер или сводник {Ibid., p. 231.}.
     Одним из  главных  тем  полемики  были  методы  и  способы  изображения
отрицательных  персонажей.  Драматурги  периода  Реставрации  считали,   что
комедия должна быть верным зеркалом жизни, что она призвана обличать пороки,
но  не  может  показывать  добродетель.  "Утверждают,  -  пишет  Конгрив   в
посвящении к комедии "Двойная игра", -  что  я  изобразил  некоторых  женщин
порочными и неискренними. Но что я мог поделать? Таково  ремесло  сочинителя
комедий: изображать пороки и безумства рода человеческого...  Я  весьма  рад
представившейся мне возможности низко склониться перед  обиженными  на  меня
дамами; но чего иного они могли ждать от сатирической комедии? - ведь нельзя
ждать приятной щекотки от хирурга, который пускает вам кровь" {См.  стр.  72
настоящего издания.}. К тому же, как писал  Конгрив  в  очерке  "О  юморе  в
комедии", "расстояние между сценой и публикой требует, чтобы выступающий  на
ней персонаж был несколько большего масштаба, чем  в  реальной  жизни:  ведь
черты лица на портрете человека  нередко  бывают  больших  размеров,  чем  у
оригинала, и тем не менее, изображение может быть  необыкновенно  сходным  с
моделью" {См. стр. 288 настоящего издания.}.
     В том же очерке "О  юморе  в  комедии"  Конгрив  затрагивает  и  другой
вопрос, немало обсуждавшийся в ту пору: имеет ли право комедиограф осмеивать
на сцене природные недостатки и разнузданные проявления порока. Конгрив, как
и многие его современники, отвечает на этот  вопрос  отрицательно:  "Что  до
меня, - пишет он, - то я всегда готов, как любой другой человек, смеяться  и
потешаться по поводу предмета действительно достойного смеха,  но  в  то  же
время я не  люблю  смотреть  на  вещи,  заставляющие  меня  дурно  думать  о
человеческой  природе"  {См.  стр.  286  настоящего  издания.}.   И   далее:
"...иногда тех или иных персонажей изображают на сцене варварски,  высмеивая
их физические недостатки, случайные  проявления  недомыслия  или  убожества,
связанные с пожилым возрастом. Сам  автор  пьесы  должен  быть  человеком  с
извращенным сознанием и думать при этом, что таковы же и его  зрители,  если
выводит на сцену калеку, или глухого, или слепца, рассчитывая, что это будет
для публики приятным развлечением и надеясь вызвать смех там, где  на  самом
деле следует сострадать..." {См. стр. 287 настоящего издания.}
     Так в результате многолетней  полемики  постепенно  формировался  новый
взгляд на искусство комедии. Выступление Колльера  и  последовавшая  за  ним
дискуссия привели многих драматургов в растерянность.  Джон  Ванбру,  Джордж
Фаркер и многие другие комедиографы  по-разному  пытались  приспособиться  к
новым требованиям. Не всем и не всегда  это  удавалось.  Наиболее  чутким  к
веяниям  времени  оказался  Фаркер,  создавший  в  конце  жизни  две  пьесы:
"Офицер-вербовщик" (1706) и "Хитроумный  план  щеголей"  (1707),  наметившие
путь к новому жанру - буржуазной драме. Ванбру,  чувствуя  себя  выбитым  из
колеи  новыми  требованиями,  принялся  за  обработку   и   переделку   пьес
французских драматургов - Лесажа, Данкура и Мольера.
     Конгрив-комедиограф  навсегда  замолкает  в  1700  г.,  создав   четыре
комедии, оставившие глубокий след в истории английской драматургии и театра.
     "...Из всех английских писателей наибольшей  славы  в  области  комедии
достиг покойный Конгрив. Он написал немного пьес, но все они  превосходны  в
своем  роде.  В  них  соблюдены  все  правила  драматического  искусства,  а
характеры созданы с удивительной тонкостью. В пьесах вас не поразит ни  одна
дурная шутка, вы находите в них  разговор  честных  людей,  поступающих  как
мошенники: это доказывает, что Конгрив знал своих современников и жил в  так
называемом хорошем обществе..."
     "...я любил его с юности. Он был несомненно талантлив. Я  высоко  ценил
его как приятного собеседника..."
     "...вы знаете, как я ценил его. Наша дружба длилась в течение  двадцати
лет..."
     Так писали о Конгриве великий французский философ и  писатель  Вольтер,
английский сатирик Джонатан Свифт, поэт-классицист Александр Поп  {Moulton's
Library of Literary Criticism in Four Volumes.  New  York,  1966.  Congreve,
vol. II.}.
     Обаятельный и остроумный человек, блестящий собеседник, Конгрив  владел
редким даром объединять вокруг себя людей. В его доме собирались критик Джон
Деннис и одна из умнейших женщин своего времени леди  Мэри  Уортли  Монтегю,
актер и драматург Колли Сиббер, драматурги, Томас Саутерн и  Джон  Гей.  Они
все ценили в Конгриве незаурядный ум, большие  знания,  душевную  доброту  и
отзывчивость {Richard Steele. The  Correspondence.  Ed.  by  Rae  Blanchard.
Oxford, 1941, p. 473; Theophilus Gibber. The Lives of  the  Poets  of  Great
Britain and Ireland to the Time of Dean Swift. London,  1753,  vol.  IV,  p.
92.}. К Конгриву обращались, когда нужно было уладить какой-нибудь  конфликт
между литераторами, примирить поссорившихся друзей  или  разрешить  душевные
сомнения {John Dryuen. The Letters. Ed. by Ch. E. Ward. Letters 26, 33,  34.
Durham, 1942; Steele, Correspondence, p.  517.}.  Уравновешенный,  неизменно
доброжелательный, Конгрив с готовностью приходил на  помощь,  удивляя  своей
прозорливостью,  умением  верно  разобраться   в   сложных   хитросплетениях
человеческих характеров.
     Знания  Конгрива  были  обширны.  Прекрасное  классическое  образование
позволило ему переводить Гомера  и  Ювенала,  изучать  критическое  наследие
Горация. Интересы драматурга выходили далеко за пределы английской культуры:
он увлекался французской живописью и  музыкой,  читал  современных  немецких
авторов {John C. Hodges. William Congreve: the Man. New York, 1941,  p.  28.
См. также: Irvin Ehrenpreis. Swift. Cambridge (Mass.), 1951, p. 23-36.}.
     К мнению Конгрива  прислушивались  не  только  в  литературных  кругах:
сторонник партии вигов, он был активным членом знаменитого "Кит-Кэт"  клуба,
где  собирались  политические  и  государственные  деятели,  чтобы  обсудить
вопросы внутренней и внешней политики  Англии,  философии,  науки,  религии,
морали и нравов. Знаменитый придворный живописец, сэр Годфри Неллер,  создал
портреты почти всех членов клуба, во  многом  передав  характерные  свойства
моделей  {См.  подробно:  The  Kit-Cat  Club  Portraits.  National  Portrait
Gallery.  London,  1971.}.  Портрет  Конгрива  один  из  самых  парадных   и
интересных:  умное  лицо,   горделивая   посадка   головы,   пышный   парик,
изысканность  позировки.  Правая  рука  замерла  в  изящном  жесте,   словно
приглашающем зрителя к прогулке по парку {См. описание портрета у  Теккерея:
William  Thackeray.  The  English  Humourists  of  the  Eighteenth  Century.
Leipzig, 1853, p. 57.}. Некоторым портрет кажется "высокомерным". Но знавшие
драматурга утверждают, что, если это и так, то винить здесь приходится  лишь
сэра Годфри. Конгрив был чрезвычайно  скромен  и  "несмотря  на  заслуженную
славу  первого  драматурга  своего  времени,  всегда  оставался   мягким   и
отзывчивым, исполненным уважения к взглядам  и  мнению  собеседника"  {Giles
Jacob. The Poetical Register: or, The Lives and Characters  of  the  English
Dramatick Poets. London,  1719,  p.  42.}.  Когда  молодой  Вольтер  посетил
Конгрива во время своего пребывания в Лондоне в 1726  г.,  драматург-ветеран
попросил еще мало известного в ту пору французского литератора относиться  к
нему лишь как к "удалившемуся на покой  джентльмену"  {F.  M.  A.  Voltaire.
Lettres Philosophiques. Rouen, 1734. Dixneuvieme Lettre: Sur la Comedie,  p.
109-110.}.
     Добротой и вниманием пронизаны письма  Конгрива  к  друзьям,  знакомым,
коллегам. В  письмах  с  отчетливостью  раскрывается  своеобразие  авторской
манеры Конгрива: острая наблюдательность, юмор, безупречность и лапидарность
стиля.  Вот   в   небольшом   абзаце   он   с   легкой   иронией   описывает
аристократическое  общество,  собравшееся  на   водах   в   Танбридже;   вот
рассказывает о политических  новостях,  остроумно  комментируя  высказывания
государственных деятелей; а вот описывает бурю, пронесшуюся над  Лондоном  в
1703 г. {William Congreve. Letters and Documents. Ed. by John C. Hodges. New
York, 1964, p. 188, 26-27.} И всюду - живой ум человека, привыкшего  видеть,
оценивать, сопоставлять.
     До старости сохранил Конгрив чувство юмора, которое так  в  нем  ценили
друзья. Джонатан Свифт  признавался,  что  всегда  смеялся  от  души,  когда
разговаривал с "приятным собеседником" мистером Конгривом {J. Swift. Journal
to Stella. Ed. by Harold WiUiams. Oxford, 1948, p. 310.}. Высоко ценил Свифт
драматургию Конгрива. "У себя в комнате, - писал он, - я увидел  томик  пьес
Конгрива, заглянул в него... и не смог оторваться до  полуночи.  Никогда  не
встречал ничего подобного..." {Ibid., p. 396.}
     Комедиями Конгрива  зачитывались  многие  поколения.  Его  произведения
вошли в золотой фонд английской литературы и театра. Они и  сегодня  пленяют
читателя и зрителя своим остроумием, тонким юмором.
     В воскресенье 24 января 1670 г. в семье  йоркширского  сквайра  Уильяма
Конгрива и его жены Мэри Браунинг родился сын, которого в честь  отца  также
нарекли Уильямом {Подробно  биография  Конгрива  излагается:  Dictionary  of
National Biography, vol. XII, p. 6-9; John C. Hodges. William Congreve:  the
Man. New York, 1941; Maximilllan E. Novak. William Congreve, New York, 1971,
p.  20-41.}.  Конгривы   принадлежали   к   старинному   дворянскому   роду,
представители которого в  разное  время  занимали  видное  положение  как  в
столице, так и  провинции.  Дед  Конгрива,  Ричард  Конгрив,  был  одним  из
тринадцати стаффордширских дворян, спасших жизнь Карлу  II  после  поражения
при Уорчестере.
     Буржуазная революция разорила Конгривов.  Постепенно  они  теряют  свои
титулы и статус потомственных дворян-аристократов, незаметно  превращаясь  в
разночинцев.
     Вскоре после рождения сына Уильям Конгрив переехал со  всем  семейством
из небольшой деревни Бардси Грейндж, неподалеку от  Лидса,  где  он  жил,  в
Лондон, а затем, через несколько лет, купив чин лейтенанта,  -  в  Ирландию.
По-видимому, характер у Конгрива-старшего был не  из  легких,  он  с  трудом
уживался с людьми, нередко ссорился, в результате чего часто  менял  службу,
кочуя из города в город. В 1681 г. Конгривы осели в  городке  Килкенни,  где
глава семьи вступил в полк графа Ормонда.
     В двенадцать лет Уильяма-младшего отдали в  школу  в  Килкенни,  весьма
респектабельное заведение  для  юных  джентльменов,  которое  в  свое  время
закончил Джонатан Свифт {J. Swift. Correspondence. Ed. by  Harold  Williams.
Oxford, 1963, v. l. I, p. 14.}. В школе, опекаемой  самим  графом  Ормондом,
одновременно обучалось около шестидесяти мальчиков в возрасте от  девяти  до
пятнадцати лет. Помимо общеобразовательных предметов здесь  изучали  латынь,
греческий, древнееврейский, стихосложение и  риторику,  штудировали  Цезаря,
Цицерона и Теренция. Как рассказывают, Конгрив  написал  здесь  свое  первое
стихотворение - на смерть любимой сороки учителя.
     Не все, заканчивающие школу в Килкенни, продолжали ученье в  колледжах:
многие  становились  торговцами,  аптекарями,   стряпчими.   Лишь   наиболее
одаренным удавалось поступить в дублинский Тринити-колледж, который  мог  бы
по праву гордиться своим преподавательским  составом.  Колледж  выпустил  из
своих стен многих выдающихся людей Англии.  Здесь  в  разное  время  учились
Свифт, Голдсмит, Шеридан.  Дисциплина  в  колледже  была  суровой.  Занятиям
посвящался  почти  целый  день:  латынь,  греческий,  искусство  декламации,
логика, богословие, история. Не следует однако полагать, что жизнь студентов
была  целиком  отдана  наукам.  Перемахнув  вечером  через  каменные  стены,
окружавшие колледж, воспитанники Тринити оказывались  на  улицах  шумного  и
многолюдного  Дублина  с  его  клубами-кофейнями,   тавернами,   парками   и
знаменитым театром Смок-Элли, руководитель  которого  Джозеф  Эшбери  служил
некогда в одном полку с отцом Уильяма. Конгрив часто посещал этот театр,  по
нескольку  раз  смотрел  пьесы  Бенджамина  Джонсона,  Томаса  Отвея,  Джона
Драйдена, Томаса Дюрфея. В личной библиотеке Конгрива в эту пору  появляются
книги по вопросам театра  и  драматургии,  среди  них  -  "Практика  театра"
французского писателя и  критика  Франсуа  Эделена  д'Обиньяка  и  "Очерк  о
драматической поэзии" Джона Драйдена.
     В 1688 г., в канун так называемой "славной революции", Конгрив,  как  и
многие протестанты,  вынужден  покинуть  Ирландию,  где  огромную  власть  и
влияние обрели католики, поддерживаемые королем Яковом II Стюартом.
     О первых годах пребывания Конгрива в Англии известно немного:  весну  и
лето 1689 г. он провел в родовом поместье деда  Стреттон  Холле  в  графстве
Стаффордшир; здесь, по-видимому, он начал писать свою первую комедию "Старый
холостяк".
     17 марта 1691 г. Конгрива зачисляют студентом  Миддл-Темпла,  одной  из
четырех лондонских корпораций,  готовящих  юристов.  В  Темпле  все  рождало
литературные и исторические ассоциации: одним из студентов школы был  Чосер,
здесь работал Томас Мор, свой путь  начинали  многие  выдающиеся  драматурги
Англии, среди них - Джордж Этеридж, Томас  Шедуэлл,  Уильям  Уичерли,  Томас
Саутерн. О жизни Конгрива в Миддл-Темпле рассказывает  один  из  его  ранних
биографов Джайлз Джейкоб (есть предположение, что  Конгрив  сам  продиктовал
эти сведения автору книги) {M. E. Novak. William Congreve, p. 26.}:  "Мистер
Конгрив обладал слишком тонким вкусом и живым умом, чтобы  долго  увлекаться
скучным  и  неинтересным  занятием,  где,  как  правило,  преуспевают   люди
усидчивые и дотошные, которые опережают, в данном случае, своих собратьев по
профессии, обладающих фантазией и воображением. У мистера Конгрива неприязнь
к адвокатуре сочеталась с любовью к Поэзии, что способствовало его увлечению
Сценой, которая находилась в ту пору в печальном  состоянии  и  нуждалась  в
поддержке..." {Giles Jacob. The poetical Register, p. 41.}
     В Миддл-Темпле Конгрив познакомился с кругом  людей,  чьи  интересы  не
ограничивались  юриспруденцией.  Одним  из  его   приятелей   стал   будущий
писатель-эссеист Уолтер Мойл, который и привел впервые молодого  Конгрива  в
кофейню Уилла, излюбленный приют  литераторов,  поэтов,  драматургов.  Здесь
юноша встречается с Джоном Драйденом, признанным автор