упьюсь
                        Тем, чего отведал вкус,
                        С жизнью я сейчас прощусь".

                          За песней следует танец.

     Сильвия. В самом деле, очень мило. Я готова смотреть на них  хоть  весь
день.
     Хартуэлл. Относится ли это и ко мне? На меня вы  тоже  готовы  смотреть
весь день?
     Сильвия. Умей вы петь и танцевать, я с удовольствием смотрела бы  и  на
вас.
     Хартуэлл. Но ведь пел и танцевал-то я:  и  музыка,  и  пение,  и  танец
вызваны к жизни  мною.  (Вытаскивает  кошелек  и  потряхивает  им.)  Видите,
Сильвия, здесь все - песни и танцы, поэзия  и  музыка.  Слышите,  как  нежно
гинеи звякают  одна  о  другую,  танцуя  под  собственный  звон?  На  деньги
покупается все, а деньги у тебя будут: я отдам и этот кошелек,  и  все  свое
достояние, лишь бы завоевать твою любовь! Ну,  скажи,  ты  -  моя?  Отвечай,
сирена! (В сторону.) Ох, зачем я смотрю на нее?  Увы,  не  могу  оторваться?
(Громко.)  Говори,  милый  ангел,  дьявол,  святая,  ведьма!  Не  мучь  меня
ожиданием.
     Сильвия. Не смотрите на меня так. Я краснею, я глаз не в силах поднять.
     Хартуэлл (в сторону). Где ты, мужская гордость? Во что я превратился? В
мои-то годы  стать  игрушкой  в  руках  бабенки!  Чтобы  черт  тебя  побрал,
бородатый младенец, которого она водит на помочах! О  старческое  слабоумие!
Вот именно, слабоумие! Неужели благородное чувство  похоти  может  достигать
такой остроты? Пылкая кровь не остывает, и любовь,  разливаясь  по  жилам  и
преисполняя меня ребяческой, нет, младенческой покорностью,  властно  зовет:
"Прильни к моим полным молока сосцам!" (Громко.) Скажи, Сильвия, ты могла бы
меня полюбить?
     Сильвия. Я, право же, боюсь ответить, прежде чем поверю вам, а поверить
боюсь еще больше.
     Хартуэлл (в сторону). О черт! Как ее невинность терзает и пленяет меня!
(Громко.) Дитя мое, ложь - сущность  искусства  любви,  которым  обычно  так
ловко владеют мужчины. Но я в нем такой новичок, что можешь поверить:  я  не
искушен в ее коварных таинствах. Клянусь душой, я не смею  лгать  даже  ради
того, чтобы услужить другу или обзавестись любовницей.
     Сильвия. Но все-таки лжете, говоря, что любите меня?
     Хартуэлл. Нет, нет, дорогая простушка, прелестное мое дитя!  Я  говорю,
что люблю тебя, и говорю правду, чистую правду, которую стыжусь открыть.
     Сильвия. Но я слышала, что любовь нежна: она  разглаживает  нахмуренный
лоб, просветляет гневное  лицо,  смягчает  грубый  нрав  и  делает  человека
добрым. У вас же такой вид, словно вы хотите кого-то припугнуть, и  говорите
вы так, будто полны не любовью, а злобой.
     Хартуэлл. Я полон и той, и другою: любуюсь тобой и злюсь  на  себя.  Да
поразит меня чума за то, что я так сильно люблю тебя, но я уже  не  в  силах
остановиться! Мое чувство - зазубренная стрела: легко вонзается,  но  трудно
вытаскивается.
     Сильвия. Ах, будь я уверена в вашей  любви...  Но  разве  я  могу  быть
уверена?
     Хартуэлл. Рассмотри симптомы моего недуга и спроси всех тиранок  твоего
пола,   не   по   этой   ли   разноцветной   ливрее   узнают    они    своих
болванов-поклонников. Я грущу без тебя, выгляжу  ослом  при  тебе,  не  сплю
из-за тебя по ночам, грежу о тебе наяву, много вздыхаю, мало  пью,  ем  того
меньше, ищу уединения, стал слишком интересен сам для себя и, как  мне  дали
понять, весьма утомителен для окружающих. Если это не любовь, значит  это  -
безумие, и тогда оно простительно. Да что там! Есть еще один,  самый  верный
признак - я даю тебе деньги.
     Сильвия. Нет, это не признак: я слышала,  что  джентльмен  платит  даже
самой дурной женщине, если хочет заполучить ее в постель. О  боже!  Надеюсь,
вы на это не рассчитываете: я не хочу стать шлюхой.
     Хартуэлл (в сторону). Очень жаль.
     Сильвия. Я не пущу вас к себе в постель, даже если вы женитесь на  мне:
у вас ужасная борода - она будет колоться. А вы намерены жениться на мне?
     Хартуэлл (в сторону). Надо же!  Простушка,  а  задает  такие  каверзные
вопросы! Проклятье! Меня опутают быстрее, чем я  опомнюсь.  Я  ведь  уверен:
стоит мне сделать предложение, как она его примет. (Громко.) Жениться?  Нет,
я намерен любить тебя.
     Сильвия. Но если вы любите меня, вы должны жениться на мне. Я прекрасно
помню, что мой батюшка любил мою матушку и был женат на
     Хартуэлл. Да, да, дитя мое, в старину люди женились по любви, но теперь
мода изменилась.
     Сильвия. Не убеждайте меня - я по себе знаю, что она не  изменилась:  я
люблю вас и хочу стать вашей женой.
     Хартуэлл. Я сбрею бороду, она не будет  колоться,  и  мы  отправимся  в
постель...
     Сильвия. Нет, я не настолько  глупа  и  вполне  могу  остаться  честной
девушкой. Вот, возьмите (бросает ему кошелек) - я не хочу оставлять  у  себя
ничего вашего. Я  ненавижу  вас  и  не  желаю  больше  видеть:  вы  задумали
опозорить меня. (Направляется к дверям).
     Хартуэлл (в сторону). Будь она проклята! Пусть убирается - для меня это
счастье, избавление. И все же она  подлинное  сокровище!  Сколько  нежности,
красоты, порядочности! (Громко.) Постой, Сильвия! (В  сторону.)  Жениться?..
Каждый мужчина раз в жизни остается в дураках, но жениться - значит остаться
в дураках на всю жизнь.
     Сильвия. Зачем вы остановили меня?
     Хартуэлл. Я отдам тебе все, что у меня есть, ты будешь  все  равно  что
моя жена, и свет поверит в это; более того,  ты  сама  будешь  так  считать,
пусть только я так не считаю.
     Сильвия. Клянусь любовью к вам, нет! Я  лучше  умру,  чем  стану  вашей
содержанкой.
     Хартуэлл (в сторону]. Женщина, к  тому  же  неопытная,  может  быть,  и
останется честной - хотя бы из упрямства и духа противоречия. Проклятье! Это
всего лишь "может быть", да и то на унизительных условиях! (Громко.) В таком
случае, прощай. Не видя тебя, я сумею справиться с собой. Сильвия. Прощайте!
(Делает вид, что плачет.)
     Хартуэлл. Гм! Ну, поцелуемся на прощание. (В сторону.) Ее поцелуй слаще
свободы. (Громко.) Ты добилась своего - я женюсь на тебе. Вся моя  решимость
растаяла от этого поцелуя. Еще один! Сильвия. А когда венчанье?
     Хартуэлл.  Как  можно  скорей.  Не  стану  оставлять  себе  времени  на
раздумья, чтобы не остыть. Жди меня вечером - я бегу выправлять  разрешение.
Еще один поцелуй в доказательство того, что я действительно  рехнулся.  Так!
(Уходит.)
     Сильвия. Ха-ха-ха! Старый лис угодил в западню!

                                Входит Люси.

     Боже, как ты меня напугала! Я уже решила, что он вернулся и слышал  мои
слова.
     Люси. Ох, сударыня, я  встретила  вашего  поклонника:  он  спешил  так,
словно бежал за повитухой.
     Сильвия. Нет, милочка, он бежал за священником, предвестником появления
повитухи месяцев этак через девять. Я нахожу, что умение притворяться так же
естественно для женщины, как умение плавать для дикаря: даже если мы  ныряем
в омут впервые, нам ничего не грозит - нас выручит наш природный дар. Но как
твои успехи?
     Люси. Соответствуют вашим пожеланиям, коль скоро Вейнлава все равно  не
исправишь. Я выведала, что они с Араминтой вправду поссорились,  и  написала
подложное письмо,  в  котором  она  первая  ищет  примирения.  Уверена,  это
подействует. Идемте, я вам покажу. Идемте, идемте, сударыня, -  вы  получите
истинное удовольствие, утолив и свою страсть, и свой гнев.  Письмо  доставит
вам немалую радость - в нем соединилось все, что может прельстить наш пол.

                    Для женщины нет больше наслажденья,
                    Чем разом и любовь вкушать, и мщенье.


        "ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ "

                                Сцена первая

                       Улица перед домом Фондлуайфа.

        Входят Беллмур в одежде пуританского проповедника и Сеттер.

     Беллмур. Вот ее дом. (Смотрит  на  часы.)  Ну  как,  Сеттер?  Идет  мне
лицемерие? Хорошо на мне сидит?
     Сеттер. Наинабожнейшим образом.
     Беллмур. Не понимаю, почему наши  молодые  люди  так  хвастаются  своим
безбожием. Распутничать под маской благочестия куда удобней.
     Сеттер. Тс-с, сэр, и живей  сюда!  Из-за  угла  показался  Фондлуайф  и
направляется в нашу сторону.
     Беллмур. Ты прав: это он, а ему не следует видеть меня.

                                  Уходят.
                        Входят Фондлуайф и Барнеби.

     Фондлуайф. А я говорю, что останусь дома.
     Барнеби. Но, сэр...
     Фондлуайф. Вот несчастье! В этого парня вселился дух противоречия. Кому
я сказал, бездельник, что останусь дома?
     Барнеби. Умолкаю, сэр, но тогда прощай пятьсот фунтов!
     Фондлуайф. Это  как  же?  Погоди,  погоди,  ты,  кажется,  сказал,  что
условился с его женой, с самой Комфорт?
     Барнеби. Условился. И Комфорт пришлет сюда Трибюлейшена, как только  он
объявится дома. Я, конечно, могу привести молодого мистера Прига,  чтобы  он
составил компанию хозяйке, пока вы в отлучке, но вы говорите...
     Фондулайф. Что? Что я говорю, мошенник? Я говорю,  чтобы  он  близко  к
моему дому не подходил;  я  говорю,  что  он  тщеславный  юный  левит  {31},
изнеженный деликатесами, которые поглощает, чтобы выглядеть изящным в глазах
женщин. Откровенно сказать, боюсь, не  осквернил  ли  он  уже  алтарь  нашей
сестры Комфорт, чей добрый муж введен в заблуждение его  набожным  видом.  Я
говорю, что похоть сверкает у него в глазах и цветет на щеках и что я скорее
доверю свою жену раскормленному капеллану какого-нибудь лорда, нежели ему.
     Барнеби. Время уходит, сэр, а там ничего не сделать до вашего прихода.
     Фондулайф. А  здесь  ничего  не  сделать  до  моего  ухода.  Поэтому  я
останусь, понятно?
     Барнеби. И рискнете сорвать сделку, сэр?
     Фондлуайф. Ну, довольно, довольно. Человеку, у которого красивая  жена,
и без этого забот хватает.
     Барнеби. Только  в  том  случае,  сэр,  когда  он  не  выполняет  своих
супружеских обязанностей. А уж это все равно что из тщеславия снять  хороший
дом и напустить туда жильцов, чтобы было чем аренду платить.
     Фондулайф. Очень меткое сравнение, мошенник! Ступай, попроси мою  Кокки
выйти сюда. Я дам ей кое-какие наставления перед  уходом  и  кое  в  чем  ее
разубежу.

                              Барнеби уходит.

     А покамест попробую разубедить себя. Скажи, Айзек, почему ты  ревнуешь?
Почему ты так не доверяешь родной жене? Потому что она молода и пылка,  а  я
стар и бессилен. Зачем же ты тогда  женился,  Айзек?  Затем,  что  она  была
красива и соблазнительна, а ты упрям и влюблен до безумия, влюблен так,  что
и теперь не властен подавить в себе влечение. А  разве  то,  что  соблазняет
тебя, Айзек, не соблазняет других, которые могут соблазнить ее? Сильно этого
опасаюсь. Но ведь твоя жена любит тебя, больше того, обожает?  Да.  Тогда  к
чему твои тревоги? Увы, она любит меня больше, чем имеет к тому оснований. А
мы, коммерсанты, не доверяем слишком сговорчивым партнерам -  у  них  всегда
есть  скрытые  намерения.  Следовательно,  и  у  твоей  жены  есть   скрытые
намерения, которых тебе не разгадать, сколько бы ты,  Айзек,  не  бился.  Но
тс-с!

                              Входит Летиция.

     Летиция. Надеюсь, мое сокровище не покинет меня. Правда, Никкин?
     Фондулайф. Жена, глубоко ли задумалась ты над  тем,  как  отвратителен,
ужасен, вопиющ грех прелюбодеяния? Взвесила ли ты всю тяжесть его, спрашиваю
я? Это очень весомый грех, и хотя он ляжет на  твои  плечи,  твой  муж  тоже
будет вынужден нести часть этого бремени. Твоя вина падет и на его голову.
     Летиция. Боже милостивый! Что ты имеешь в виду, дорогой мой?
     Фондлуайф (в  сторону).  Признаюсь,  у  нее  обольстительные  глаза.  И
сомневаюсь, что могу доверить ее даже Трибюлейшену.  (Громко.)  Отвечай,  ты
подумала, что значит наставить рога мужу?
     Летиция. (в сторону).  Странно!  Я  уверена,  что  он  ни  до  чего  не
докопался. (Громко.) Кто очернил меня перед моим ненаглядным?  Надеюсь,  мое
сокровище не допускает, что мне  приходили  или  придут  в  голову  подобные
мысли?
     Фондлуайф. Нет, нет. Я же говорю, что они приходят мне.
     Летиция (в сторону). Не знаю, что и подумать. Но я обязательно  выясню,
что это значит. (Громко.) Как ты жесток, милый! Неужели ты  послал  за  мною
только ради этого? Разве разлука с тобой слишком малое для меня горе, что ты
усугубляешь его несправедливыми подозрениями? (Всхлипывает.) Ты знаешь,  как
я предана тебе, и потому тиранишь меня. Продолжай, жестокий человек! Глумись
над моим бедным сердцем, пока оно не разобьется. При  таком  обращении  тебе
недолго ждать. Впрочем, ты этою хочешь... Что ж, скоро ты дождешься  своего,
да, да, дождешься. Оно разобьется в угоду тебе. (Вздыхает.)
     Фондлуайф (в сторону). Кажется, я в  самом  деле  переборщил.  Нет,  вы
только посмотрите: она и впрямь плачет. Нежная моя  глупышка!  (Громко.)  Не
надо, Кокки, не надо, дорогая моя, не плачь.  Я  просто  пошутил,  я  же  не
всерьез.
     Летиция (в  сторону).  Значит,  опасности  нет.  А  я-то  перепугалась!
(Громко.) Ты вечно шутишь над моим горем, жестокий! Ох, зачем  я  так  люблю
тебя! И все же...
     Фондлуайф. Послушай, Кокки...
     Летиция. Нет, нет, я надоела тебе - в этом все дело.  Ты  найдешь  себе
другую жену, другую влюбленную дурочку, чтобы разбить сердце и ей.  Но  будь
как угодно жесток ко мне - я все равно стану молиться за тебя, а когда  умру
с горя, дай бог тебе найти жену, которая полюбит тебя так же, как любила  я.
Раз тебе угодно, я рада буду мирно почивать в холодной могиле. (Вздыхает.)
     Фондлуайф (в сторону). Боже,  она  тронула  бы  даже  каменное  сердце!
Признаюсь, я не в силах дольше сдерживаться. (Громко.) Нет, милая Кокки, это
ты разобьешь мое сердце, право,  разобьешь.  Видишь,  ты  заставила  плакать
меня, своего бедного Никкина, и я не оставлю тебя - лучше уж все потерять.
     Летиция (в сторону). Избави и упаси, господи! Это  значило  бы  завести
шутку слишком далеко.
     Фондлуайф. Ты не поцелуешь своего Никкина?
     Летиция. Уходи, скверный Никкин, ты не любишь меня.
     Фондлуайф. Поцелуй, поцелуй! Право же, я очень тебя люблю.
     Летиция. Нет, не любишь. (Целует его.)
     Фондлуайф. Как! Я не люблю мою Кокки?
     Летиция. Не-е-т.
     Фондлуайф. Признаюсь, ты мне  милей  пятисот  фунтов,  и  ты  сама  это
подтвердишь, когда я потеряю их ради тебя.
     Летиция. Нет, ты не станешь жертвовать делами ради  меня,  не  станешь,
Никкин. Если ты не поедешь, я подумаю, что ты продолжаешь ревновать меня.
     Фондлуайф. Ха-ха-ха! Неужели подумаешь, глупышка? Тогда я пойду - я  не
ревную. Бедная моя Кокки, поцелуй  своего  Никкина,  ну  поцелуй.  Хи-хи-хи!
Скоро сюда придет один хороший человек. Он поговорит с Кокки  и  научит  ее,
как следует вести себя жене.
     Летиция (в сторону).  Надеюсь,  придет  такой,  что  покажет  мне,  как
следует вести себя мужу. (Громко.) Рада поучиться и угодить моему сокровищу.
(Целует его.)
     Фондлуайф. Милая моя умница! Поцелуй Никкина еще раз, а затем в дом,  в
дом, в дом. До свиданья.
     Летиция. До свиданья, Никкин!
     Фондлуайф. До свиданья, Кокки!
     Летиция. До свиданья, Никкин!
     Фондлуайф. До свиданья Кокки! До свиданья! До свиданья.

                        Расходятся в разные стороны.


                                Сцена вторая

                                   Улица.

                          Входят Вейнлав и Шарпер.

     Шарпер. Как! Араминта потеряна?
     Вейнлав. В подтверждение моих слов прочти  вот  это.  (Протягивает  ему
письмо.)
     Шарпер. M-м... (Читает вслух.) "И то, что тогда  показалось  дерзостью,
сейчас, по размышлении, кажется мне лишь следствием вашей не в  меру  бурной
страсти. Боюсь, что на этот раз  даю  слишком  веское  доказательство  своей
собственной. Я в ужасе от того, что написала, но  какая-то  непонятная  сила
вынудила меня взяться за перо. Прошу об одном -  не  судите  меня  чрезмерно
строго. Ваша Араминта." - Потеряна? Ради всего святого, скажи: ты не потерял
разум? Здесь же подписью и печатью удостоверяется, что она принадлежит тебе.
Скорее к ней, друг, к этой восхитительной дыне, созревшей и лишь  ожидающей,
когда ее разрежут! Она все это время  вынашивала  любовь  к  тебе  и  теперь
разрешилась от бремени.
     Вейнлав. Плод не ко времени, и родила она его до срока.
     Шарпер. Ты так и не отделался от своей дурацкой причуды, Фрэнк? У  тебя
нездоровый,  свидетельствующий  о  дурном  характере,   желудок:   ты   лишь
отведываешь любви, а переварить ее не можешь.
     Вейнлав. Могу, если ем сам, но не терплю, когда меня пичкают.  Господи,
неужели на свете нет женщины,  которая  доставила  бы  мужчине  удовольствие
поохотиться за ней! Мне вечно мешают,  а  то  и  просто  не  дают  завершить
погоню: дичь, которую я должен преследовать, кидается мне  под  ноги.  Когда
заяц сам прыгает в зубы борзой - это скучно  и  противоестественно:  заядлый
охотник - и тот почувствует отвращение. Я  люблю  травить,  а  не  подбирать
дичь.
     Шарпер. Надеюсь,  однако,  ты  не  собираешься  бросить  Араминту?  Это
поистине было бы достойно не охотничьего пса, а дворняги.  Придешь  на  Мэлл
{32}?
     Вейнлав. Нет, сегодня вечером там будет она.  Впрочем,  нет,  приду,  и
Араминта увидит, как ошибалась в своем...
     Шарпер. Выборе. Но не такая же ты скотина, чтобы пренебречь ею?
     Вейнлав. Я разочаровал бы ее, поступив иначе. Судя по всему,  она  ждет
именно этого.

                      Коль ты мужчина, убегай от той,
                      Что бегать начинает за тобой.

                                Сцена третья

                         Комната в доме Фондлуайфа.

  Слуга вводит Беллмура, переодетого пуританским проповедником, с  черным
                    пластырем на глазу и книгой в руках.

     Слуга. Не угодно ли отдохнуть, сэр? Вот стул.  Хозяйка  сейчас  выйдет,
сэр. (Уходит.)
     Беллмур. Надежно скрытый под заемным одеянием, я рассею все  подозрения
и не рискую быть узнанным. Этот наряд - порука моего духовного звания, а  со
мной  неразлучные  новеллы  Скаррона  {33}  вполне  сойдут  за  молитвенник.
По-моему, я точная копия Монтуфара из "Лицемеров" {34}. А вот и она сама.

                              Входит Летиция.

                    Вот так Аврора сквозь ночной покров
                    Вдруг озаряет толщу облаков
                    И смертным возвращает зренье вновь.

     (Сбрасывает облачение, пластырь и пр.)
     Летиция. "Так, заалев румянцем..." (Замечает Беллмура и вздрагивает.) О
боже, будь мне защитой! Кто здесь?
     Беллмур. Ваш поклонник.
     Летиция (в сторону). Друг Вейнлава? Я знаю его в лицо. Значит,  Вейнлав
предал меня.
     Беллмур. Вы удивлены, сударыня? Но разве вы не ожидали возлюбленного? В
первое мгновение ваши глаза, хотя они теперь и потуплены, взглянули на  меня
с непритворной нежностью.
     Летиция. У меня достаточно оснований удивляться и вашему  появлению,  и
вашей наглости. Они для меня внове. Вы не тот, кого я рассчитывала  увидеть:
в вашем лице я приветствовала святого человека, а не лицемера.
     Беллмур. Вернее сказать, вы приветствовали не лицемера, а лицемерие.
     Летиция. Кто вы, сэр? Вы, без сомнения, ошиблись домом.
     Беллмур. В кармане у меня  лежит  инструкция,  где  предусмотрено  все,
кроме подобной суровости. (Вытаскивает письмо.)
     Летиция (в  сторону).  Мое  письмо!  Подлый  Вейнлав!  В  таком  случае
притворяться бесполезно. (Громко.) Очевидно, вы меня  с  кем-то  перепутали.
(Направляется к двери.)
     Белляур (в сторону). Или я  сильно  ошибаюсь  или  мы  не  расстанемся.
(Громко.) Постойте, сударыня. Признаюсь, я действительно  ошибся  и  приношу
вам тысячу извинений. Какой же я безнадежный  тупица!  Простите  ли  вы  мне
беспокойство, причиненное вам? Но это ошибка, которую так легко совершить.
     Летиция (в сторону). Что бы это значило? Немыслимо, чтобы он