,  кроме
него, ничего не разглядеть. А в глубине тумана с  размеренностью  сердечного
ритма вспыхивает и гаснет оранжевый огонь маяка.
   Лишенная потолка и пола, ее комната некоторое время  потерянно  висела  в
темноте. Образ стал постепенно терять мелкие подробности - и в конце  концов
растерял их все до единой.
   Крыса уставился в потолок и медленно закрыл  глаза.  Потом,  как  щелкнув
выключателем, погасил у себя в голове весь свет - и зарылся  сердцем  в  эту
новую темноту.

17

   Трехфлипперная "Ракета"... Она не переставала звать меня  откуда-то.  Изо
дня в день, без отдыха...
   Со страшной скоростью я разделался с горой накопившейся работы.  На  обед
не ходил, с абиссинскими кошками не играл.  И  ни  с  кем  не  разговаривал.
Секретарша время  от  времени  заходила  меня  проведать,  изумленно  качала
головой и уходила обратно. К двум часам  я  выполнил  дневную  норму,  кинул
черновики секретарше на стол и выпорхнул на улицу. А потом бегал по  игровым
центрам в центре Токио и искал трехфлипперную "Ракету". Увы, безрезультатно.
Никто такого автомата не видел, и никто о таком не слышал.
   - Может, вам подойдет "Покоритель  подземелья"?  Четыре  флиппера,  новая
модель, только пришла, - спросил меня хозяин одного из центров.
   - Не подойдет. К сожалению...
   Казалось, я его слегка разочаровал.
   - А вот еще "Леворукий бейсболист". Три флиппера. На каждом круге  выдает
призовой шарик.
   - Извините, - сказал я. - Меня интересует только "Ракета".
   Тем не менее, он любезно поделился телефонным номером  своего  знакомого,
пинбольного фаната.
   - Если он вам не поможет, то уже не поможет никто. Ходячий справочник,  а
не человек. Двинутый на этом деле.
   - Спасибо, - поблагодарил я.
   - Не стоит, не стоит... Удачных поисков.
   Зайдя в  тихую  кофейню,  я  набрал  номер.  После  пяти  гудков  ответил
негромкий мужской голос. На заднем плане слышались семичасовые теленовости и
лепет младенца.
   - Хотел бы у вас  спросить  об  одном  автомате  для  игры  в  пинбол,  -
представившись, сказал я.
   Некоторое время на том конце молчали.
   - О каком именно? - послышалось снова. Звук телевизора стал тише.
   - Трехфлипперная модель под названием "Ракета".
   Мой собеседник издал глубокомысленное мычание.
   - На доске нарисован космический корабль, планеты...
   - Я знаю, - перебил он.  Потом  прокашлялся.  Так  разговаривают  молодые
преподаватели, только что из аспирантуры. - Модель шестьдесят восьмого года,
"Гилберт и сыновья", Чикаго. Известна как несчастливая машина.
   - Несчастливая машина?
   - Знаете что, - сказал он, - может, нам встретиться и поговорить?
   Встреча была назначена на вечер следующего дня.
   Обменявшись визитными карточками,  мы  подозвали  официантку  и  заказали
кофе.  Мой  новый  знакомый  и  в   самом   деле   оказался   преподавателем
университета, чем немало меня удивил. Лет ему было тридцать  с  чем-то,  его
волосы уже начинали редеть, но тело оставалось загорелым и крепким.
   - Преподаю испанский язык, - сказал он. - Поливаю водой пустыню.
   Я восхищенно покивал.
   - А с испанского вы переводите в вашей фирме?
   - Я перевожу с  английского,  мой  напарник  с  французского.  Этого  уже
хватает.
   - Жаль, - сказал он. Его руки были скрещены на груди, и особой жалости на
лице не отражалось. Пальцы потеребили узел галстука.
   - Вы не бывали в Испании? - спросил он.
   - К сожалению, нет, - ответил я.
   Принесли наш заказ, и разговор об Испании завершился. Мы стали молча пить
кофе.
   - Фирма "Гилберт и сыновья", - неожиданно начал  он,  -  вышла  на  рынок
пинбольных автоматов сравнительно поздно.  Со  Второй  Мировой  войны  и  до
Корейской   она,   в   основном,   выпускала   боевое    оборудование    для
бомбардировщиков. Когда же в Корее заключили перемирие, решила освоить новый
бизнес. Игровые  автоматы,  музыкальные,  торговые,  для  попкорна...  Одним
словом, мирную продукцию. Первый автомат для пинбола был сделан в  пятьдесят
втором году. Довольно неплохой. Прочный и дешевый. Но не  особо  интересный.
Журнал  "Биллборд"  писал:  "Такие  пинбольные  автоматы  больше  похожи  на
бюстгальтеры,  которыми  укомплектованы  женские   подразделения   Советской
Армии". Впрочем, продавался он вполне успешно. Его  стали  экспортировать  в
Мексику,  а  потом  охватили  всю  Латинскую  Америку.  Там  слабо   развито
техобслуживание, поэтому сложным машинам предпочитают крепкие и надежные.
   Он замолчал, отпивая воду. Казалось, ему не хватает экрана,  диапроектора
и указки.
   - Вы, наверное, знаете, что американский, а значит, и мировой  пинбольный
бизнес контролируют четыре компании. А именно: "Готтлиб",  "Бэлли",  "Чикаго
Койн" и "Вильямс". Большая четверка. И  вот  в  эту  олигархию  вклинивается
"Гилберт". Начинается жестокая война. И через пять лет, в пятьдесят  седьмом
году, "Гилберт" вынужден уйти из пинбола.
   - Уйти?
   Кивнув, он равнодушно допил остатки  кофе  и  несколько  раз  обтер  губы
носовым платком.
   - Да. Им пришлось отступить. Впрочем, свои деньги они успели сделать.  На
Латинской Америке. Просто решили выйти, пока раны не так  глубоки.  В  конце
концов, изготовлять пинбольные машины очень сложно, это ведь целое  ноу-хау.
Нужны   квалифицированные   специалисты,   нужно   ими   руководить,   нужно
планировать... Нужна сеть  по  всей  стране,  нужны  агенты  по  доставке  и
складированию... Нужны мастера, которые в течение пяти часов  после  поломки
вылетят в любую точку и отремонтируют любую машину. К сожалению, у  новичков
из фирмы "Гилберт" на все это пороху  не  хватило.  Они  сглотнули  слезы  и
последующие семь  лет  занимались  торговыми  автоматами  и  дворниками  для
"крайслеров". Но совсем пинбола не оставили.
   Тут он замолчал. Достал из кармана пиджака сигарету, постучал кончиком по
столу, щелкнул зажигалкой.
   - Совсем они пинбола не оставили. Потому  что  у  них  была  гордость.  В
секретной мастерской велись новые  разработки.  В  проектную  команду  тайно
набирались  отставные  специалисты  из  "Большой   четверки".   Под   проект
выделялись огромные средства с единственной  целью:  построить  автомат,  не
уступающий ни одному из сделанных "четверкой".  Причем  тоже  за  пять  лет,
начиная с пятьдесят девятого. И сама  фирма  времени  зря  не  теряла:  была
создана идеально отлаженная сеть от Ванкувера до Вайкики -  ее  обкатали  на
других товарах. К концу этих пяти лет все было готово. Как и  планировалось,
первый автомат новой серии вышел в шестьдесят четвертом и назывался "Большая
волна".
   Из кожаного портфеля он извлек альбом для газетных вырезок, открыл его на
нужной  странице  и  передал  мне.  На  страницу  были  наклеены  журнальные
фотографии "Большой волны":  общий  вид,  игровое  поле,  доска  управления,
табличка с инструкцией.
   - Это была поистине уникальная машина. В ней воплотилось сразу  несколько
новаторских идей. К примеру, индивидуальная  подстройка.  Игрок  мог  менять
определенные характеристики так, чтобы они лучше всего  соответствовали  его
технике. То есть, была сделана заявка на  большой  успех.  Сегодня  подобные
вещи никого не удивляют - но для того  времени  это  был  настоящий  прорыв.
Кроме того,  сработали  автомат  на  совесть.  Во-первых,  он  был  надежен.
Автоматы "Большой четверки" обычно рассчитывались на три года  эксплуатации,
а тут срок довели до пяти лет. Во-вторых, возможность быстро  набирать  очки
на рискованной игре  была  реализована  очень  тонко,  и  такая  игра  стала
сердцевиной техники. После этого фирма  продолжила  начатую  серию  выпуском
следующих машин. "Восточный экспресс", "Транс-Америка", "Капеллан"... Каждая
получала высокую оценку в пинбольных кругах. Последней моделью  серии  стала
"Ракета", которая всей сутью резко отличалась от четырех предшественниц. Как
альтернатива  вечному  поиску  свежих  идей,  эта   машина   была   задумана
ортодоксально примитивной. Абсолютно все ее функции были  давно  знакомы  по
автоматам "четверки". Выглядело это крайне вызывающе. Казалось, фирма  очень
уверена в своих силах...
   Он излагал медленно, разжевывая все до мелочей. Время от времени кивая, я
пил кофе. Когда кофе кончилось - воду. Когда кончилась вода - закурил.
   - "Ракета" была удивительной машиной. С виду она не имела никаких  особых
достоинств. Но стоило попробовать ее в деле, как все выглядело иначе. Те  же
флипперы, те же мишени - но что-то неуловимое отличало ее от других моделей.
И это "что-то" действовало на людей, как наркотик. Просто  необъяснимо!..  А
назвать эту машину невезучей мне позволили две причины. Во-первых,  люди  не
поняли до конца всей ее прелести. Когда начали понимать,  было  уже  поздно.
Во-вторых, обанкротилась фирма. Слишком  уж  добросовестно  все  делала.  Ее
поглотила одна крупная корпорация  -  а  в  головной  компании  решили,  что
пинбольная отрасль им не нужна. Вот  и  все.  "Ракет"  было  выпущено  около
тысячи пятисот штук, но  сегодня  она  стала  антикварной  редкостью,  почти
призраком. В среде американских фанатов рыночная  цена  "Ракеты"  составляет
около двух тысяч долларов - но до рынка она практически не доходит.
   - Почему?
   -  Потому  что  никто  не  хочет  с  ней  расставаться.  Потому  что  она
привязывает к себе любого. Удивительная машина!
   Он замолчал, привычно взглянул на часы и закурил. Я заказал еще кофе.
   - А сколько машин было импортировано в Японию?
   - Я наводил справки. Три машины.
   - Немного...
   Он кивнул.
   - Дело в том, что фирма "Гилберт" не имела в  Японии  налаженных  каналов
для своей продукции. В шестьдесят девятом  году  одно  торговое  агенство  в
порядке эксперимента закупило эти самые три штуки. Когда захотели взять еще,
"Гилберта и сыновей" уже не существовало.
   - А координаты этих машин вам известны?
   Он помешал сахар в кофейной чашке, поскреб мочку уха...
   -  Одна  поступила  в  маленький  игровой  центр   на   Синдзюку.   Зимой
позапрошлого года его снесли. Где теперь машина, я не знаю.
   - Моя знакомая...
   - Еще одна поступила в игровой центр на  Сибуе  и  весной  прошлого  года
сгорела в пожаре. Все было застраховано, убытков никто не понес - разве  что
в  мире  стало  одной  "Ракетой"  меньше.  Невезучая  машина,  что  тут  еще
скажешь...
   - Как мальтийский сокол, - сказал я. Он кивнул.
   - А вот куда пошла третья, я даже понятия не имею.
   Я дал ему адрес и телефон "Джейз-бара".
   - Правда, сейчас там ее уже нет. Летом прошлого года списали.
   Он любовно занес все в книжечку.
   - Меня интересует машина, которая была на Синдзюку, - сказал я. -  Вы  не
знаете, где она может быть?
   - Тут несколько вариантов. Самое вероятное - она уже в металлоломе.  Ведь
оборачиваемость пинбольных машин очень высока. Обычный автомат  изнашивается
за три года - выгоднее поставить новый, чем  тратиться  на  ремонт  старого.
Прибавьте к этому такую вещь, как мода. Старье просто выбрасывают... Вариант
два: кто-нибудь купил ее как подержанную. Бары иногда  берут  такие  машины:
модель старая, но еще послужит. Вот и играют на ней пьяные или новички, пока
вовсе  не  доломают.  И  наконец,  совсем  маловероятный  вариант  три:   ее
прикарманил  какой-нибудь  пинбольный  фанат.  Но,   повторяю,   восемьдесят
процентов - за то, что она в металлоломе.
   Я помрачнел и задумался, держа меж пальцев незажженную сигарету.
   - А если взять последний вариант - вы не могли бы его проработать?
   -  Попытаться  можно,  но  это  непросто.  В  мире   пинбольных   фанатов
практически нет горизонтальных связей. Никаких списков  участников,  никаких
информационных бюллетеней... Но давайте все же попробуем. К "Ракете" я и сам
питаю некоторый интерес.
   - Был бы крайне признателен.
   Откинувшись на спинку глубокого кресла, он закурил.
   - Кстати, каким был ваш лучший результат на "Ракете"?
   - Сто шестьдесят пять тысяч, - ответил я.
   -  Это  сильно,  -  сказал  он  с  тем  же  выражением  на  лице.  -  Это
действительно сильно.
   И еще раз почесал ухо.

18

   Следующую  неделю  я  провел  в  удивительной  тишине  и  покое.  Остатки
пинбольного гула еще звучали у меня в ушах - но уже не  напоминали  пчел,  с
неистовым жужжанием слетевшихся на зимний солнцепек.  Осень  с  каждым  днем
обнажала свою глубину, смешанный лес вокруг  гольфового  поля  все  сыпал  и
сыпал на землю высохшие листья. На отлогих  пригородных  холмах  эти  листья
складывали в костры - из окна квартиры я  видел  струйки  дыма,  тут  и  там
поднимавшиеся к небу волшебными канатами.
   Близняшки становились все молчаливее и ласковее. Мы  гуляли,  пили  кофе,
слушали пластинки, спали, обнявшись под одеялом... В воскресенье шли  пешком
целый час, дошли до ботанического сада  с  дубовой  рощей  и  съели  там  по
сэндвичу с грибами и шпинатом. Чернохвостые птицы в кронах деревьев щебетали
своими прозрачными голосами.
   С началом похолодания я купил обеим по спортивной рубашке  и  отдал  свои
старые свитера. Теперь это были уже не Двести Восемь и Двести Девять  -  это
были Оливковый Свитер Без Ворота и Бежевый Кардиган. Они не возражали. Сверх
того, я подарил им носки и новые кроссовки. И ощутил себя стареющим денежным
мешком.
   Октябрьские дожди были великолепны. Тонкие, как иглы, и мягкие, как вата,
дождевые струи поливали вянущую лужайку  гольфового  поля.  Луж  от  них  не
оставалось, все  впитывалось  в  почву.  После  дождя  в  лесу  висел  запах
промокшей подстилки из опавших листьев. Свет, еле пробиваясь  сюда  вечером,
рисовал на ней крапчатые узоры. Над лесной  тропинкой  торопливо  перелетали
птицы.
   В конторе тянулись одинаковые дни. Запарка осталась позади; в магнитофоне
у меня крутился старый джаз - Бикс Бейдербек, Вуди Харман, Банни  Бериган...
Я же неторопливо работал, дымил сигаретой, через каждый час глотал  виски  и
заедал печеньем.
   Наша секретарша деловито изучала расписания полетов, бронировала билеты и
гостиницы, зашила мне два свитера и поменяла пуговицы на  блейзере.  Сделала
себе новую прическу, перешла на бледно-розовую помаду, надела тонкий свитер,
подчеркивающий грудь, - и слилась с осенним воздухом.
   Это была удивительная неделя: казалось, все будет вечно оставаться таким,
как есть.

19

   Заговорить с Джеем об отъезде было тяжело. Почему - непонятно, но  тяжело
до ужаса. Три  дня  сплошных  попыток,  и  всякий  раз  безуспешных.  Только
пробуешь начать, горло пересыхает, и остается лишь пить пиво.  И  вот  пьешь
его, задавленный невыносимым  чувством  собственного  бессилия.  Дергаешься,
дергаешься - и никуда ни на шаг.
   Стрелка часов подошла к двенадцати. Снова отложив разговор,  Крыса  встал
со стула даже с некоторым облегчением, привычно пожелал Джею спокойной  ночи
и вышел на улицу. Ночной ветер был уже совсем холодным. Добравшись до  дома,
Крыса сел на кровать и уставился в телевизор.  Открыл  банку  пива,  закурил
сигарету.  Старое  западное  кино,  Роберт  Тэйлор...   Реклама...   Прогноз
погоды... Реклама... Белый шум...  Крыса  выключил  телевизор.  Принял  душ.
Открыл еще одну банку пива, закурил еще одну сигарету...
   Было непонятно, куда уезжать из этого  города.  Казалось,  не  существует
места, куда можно было бы уехать.
   Впервые за всю жизнь со  дна  души  выполз  страх.  Похожий  на  каких-то
земляных червей - черных и блестящих, без глаз и без сострадания. Они хотели
утащить Крысу к себе под землю. Всем телом чувствуя на  себе  их  слизь,  он
открыл еще банку.
   За эти три дня вся комната  заполнилась  пустыми  банками  и  сигаретными
окурками. Жутко тянуло к женщине. Вспоминалось тепло ее кожи, и быть  с  нею
хотелось вечно. Но, - говорил сам себе Крыса, - обратной дороги  нет.  Разве
ты не сам сжег все мосты? Разве не сам замуровал себя в стене?..
   Крыса посмотрел на маяк. Небо светлело, море серело. Когда утренние лучи,
словно сметая крошки со скатерти, начали  разгонять  темноту,  Крыса  лег  в
постель и заснул вместе со своей неприкаянностью.
   Крысе казалось, что его решимость  покинуть  город  непоколебимо  тверда.
Немало времени ушло на то, чтобы рассмотреть проблему под  всеми  возможными
углами и сделать правильный вывод. В  построениях  не  осталось  ни  единого
сучка. Он  чиркал  спичкой  и  поджигал  мосты.  Вслед  за  этим  исчезал  и
неприятный осадок на душе. В городе, может быть, останется  его  тень  -  но
кому до нее будет дело? А  потом,  город  ведь  меняется  -  так  что  скоро
исчезнет и тень... И все гладко потечет дальше.
   Вот только Джей...
   Почему его существование так смущало душу, Крыса не понимал. "Я  уезжаю",
"Ну, счастливо", - всего ведь и дел. И  главное,  друг  о  друге  им  толком
ничего не известно.  Два  незнакомых  человека  случайно  знакомятся,  потом
расстаются - что здесь особенного? Но душа  у  Крысы  болела.  Он  лежал  на
кровати, глядел в потолок - и несколько  раз  ударил  воздух  крепко  сжатым
кулаком.
   В понедельник, уже за полночь, Крыса поднял штору на входе в "Джейз-бар".
Как обычно, половина освещения была выключена, и ничем не занятый Джей курил
за одним из столов. Увидев Крысу, он слегка улыбнулся и кивнул.  В  полутьме
Джей казался сильно постаревшим. Щеки и подбородок  покрыла  черная  щетина,
глаза ввалились, тонкие губы высохли и потрескались. На шее выступили  вены,
пальцы пожелтели от никотина.
   - Устал? - спросил его Крыса.
   - Немного есть, - ответил Джей и чуть помолчал. -  Бывают  такие  дни.  У
всех бывают.
   Крыса кивнул, выдвинул стул и сел напротив Джея.
   - Как в песне... "Понедельник и дождь нагоняют на всех маету".
   - Точно. - Джей пристально посмотрел на собственные пальцы  с  зажатой  в
них сигаретой.
   - Тебе бы домой, да поспать как следует.
   - Какое там... - Джей медленно качнул головой, будто согнал  муху.  -  До
дома-то еще дойду, а вот попробуй усни...
   Крыса машинально взглянул на часы. Двадцать минут первого.  В  подвальном
сумраке не раздавалось ни звука -  время  казалось  умершим.  За  опущенными
шторами "Джейз-бара" не осталось даже осколка того сияния, за которым  Крыса
гнался столько лет. Все как будто выцвело. И выдохлось.
   - Принеси-ка мне колы, - сказал Джей. - А сам пивка можешь попить.
   Крыса встал, достал из холодильника бутылку пива, бутылку колы и стаканы.
   - А музыку? - спросил Джей.
   - Давай сегодня в тишине посидим, - сказал Крыса.
   - Прямо похороны какие-то...
   Крыса засмеялся. Больше ничего не говоря, оба принялись за колу  и  пиво.
Наручные  часы,  положенные  Крысой  на  стол,  вдруг  неестественно  громко
запищали. Двенадцать тридцать пять - это  ж  сколько  времени  прошло!  Джей
почти не двигался. Крыса безотрывно смотрел, как сигарета Джея в  стеклянной
пепельнице истлевает до самого фильтра.
   - А чего ты так устал? - спросил Крыса.
   - Ну... - Джей заложил ногу за ногу, словно пытаясь что-то  вспомнить.  -
Как-то вот так, без причины...
   Крыса взял стакан, отпил половину, поставил обратно на стол.
   - Вот смотри, Джей, все люди скисают, да?
   - Ага...
   - Но скисать можно по-разному. -  Крыса  машинально  вытер  губы  тыльной
стороной руки. - А посмотришь на людей, так никакого  разнообразия.  Два-три
варианта, не больше.
   - Наверно...
   Потерявшие пену остатки пива собрались в лужицу  на  дне  стакана.  Крыса
достал из кармана сплющенную пачку, сунул последнюю сигарету в зубы.
   - Хотя, если подумать, какая разница? Пусть, как хотят,  так  и  скисают.
Правильно?
   Джей молча слушал, наклонив стакан с колой.
   - Все люди меняются. А какой в этом смысл, я никогда не понимал. -  Крыса
закусил губу, уставился на стол и задумался. - Мне так  кажется,  что  любые
перемены и любой прогресс в конечном счете сводятся к разрушению. Или  я  не
прав?
   - Наверно, прав...
   - Поэтому у меня нет ни любви, ни  симпатии  к  тем,  кто  радостно  идет
навстречу пустоте. И в этом городе тоже.
   Джей молчал. Замолчал и Кр