тельно встретимся, а?
   - Да, конечно... - пробормотал я.
   - Хорошо бы - там, где солнце светит, и лето в самом разгаре,  -  добавил
он. - И напоследок - просьба...  Завтра  утром  установи  стрелки  часов  на
девять ноль-ноль. Потом отодвинь часы от стены - и сзади на корпусе  увидишь
четыре провода. Соедини их: красный - с красным, зеленый - с зеленым.  Ровно
в половине десятого выходи из дома и спускайся с  гор.  Ровно  в  двенадцать
один мой старый знакомый заглядывает ко мне на чай... Идет?
   - Хорошо, я все сделаю.
   - Все-таки я рад, что мы с тобой повстречались!..
   Тишина в последний раз обняла нас обоих.
   - Прощай! - сказал Крыса.
   - Увидимся, - сказал я в ответ.
   Закутавшись в одеяло, я закрыл глаза и весь обратился в слух.  Ступая  по
полу так, словно ботинки его  были  абсолютно  сухими,  Крыса  прошел  через
комнату к выходу  и  распахнул  парадную  дверь.  Гостиную  сразу  заполнило
ледяным воздухом. Ветра не было; воздух просто пропитался жутким холодом,  и
все. Крыса распахнул дверь и долго стоял, не двигаясь, в дверном проеме.  Он
стоял и смотрел непонятно на что - не на пейзаж снаружи, не внутрь комнаты и
не на меня, а на что-то совсем другое. Может, на дверную ручку, может  -  на
собственные ботинки. Он постоял так - и, словно захлопывая ворота Времени, с
мягким щелчком затворил за собою дверь.
   И осталась одна тишина. Тишина - и ничего больше.

13
КРАСНЫЙ ПРОВОД, ЗЕЛЕНЫЙ ПРОВОД. ОХРИПШИЕ ЧАЙКИ.

   Крыса сгинул, и вскоре  невыносимый  озноб  охватил  мое  тело.  К  горлу
подкатывала тошнота, но сколько я ни бегал в  туалет  проблеваться,  ничего,
кроме натужного кашля, наружу не выходило.
   Я поднялся в спальню, кое-как стянул с себя свитер и  рухнул  в  постель.
Озноб пришел вместе с жаром.  Очень  скоро  одеяло  и  простыни  пропитались
потом, хоть выжимай, и ледяная влажная масса облепила меня с головы до ног.
   - Часы заведи на девять... - шепчет мне кто-то навязчиво в самое  ухо.  -
Красный провод  -  к  красному  проводу...  Зеленый  -  к  зеленому...  А  в
полдесятого уходи отсюда...
   - Ты не волнуйся, - бубнит Человек-Овца. - Все будет в полном порядке...
   - Все клетки постепенно переродятся, - убедительным тоном произносит  моя
жена. В левой руке у нее - белая сорочка  с  прозрачными  кружевами.  Голова
совершенно бессознательно мотается из стороны в сторону. Амплитуда колебания
головы - от десяти до пятнадцати сантиметров... Красный провод - к  красному
проводу... Зеленый - к зеленому...
   - Я смотрю, ты ничегошеньки не понимаешь, - сокрушается моя подруга. Я  и
в самом деле не понимаю уже ни черта.
   Я слышу, как шумят волны - тяжелые,  зимние.  Море  -  свинцового  цвета,
волны по краю - как кружевной  воротник  у  платья  девчонки...  Окоченевшие
чайки. Я - один в зале  запертого  снаружи  Океанариума.  Несколько  китовых
пенисов, выстроенные в ряд, глядят на  меня  с  витрины.  Невыносимо  душно.
Нужно срочно открыть окно...
   - Нельзя, - говорит водитель черного автомобиля. - Если один раз открыть,
то обратно уже не  закроешь.  И  тогда  мы  все  просто  погибнем...  Кто-то
все-таки открывает окно. Нечеловеческий холод. Слышно, как кричат чайки.
   Их охрипшие резкие голоса раздирают мне душу в клочья.
   - Вы еще помните, как зовут вашу кошку? - обращается ко мне Водитель.
   - Селедка, - отвечаю я.
   - Нет, не Селедка! - говорит он. - Имя вашей кошки уже поменялось! Имена,
знаете ли, имеют свойство постоянно меняться. Ведь и вы сами уже не  знаете,
как вас зовут, не так ли?
   Дикий холод. И слишком много охрипших чаек.
   - Только посредственность из всех путей выбирает самый длинный, -  сказал
мне Человек В Черном. - Зеленый провод  -  это  и  есть  красный  провод,  а
красный - это зеленый!..
   - Про войну ты что-нибудь слышал? - спросил Человек-Овца.
   Оркестр Бенни Гудмэна начал вступление к "Airmail Special". Чарли Крисчен
затянул безобразно длинное соло. На голове у него - мягкая кремовая шляпа...
Это было последнее, что я увидел, прежде чем провалился в бездонную темноту.
14 И СНОВА - ПРОКЛЯТЫЙ ПОВОРОТ

   Щебетали птицы.
   Солнечный  свет,  просочившись  сквозь  деревянные   жалюзи,   разрисовал
полосатым узором постель. Мои наручные часы на  полу  у  кровати  показывали
7:35. Шерстяное одеяло и простыни подо  мной  вымокли  так,  точно  какой-то
кретин вылил мне прямо в кровать целое ведро воды.
   Голова была по-прежнему свинцовой, но жар  заметно  спал.  За  окном  все
пространство до горизонта побелело от снега.  Новое  утро  выкрасило  долину
сверкающим серебром. Холодный  воздух  приятно  бодрил,  покалывая  кожу.  Я
спустился по лестнице и принял горячий душ. Лицо мое в зеркале выглядело  до
отвращения белым, а щеки за одну ночь ввалились так, словно меня не  кормили
два месяца. Выдавив из тюбика в  три  раза  больше  крема  для  бритья,  чем
обычно, я аккуратно намылил щеки и тщательно побрился. Затем пошел в  туалет
и освободился от такого огромного  количества  жидкости,  что  сам  себе  не
поверил. Совершив сей сортирный подвиг,  я  вконец  обессилел.  Как  был,  в
халате, я упал на диван и пролежал, свернувшись калачиком, минут пятнадцать.
За окном по-прежнему щебетали птицы. Снег начал  таять,  с  крыши  звонко  и
часто капало. Время от времени откуда-то  издалека  доносился  пронзительный
скрип непонятно чего.
   В половине девятого я съел яблоко, выпил два стакана виноградного сока. И
принялся укладывать вещи. Из подпола в кухне я решил позаимствовать  бутылку
белого вина, большую плитку шоколада и пару яблок. Я собрался в дорогу - и в
воздухе гостиной разлилась  какая-то  неуловимая  грусть.  Вся  многолетняя,
запутанная история этого странного дома, наконец, подходила к концу.
   Сверившись с часами на руке, ровно в девять я подошел к часам  у  камина,
подтянул вверх одну за  другой  три  гири  и  установил  стрелки  на  девять
ноль-ноль. Потом отодвинул корпус часов от стены  и  соединил  торчавшие  из
задней панели провода. Зеленый провод - с  зеленым.  Красный  -  с  красным.
Четыре отверстия для проводов были  проделаны  в  фанере  шилом.  Две  дырки
сверху, две снизу. Сами провода были накрепко приторочены  к  корпусу  часов
точно такой же проволокой, что я видел у Крысы в  джипе.  Я  придвинул  часы
обратно к стене и подошел к зеркалу попрощаться со своим двойником.
   - Пусть все будет хорошо, - сказал я ему.
   - Пусть все будет хорошо, - сказал он мне.

***

   Вспоминая маршрут, каким мы  пришли  сюда,  я  зашагал  по  прямой  через
пастбище. Снег  пронзительно  скрипел  под  ногами.  Без  единого  следа  на
бескрайнем снегу, долина казалась громадным  серебряным  озером,  затопившим
кратер исполина-вулкана. Обернувшись,  я  увидел  одинокую  цепочку  следов,
тянувшуюся от меня до самого дома. Линия  следов  замысловато  вихлялась  из
стороны в сторону. Что ни говори, а ходить по прямой - не такое уж и простое
занятие. Дом при взгляде издалека смотрелся точь-в-точь как живое  существо.
Весь он как-то смущенно ужался - и время от  времени  вздрагивал,  отряхивая
снег с треугольной крыши. Лепешки снега соскальзывали  вниз  по  скату  и  с
грохотом разбивались о землю.
   Я пошел дальше - и вскоре добрался до края пастбища.  Затем  очень  долго
шагал по березовым зарослям. Наконец, переправившись через  мостик,  обогнул
конусовидную сопку и вышел на Проклятый поворот.
   Мне повезло: снег на дороге еще не успел слежаться и заледенеть. И все же
это был очень странный снег: как осторожно ни  ступай  по  нему,  сердце  не
отпускает липкий, противный страх, будто еще шаг - и  провалишься  по  пояс,
если не хуже. Потребовалась целая вечность, чтобы, цепляясь  за  осыпающиеся
валуны вдоль обочины, преодолеть-таки этот чертов поворот. Подмышки  взмокли
так, будто стояла  тридцатиградусная  жара.  Все  это  сильно  смахивало  на
страшные сны моего детства. С правой обочины просматривалась равнина  внизу.
Вся она словно поседела от снега. Посередине текла, ослепительно искрясь  на
солнце, речка Дзюнитаки. Мне даже почудилось, будто издалека  донесся  гудок
речного парома. Погода была - лучше некуда.
   Я глубоко вздохнул, поправил  рюкзак  за  плечами  -  и  зашагал  пологой
дорогой  вниз.  Но  уже  за  следующим  поворотом  остановился.   Новенький,
незнакомый мне джип громоздился прямо посреди  дороги,  загораживая  проход.
Рядом с джипом стоял Черный Секретарь и пристально смотрел на меня.

15
ЧАЙ В ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ

   - А я тебя жду, - сказал Секретарь. - И не просто жду, а вот уже двадцать
минут.
   - Откуда вы узнали?!
   - О чем? О месте или о времени?
   - О времени, - сказал я и опустил на землю рюкзак.
   - А как ты думаешь, что позволило мне стать секретарем самого Сэнсэя?
   Трудолюбие? Сноровка? Или, может, "ай-кью"? Глупости! Это стало возможным
лишь благодаря особому дару, которым я, к твоему сведению,  обладаю.  Или  -
"шестому чувству", если пользоваться твоими словами...
   На нем  были  бежевая  куртка,  толстые  лыжные  брюки,  а  на  глазах  -
солнцезащитные очки с зелеными стеклами.
   - Именно поэтому мы с Сэнсэем и совпадали в главном. В том,  что  намного
превосходило такие банальные критерии, как "здравый рассудок", "элементарная
логика" или, скажем, "общественная мораль"...
   - "Совпадали"?
   - Ровно неделю назад Сэнсэй скончался.  Похороны  были  роскошными.  Весь
Токио  сейчас  буквально  стоит  вверх  дном:  никак  не  выберут,  кому  же
достанутся  его  капиталы...  Мутный   поток   посредственности   хлынул   в
освободившееся пространство. Ночей не спят, овцы божьи...
   Я перевел дыхание. Секретарь  достал  из  нагрудного  кармана  серебряный
портсигар, вынул сигарету без фильтра и закурил.
   - Не желаешь? - протянул он мне портсигар.
   - Нет, - сказал я.
   - Честно скажу, ты  свою  задачу  выполнил  превосходно.  И  сделал  даже
больше, чем от тебя ожидалось. Не  стану  скрывать:  я  от  тебя  такого  не
ожидал. Поначалу я даже готовил тебе целый ряд подсказок - на  случай,  если
ты совсем залезешь в тупик... Но  твоя  встреча  с  Профессором  Овцой  меня
просто очаровала! Настолько, что я бы даже не возражал, если б ты захотел на
меня работать...
   - Значит, вы с самого начала знали про это место?
   - Естественно! За кого ты меня принимаешь?...
   - А можно вопрос?
   - Давай, - снисходительно усмехнулся Секретарь. - Но только короткий.
   - Все-таки, почему вы не рассказали мне про это место сразу?
   - Потому,  что  ты  должен  был  разыскать  его  сам.  Своим  умом  и  по
собственной воле.
   И еще я хотел, чтобы ты заставил своего приятеля вылезти  из  его  черной
дыры.
   - Из какой еще черной дыры?...
   - Психологической  черной  дыры.  После  встречи  с  Овцой  человек,  как
правило, отключается от внешнего мира -  и  впадает  в  состояние  временной
потери ориентации. Ну, что-то вроде  сильной  контузии...  Вытащить  его  из
этого состояния и было твоей задачей. Однако поверить - даже тебе! - он  мог
только в одном случае: если бы ты пришел к нему искренним  и  невинным,  как
лист бумаги, на котором ничего не написано... Просто, не правда ли?
   - Куда уж проще...
   - Любой замысел кажется проще простого, когда он уже раскрыт. Разработать
до мелочей программу  такого  замысла  -  вот  что  самое  сложное!  Прогноз
колебания  человеческих  эмоций  на  компьютере  не  составишь;  здесь   уже
приходится работать вручную... Зато уж когда программа, которую ты создал  с
таким трудом, срабатывает без сучка, без задоринки - вот тогда  и  наступает
удовлетворение, полноценнее которого не бывает!
   Я молча пожал плечами.
   - Итак, - продолжал Секретарь, - Охота На Овец успешно подходит к концу.
   Благодаря моим верным расчетам - и твоему  простодушию.  Теперь-то  уж  я
доберусь до твоего приятеля... Так или нет?
   - Да, конечно, - подтвердил я. - Он вас ждет. Сказал, что у вас с ним чай
в двенадцать часов...
   Мы оба совершенно синхронно взглянули каждый на свои часы. На  моих  было
10:40.
   - Ну что ж, я должен идти, - произнес Секретарь. - Опаздывать - не в моем
стиле.
   Мой водитель отвезет тебя в город. Да, и последнее. Вот тебе за  труды...
Он полез в нагрудный карман, достал оттуда банковский чек и протянул мне.  Я
взял бумажку и, не глядя, затолкал в карман куртки.
   - Что, даже проверить не хочешь?
   - А что, разве есть такая необходимость?
   Секретарь от души расхохотался:
   - С тобой, ей-богу, приятно иметь дело! Кстати  говоря  -  фирму-то  вашу
напарник твой распустил. А зря!  Перспективы  у  вас  были  самые  радужные.
Рекламный бизнес, попомни мои слова, очень скоро начнет набирать обороты.  И
тебе я посоветовал бы избавляться от всяких напарников как можно скорее...
   - Вы - сумасшедший, - очень внятно произнес я.
   - Мы еще встретимся,  -  только  и  ответил  Секретарь.  Сказав  так,  он
отвернулся и быстро пошел по дороге в долину.
   - Селедка ваша в порядке! - заверил меня Водитель, ведя  машину  вниз  по
горной дороге. - Растолстела, как мячик!..
   Я сидел в кресле рядом с Водителем. За баранкой огромного,  хищного,  как
рептилия, джипа он смотрелся совершенно  другим  человеком.  Всю  дорогу  до
самого города он очень подробно рассказывал мне про похороны  Сэнсэя  и  про
то, как ухаживал за Селедкой  -  но  я  почти  не  слушал  его.  В  половине
двенадцатого мы подъехали к станции. В городе стояла такая тишь, словно  все
его жители умерли в одночасье. Одинокий старик лениво ворошил лопатой сугроб
у разъезда. Худющая собака сидела с ним рядом и виляла хвостом.
   - Большое вам спасибо! - сказал я Водителю, выбираясь из джипа.
   - Не за что! - отвечал он. - А кстати, как насчет телефонного номера, что
я вам дал? Дозвонились до Господа Бога?
   - Нет... Как-то не до того было.
   - С тех пор, как скончался  Сэнсэй,  по  этому  номеру  стало  просто  не
дозвониться.
   Никто не берет трубку! Не знаю уж, в чем там дело...
   - А может, Ему там тоже не до того?
   - Может, и так, конечно... - пробормотал водитель. - Всего вам доброго!
   - До свидания, - сказал ему я.

***

   Поезд отходил ровно в двенадцать. На перроне не было ни души, а  во  всем
поезде, не считая меня, сидело три жалких пассажира. И все же  чувство,  что
меня опять окружают живые люди, приносило  несказанное  облегчение.  Что  ни
говори, а я возвращался в тот мир, где  родился.  Пусть  бы  он  даже  тиной
болотной покрылся от собственной ограниченности и безысходной  скуки  -  это
был единственный мир, которому я принадлежал...
   Я жевал шоколад, когда раздался гудок отправления. Гудок отревел,  поезд,
дернувшись, с оглушительным лязгом тронулся с места - и тут я услышал грохот
далекого взрыва. С трудом  отодвинув  тяжелую  раму,  я  высунулся  в  окно.
Несколько секунд спустя  раздался  еще  один  взрыв.  Поезд  плавно  набирал
скорость. Прошло еще три минуты - и  над  одинокой  конусовидной  сопкой  на
горизонте поднялся столб густого черного дыма.
   Все полчаса, пока поезд не  свернул  резко  вправо  и  горный  пейзаж  не
скрылся из глаз, я смотрел и смотрел, завороженный, на этот дым - и никак не
мог оторваться.

ЭПИЛОГ

   - Ну, вот и все, - сказал Профессор Овца. - Все закончилось, правда?
   - Да, - сказал я. - Все закончилось.
   - Не знаю, как тебя и благодарить...
   - Я и сам очень многое потерял.
   - Нет! - покачал головой Профессор Овца. - Ты только начал жить...  Разве
нет?
   - Да, наверное... - вздохнул я.
   Когда я выходил из комнаты, Профессор Овца сидел за столом, уронив голову
на руки, и беззвучно рыдал. Я уходил - и уносил с собой последний смысл  его
жизни. Правильно ли я поступал - этого я так до конца и не понял.
   -  Она  куда-то  уехала,  -  огорченно  сообщил  мне  управляющий  отелем
"Дельфин". - А куда - не сказала... Что с вами, вам нездоровится?
   - Пустяки, - ответил я.
   Я получил свои вещи и поселился в тот же номер, что и в прошлый  раз.  Из
окна просматривалась все та  же  непонятная  фирма  в  небоскребе  напротив.
Грудастой сотрудницы я в офисе не  заметил.  Два  молоденьких  клерка,  дымя
сигаретами, работали за столами. Один изучал бумажки с  цифирью,  а  другой,
вооружившись линейкой, вычерчивал на большом куске ватмана какой-то  график.
Из-за отсутствия грудастой казалось, будто передо мной - совсем не та фирма,
за которой я наблюдал в прошлый раз.  Единственное  сходство  заключалось  в
том, что и теперь было совершенно невозможно  понять,  чем  там  занимаются.
Ровно в шесть сотрудники  поднялись  из-за  столов,  оставили  комнату  -  и
здание, погасив огни, погрузилось в сумерки.
   Я включил телевизор и посмотрел последние новости. Ни о  каком  взрыве  в
горах не сообщали ни слова. Ах, да, - осенило меня. Взрывы-то были  вчера!..
Где же я прошатался целые сутки? Чем занимался?
   Я попробовал вспомнить - но все попытки увенчались только головной болью.
   Ладно. Как бы там ни было - один день уже миновал. Вот так, день за днем,
мне предстояло теперь всю жизнь отворачиваться от собственной памяти. До тех
самых пор, пока однажды не позовет меня снова тот далекий голос в  кромешной
тьме...
   Я выключил телевизор и, не снимая обуви, упал на кровать.  Лежа  один  на
двуспальной кровати, я разглядывал потолок - весь в разводах и  пятнах.  Эти
разводы и пятна напомнили мне людей, что родились, жили и умерли тысячи  лет
назад - слишком давно, чтобы кто-то помнил о них сегодня. Отблески  неоновой
рекламы плясали на стенах номера, переливаясь и меняя цвета.
   У самого уха тикали часы на руке. Я расстегнул ремешок, снял их и  бросил
на пол. Вздохи автомобильных клаксонов переплетались и наслаивались друг  на
друга в сумерках за окном. Хотелось спать - но заснуть не  получалось,  хоть
тресни.  Странное,  непередаваемое  ощущение  засело  в  душе  и   прогоняло
сонливость ко всем чертям.
   Я надел свитер, вышел на улицу, забрел в первую  попавшуюся  дискотеку  и
под вопящий нон-стопом пульсирующий "соул" выпил три двойных виски со льдом.
И только тогда почувствовал себя более или менее в порядке. Что ни говори, а
приводить себя в порядок следовало как можно  скорее.  Слишком  много  людей
вокруг, похоже, теперь рассчитывали на мой порядок и зависели от него. Когда
я вернулся в отель, трехпалый управляющий  сидел  на  диване  в  приемной  и
смотрел по телевизору программу ночных новостей.
   - Утром я уезжаю, - сообщил я ему.
   - Сразу в Токио?
   - Да нет, - ответил я. - Сперва заеду кое-куда. Разбудите меня  в  восемь
утра, если не сложно.
   - Да, конечно...
   - Спасибо за все...
   - Ну, что вы! - сказал управляющий и глубоко вздохнул. -  А  отец  ничего
есть не хочет. Если так будет дальше - помрет, чего доброго...
   - Он очень многое пережил.
   - Я знаю, - печально проговорил управляющий.  -  Да  только  мне  он  так
ничего и не рассказывает!
   - Ну, теперь-то у вас все будет очень хорошо,  -  уверенно  сказал  я.  -
Подождите немного - увидите сами.

***

   Утром я завтракал в небе. Самолет приземлился в Ханэда - и через  полчаса
уже снова был в воздухе. В иллюминаторе слева до самого  горизонта  сверкало
бликами море.
   Старина Джей стоял, как всегда, по ту сторону стойки и  чистил  картошку.
Девчонка, приходившая помочь по утрам,  меняла  воду  в  цветочных  вазах  и
протирала столы. Из хокайдосских снегов я вернулся обратно в осень: сопки  в
окне "Джей'з Бара" алели роскошной кленовой листвой. Я сидел за стойкой  еще
не открывшегося заведения и потягивал  пиво.  Скорлупа  арахиса  с  приятным
треском раскалывалась, чуть только я сжимал ее в пальцах.
   - Между прочим, цени: найти арахис, который приятно  чистить,  -  большое
искусство! - заметил Джей.
   - Хм-м! - промычал я, жуя арахис.
   - А ты, что - все еще в отпуске?
   - Я уволился.
   - Как - уволился?!
   - Долгая история...
   Джей дочистил картошку, промыл картофелины в большом бамбуковом сите  под
холодной водой и завинтил кран.
   - Ну