чит весьма заманчиво, - сказал я.
   Потом она заснула, а  я  все  смотрел  и  смотрел  на  нескончаемый  лес,
бежавший за окнами по обеим сторонам дороги.
   Приехав в Саппоро, мы пошли в ближайшую закусочную выпить кофе.
   - Прежде всего выработаем план действий, - сказал я. - Нужно разделиться.
Я буду искать пейзаж с фотографии, ты  -  разузнаешь  все  про  овцу.  Таким
образом мы сэкономим кучу времени.
   - Что ж, вполне разумно, - согласилась она.
   - Лишь бы сработало, - кивнул  я.  -  В  общем,  тебе  поручается  узнать
расположение всех частных овечьих  пастбищ  на  Хоккайдо,  я  также  собрать
описания всех пород местных овец. Сходи в библиотеку, в губернаторство...
   - Обожаю библиотеки! - сказала она.
   - Вот и прекрасно.
   - Что, прямо сейчас идти?
   Я посмотрел на часы. Времени было три тридцать.
   - Да нет, сейчас уже поздно; отложим до завтра.  А  сегодня  погуляем  по
городу, определимся с жильем, поужинаем, потом в ванну - и спать.
   - Хочу в кино, - сказала она.
   - В кино?!...
   - Ну, мы же в самолете сберегли немного времени, разве нет?
   - Да, конечно, - согласился я.
   Мы вышли на улицу и заглянули в первый попавшийся кинотеатр.
   Двойной сеанс, на который мы попали, состоял из криминального  боевика  и
"оккультного" фильма ужасов. Народу в зале было раз-два и обчелся. Я  поймал
себя на мысли, что давно уже не сидел  в  настолько  пустом  кинотеатре.  От
нечего делать я пересчитал всех сидящих в  зале.  Восемь  человек  вместе  с
нами. Главных героев в фильме - и тех больше.
   Обе картины оказались квинтэссенцией всего плохого, что можно увидеть  на
киноэкране. Отревел традиционный лев "Голдвин Мэйер", и не успело  появиться
название фильма, как уже захотелось встать  с  кресла  и  куда-нибудь  уйти.
Бывают на свете фильмы подобного рода.
   Подруга моя, однако, сразу впилась глазами в экран и  с  очень  серьезным
лицом стала  вникать  во  все  детали  картины.  Так,  что  даже  словом  не
перекинуться.  После  нескольких  попыток  пообщаться  я  махнул   рукой   и
принялся-таки смотреть кино. Первым шел оккультно-мистический фильм. История
о том, как маленьким городом  решил  овладеть  Сатана.  Сатана  поселился  в
облезлом подвале местной церквушки и для  совершения  злодеяний  использовал
золотушного  пастора.  Зачем  Сатане  понадобилось  овладевать  именно  этим
населенным пунктом, я так и  не  понял.  Слишком  уж  грязным  и  неказистым
выглядел этот затерянный в кукурузных полях городишко.
   Сатана, тем не менее, зверствовал очень усердно, и  когда  одна  девчонка
вдруг не захотела ему подчиниться, совершенно вышел из себя.  Стоило  Сатане
выйти из себя, как все тело его начинало светиться изумрудно-зеленым  светом
и колыхаться наподобие фруктового  желе.  Что  ни  говори,  в  такой  манере
выходить из себя было что-то забавное.
   Сидевший впереди нас мужчина средних лет негромко храпел;  его  одинокий,
печальный храп разносился по залу, точно гудки корабля, потерявшего  курс  в
непроглядном тумане. Поцелуи с обжиманиями в  углу  справа  становились  все
откровеннее. Кто-то сзади вдруг громко испортил воздух. Мужчина  впереди  на
секунду перестал храпеть,  а  две  пигалицы  в  школьной  форме  прыснули  в
кулачки. Я же невольно вспомнил свою Селедку. Подумав про Селедку,  я  вдруг
вспомнил о том, что уехал из Токио и в данный момент нахожусь на Хоккайдо...
Та-ак. Это что же получается? До тех пор, пока  какой-то  осел  не  испортил
воздух, я даже не осознавал, где я сейчас?
   Чудеса, да и только...
   С этими мыслями я заснул. Во  сне  я  увидал  Сатану  зеленого  цвета.  В
Сатане, который мне приснился, уже не было ничего забавного.  Он  ничего  не
говорил, а только смотрел и смотрел на меня из темноты.
   Фильм закончился, зажегся свет, и я открыл глаза.  Зрители  в  зале,  как
сговорившись, зевали, распахивая рты один за другим. Я купил в  киоске  пару
порций мороженого, и мы начали его грызть.  Мороженое  было  таким  твердым,
будто его непроданным хранили в холодильнике с прошлого лета.
   - Ты что, так и проспал весь фильм? - спросила подруга.
   - Угу, - кивнул я. - Интересно было?
   - Ну, еще бы! Под конец весь город взрывается.
   - Ого!..
   В зале было до неприятного тихо. Чем ближе к нам - тем тише и неприятнее.
Очень странное чувство.
   - Знаешь, - сказала подруга. - По-моему, мое тело все время  перемещается
куда-то... Ты ничего не чувствуешь?
   Странное дело: как только она это произнесла, меня охватило именно  такое
ощущение.
   Она вцепилась в мою руку:
   - Ты сиди так, я буду за тебя держаться!.. Так спокойнее...
   - Угу.
   - По-моему, если не держаться, то непременно куда-нибудь унесет. Не знаю,
куда... В какое-то очень странное место.
   Свет в зале погас, и на экране замелькали кадры кинорекламы. В темноте  я
зарылся лицом в ее волосы, губами отыскал ухо и коснулся его языком.
   - Все будет в порядке... Не бойся.
   - Все-таки ты был прав, - тихо сказала она. -  Надо  было  нам  ехать  на
чем-нибудь с именем...
   Все полтора часа от начала и до конца фильма  мы  просидели  в  кромешной
тьме с этим странным чувством плавно-бесшумного ПЕРЕМЕЩЕНИЯ НЕИЗВЕСТНО КУДА.
Она уткнулась щекой мне в плечо и ни разу не меняла позы за все это время. К
концу фильма плечо мое стало горячим и влажным от ее дыхания.
   Выйдя из кино, мы в обнимку отправились  шататься  по  вечернему  городу.
Казалось, будто именно теперь мы стали особенно близки.  Благодушные  жители
не спеша бродили по улицам тихого города; в  вечернем  небе  тускло  мерцали
звезды.
   - Слушай, а ты уверен, что это - тот город, в который мы ехали?  -  вдруг
спросила она.
   Я посмотрел на небо. Полярная звезда висела в точности там, где ей висеть
полагалось.  Вот  только  выглядела  как-то  не  совсем  натурально.  Эдакая
фальшивая Полярная звезда. Слишком яркая, слишком большая.
   - Ч-черт его знает... - пробормотал я.
   - Мне постоянно кажется, будто вокруг что-то не так...
   - Когда впервые в городе - поначалу всегда так кажется. К  новому  городу
тело привыкает, как к новой одежде - не сразу.
   - И я тоже скоро привыкну?
   - И ты привыкнешь... Дня через два или три, - ответил я.

***

   Устав шататься по городу,  мы  зашли  в  первый  попавшийся  ресторанчик,
выпили по две кружки пива и съели по тарелке картошки  с  вареной  горбушей.
Кухня оказалась совсем неплохой, для первого попавшегося заведеньица -  даже
отличной. Пиво было свежайшее, белый соус к рыбе - очень тонкого вкуса, хотя
и терпковат.
   - Ну что, - сказал я, допивая  кофе,  -  пора  подумать  и  о  крыше  над
головой...
   - Насчет крыши - я примерно представляю, что это может быть,  -  ответила
она.
   - Что именно?
   - А вот прочитай мне по порядку все названия отелей этого города...
   Я попросил у  неприветливого  официанта  телефонный  справочник,  отыскал
раздел "Гостиницы и отели" <В Японии  наряду  с  отелями  западного  образца
популярны и так  называемые  гостиницы  в  национальном  стиле  ("рекан")  с
японским интерьером, сервисом и едой> и, ведя пальцем сверху  вниз  по  краю
страницы, принялся читать ей одно название за другим. Я  читал  и  читал,  и
прошел уже, наверное, названий сорок, когда она вдруг остановила меня:
   - Вот это! Вроде неплохо.
   - Которое?
   - Последнее, что ты прочитал...
   - "DOLPHIN HOTEL", - повторил я написанное по-английски название.
   - Это что значит?
   - Отель "Дельфин".
   - Вот в нем и поселимся.
   - Никогда о таком не слышал!..
   - Тем не менее, - пожала она плечами, - кроме этого  я  больше  не  слышу
ничего подходящего.
   Поблагодарив официанта, я вернул ему  справочник,  прошел  к  телефону  и
набрал номер отеля "Дельфин". Абсолютно бесцветный мужской  голос  в  трубке
сообщил, что в настоящее время свободны только одноместные  или  двухместные
номера. На всякий случай я поинтересовался, а что  еще,  собственно,  у  них
есть кроме двух - и одноместных. На это мне  ответили,  что  никаких  других
номеров, кроме одноместных и  двухместных,  у  них  в  принципе  не  бывает.
Несколько сбитый с толку,  я  заказал-таки  один  двухместный  и  спросил  о
расценках. Сумма оказалась чуть не  вполовину  меньше  того,  что  я  ожидал
услышать.
   Мы прошли три квартала на запад, один на юг - и  отель  "Дельфин"  возник
перед нами. Скукоженно-маленький - и совершенно безликий. Второго  настолько
безликого отеля, наверное, было не сыскать на всем  белом  свете.  При  виде
такой  безликости  объекта   материальной   природы   начинаешь   верить   в
потусторонний мир и прочую метафизику. Ни неоновой  надписи,  ни  вывески  у
крыльца, ни  парадного  хода.  Одинокая  стеклянная  дверь  в  стене,  точно
служебный вход какого-нибудь  ресторана,  и  на  ней  -  медная  табличка  с
буквами: "Dolphin Hotel". Никакого - даже самого неказистого  -  изображения
дельфина.
   Плоское и  гладкое  строение  из  пяти  этажей  больше  всего  напоминало
гигантский спичечный коробок, поставленный на попа.  И  хотя  при  ближайшем
рассмотрении выяснилось, что здание вовсе не старое - на первый, не  слишком
внимательный взгляд казалось,  будто  все  оно  изъедено  Временем  изнутри.
Возможно, его таким и построили - сразу старым.
   Именно таким он предстал перед нами, отель "Дельфин".
   Подруге же он, видимо, понравился с первого взгляда:
   - Вполне приличный отель, правда?
   - "Приличный отель"?!.. - тупо переспросил я.
   - А что? Компактный такой. Никаких излишеств...
   - Никаких излишеств? - я уставился на нее. - Простыни без пятен,  унитаз,
в котором вода не шумит всю ночь, кондиционер, настроенный как  тебе  нужно,
мягкая бумага в туалете, мыло, которым никто до тебя не мылся,  невыгоревшие
занавески на окнах - все это, по-твоему, сплошные излишества?!
   - Вечно ты смотришь на жизнь только с мрачной стороны! - засмеялась  она.
- В конце концов, мы же не  туристами  сюда  приехали!  Фойе  за  стеклянной
дверью оказалось просторнее, чем я ожидал. В центре  -  стандартный  стол  с
парой диванов  для  посетителей,  огромный  цветной  телевизор  в  углу.  По
телевизору шла какая-то викторина. Людей я в  фойе  не  обнаружил.  Слева  и
справа от двери стояло  по  огромному  цветочному  горшку  с  неведомой  мне
растительностью. Половина листьев  на  обоих  кустах  давно  потеряла  цвет.
Затворив дверь,  я  встал  между  двумя  горшками  и  с  минуту  разглядывал
помещение. Осмотревшись, я понял, что на самом деле фойе вовсе не было таким
уж просторным.  Иллюзия  простора  создавалась  за  счет  малого  количества
мебели. Стол, диваны, часы на стене да  трюмо  с  большим  зеркалом  -  вот,
собственно, и весь интерьер. Я поизучал  глазами  часы,  перевел  взгляд  на
трюмо. Несомненно, каждый из предметов появился здесь от щедрот того, кто  и
сам был не прочь поскорее от них избавиться. Часы нагло врали на семь минут,
а в зеркале моя голова не очень удачно сходилась с телом.
   От стола с диванами веяло тем же духом внутренней изъеденности, что и  от
всего здания в целом. Матерчатая обивка диванов резала глаз  самым  безумным
оттенком рыжего цвета, какой я только встречал. Можно было подумать, что  их
выставляли на неделю выгорать под палящим солнцем, еще на неделю  -  мокнуть
под проливным дождем, после чего очень долго держали в затхлом чулане, и все
- с единственной целью: добиться того, чтобы вся обивка  расцвела  роскошной
оранжевой плесенью. Я подошел поближе - и за спинкой дивана увидел то,  чего
раньше не замечал: на  диване  лежал,  перекрученный  как  сушеная  корюшка,
средних лет мужчина с абсолютно лысым  черепом.  В  первую  секунду  я  даже
подумал, что вижу мертвеца; однако человек просто спал крепким сном. Нос его
чуть заметно подергивался при дыхании.  На  переносице  виднелись  следы  от
очков, но самих очков я нигде не заметил. Следовательно, версия о  том,  что
он смотрел телевизор и нечаянно заснул, отпадала. Никаких других версий  мне
в голову не приходило. Я перегнулся через  конторку  и  заглянул  в  комнату
служебного  персонала.  Ни  души.  Подруга  нашла  на  стойке  металлический
колокольчик и позвонила. Колокольчик неожиданно громко зазвякал на все фойе.
   Мы выждали с полминуты - без толку. Лысый не просыпался.
   Она позвонила снова.
   Спящий захныкал. Таким странным хныканьем, словно его  нестерпимо  мучила
совесть.
   Затем открыл глаза и ошалело-отсутствующе уставился на нас. Для острастки
подруга позвонила в колокольчик еще раза три.  Лысый  вскочил  с  дивана,  в
мгновение ока пересек приемную, прошмыгнул чуть ли не у меня под мышкой -  и
вытянулся по ту сторону стойки. Человек оказался консьержем.
   - Ради Бога, простите!.. - проговорил он. - Так неловко получилось:  ждал
вас, ждал - и заснул!
   - Извините, что разбудили вас, - сказал я.
   - Да что вы!.. - только что не замахал  руками  консьерж.  И  вручил  мне
анкету для проживающих и авторучку. На мизинце и среднем  пальце  его  левой
руки недоставало по верхней фаланге <Помимо жертв бытовых происшествий, люди
без одного или нескольких  пальцев  часто  -  бывшие  либо  настоящие  члены
японской мафии (якудза),  по  законам  которой  провинившийся  перед  кланом
лишается пальца частично или полностью в зависимости от тяжести проступка>.
   Я вписал в анкету свое имя, потом подумал немного, скомкал бумагу и сунул
в карман. Затем, взяв новый бланк, вписал первое пришедшее в  голову  имя  и
ниже - не менее вздорный адрес. Самые заурядные имя и  адрес.  На  случайный
взгляд -  очень  даже  неплохо.  В  качестве  профессии  я  выбрал  торговлю
недвижимостью. Откуда-то из-за телефонного аппарата консьерж выудил  очки  в
целлулоидной  оправе  с  толстыми  линзами,  водрузил  их  на  нос  и  очень
внимательно изучил все, что я написал.
   - Токио, Сугинами... 29 лет, агент по продаже недвижимости.
   Я достал из кармана салфетку  и  принялся  стирать  с  пальцев  пятна  от
авторучки.
   - По работе здесь? - спросил консьерж.
   - В каком-то смысле, - ответил я.
   - Сколько суток пробудете?
   - Месяц.
   -  Месяц?...  -  он  посмотрел  на  меня   с   задумчивостью   художника,
разглядывающего девственно-чистый лист  бумаги.  -  Вы  собираетесь  пробыть
здесь целый месяц?
   - А что, почему-то нельзя?
   - Нет-нет, почему же нельзя! Просто...  у  нас  принято  производить  все
расчеты на трое суток вперед.
   Я опустил на пол сумку, вынул из кармана бумажник, с хрустом отсчитал  из
пачки двенадцать десяток и положил перед ним на стойку.
   - Начнет не хватать - сообщайте, добавлю.
   Консьерж зажал банкноты в  трех  пальцах  левой  руки  и  пальцем  правой
пересчитал деньги заново. Затем выписал чек на всю сумму и вручил мне.
   - Насчет номера будут какие-то пожелания?
   - Если можно - угловую комнату подальше от лифта.
   Повернувшись ко мне спиной, консьерж очень долго шарил взглядом по стенду
с ключами, пока, наконец, не снял ключ от номера 406. Ключи  почти  от  всех
номеров висели на своих местах. Говорить о процветании отеля "Дельфин" можно
было с большой натяжкой.
   Швейцар в отеле "Дельфин" отсутствовал как понятие, и чемоданы  до  лифта
нам пришлось волочить самим. Подруга оказалась права - "излишества" в  отеле
отсутствовали напрочь. Лифт при движении мотало из  стороны  в  сторону  как
огромную чахоточную собаку.
   - Когда останавливаешься надолго, самое лучшее - это  маленький  опрятный
отель! - деловито заявила подруга.
   Выражение "маленький опрятный отель" и  в  самом  деле  звучало  неплохо.
Прямо готовое клише для рекламы в женском журнале: "Если вы к нам надолго  -
он станет вам домом, наш Маленький Опрятный Отель..."
   Однако первое, что  мне  пришлось  сделать,  войдя  в  номер  "маленького
опрятного отеля",  так  это  пристукнуть  шлепанцем  тлю,  разгуливавшую  по
оконной раме, а также выкинуть в  урну  два  женских  волоса,  найденных  на
коврике у кровати. Тлю на Хоккайдо я встретил впервые в жизни. Подруга в это
время уже вертела кранами в  ванной,  настраивая  температуру  воды.  Как  и
следовало ожидать, краны при этом ревели, как полоумные.
   - Что, нельзя найти ничего поприличнее?! - заорал я ей, распахнув дверь в
ванную. - У нас же денег хватит на что угодно!
   - При чем тут деньги?! Главное, что поиски овцы должны начинаться  именно
отсюда!
   Хочешь ты или нет - мы остаемся здесь...
   Я плюхнулся на кровать,  закурил,  включил  телевизор,  поперескакивал  с
канала  на  канал  -  и  выключил.  Слава  Богу,  хоть  телевизор  нормально
показывал. Рев воды прекратился, с полураспахнутой двери в ванную  свесилась
ее одежда - и по всему номеру разнесся шум воды.
   Я раздвинул занавески: за окном тянулись  ряды  железобетонных  строений,
таких же бестолково-безликих, как и  отель  "Дельфин".  Здания  были  словно
измазаны сажей, и при одном взгляде на них  начинало  казаться,  что  пахнет
мочой. Хотя было уже около девяти,  в  отдельных  окнах  еще  горел  свет  и
виднелись фигурки по уши занятых работой людей. Уж не знаю, над чем они  все
так усердно работали, но  зрелище  было  довольно  унылым  Впрочем,  взгляни
кто-то из них на мое окно - в моей фигуре им тоже  не  увиделось  бы  ничего
особенно  жизнерадостного.  Я  задернул  занавески,  лег   на   кровать   и,
свернувшись на открахмаленных  до  асфальтовой  жесткости  простынях,  начал
думать о своей бывшей жене и о парне, с которым она жила. О парне я знал все
довольно подробно. Как тут не знать, когда мы с ним были  друзьями.  В  свои
двадцать семь он был малоизвестным  джаз-гитаристом,  и  для  малоизвестного
джаз-гитариста - сравнительно порядочным человеком. Характера неплохого. Вот
разве что стиля своего никогда не имел. В такой-то период блуждал  между  Би
Би Кингом и Кенни  Барреллом,  к  такому-то  возрасту  застрял  между  Лэрри
Кориеллом и  Джимом  Холлом  <Корифеи  американской  музыки  60-70-х  годов,
основатели различных школ гитарной игры>... Лично мне было не очень понятно,
почему после меня она выбрала именно этого парня. Видно, правду говорят, что
в каждом человеке с рождения заложен неизменный вектор душевных склонностей.
Он был лучше меня лишь тем, что играл на гитаре. Я был лучше его  лишь  тем,
что умел мыть посуду.  Гитаристы,  как  правило,  никогда  не  моют  посуду.
Повредишь себе палец - и больше незачем жить на свете. Затем я стал думать о
нашем с нею сексе. От нечего делать я попытался подсчитать, сколько раз мы с
ней занимались любовью за четыре года жизни вдвоем. Но тут же  и  плюнул  на
это  занятие:  точное  число  установить   все   равно   невозможно,   а   в
приблизительных числах я не видел особого смысла. Надо было  вести  какой-то
дневник. Или хотя бы пометки делать в блокноте. Тогда, конечно,  я  бы  смог
определить его - Количество Секса За Четыре  Года  Вдвоем.  Теперь  же  меня
интересуют только точные числа. Лишь при их помощи и можно восстановить, как
все было на самом деле.
   Моя бывшая жена вела подробный дневник своей  половой  жизни.  Однако  то
были вовсе не какие-нибудь  лирические  заметки.  Еще  в  девичестве,  после
первых же месячных, завела она толстую  школьную  тетрадь,  где  производила
скрупулезный  учет  всех  своих  менструальных  циклов,  и  где  в  качестве
"побочного фактора" иногда  упоминался  секс.  Таких  тетрадей  у  нее  было
восемь, и хранила она их в ящике туалетного  столика,  который  запирала  на
ключ, вместе с самыми личными письмами  и  фотографиями.  Записок  этих  она
никогда никому не показывала. Насколько подробно она касалась  в  них  секса
как такового, я не знал. И теперь, поскольку мы с ней расстались,  не  узнаю
уже никогда.
   - Если я вдруг умру, - повторяла она не раз, - тетради эти  сожги.  Облей
хорошенько керосином и сожги, а пепел в землю зарой. И учти: если хоть  одна
живая душа узнает оттуда хоть слово - я эту душу прокляну с того света!
   - Но я-то уже столько лет  с  тобой  сплю!  Знаю  каждый  уголок,  каждую
к