май, и снег уже совсем стаял. А  вот  чуть  раньше,  где-то  с  конца
апреля, из ущелий в горах только и  доносились  раскаты  снежных  лавин.  Ты
когда-нибудь слышал, как грохочет лавина в горах? Как раз  после  того,  как
отгрохочет лавина, и приходит Абсолютная Тишина.  Перестаешь  понимать,  где
находишься - такая она стопроцентная. Просто ОЧЕНЬ тихо...
   Зажатый горами со всех сторон, я вот уже четвертый месяц  не  сплю  ни  с
какой, даже самой завалящей, девчонкой. Не скажу, что мне от этого плохо; но
если так будет и дальше - у меня, того и гляди, пропадет интерес к  человеку
вообще, а это уже - совсем не то, к чему я хотел бы прийти в итоге. Вот я  и
подумываю, как станет чуть потеплее, размять ноги - да пойти  поискать  себе
где-нибудь девчонку. Вовсе не для того, чтобы  потешить  самолюбие  -  найти
женщину для меня никогда не составляло проблемы. Если уж приспичит - а жизнь
моя  что-то  стала  прямо  вся  состоять  из  этих   "если-уж-приспичит"   -
худо-бедно, я способен  проявить  сексуальность.  И  завести  себе  девчонку
всегда мог запросто. Проблема в другом: я никогда не умел толком освоиться с
этой  способностью.  То  есть,  дойдя  до  известных  пределов,  я  перестаю
понимать: где еще - я сам по себе, а где уже - просто моя сексуальность.  До
сих пор я - Лоуренс Оливье, а с каких пор -  Отелло?  На  таком  распутье  я
становлюсь  совершенно  невозможен  в  общении  и  причиняю  кучу  неудобств
окружающим людям. Можно сказать, вся моя жизнь до  сих  пор  -  нескончаемые
повторы именно такой ситуации.
   Что хорошо (и это действительно хорошо!) -  в  моей  нынешней  жизни  нет
ничего, что хотелось бы отрезать и  выкинуть.  Ощущение  великолепное.  Если
что-то и можно выкинуть из  моей  нынешней  жизни,  так  разве  только  меня
самого. Неплохая, однако, мысль - "моя жизнь без меня самого"!.. Хотя нет  -
так оно, пожалуй, звучит чересчур патетично. Сама-то мысль без  патетики,  а
как напишешь - так сразу выглядит патетично.
   Прямо беда...
   О чем это я?
   Ах, да - о женщинах.
   У каждой женщины обязательно имеется некий  красивый  шкафчик  (шкатулка,
ящичек), под самую крышку набитый Хламом Неизвестного Назначения. Я все  это
страшно люблю. Ибо в хламе  том  можно  копаться,  выуживать  оттуда  всякие
привлекательные вещицы одну  за  другой,  стирать  с  них  пыль  и  пытаться
разгадать их истинный смысл. Так вот: сексуальность - привлекательность  той
же природы. Я откопал ее в себе; но зачем она мне и что с нею делать дальше?
Дальше можно только перестать быть самим собой...
   Вот почему я теперь думаю исключительно  о  сексе  в  его,  так  сказать,
"рафинированном виде". Когда концентрируешься на сексе в его чистом виде, то
и не ломаешь себе голову - патетичен ты или нет.
   Все равно, что потягивать пиво, созерцая черноморский закат...  Перечитал
написанное. Пусть даже какие-то части и противоречат друг другу -  по-моему,
вышло достаточно искренне. Удачнее всего - те отрывки, где  скучно.  И  еще.
Как ни крути - получилось, что письмо и написано-то не тебе.  Скорее  всего,
писалось почтовому ящику... Но ты меня за это не ругай.  Даже  до  почтового
ящика отсюда - полтора часа на джипе.
   Ну, а теперь, наконец - письмо к тебе.
   Есть у меня к тебе две просьбы. Ни та,  ни  другая  особой  срочности  не
требуют; сделай, когда будет подходящее настроение.  Очень  меня  обяжешь...
Еще месяца три назад я, пожалуй, не  смог  бы  попросить  тебя  ни  о  каком
одолжении. А теперь вот - могу. И это - уже прогресс.
   Первая просьба несколько сентиментальна. То есть, дело касается Прошлого.
Пять лет назад я уезжал из  города  в  такой  страшной  запарке,  что  забыл
попрощаться с несколькими людьми. Конкретно - с тобой, с Джеем,  и  с  одной
женщиной, которую ты не  знаешь.  Но  если  с  тобой,  сдается  мне,  я  еще
попрощаюсь, как полагается  -  то  с  ними,  боюсь,  такого  случая  уже  не
представится. Вот я и хочу попросить тебя: будешь в городе -  попрощайся  за
меня.
   Я понимаю, что это звучит дерзковато. На самом деле  я,  конечно,  должен
сам сесть и написать всем этим людям письма. Но если честно - я просто хочу,
чтобы ты вернулся в город и встретился с ними. Мне  кажется,  такая  встреча
передала им мои чувства яснее, чем любое письмо. Адрес и номер телефона моей
знакомой прилагаю. Если вдруг окажется, что она  переехала,  либо  же  замуж
вышла - тогда ладно. Не встречайся, езжай домой. Но если живет  по  тому  же
адресу - уж повидайся с нею, будь добр, и передай от меня привет.
   Ну, и Джею - привет огромный. Распейте там на двоих мое пиво.
   Это первое.
   Вторая просьба будет немного странной.
   Прилагаю к письму фотографию. Фотографию овец. Помести ее  где  угодно  -
лишь бы на нее почаще смотрели люди. Прекрасно осознаю все нахальство  своей
просьбы - но, поверь, кроме тебя мне  больше  совершенно  некого  попросить.
Готов уступить тебе всю свою сексуальность - только сделай это,  пожалуйста.
Зачем - рассказать не могу. Но фотография очень важна для меня. Когда-нибудь
- очень нескоро - может быть, расскажу.
   Прилагаю также и чек. На все необходимые расходы.  О  деньгах  можешь  не
беспокоиться. Здесь мне приходится ломать голову, на что их потратить;  и  к
тому же это - единственное, чем я могу тебе посодействовать.
   Да, лишний раз: пиво-то за меня распить не забудьте...
   Квитанция о переадресовке оказалась наклеена  прямо  на  штемпель;  чтобы
вскрыть конверт, мне пришлось отодрать ее - и дату отправки  разобрать  было
уже невозможно. Кроме письма, в конверте я обнаружил банковский чек  на  сто
тысяч иен <В конце 70-х годов - около 500 долларов  США>,  листок  бумаги  с
женским именем, адресом и номером телефона, а также черно-белую фотографию с
овцами.
   Письмо я обнаружил в почтовом ящике, когда выходил из дому, и  прочел  за
столом в конторе. Бумага, как и в прошлый раз, оказалась бледно-зеленой - но
на чеке значились реквизиты Банка Саппоро. Получалось, что Крыса  уже  вроде
как на Хоккайдо...
   Я также плохо понял, что он имел в виду насчет горных лавин; но в  целом,
как и писал сам Крыса, письмо было необычайно серьезным и искренним. Да и  -
что говорить! - никто не станет шутки ради посылать вам чек на сто  тысяч...
Я выдвинул ящик стола и побросал туда все, что нашел в конверте. Эта весна -
отчасти из-за того, что наши отношения с женой трещали уже по всем  швам,  -
выходила  у  меня  безрадостно-серой.  Вот  уже  четвертые  сутки   она   не
возвращалась домой. Молоко в холодильнике прокисло и  источало  тошнотворную
вонь; кошка шаталась по комнате с  голодным  брюхом.  Зубная  щетка  жены  в
ванной комнате ссохлась и затвердела, как доисторическая окаменелость. И вот
теперь по этому  дому  медленно  растекался  тускло-призрачный  свет  Весны.
Солнечный свет. Как всегда, задаром.
   "Затянувшийся тупик"?...
   Что ж, - пожалуй, она права.

3
ПЕСЕНКА СПЕТА

   В Город я вернулся в июне.
   Сочинив благовидный предлог, я взял на работе отпуск на три дня  -  и  во
вторник сел на утренний "Синкансэн" <Сверхскоростной пассажирский  поезд,  а
также сеть железных дорог для таких поездов между городами Японии>. В  белой
рубашке с короткими  рукавами,  зеленых  спортивных  штанах  с  пузырями  на
коленях, старых теннисных туфлях - и без багажа.  Спросонья  даже  побриться
забыл. Теннисные туфли я не надевал уже очень давно, и теперь  они  казались
мне стоптанными на странный манер  -  так,  что  походка  в  них  получалась
какая-то не своя.
   Замечательное чувство - садиться в поезд дальнего следования без  багажа.
Словно,  выйдя  из  дому  прогуляться,  вдруг   попадаешь   в   искривленное
пространство-время - и оказываешься в кабине пикирующего бомбардировщика.  И
больше уж нет  ничего.  Ни  визитов  к  зубному,  расписанных  на  неделю  в
календаре. Ни проблем, громоздящихся на столе в ожидании твоего прихода.  Ни
всех этих "общественных отношений", из которых  рискуешь  не  выпутаться  до
конца жизни. Ни фальшивой приветливости на физиономии для завоевания доверия
окружающих... Все это я на какое-то время просто посылаю к чертям. Все,  что
остается - эти старые теннисные туфли со стоптанными подошвами. Только они -
и ничего больше. Уж они-то накрепко  приросли  к  ногам  -  ошметки  неясных
воспоминаний о другом пространстве-времени. Ну, да это уже не страшно. Такие
воспоминанья запросто изгоняются парой банок пива и сэндвичем с ветчиной.
   Вот уже четыре года я не появлялся в Городе. Четыре года назад я приезжал
уладить некоторые, так  сказать,  "чисто  бюрократические  формальности"  по
поводу моего брака. Поездка, однако же, вышла бессмысленной: оказалось,  что
только я находил свой вопрос "чисто бюрократическим"; все  остальные  вокруг
почему-то так не считали. Ну, то есть - обычное несовпадение  взглядов.  То,
что для одного человека уже закончилось и представляется "делом  прошлым"  -
другому таким не кажется. Вот и все, казалось бы - и ничего особенного. Но в
этом малом и скрывается самое главное. Чем  дальше  в  будущее  прочерчивать
линии несовпадающих взглядов - тем шире будет зазор несовпадения между ними.
С тех пор у меня больше нет "моего города". Нет места, куда  возвращаться...
При одной мысли об этом на душе полегчало. Никто не жаждет со мною  встречи.
Я никому не нужен - и никто не надеется, что может  быть  нужен  мне.  После
двух банок пива я на полчаса заснул. Проснувшись же, обнаружил, что  прежнее
ощущение свободы и легкости тела  исчезло.  В  окне  -  словно  вдогонку  за
убегающим поездом -  пепельно-серая  туча  стремительно  обволакивала  небо,
грозя вот-вот пролиться затяжным июньским дождем. Под небом  этим,  куда  ни
глянь, тянулся один и тот же скучный пейзаж. С какой бы  скоростью  ни  ехал
поезд - от скуки не убежать. Наоборот: чем выше скорость - тем глубже вязнет
душа,  как  в  болоте,  в  бездоннейшей  скукотище.  Собственно,  в  этом  и
заключается главный принцип Скуки Как Она Есть.
   Молодой, лет двадцати пяти клерк в кресле рядом со  мной  практически  не
шевелился, с головой погрузившись в чтение "Кэйдзай Симбун"  <"Экономическая
газета">. Темно-синий летний костюм без  единой  морщинки  и  черные  туфли;
белая сорочка - только что из химчистки. Я  уставился  в  потолок  вагона  и
закурил. Чтобы как-то убить время, я попробовал подсчитать  в  уме,  сколько
песен записали "Битлз" на пластинках. Дойдя до семидесяти трех,  я  застрял.
Интересно, сколько насчитал бы сам Пол Маккартни?...
   Понаблюдав за тем, что творилось в окне, я  снова  уставился  в  потолок.
Итак, мне двадцать девять. Еще полгода - и канет в Лету третий  десяток  лет
жизни. Ничего, абсолютно ничего после себя  не  оставившее  десятилетие.  Во
всем, что нажито, ценности - ни на грош; все, чего я добился,  не  имеет  ни
малейшего смысла. Если что и осталось со мною в итоге - так лишь  эта  самая
Скука... Что же было тогда, сначала, - чего я сейчас не помню? Ведь было же,
безо всяких сомнений. Что-то трогало мою душу -  так  же,  как  души  других
людей... И вот в итоге это  "что-то"  потеряно  безвозвратно.  Я  сам  решил
потерять его - и  оно  потерялось.  Но  кроме  этого  -  кроме  того,  чтобы
выпустить все из слабеющих рук, - что еще оставалось делать?
   Ведь, по крайней мере, я выжил... Конечно, лучший индеец  -  это  мертвый
индеец.
   Но мне во что бы то ни стало понадобилось жить дальше.
   Зачем?
   Рассказывать байки каменным стенам?
   Чушь собачья.
   - Какого черта ты остановился в отеле? - удивился Джей,  когда  я  вручил
ему спичечный коробок из отеля с телефоном на этикетке. - У  тебя  же  здесь
дом!
   - Это уже не мой дом, - ответил я.
   Джей не стал ни о чем расспрашивать.
   Я выстроил перед собой три тарелки с закуской, выпил с полкружки  пива  и
только  потом  протянул  ему  через  стойку  письма  Крысы.  Вытерев  ладони
полотенцем, Джей наскоро пробежал  глазами  оба  послания  -  и  затем,  уже
медленнее и вдумываясь в слова, перечитал все сначала.
   - Хм-м-м!... - протянул он с интересом. - Значит, живой еще, сукин сын?
   - Жив-здоров, как видишь!... - сказал я и отхлебнул еще пива. - Слушай, я
побриться хочу. Дашь станок и крем для бритья?
   - Что за вопрос! - Джей извлек из-под стойки походный бритвенный набор. -
Бриться удобнее в туалете - правда, там нет горячей воды...
   - Ничего, сгодится и холодная, - сказал я. - Лишь бы пьяные бабы на  полу
не  валялись.  Вот  тогда  бриться  действительно  трудновато...  Бар   Джея
полностью переменился.
   Прежний  "Джей'з  бар"  являл  собой  промозглое  заведение   в   подвале
развалюхи-многоэтажки у обочины городской магистрали. В летнее время даже из
кондиционеров там вытекал не воздух, а какой-то сырой туман.  Посидишь  чуть
подольше - и можно рубаху выжимать.
   Настоящее  имя  Джея  было  китайское  -  длинное  и  труднопроизносимое.
Прозвище "Джей" он получил от американских солдат, когда работал на авиабазе
США. С тех пор настоящее имя забылось само собой.
   По словам самого Джея, в 54-м году он бросил работу на авиабазе -  и  там
же неподалеку открыл свое  маленькое  заведение.  Это  и  был  самый  первый
"Джей'з бар". Дела шли довольно  успешно.  Посетителями,  в  основном,  были
военные летчики-офицеры, и атмосфера поддерживалась весьма достойная.  Когда
бизнес немного окреп, Джей женился - но  пять  лет  спустя  жена  умерла.  О
причине смерти Джей никогда ничего не рассказывал.
   В 63-м, когда стало слишком горячо во Вьетнаме,  Джей  продал  свой  бар,
решив перебраться "куда подальше" - получилось, в мой город. И  открыл  свой
второй по счету "Джей'з бар".
   Это - все, что я знал про Джея. Он держал кошку, выкуривал пачку  сигарет
в день и не брал в рот ни капли спиртного.
   До знакомства с  Крысой  я  частенько  появлялся  у  Джея,  всегда  один.
Потягивал пиво, курил сигарету за сигаретой да слушал пластинки, подбрасывая
мелочь в музыкальный автомат. Бар уже частенько пустовал в те времена, и  мы
с Джеем то и дело вели через стойку какие-то долгие разговоры. О чем -  хоть
убей,  не  помню.  Какой  разговор   может   быть   между   семнадцатилетним
старшеклассником-молчуном и овдовевшим китайцем?
   После того, как мне стукнуло восемнадцать и я  уехал  из  Города,  тянуть
пиво к Джею ходил один Крыса. Когда же в 73-м  уехал  и  Крыса  -  приходить
стало больше некому. А  вскоре  начали  расширять  городскую  магистраль,  и
заведение Джея решили куда-нибудь перенести. Так закончилась для нас история
второго "Джей'з бара". Третий "Джей'з бар" расположился метрах в пятистах от
предыдущего, недалеко от  реки.  Места  и  здесь  было  немного,  но  теперь
сверкающий лифт доставлял вас  на  третий  этаж  новенького  четырехэтажного
здания. Странное чувство - ехать в "Джей'з бар" на лифте. Еще страннее  -  с
табурета у стойки "Джей'з бара" созерцать городские огни.
   Из гигантских окон, западного и южного, открывался вид на волнистую линию
гор и низину, в которой раньше плескалось море. Несколько лет назад  море  в
низине засыпали, и на его месте плотными  рядами,  будто  надгробные  плиты,
выстроились небоскребы...  Я  постоял  перед  окнами,  посозерцал  пейзаж  и
вернулся обратно за стойку.
   - Раньше, небось, было море видно? - спросил я.
   - Да уж, - ответил Джей.
   - Я там в детстве купался, - сказал я.
   - М-м, - промычал Джей с  сигаретой  в  зубах,  прикуривая  от  массивной
зажигалки.  -  Прекрасно  тебя  понимаю.  Разрушить  горы,  построить  дома;
останками гор засыпать море - и опять понастроить дома...  Некоторые  идиоты
до сих пор считают это прекрасной идеей.
   Я молча пил пиво. Динамики под потолком выдавали новый хит Бозза Скэггза.
Музыкальный аппарат  куда-то  исчез.  Посетители  за  столиками  -  опрятные
студенческие парочки - благовоспитанно, глоток за глотком потягивали виски с
водичкой напополам и коктейли. Ни тебе пьяных баб в сортире,  ни  субботнего
гвалта до боли в ушах. Потом, ясное дело, все разойдутся по  домам,  наденут
пижамы, почистят зубы и лягут спать... Ну, и что ж?  -  ну,  и  слава  Богу.
Чистая, опрятная жизнь - что в этом плохого? В конце  концов,  каким  должен
быть этот мир, каким должен быть этот  бар  -  общих  стандартов  для  этого
просто не существует. Все это время Джей следил за моим блуждающим взглядом.
   - Ну, что скажешь? Все так изменилось, что никак не освоишься?
   - Да ничего подобного, - сказал я. - Старый беспорядок на новый лад,  вот
и все.
   "Медведь у жирафа выменял шляпу, а зебра надела медвежий сюртук"...
   - А суть все та же? - рассмеялся Джей.
   - Времена изменились, - сказал я. - Меняются времена -  меняется  многое.
Но, в конечном счете - и ладно, и пускай себе меняется дальше. Все мы живем,
меняясь. И жаловаться тут не на что...
   Джей промолчал.
   Я принялся за новое пиво, Джей закурил новую сигарету.
   - Как жизнь? - спросил Джей.
   - Неплохо, - ответил я.
   - А с женой как?
   - А-а, непонятно. Как оно  бывает  между  двумя  разными  людьми?  Иногда
кажется - все в порядке. Иногда так не кажется. В супружеской жизни  -  дело
обычное, сам знаешь.
   - Не знаю, - мрачно проворчал Джей и почесал мизинцем переносицу. - Забыл
я уже, что такое супружеская жизнь. Давно это было...
   - Кошка твоя здорова?
   - Померла четыре года назад. Как раз  после  вашей  свадьбы.  Кишки  себе
попортила.
   Ей, правда, и так уже возраст вышел - двенадцать  лет  все-таки.  Дольше,
чем мы с женой были вместе... Двенадцать лет жизни -  вроде,  такая  мелочь,
а?
   - И не говори, - сказал я.
   - Там, на горе - слыхал, небось - есть кладбище для животных. Вот  там  и
схоронил. Пусть теперь хоть на небоскребы эти сверху вниз посматривает. А то
уже куда ни плюнь -  все  в  небоскреб  попадешь.  Кошке  это,  конечно,  до
лампочки... Но все-таки.
   - Тоскуешь?
   - Тоскую, понятное дело. Уж не знаю, кому из людей нужно помереть, чтоб я
так тосковал... Что, странно говорю? Я покачал головой.
   Покуда Джей сооружал для очередного посетителя  замысловатый  коктейль  и
салат "Юлий Цезарь", я забавлялся головоломкой из Северной  Европы,  которую
обнаружил на  стойке.  В  стеклянной  коробке  нужно  было  восстановить  из
фрагментов рисунок  -  три  бабочки,  порхающие  над  лужайкой  с  клевером.
Терпения моего хватило минут на десять, затем я плюнул и положил игрушку  на
место.
   - Детей не заводишь? - спросил Джей. - По возрасту уж пора бы...
   - А не хочу, - ответил я.
   - Серьезно?
   - А ты представь: родится кто-нибудь, вроде меня  -  что  я  с  ним  буду
делать?
   Джей озадаченно рассмеялся и подлил мне пива.
   - По-моему, ты слишком много думаешь наперед.
   - Да нет, дело не в этом. Просто я никак не могу понять, стоит ли  вообще
это делать - производить на  свет  еще  одну  жизнь...  Ну,  вырастут  дети,
сменится поколение. И что? Больше гор снесено, больше моря засыпано.  Больше
скорость у автомобилей - и больше кошек задавлено... Только и  всего,  разве
нет?
   - Но это - только темная сторона жизни. Случаются ведь и хорошие события.
Есть ведь и хорошие люди...
   - Да? Ну-ка, приведи мне по  три  примера  и  того,  и  другого  -  тогда
поверю...
   Джей ненадолго задумался, потом рассмеялся:
   - Все равно: что хорошо, что плохо - о том судить уже  не  вам,  а  вашим
детям.
   Ваше-то поколение уже, хм...
   - Отпело свое?
   - В каком-то смысле, - изрек Джей.
   - Песенка спета, а призрак мелодии в сердце еще звучит...
   - Эк у тебя все складно сказать получается...
   - Пижонство, - поморщился я.

***

   Бар начал заполняться людьми. Я попрощался с  Джеем  и  вышел  на  улицу.
Девять часов. Кожу на скулах покалывало - из-за бритья под холодной водой, а
также от водки с лимоном вместо лосьона. Тот же эффект,  если  верить  Джею;
вот только все лицо теперь пахло водкой.
   Ночь была на удивление теплой, небо -  как  и  прежде,  угрюмо-пасмурным.
Южный ветерок вяло тормошил мокрый воздух.