от
скуки, я хочу влезть в эту скуку поглубже. Будто двигаться в час пик  против
теченья толпы... Так что я вовсе не жалуюсь, что у меня скучная  жизнь.  Это
жена пусть уходит, если ей не нравится...
   - Поэтому вы с ней и расстались?
   - Я же говорю - в двух словах не расскажешь. Хотя еще Ницше сказал: "Пред
ликом скуки даже боги слагают знамена"... Так и вышло. Мы снова принялись за
еду. Она налила себе еще соуса, я доел оставшийся хлеб. Пока мы  заканчивали
главные  блюда,  каждый  думал  о  своем.  Тарелки  забрали,  мы  съели   по
голубичному шербету. Потом подали кофе, и я закурил. Дым вытекал из сигареты
и, пометавшись в воздухе секунду-другую, исчезал в  беззвучных  и  невидимых
кондиционерах.  Несколько  новых  посетителей  рассаживались  за   столиками
вокруг. Концерт Моцарта растекался по  залу,  просачиваясь  из  динамиков  в
потолке.
   - Можно еще спросить про уши?
   - Ты, наверное, хочешь спросить - есть ли у них какая-то  чудодейственная
сила, да? Я кивнул.
   - А вот это тебе лучше проверить самому. Даже если я стану  рассказывать,
моя история будет  ограничена  рамками  моей  личности  -  и  вряд  ли  тебе
пригодится. Я кивнул еще раз.
   - Тебе я могу показать свои уши, - продолжала  она,  допив  кофе.  -  Вот
только не знаю, поможет ли тебе это... Может, наоборот, потом пожалеешь.
   - Почему?
   - Может, твоя скука не настолько сильна.
   - В таком случае, ничего не попишешь.
   Она протянула руки через стол и накрыла мои пальцы ладонями.
   - Тогда - вот еще что... После этого какое-то время, месяца два или три -
будь со мной рядом. Хорошо?
   - Хорошо...
   Она достала из сумочки черную ленту и зажала ее  в  губах.  Затем  обеими
руками отвела назад волосы, задержала их и ловко перехватила лентой.
   - Ну, как?...
   Изумленный, я смотрел на нее, затаив дыхание. Во рту пересохло,  и  голос
никак  не  мог  найти  выхода  из  одеревеневшего  тела.  На  мгновение  мне
почудилось, будто в ослепительно-белую штукатурку стен вокруг вдруг с  силой
ударили волны. Ресторанные звуки - обрывки голосов, звон посуды  -  внезапно
собрались в одно  смутное,  полупрозрачное  облако,  сгустились  -  и  вновь
рассеялись по прежним местам. Мне послышался шелест волн, и забытым  запахом
предзакатного моря повеяло из  забытого  прошлого...  Но  и  это  было  лишь
ничтожной частичкой всего, что переполнило мою душу за какую-то  сотую  долю
секунды.
   - Колоссально, - еле выдавил я из себя. - Как будто другой человек!
   - Так оно и есть, - сказала она.

2
РАЗБЛОКИРОВАННЫЕ УШИ

   - Так оно и есть, - сказала она.
   Она была сверхъестественно красива. То была  особая  красота,  какой  мне
никогда прежде не удавалось ни встретить,  ни  даже  вообразить.  Гигантский
Космос, таясь, набухал в ней, готовый взорваться своей безграничностью, -  и
в то же время он был жестким и сжатым  до  размеров  ничтожного  кристаллика
льда. Вселенная вокруг нас раздувалась  в  надменном  величии  -  и  тут  же
корчилась в робкой покорности и бессилии. Это превосходило все известные мне
понятия и представления. Она и ее уши слились наконец воедино  и  покатились
новорожденным чудом по склону пространства-времени.
   - Да от тебя просто с ума сойти можно!
   - Я знаю, - сказала она. - Это и есть - состояние разблокированных ушей.
   Сразу несколько  посетителей,  повернув  головы,  заскользили  по  нашему
столику нарочито рассеянными  взглядами.  Официант,  подплывший  с  добавкой
кофе, не смог налить его как положено. Все  смолкло  -  не  было  слышно  ни
звука. Только магнитофон неторопливо шуршал бобиной,  проматывая  вхолостую.
Она достала из сумочки ментоловые сигареты, вытянула из пачки одну и  зажала
в губах. Спохватившись, я торопливо поднес горящую зажигалку.
   - Хочу с тобой переспать, - сказала она.
   И мы переспали.

3
РАЗБЛОКИРОВАННЫЕ УШИ. Продолжение

   Впрочем, ее настоящий звездный час еще не пробил. Два-три дня после этого
она держала уши открытыми, затем вновь упрятала свои шедевры  скульптуры  за
глухую стену волос - и опять обернулась в  простушку.  Так  в  раннем  марте
прямо на улице снимают пальто "на пробу": не тепло  ли  уже?  -  и  поспешно
надевают снова.
   - Понимаешь, открывать уши еще не сезон, -  объяснила  она.  -  Мне  пока
трудно справляться с собственной силой...
   - Да мне, в общем, все равно, - не стал  спорить  я.  Поскольку  даже  со
спрятанными ушами она была совсем, совсем недурна.

***

   Иногда она все-таки показывала свои уши, и почти всегда это было  связано
с сексом. Стоило ей открыть  уши,  секс  с  ней  сразу  приобретал  какие-то
загадочные свойства. Если в это время шел дождь - все вокруг пахло настоящим
дождем. Если щебетали птицы, то щебет раздавался чуть ли не прямо в постели.
Трудно объяснить как-то понятнее - в общем, так все и было.
   - А в постели с другими ты свои уши никогда не показываешь? -  спросил  я
ее однажды.
   - Конечно, нет! - ответила она. - По-моему, никто  даже  не  подозревает,
что они у меня есть...
   - Ну, и какой же он - секс со спрятанными ушами?
   - Очень... по обязанности. Я вся как будто в газету завернута, ничего  не
чувствую... Ну и пусть! Обязанности выполняются - и слава Богу.
   - Но с открытыми-то ушами - в сто раз лучше?
   - Конечно!
   - Ну и открывай тогда! - удивился я. - Зачем специально думать  о  чем-то
плохом?
   Она посмотрела на меня в упор, потом глубоко вздохнула.
   - Похоже, ты действительно не понимаешь...

***

   Пожалуй, я и в самом деле слишком многого не понимал. Прежде всего, я  не
мог уяснить, почему она относились ко мне по-особенному. Как ни старался,  я
не мог найти в себе ни замечательных черт, ни  просто  странностей,  которые
хоть как-то отличали бы меня от остальных. Когда я сказал ей  об  этом,  она
рассмеялась.
   - Очень просто! - сказала она. - Все потому, что ты сам меня захотел. Это
- основная причина.
   - А если бы тебя захотел кто-то другой?
   - Ну, по крайней мере сейчас меня  хочешь  именно  ты.  И  уже  от  этого
становишься гораздо интереснее, чем сам о себе думаешь.
   - А почему я сам о себе так думаю? - осторожно спросил я.
   - Да потому, что ты живой только наполовину! -  ответила  она  неожиданно
резко. - А другая твоя половина так и остается нетронутой...
   - Хм! - только и выдавил я.
   - В этом смысле мы в чем-то похожи. Я блокирую  свои  уши,  ты  -  живешь
вполовину себя. Тебе не кажется?
   - Даже если ты и права, то все равно -  другая  моя  половина  не  так...
ослепительна, как твои уши.
   - Наверное! - улыбнулась она. - Я смотрю, ты и в самом деле  ничегошеньки
не понимаешь!
   Утопая в улыбке, она подобрала волосы наверх и одну за другой расстегнула
застежки на блузке.
   Лето ушло. В выходной день, на закате уже сентябрьского солнца я  валялся
в постели, поигрывал пальцем с ее волосами и  размышлял  о  китовом  пенисе.
Угрюмо-свинцовое море бушевало снаружи, свирепая  буря  ломилась  в  оконные
стекла. Высокие потолки выставочного  зала,  вокруг  -  ни  души...  Китовый
пенис, навеки отрезанный от кита,  потерял  всякий  смысл  китового  пениса.
Постепенно мои мысли вернулись к ночной сорочке жены. Как ни старался, я  не
мог вспомнить, была ли у нее вообще хоть одна ночная сорочка. В уголке мозга
маячил образ  -  призрак  ночной  сорочки,  свисающей  со  стула  на  кухне.
Вспомнить, что это значило, у меня тоже не получалось.  Было  лишь  странное
чувство, будто уже очень долгое время я живу жизнью,  принадлежащей  кому-то
другому.
   - Слушай, а ты не носишь ночных сорочек? - спросил я у своей подруги, сам
не зная почему.
   Она приподняла голову с моего плеча и рассеянно посмотрела на меня.
   - А у меня и нет ни одной...
   - А! - сказал я.
   - Но если ты думаешь, что так будет лучше...
   - Нет-нет! - перебил я ее торопливо. - Я не к тому спросил.
   - Нет, погоди, ты только не вздумай  смущаться!  Я  на  работе  ко  всему
привыкла, стесняться не буду...
   - Ничего не надо, - сказал я. - Мне совершенно достаточно  тебя  и  твоих
ушей.
   Разочарованно покачав головой, она снова уткнулась мне в плечо.  Но  чуть
погодя опять подняла лицо:
   - Минут через десять тебе позвонят.
   - Позвонят?!.. - Я споткнулся взглядом о черный телефон у кровати.
   - Да. Раздастся звонок телефона.
   - И ты это знаешь?
   - Знаю.
   Пристроившись головой на моей груди, она  закурила  ментоловую  сигарету.
Чуть погодя мне прямо в пупок упал пепел;  она  вытянула  губы  трубочкой  и
принялась старательно его выдувать. Я поймал ее ухо и зажал  между  пальцев.
Ощущение просто фантастическое. Мысли пропали, и  лишь  смутные  видения  да
бесформенные силуэты вспыхивали и исчезали, сменяя друг друга в моей голове.
   - Разговор пойдет об овцах, - сказала она. - О многих - и об одной.
   - Об овцах?!..
   - Ага, - она передала мне до половины выкуренную сигарету. Затянувшись, я
вдавил окурок в пепельницу. - Ну, а потом начнется охота.

***

   Через несколько минут у моей подушки зазвонил телефон. Я взглянул на нее:
она мирно дремала у меня на груди. Дав аппарату потрезвонить, я снял трубку.
   - Ты можешь приехать, прямо сейчас? - выпалил невидимый собеседник. Голос
в трубке вибрировал, точно его хозяина поджаривали на сковородке.  -  Важный
разговор!
   - Насколько важный?
   - Приезжай - поймешь!
   - Уж не про овец ли, случайно? - ляпнул  я  наугад.  Не  следовало  этого
делать. Я вдруг почувствовал, что сжимаю в руке кусок льда.
   - Откуда ты это знаешь? - спросила трубка.
   Но, как бы там ни было, охота на овец началась.

Часть четвертая
ОХОТА НА ОВЕЦ - I

1
ДО ПОЯВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА СО СТРАННОСТЯМИ

   Существует много различных причин, отчего человек начинает регулярно и  в
больших дозах употреблять алкоголь. Причины могут быть разные, а  результат,
как правило, один.
   В 1973-м году мой партнер  по  работе  был  жизнерадостным  выпивохой.  В
1976-м он превратился в выпивоху с едва заметными сложностями в общении, а к
лету 1979-го  пальцы  его  уже  сами  тянулись  к  ручке  двери,  ведущей  в
алкоголизм. Как и многие пьющие регулярно, в трезвом виде  это  был  человек
обаятельный, если не сказать - утонченный, и достойный во  всех  отношениях.
Он и сам о себе так думал. Оттого и пил. Ибо был убежден, что, выпив, сможет
еще удачнее соответствовать  представлению  о  себе  как  о  достойнейшем  и
обаятельнейшем человеке. Конечно, поначалу у него получалось неплохо. Однако
время шло, дозы все увеличивались, и спустя  какое-то  время  едва  уловимая
погрешность программы - трещинка, возникшая неведомо когда, -  разрослась  и
зазияла бездонной пропастью в общей  схеме  его  жизни.  Его  достоинства  и
обаяние понесло вперед на таких  скоростях,  что  он  уже  сам  за  ними  не
поспевал. Случай обычный. Но большинство людей ни за что  не  хочет  считать
"обычным случаем" собственную персону. А натуры утонченные -  и  подавно.  В
надежде снова найти в себе то, что уже потерял, он решил забрести еще глубже
в алкогольный туман. С тех пор дела его шли только хуже.
   Впрочем, днем, до захода солнца, он еще держался достойно. Уже  несколько
лет подряд я сознательно  старался  не  встречаться  с  ним  по  вечерам,  и
поэтому, по крайней мере для меня, он  еще  оставался  достойным  человеком.
Хотя я знал, что все его достоинства исчезают с  наступлением  темноты,  как
знал о том и он сам. В разговорах с ним мы ни разу не затрагивали этой темы,
но оба знали, что каждый в курсе происходящего. Отношения  наши  по-прежнему
оставались прекрасными. Но друзьями, как раньше, мы быть перестали.
   Не могу сказать, что мы понимали друг друга на  все  сто  процентов  (дай
Бог, чтобы хоть процентов на семьдесят), но  это  был  мой  лучший  приятель
студенческих лет. И мне было особенно горько наблюдать,  как  такой  человек
опускался все ниже, теряя достоинство прямо у меня на глазах. Хотя -  может,
с такой вот горечью к нам и приходит зрелость...
   К моменту, когда я появился в конторе, он уже принял свою  порцию  виски.
После одной порции, если ею ограничивался, он был еще в  норме.  Но  в  этом
деле есть свой неизменный закон. Стоит начать с "одной", как  вскоре  как-то
незаметно для себя переходишь и на "пару-тройку". Как только такое  случится
с ним, мне придется порвать с этой фирмой и искать другую работу. Стоя перед
решеткой   кондиционера,   я   просушивал   взмокшее   тело   и   отхлебывал
приготовленный секретаршей холодный ячменный  чай.  Он  молчал,  я  тоже  не
произносил ни звука. Пятна яркого полуденного света  лежали  фантастическими
кляксами на линолеуме. За окном  внизу,  весь  в  зелени,  раскинулся  парк,
крохотными точками на траве виднелись ленивые тела загорающих. Мой  напарник
сидел напротив меня и концом шариковой ручки ритмично тыкал в левую ладонь.
   - Ты что, развелся? - заговорил он, наконец.
   - Да уже три месяца! - ответил я, не отводя глаз от пейзажа в  окне.  Без
темных очков болели глаза.
   - Почему развелся?
   - По личным причинам.
   - Ну, это понятно, - произнес он терпеливо. - Ни разу не слышал о разводе
не по личным причинам.
   Я молчал. Вот уже много  лет  между  нами  было  что-то  вроде  негласной
договоренности: не касаться проблем личной жизни друг друга.
   - Я не собираюсь ничего выпытывать, - пояснил он, как бы извиняясь, -  Но
все-таки мы с ней тоже были друзьями, и это меня несколько... шокировало.  Я
ведь думал - вы хорошо ладили...
   - А мы всегда хорошо ладили. И разошлись без скандала.
   Озадаченный, мой напарник замолчал, только шариковая ручка  все  щелкала,
тыкаясь в его распахнутую ладонь. На нем была темно-голубая рубашка с черным
галстуком, волосы сохраняли аккуратные следы расчески.  Одеколон  и  лосьон,
судя по запаху, из одного набора. На  мне  же  -  майка,  на  которой  Снупи
<Большеголовый щенок, персонаж американских мультфильмов и комиксов.  Широко
используется в  японской  рекламе>  обнимался  с  доской  для  виндсерфинга,
старенькие, добела застиранные "ливайсы" и замызганные теннисные  туфли.  На
любой посторонний взгляд, он смотрелся куда приличнее.
   - Помнишь то время, когда мы работали вместе с ней, втроем?
   - Прекрасно помню, - ответил я.
   - Хорошее было время, - сказал мой напарник.
   Я прошел от кондиционера в центр комнаты,  плюхнулся  на  шведский  диван
небесно-голубого цвета, заколыхавшийся  подо  мной,  как  желе,  вытянул  из
настольной  сигаретницы  для  посетителей  штуку  "Пэл-Мэла"  с  фильтром  и
прикурил от массивной зажигалки.
   - Ну и что?
   - Пожалуй, мы тогда схватились за слишком много дел сразу...
   - Это ты про объявления для журналов?
   Мой напарник кивнул. Я вдруг ощутил к нему что-то вроде  сочувствия:  он,
видно, порядком помучился перед тем, как начать такой разговор.  Я  взял  со
стола увесистую зажигалку, повернул винт и укоротил длину пламени.
   - Я понимаю, что тебе неохота про все это говорить, - сказал я и  положил
зажигалку обратно на стол. - Но ты вспомни сам.  С  самого  начала  -  не  я
принес эту работу, и не  я  предлагал  ею  заняться.  Это  ты  ее  нашел,  и
предложил ее всем тоже ты. Разве не так?
   - Тогда была вынужденная ситуация, я не мог отказаться. И к  тому  же,  у
нас была куча свободного времени...
   - Опять же, и деньги получились хорошие...
   - Да, мы тогда прилично заработали. И в контору попросторнее перебрались,
и людей смогли побольше нанять. Я вот машину себе  заменил,  квартиру  купил
новую, обоих детей  в  частный  колледж  отдал  -  тоже  прилично  стоило...
Все-таки к тридцати уже лучше что-нибудь иметь за душой.
   - Ну, ладно. Заработал - и заработал. Чего тут оправдываться?
   - Да вовсе я не оправдываюсь! - ответил  мой  напарник.  Сказав  так,  он
подобрал брошенную на стол авторучку и несколько раз легонько потыкал  ею  в
ладонь. - Только знаешь... Сейчас, как вспомню те времена - как-то  даже  не
верится, что все действительно было. Все эти наши долги на  двоих,  переводы
чего ни попадя, объявления на стенах метро...
   - Ну, если ты чувствуешь, что давно не расклеивал объявлений - я и сейчас
могу составить тебе компанию... Он поднял голову и посмотрел на меня.
   - Эй, я же не шутки шучу...
   - Я тоже, - ответил я.
   Мы помолчали.
   - Столько всего изменилось с тех пор, - произнес, наконец, мой  напарник.
- Скорость жизни, мысли людей... Вот, например, сейчас  мы  даже  не  знаем,
сколько зарабатываем на самом деле!  Приходит  налоговый  эксперт,  сочиняет
бумажки какие-то непонятные: "там вычитаем, тут погашаем, здесь у нас  налог
чрезвычайный" - и так без конца...
   - Но это везде так!
   - Да я понимаю. И даже понимаю, что без этого - никуда.  Но  раньше  было
все-таки... веселее.
   - "Дольше живу - и все выше тени  невидимых  стен  у  моей  тюрьмы..."  -
пробормотал я себе под нос.
   - Это что такое?
   - Так, ерунда, - сказал я. - Ну-ну, и что же?
   - А то, что сейчас у  нас  -  сплошное  выколачивание  денег.  Мы  просто
эксплуататоры, кровососы - и ничего больше.
   - Эксплуататоры? - удивившись, я  посмотрел  на  него.  Между  нами  было
расстояние в пару метров; он сидел на стуле, и его  голова  находилась  выше
моей сантиметров на  двадцать.  За  его  головой  висела  картина.  То  было
какая-то новая, не виданная мною ранее черно-белая литография,  изображавшая
рыбу с крыльями. Судя по морде, рыбе было не особенно  радостно  от  наличия
крыльев у себя на спине. Видимо, она плохо понимала, как ими пользоваться. -
Кровососы?... - переспросил я, на этот раз самого себя.
   - Они самые.
   - Ну, и чью же кровь мы сосем?
   - Да всех вокруг понемногу!
   Кисти его рук находились как раз на уровне моего взгляда. Задрав  ноги  и
скрестив их на спинке небесно-голубого дивана, я неотрывно следил за  танцем
ручки у него на ладони.
   - Как бы там ни было, разве ты не видишь, что мы изменились?
   - Все по-старому. Никто не менялся, и ничто не менялось...
   - Ты что, на самом деле так думаешь?
   - Да, я так думаю. Никакой эксплуатации не существует.  Это  все  детские
сказки.
   Ты же, я надеюсь, не веришь, что дудками Армии Спасения  можно  и  впрямь
спасти белый свет? Не придумывай то, чего нет!...
   - Ну, ладно - может, я напридумывал лишнего... - вроде как согласился он.
- На прошлой неделе ты -  вернее,  мы  оба  -  сочиняли  текст  рекламы  про
маргарин. Надо сказать,  отменная  получилась  реклама.  Отзывы  были  самые
положительные. Но ты мне скажи: сколько раз за последние годы  ты  лично  ел
маргарин?
   - Ни разу. Терпеть не могу маргарин.
   - Вот и я ни разу. В этом-то все и дело!  Раньше  мы,  по  крайней  мере,
работали от чистого сердца, верили в то, что делали, за это и уважали  себя.
А сейчас? Засоряем мир всяким дерьмом - словами без сути и смысла...
   - Маргарин, между прочим, - полезный для здоровья продукт. И жиры в нем -
исключительно растительные, и  холестерина  до  крайности  мало.  Старческие
болезни от него не развиваются, а в последнее время, говорят, даже вкус стал
совсем не плохой... И стоит дешево. И хранится долго...
   - Вот и жри его сам!
   Я откинулся вглубь дивана и медленно потянулся всем телом.
   - Да не все ли равно? Едим мы с тобой этот маргарин или нет - в  конечном
счете,  разницы-то  никакой!  Переводить  дежурную  белиберду  или  сочинять
рекламную фальшивку про маргарин - по сути, одно и то  же  занятие!  Да,  мы
засоряем мир бессмысленными словами. Ну, а где ты их видел - слова,  имевшие
смысл?... Брось ты, ей-Богу: не бывает ее, работы от чистого  сердца.  Нигде
ты ее не найдешь. Это все равно, что пытаться дышать от чистого  сердца  или
мочиться от чистого сердца в сортире!
   - Все-таки раньше ты был как-то... невиннее.
   - Возможно, - сказал я и затушил в  тяжелой  пепельнице  сигарету.  -  "В
одном невинном городишке один мясник невинный жил. Он на  невинные  котлетки
невинных телочек рубил"... Конечно, если ты думаешь, что надираться виски  с
утр