было  дальше
общаться...
   - У нас и без этого есть о  чем  пообщаться.  Об  Овце,  например,  -  он
закашлялся. - Прошу простить, но, в отличие от  некоторых,  у  меня  не  так
много свободного времени. Я хотел бы, чтобы ты говорил как  можно  короче  и
только по делу.
   - Все дело как раз в этом и заключается! - выпалил я. - В общем, завтра я
еду искать эту вашу овцу. Я тут, знаете, много всего передумал - но, в конце
концов, решил: будь по-вашему.  Однако  действовать  я  буду  так,  как  САМ
ЗАХОЧУ. И говорить буду о том, о чем МНЕ ЗАХОЧЕТСЯ. По крайней  мере,  права
болтать, о чем хочется, у меня еще никто не отнимал. Также Я НЕ ХОЧУ,  чтобы
за каждым моим шагом следили исподтишка, и чтобы всякие типы, которых я даже
как звать не знаю, тыкали мне и указывали, что делать!.. Я все сказал.
   - Ты очень заблуждаешься относительно своего места в жизни.
   - Вы  тоже  заблуждаетесь  насчет  моего  места  в  жизни.  Послушайте  -
все-таки, мне кажется, я лучше вас обдумал  свою  ситуацию  И  заметил  одну
важную вещь. А именно - тот простой факт, что терять мне практически нечего.
С женой я развелся. С работы хоть сегодня готов уйти. Квартиру снимаю, да  и
там из вещей ничего приличного.  Всей  собственности  -  пара  миллионов  на
счету, подержанный автомобиль, да престарелая кошка.  Одежда  давно  уже  не
модная, а пластинки как из лавки  старьевщика.  Ни  славы,  ни  положения  в
обществе, ни успеха  у  женщин.  Ни  таланта,  ни  молодости.  Болтаю  вечно
какую-то чушь - и сам же  потом  жалею...  В  общем,  как  вы  и  сказали  -
банальнейшая посредственность. Чего же такого  я  ни  за  что  не  хотел  бы
терять? Объясните, если знаете!... Очень долго из трубки  не  доносилось  ни
звука. За это время я успел оборвать нитку,  торчавшую  из-под  пуговицы  на
рубашке,  и  начертить  шариковой  ручкой  тридцать  звездочек  на  странице
блокнота.
   - У каждого в этом мире есть хотя бы одна-две вещи, которые он не захочет
терять ни за что. Есть они и у тебя, - прозвучало, наконец, мне в ответ. - А
отыскивать такие вещи в душах людей - это уже наша профессия. Человек живет,
постоянно балансируя на грани между гордыней и низменными страстями.  Только
вспоминает он об этой грани часто уже после того, как баланс  потеряет...  -
Он выдержал короткую паузу. -  Впрочем,  ладно;  с  этой  проблемой  ты  еще
столкнешься на последующих этапах развития ситуации. Сейчас же я  не  скажу,
что не воспринял твоих пламенных  заявлений.  И  требования  твои,  пожалуй,
приму. Я не стану вмешиваться без особой необходимости. Можешь  действовать,
как сочтешь нужным... ровно месяц. Устраивает?
   - Вполне, - ответил я.
   - Честь имею!
   И он повесил трубку. Повесил так, что у меня сделалось неприятно во  рту.
Чтобы прогнать это чувство, я тридцать раз отжался  от  пола,  двадцать  раз
присел и перемыл всю скопившуюся за трое суток посуду. Дурной привкус исчез.
Стоял чудный день - жизнерадостное сентябрьское воскресенье. Прошедшее  лето
закатилось на задворки сознания, точно в пыльный чулан, и вспоминалось уже с
трудом. Я надел новую рубаху, влез в те "Ливайсы", на которых не было  пятен
от кетчупа, натянул совпадавшие друг с другом по  цвету  носки.  Потом  взял
щетку для волос и тщательно причесался. Несмотря на все это, ощущения, будто
мне семнадцать лет, не пришло. "Еще чего захотел!"  -  сказал  я  себе.  Как
теперь ни выкручивайся - проклятые годы взяли свое.
   Я  вывел  со  стоянки  под  домом  свой  давно   просившйся   на   свалку
"фольксваген", отправился на нем в супермаркет и купил дюжину банок кошачьих
консервов, коробку с песком для кошки,  дорожный  бритвенный  набор  и  пару
нижнего белья. Потом я зашел в "Мистер Донатс", уселся за стойку и  принялся
уплетать дешевый сахарный пончик.  В  длинном,  во  всю  стену  зеркале  над
стойкой отражалось моя жующая пончик физиономия. Зажав обкусанный  пончик  в
руке, я какое-то время разглядывал себя. Интересно, гадал  я  -  что  обычно
думают люди, когда видят мое лицо?... А-а, все равно:  что  бы  они  там  ни
думали, мне этого никогда не понять. Я проглотил остатки пончика, допил кофе
и вышел на улицу.
   Прямо перед вокзалом я наткнулся на  туристическое  бюро,  зашел  туда  и
заказал два билета  до  Саппоро  на  завтрашнее  число.  Затем,  уже  внутри
вокзала, приобрел парусиновую сумку на ремне и непромокаемую шляпу. Десятки,
хрустя, вылетали из конверта один за другим; но  странное  дело  -  купюр  в
толстой пачке меньше будто не становилось. Скорее, меньше  становилось  меня
самого. Бывают на свете такие  деньги.  Хранить  их  противно,  и  начинаешь
тратить, презирая себя; а как истратишь все -  ничего,  кроме  отвращения  к
своей персоне, в душе не остается. Дальше, чтобы  как-то  унять  отвращение,
хочется опять тратить деньги. Только денег больше нет. И убегать некуда.
   Я уселся на скамью перед вокзалом, выкурил две сигареты подряд - и  решил
больше про  деньги  не  думать.  Привокзальную  площадь  в  воскресное  утро
заполнили многодетные семейства и юные парочки. Скользя  по  ним  рассеянным
взглядом, я неожиданно вспомнил, что сказала перед расставаньем жена -  мол,
завели бы ребенка, так, может... Что говорить: в  мои  годы  уже  полагается
иметь целую кучу детей. Но  вот  какая  штука:  стоит  мне  даже  попытаться
представить себя отцом - и я тут же впадаю в депрессию. Если бы ребенком был
я сам, навряд ли бы мне захотелось такого папочку.
   Я сгреб в охапку пакеты  с  покупками  и,  сидя  так,  выкурил  еще  одну
сигарету. Затем поднялся, протолкался  сквозь  толпу  обратно  к  стоянке  и
закинул пакеты на заднее сиденье своего драндулета.  Пока  на  заправке  мне
меняли в машине масло и заливали бензин, успел заскочить в книжную лавку  по
соседству, где купил три дешевых карманных детектива. На все  это  ушло  еще
два червонца; карманы у меня разбухли от сдачи и звякали при ходьбе.
   Возвратившись домой, я ссыпал  мелочь  в  стеклянную  банку  на  кухне  и
сполоснул холодной водой лицо.  Казалось,  с  момента,  когда  я  проснулся,
прошло страшно много времени. На часах, однако, было всего двенадцать.
   Подруга вернулась в три. На  ней  были  легкая  рубашка-сеточка  и  брюки
горчичного цвета, лицо скрывали очки - столь  непроницаемо-черные,  что  при
одном их виде начинала болеть голова; с плеча свисала  парусиновая  сумка  -
точь-в-точь, как та, что я купил себе.
   - Вот, собралась в дорогу, - она похлопала ладонью по туго набитой сумке.
- Мы же надолго едем, так ведь?
   - Пожалуй, что так...
   Не снимая очков, она плюхнулась на диван у  окна  и  закурила  ментоловую
сигарету. Я принес ей пепельницу, присел рядом и  погладил  ее  по  волосам.
Кошка запрыгнула на диван и  положила  голову  и  передние  лапы  к  ней  на
лодыжку. Сделав пару затяжек, она вставила сигарету мне в губы и зевнула.
   - Рада, что едешь? - спросил я.
   - Ага, ужасно. Особенно - что вместе с тобой...
   - Ну, а если мы не найдем овцу? Возвращаться мне будет некуда. Кто  знает
- может, тогда это путешествие станет пожизненным, и  я  буду  болтаться  по
свету до конца своих дней...
   - Прямо как твой друг?
   - Ну да. Мы с ним в каком-то смысле - два сапога пара. Разница  только  в
том, что он сбежал по собственной воле, а  меня  вышвыривают  насильно...  Я
тычком затушил сигарету в пепельнице. Кошка подняла голову, протяжно зевнула
и заняла прежнюю позу.
   - Ты уже собрал вещи? - спросила она.
   - Нет еще, сейчас буду. Да собирать-то особо нечего - белье на  смену  да
мелочи туалетные... Тебе, кстати, тоже много брать ни  к  чему  -  все,  что
понадобится, прямо на месте и купим. Денег столько, что девать некуда.
   - А я так больше люблю! - хихикнула она. - Какое же это путешествие, если
нет больших чемоданов!
   - В самом деле?...
   Из полуоткрытого окна доносилось  пронзительное  щебетание  птиц.  Такого
щебета я раньше ни разу не слышал. Новое время года принесло новых  птиц.  Я
поймал в ладонь солнечный луч, падавший на нас из окна, и осторожно прижал к
ее щеке. Так, не двигаясь, мы пролежали очень долго. Рассеянным  взглядом  я
наблюдал, как белоснежное облако медленно-медленно  переползало  в  небе  от
одного края окна к другому.
   - Что-то не так? - спросила она.
   - Да понимаешь - нелепо, наверное, звучит, но... У меня все  время  такое
чувство, будто сейчас - это совсем не сейчас. И что сам я - не я, а вроде бы
кто-то другой. И что здесь - это где-то совсем в другом месте.  Это  чувство
это живет во мне очень долго. Где бы я ни был, чем бы  ни  занимался  -  оно
постоянно преследует меня уже, наверно, лет десять.
   - Почему именно десять?
   - Да потому, что это очень похоже на вечность... Только поэтому.
   Она рассмеялась, взяла на руки кошку и осторожно опустила ее на пол.
   - Обними меня...
   Мы лежали в обнимку на диване. Подушки старого дивана, если  уткнуться  в
них носом, пахли древностью. Ее хрупкое тело, казалось, вот-вот  растворится
в  этом  запахе  без  следа.  Странно  -  будто  что-то  ласковое,   теплое,
давным-давно позабытое всплывало со дна моей помутневшей памяти. Я  коснулся
пальцами ее  волос,  осторожно  убрал  их  в  сторону  -  и  кончиком  языка
дотронулся до ее уха. Мир чуть заметно дрогнул. Мир стал  маленьким,  совсем
крошечным. И Время в этом мире текло очень плавно и неторопливо.
   Я расстегнул пуговицы ее рубашки, положил ладонь ей на грудь  -  и  долго
лежал так, глядя на ее тело.
   - Прямо как живая, - вдруг выдохнула она.
   - Кто?... Ты?
   - Ну да... Мое тело и я.
   - Это точно, - согласился я. - Похоже, и вправду живая...
   "Как тихо!" - подумал я. Звуки исчезли. Все, кроме нас,  куда-то  ушли  -
наверное, праздновать первое воскресенье осени.
   - Знаешь... Мне так хорошо сейчас, - прошептала она тихонько.
   - Ага.
   - Такое чувство... как на пикнике. Очень здорово.
   - "На пикнике"?
   - М-м...
   Я крепко обнял ее. Потом, убрав губами прядь ее волос, еще  раз  коснулся
языком уха.
   - А что, твои десять лет - это правда было очень долго? - прошептала  она
мне на ухо.
   - Ужасно долго, - пробормотал я в ответ. - Ужасно долго, а в результате -
ни черта...
   Она откинулась на подлокотник дивана, слегка выгнула шею и улыбнулась.  Я
вдруг ясно ощутил, что когда-то уже встречал такую же точно улыбку,  но  вот
когда и у кого - припомнить не удавалось.  Все  молоденькие  женщины,  такие
разные между собой, в голом виде кажутся очень похожими друг на друга;  этим
они всегда приводили меня в замешательство.
   - Давай найдем овцу, - произнесла она с закрытыми глазами. - Найдем  овцу
- и многое изменится к лучшему.
   Я долго смотрел  на  ее  лицо,  потом  на  уши.  Мягкий  полуденный  свет
осторожно обнимал ее тело, но как будто не касался его; так изображали  вещи
на натюрмортах лет сто назад.

7
ОБ ОГРАНИЧЕННОМ, НО УПРЯМОМ СОЗНАНИИ

   К шести часам она приняла душ, расчесала волосы перед зеркалом в  ванной,
освежилась лосьоном и почистила зубы. Все это время  я  сидел  на  диване  и
читал "Записки о Шерлоке Холмсе". "Мой дорогой коллега Ватсон, -  начиналась
очередная   история,   -   обладает   весьма    ограниченными    умственными
способностями; однако иногда его  ум  проявляет  поразительное  упрямство  в
достижении поставленной цели".  Надо  сказать,  неплохая  фраза  для  начала
рассказа.
   - Я сегодня поздно. Ложись без меня. - сказала она.
   - Работа?
   - Да. Вообще-то, мне выходной полагался, но ничего не поделаешь. Завтра в
отпуск
   - значит, сегодня придется выйти.
   Она ушла, но чуть погодя дверь опять распахнулась.
   - Слушай, а куда ты кошку денешь на время отъезда? - спросила она.
   - Хм! Честно говоря, про это я и забыл... Ладно, придумаю что-нибудь.
   Дверь снова закрылась.
   Я достал из холодильника молоко и сырные палочки и  попробовал  накормить
кошку.
   Та с явным трудом съела сыр. Жевать как следует у бедняги уже не  хватало
сил. В холодильнике не оставалось ничего, что  я  съел  бы  сам,  поэтому  -
делать нечего - под новости по телевизору я опять принялся за  пиво.  Ничего
нового воскресные новости не сообщали. Как и всегда в воскресенье к  вечеру,
на экране тянулся какой-то сплошной зоопарк. Насмотревшись на жирафа,  слона
и панду, я выключил телевизор, снял телефонную трубку и набрал номер.
   - Я насчет кошки, - сказал я в трубку.
   - Кошки?
   - Я кошку держу, - пояснил я.
   - И что?
   - Если ее будет не с кем оставить - я никуда не поеду!...
   - Временных приютов для четвероногих - если ты об этом - в городе сколько
угодно.
   - Моя кошка - старая и больная. Запри ее  в  клетку  на  какой-нибудь  на
месяц - она просто лапы на пузе сложит!
   Из трубки донеслось отчетливое, мерное постукивание  костяшек  пальцев  о
деревянный стол.
   - Что ты предлагаешь?
   - Хочу, чтобы вы взяли ее к себе. Дом у вас вон какой огромный -  уж  для
одной-то кошки, я думаю, место найдется?
   - Это невозможно. Сэнсэй ненавидит кошек. Не говоря уже о  том,  что  она
всех птиц в саду распугает. Туда, где хоть  раз  побывала  кошка,  птицы  не
прилетают.
   - Сэнсэй - без сознания; а у моей кошки просто сил не хватит птиц гонять.
   Костяшки  пальцев  еще  немного  побарабанили  по  столу  -  и,  наконец,
остановились.
   - Хорошо. Кошку приедет забрать мой водитель - завтра в десять утра.
   - Я приготовлю консервы и песок для туалета, на первое время  хватит.  Но
учтите - она ест только эти консервы; когда кончатся - покупайте точно такие
же!
   - Все детали ты изложишь моему водителю при  встрече.  Я,  по-моему,  уже
говорил тебе, что лишним временем не располагаю!
   - Все-таки лучше, когда все вопросы решает  одна  и  та  же  инстанция...
Чтобы знать потом, где искать виноватых.
   - "Виноватых"?
   - Я только хочу сказать, что если за то время, пока меня здесь не  будет,
с моей кошкой что-то случится - неважно, найдется овца или нет,  вы  уже  ни
слова от меня не дождетесь!
   - Хм-м!... - Он выдержал паузу. - Ну, хорошо. Хотя тебя и заносит куда не
следует - в принципе, для дилетанта совсем неплохо. Итак, я  записываю,  так
что болтай помедленнее.
   - Жирным мясом не кормите. Все назад сблюет. Челюсти  слабые,  поэтому  -
ничего твердого. С утра давайте молоко и одну  банку  консервов;  вечером  -
горсть анчоусов, мясо или сырные палочки. Песок постарайтесь  менять  каждый
день; загаженный песок она на дух не переносит. Понос, вообще, дело обычное;
но если за два дня не проходит - купите лекарство у ветеринара и проследите,
чтоб все было принято...
   Я сделал паузу;  в  трубке  было  слышно,  как  шелестит  по  бумаге  его
авторучка.
   - Дальше!...
   - Недавно ушной клещ подцепила; так вот, чтоб не гноилось, прочищайте уши
раз в день тампонами, смоченными в оливковом масле. Он это дело  терпеть  не
может, вырываться начнет,  поэтому  осторожнее  -  не  повредите  барабанные
перепонки. Да, мебель будет царапать обязательно; не нравится - раз в неделю
стригите когти. Можно обычными кусачками для ногтей. Вшей, в принципе,  быть
не должно, но на всякий случай в воду для купания иногда добавляйте  шампунь
от вшей. Шампунь в  зоомагазине  продается,  спросите  -  там  знают.  После
купания вытирайте полотенцем, расчесывайте  щеткой  и  только  потом  сушите
феном. Иначе точно простудится...
   - Еще что-нибудь?
   - Да, пожалуй, все...
   Он медленно перечитал все записанное в телефонную трубку.  Конспектировал
он безупречно.
   - Все правильно?
   - Да, все верно.
   - Честь имею, - сказал он. И повесил трубку.
   За окном стемнело. Я распихал по  карманам  джинсов  мелочь,  сигареты  и
зажигалку, надел теннисные туфли и вышел на улицу.  Зайдя  в  закусочную  по
соседству, я  заказал  куриную  котлету  с  французской  булочкой;  пока  ее
готовили, я сидел и под последний альбом  братьев  Джонсон  потягивал  пиво.
Братьев Джонсон сменил Билл Эванс, и я съел котлету под Билла Эванса.  Затем
под "Звездные Войны" Мейнарда Фергюсона выпил кофе. Ощущения, будто я что-то
съел, так и не появилось.  Я  поставил  пустую  чашку  на  стол,  подошел  к
розовому пластмассовому телефону,  опустил  в  щель  десятиеновую  монету  и
набрал номер напарника. Трубку взял сын-старшеклассник.
   - Добрый день, - сказал я.
   - Добрый вечер, - поправили в трубке. Я скользнул взглядом  по  часам  на
руке - парень был явно точнее меня. Чуть погодя мой напарник сам  подошел  к
телефону.
   - Ну, как все прошло?
   - Ничего, что звоню в это время? Небось, от ужина отрываю?
   - Отрываешь, но это ерунда. Ужин не бог весть какой, да и тебя  послушать
куда интереснее...
   В самых общих чертах я рассказал ему о встрече с человеком в  черном.  Об
исполинском авто, гигантской усадьбе,  умирающем  старике  -  да  на  том  и
закончил. Насчет овец я не промолвил ни слова. Не думал, что он мне поверит,
- да и не  хотелось  затягивать  разговор.  Собственно,  только  поэтому.  В
результате же, как и следовало ожидать, мой рассказ показался ему  полнейшей
белибердой.
   - Полнейшая белиберда! - сказал напарник.
   - Понимаешь, так получилось, что кое о чем мне нельзя рассказывать.  Кому
расскажу - у того будут проблемы. Ну, а в  твоем  случае,  сам  понимаешь  -
семья, дети... - говоря все это, я  живо  представлял  его  четырехкомнатную
квартиру, кредит на которую не выплачен до конца, жену-гипертоничку  и  двух
сыновей с не по-детски серьезными глазами. - Такие, брат, дела.
   - Понимаю...
   - Так или иначе, завтра я уезжаю. И, скорее всего, надолго.  Месяц,  два,
три - ничего сказать не могу.
   - М-да...
   - Как бы там ни было, дела фирмы полностью принимай на себя. Я выхожу  из
игры.
   Не хватало еще, чтобы из-за меня у тебя начались неприятности.  Все,  что
мог, я для фирмы сделал, а насчет "совместного ведения дел" ты  сам  знаешь:
основную часть дела именно ты и двигал, а я - так, дурака больше валял...
   - Эй, но ведь без тебя в нашей текучке сам черт ногу сломит!
   - Отводи войска на старые позиции. Я хочу сказать - возвращайся  к  тому,
что мы делали раньше. Отмени все заказы  на  рекламу  и  редактуру,  займись
исключительно переводами. Действуй, как сам недавно  и  говорил.  В  конторе
оставь одну секретаршу, весь временный персонал разгони. Да  и  разгонять-то
никого не придется: выплати всем  по  двойной  зарплате  -  думаю,  никто  и
жаловаться не станет. Перебирайся  в  контору  подешевле.  Доходы,  конечно,
снизятся, но зато затрат будет меньше; к тому же, моя доля  будет  твоей,  -
так что лично у тебя в жизни особых изменений не произойдет. Я уже не говорю
о том, что и головной  боли  с  налогами,  и  душевных  страданий  по  части
"эксплуататоров" с "кровососами" значительно поубавится. Суди сам - все тебе
только на руку! Мой напарник долго молчал.
   - Бесполезно, - наконец произнес он дрогнувшим голосом. - Ни черта у меня
не получится...
   Я вставил  в  рот  сигарету  и  захлопал  рукой  по  карманам  в  поисках
зажигалки.
   Расторопная официантка поднесла к моей сигарете зажженную спичку.
   - Все у тебя получится. Кому знать, как не мне  -  столько  лет  в  одной
упряжке...
   - Вдвоем были, оттого и получалось! - выпалил он. - Даже не помню,  чтобы
у меня вышло что-то путнее без тебя...
   - Эй, погоди. Я что - говорю, чтобы  ты  расширял  производство?  Нет!  Я
говорю, чтобы ты сокращал производство. Речь идет о письменных  переводах  -
работе, которую ты голыми руками выполнял еще до того, как шарахнула вся эта
индустриальная  революция.  Всего-то  нужно  -  тебя  самого,  секретаршу  в
приемной,  пять-шесть  переводчиков  средней  руки  на  контрактах  да  пару
профессионалов "по вызову". Что тут сложного?
   - Ты не понимаешь...
   Автомат, проглотив мои десять иен, издал предупреждающий писк. Я  зарядил
в щель одну за другой еще три монеты.
   - Все-таки я - не ты, - продолжал он. - Это ты всегда мог в одиночку. А я
не могу. Если не с кем будет словом перекинуться, д