Сару. - Особенно от такой,  как
вы, мисси. Я и сама сил нет как удивилась.
   - Вы... - Сара поднялась на ноги и уставилась на нее. - Вы - Джейн Хэч!
   Женщина кивнула, по-прежнему глядя на Крейла.
   - А как Мелоун? Не помер?
   - Вы давно здесь?
   Джейн пожала плечами и сплюнула табачную жвачку.
   - Порядочно. А ты, я вижу, не промах. Другая бы с места  не  сдвинулась
от страха. - Она отложила винтовку в сторону, опустилась на  колени  около
Реда и привычно ощупала его.
   - Ранен в плечо, - сказала она. - И сотрясение.  Должно  быть,  здорово
трахнулся головой о стену. Хорошо еще, что черепушка у него такая крепкая.
   - Вы давно здесь?!
   Джейни обернулась и посмотрела  на  нее.  Саре  показалось,  что  в  ее
спокойном  взгляде  было  что-то   от   Крейла.   Та   же   отчужденность.
Отстраненность от всего, что ее окружает.
   - Зачем вам это знать, мисси?
   Сара указала на винтовку с телескопическим прицелом:
   - Вы могли бы застрелить его, верно? Но вы позволили ему  охотиться  за
мной, как за зверем! Вы что, ненормальная?
   Джейни покачала головой.
   - Так уж  устроена  жизнь,  мисси.  Мы  не  вмешиваемся.  Когда  птичка
повстречала змею, это уж ее дело - сможет она улететь или нет.
   Во всех своих спорах с  Редом  Сара  исходила  из  того,  что  пытаться
изменить ход истории - верх самонадеянности.  Теперь  она  поняла,  что  и
противоположное утверждение столь же  верно.  Оказывается,  стоять  рядом,
наблюдать и ничего не делать -  это  даже  не  просто  самонадеянность,  а
высокомерие.
   Она повернулась спиной к Джейни, опустив руки,  крепко  сжав  кулаки  и
зажмурившись. Слезы жгли ее щеки. Так дальше не может продолжаться.  Этому
надо положить конец. И  Обществу  Бэббиджа,  и  Ассоциации  -  обоим.  Она
ненавидела их. Ненавидела их скрытность, их бездушие. Что-то  бессердечное
было даже в самых добрых их намерениях.
   Ничего, ее "червь" - это только начало. Когда у них полетят  все  банки
данных, и тех, и других охватит паника. У нее, может быть, появится  время
придумать что-нибудь еще. К тому же у ее "червя" есть еще и ядовитое жало.
Незаметный довесок к  программе,  который,  как  она  надеялась,  разнесет
вдребезги их маленький спесивый мирок и покончит с ним навсегда.
   Если ты раскрыл чью-то смертельно опасную тайну, ты  можешь  обеспечить
себе безопасность только одним способом. Рассказать  эту  тайну  всем.  Не
будет тайны - не будет и смысла гоняться за тобой дальше. Вот  почему  она
запрограммировала  своего  "червя"  так,  чтобы  он  копировал  все,   что
обнаружит, и анонимно загружал это в память всех телевизионных,  газетных,
полицейских и правительственных  компьютерных  систем,  какие  только  ему
попадутся. Это касалось и файлов Моргана.
   Сара знала,  что  обе  организации  глубоко  проникли  в  самые  разные
информационные органы и службы безопасности. Они богаты,  могущественны  и
сделают все возможное, чтобы исказить или замолчать  правду.  Может  быть,
это им на сей раз удастся, хотя Сара и сомневалась. Факты получат  слишком
широкую огласку, слишком многие из них можно будет проверить, и,  наконец,
оба общества не могут быть настолько многочисленны,  чтобы  перекрыть  все
пути. Иначе они не могли  бы  хранить  свою  тайну  так  долго.  Наверное,
миллионы людей лишь отмахнутся, но миллионы поверят.
   И наступят, выражаясь словами Реда, занятные времена.
   Но в каждом деле есть и обратная сторона - Ред тоже  об  этом  говорил.
Разрушив их корыстные махинации, она не даст им совершить  и  то  хорошее,
что они могли бы сделать. Их Основатели уничтожили рабство,  предотвратили
атомную войну. Ред собирался воспрепятствовать попыткам Общества  Бэббиджа
превратить людей в послушных рабов. Все это - благородные цели.  Имеет  ли
она право им помешать?
   На этот вопрос Сара пока не могла ответить. Завтра будет время еще  раз
все обдумать.
   Она склонилась  над  Крейлом  и  посмотрела  на  него.  Затем,  подавив
отвращение, опустилась на одно  колено  и  выдернула  нож  из  его  горла.
Невидящие глаза смотрели прямо на нее, и Сара невольно отвела взгляд.  "Во
второй раз будет легче", -  ясно  послышался  голое  в  ее  ушах.  Призрак
Крейла? "Второго раза не будет", - поклялась она себе.  По  крайней  мере,
если у нее будет выбор.
   Она посмотрела на небо. Уже смеркалось. Джейни подобрала свою винтовку.
   - Я пошла к пикапу, возьму  аптечку.  Пойдем-ка  со  мной.  Посидишь  в
машине, пока я буду тут с ним возиться, чтобы можно было его отвезти.
   Сара воткнула нож в землю, чтобы очистить лезвие от крови. Ред выживет.
Это радовало ее. Она не соглашалась с ним, по  крайней  мере  в  некоторых
вещах, но она рада, что они смогут продолжить спор. У этого человека очень
много общего с Морганом.
   - Нет, спасибо, - сказала она и, встав на ноги, сунула нож за  пояс.  -
Мне надо еще кое-что сделать.
   Через разрушенный дверной  проем  она  вышла  наружу,  перелезла  через
штакетник и вгляделась  в  сгустившиеся  сумерки.  Вокруг  стояли  высокие
черные деревья. Их шелест на ветру напоминал шум отдаленной толпы.
   "Я не могла поступить иначе, - подумала Сара. - Он поймет".
   Она повернулась лицом к опушке и присела на корточки.
   - Мяу! - позвала она. - Мяу! Вернись. Ты мне нужен!




*** ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ ***


ТОГДА

   День Дейвиса Белло начался как обычно - с утренней чашки кофе,  которую
он неторопливо смаковал в постели. Отчасти виновата была лень - он вырос в
Луизиане и Привык, чтобы все  шло  не  спеша,  своим  чередом,  -  отчасти
возраст: кости у него стали хрупкими, а суставы протестовали против любого
движения. Он знал, что попозже, днем,  двигаться  станет  легче,  но  утро
всегда было мучительным.
   Иногда он тосковал по ушедшей молодости, по тем временам, когда он  был
сильным и проворным. Самый шустрый парень в трех приходах - так  про  него
говорили, подразумевая не только быстроту  ног.  Порой  воспоминания  были
такими яркими, что он почти наяву ощущал их запахи. (Странно, что из  всех
ощущений запахи вызывают в памяти самые яркие картины прошлого.)  Верховая
охота с гончими на отцовской плантации - это щиплющий ноздри  едкий  запах
лошадиного пота; прогулки на плоскодонках по зарастающим речным протокам -
это аромат магнолий и кипарисов, густой, как  туман.  А  вот  он  крадется
сквозь заросли, чтобы выследить старую черную колдунью, живущую на болоте.
Листья папоротника задевают его по лицу, а черный ил  дельты  с  хлюпаньем
выдавливается между пальцами ног.  Кругом  стоит  запах  затхлой  болотной
воды. Мальчишки постарше говорили, будто старуха умеет видеть будущее. Она
гадает по колобку из грязи и по  куриным  костям,  пахнущим  кладбищем,  а
Дейву Белло не давало покоя непреодолимое желание увидеть будущее.
   Теперь, конечно, оставалось только жалеть, что  он  смог  его  увидеть:
будущее - это и есть грязь, кости и кладбища.
   Ему нередко приходило на ум, что  мир  его  молодости  ушел  в  прошлое
безвозвратно и теперь он живет в чужой стране. Не только  потому,  что  он
постарел, - просто умер сам тот мир, в котором он жил.  Он  захлебнулся  в
крови у деревушки Питтсбург-Лэндинг  и  при  Геттисберге,  принес  себя  в
жертву на костре горящей Атланты [места наиболее  кровопролитных  сражений
гражданской войны 1861-1865 гг.].
   Новый, исправленный мир был ему совсем чужд,  в  нем  Белло  чувствовал
себя гостем из далекой страны - в каком-то  смысле  так  оно  и  было.  Он
действительно стал чужим на собственной родине.  Превратился  в  пережиток
прошлого, наподобие тех  окаменевших  огромных  скелетов  странного  вида,
которые недавно раскопали на Западе. Новый  мир  лучше  -  это  доказывали
расчеты. Нынешнее настоящее  лучше,  чем  то  будущее,  которое  могло  бы
наступить. И тем не менее Дейвис Белло чувствовал себя в нем неуютно.
   Дело было не в новой технике, какой бы причудливой и  удивительной  она
ни казалась. Пусть теперь рельсы опоясывают  весь  континент,  а  железные
кони пришли на смену плоскодонным баржам его юности. Все это сводится лишь
к тому, что человек получил большую власть над природой.  Нет,  изменилась
сама внутренняя жизнь людей, и он не поспел за  ее  изменениями.  Из  всех
побуждений, которые когда-то заставляли людей и самого Белло действовать и
возбуждали в нем гнев или слезы, теперь ни одно не вызовет и тени  эмоций.
Вдохновляющие призывы прошлого затихли, и  люди  толпами  устремились  под
знамена новых идеалов. Идеалов,  которые  представлялись  ему  ничтожными.
Введение серебряной  монеты?  Железнодорожные  тарифы?  Что  значат  такие
мелочи по сравнению с правом штатов не признавать федеральные законы,  или
с борьбой вокруг налогов, или с уничтожением рабства? Но все  эти  великие
задачи уже были решены. Порой Белло казалось, что он просто  пережил  свой
век. Кто-то взял ножницы и отрезал все, что осталось в прошлом.  Даже  тот
факт, что рука Белло тоже держала эти ножницы, ничего  не  менял.  "Да,  -
напоминал он себе, - мы знали, что изменим будущее.  Но  не  догадывались,
что при этом сами утратим прошлое".
   Его спальня пропахла старостью. Тяжелые пыльные  портьеры,  похожие  на
саван, не пропускали солнечные лучи, и здесь всегда  царил  сумрак.  Белло
отставил чашку с кофе и, закрыв глаза, откинулся  на  подушки.  Перед  ним
вспыли уравнения - те самые, с которых все  началось,  которые  превратили
безобидный кружок натурфилософов в...
   В кого?  В  спасителей  человечества?  В  его  хозяев?  Уравнения  были
простыми и жестокими. В них был приговор миру. Он  снова  услышал  забытые
голоса, ожесточенно спорящие об этих абстрактных математических  символах.
Голос Илая, доказывающий, что они знают слишком мало,  чтобы  действовать.
Голос Джедедаи, возражающий, что  промедление  приведет  к  катастрофе.  А
Айзек помалкивает, но не отрываясь смотрит на меловые  строчки  на  доске,
словно пытаясь усилием воли заставить эти значки  расположиться  так,  как
ему хочется.
   Боже, как они все были молоды!
   - Наш долг - ни во что не вмешиваться, -  настаивал  Финеас.  Его  рука
взметнулась вверх, и мелок прочертил кривую на  грифельной  доске.  -  Вот
данные за несколько последних десятилетий. Я пропустил их через  машины  и
получил уравнение. Вот их экстраполяция. - Мелок снова заскрипел, и кривая
пошла вверх. - Рабство умирает. Скоро оно отомрет  совсем.  В  пограничных
штатах уже поговаривают о предоставлении рабам  вольной.  В  1790  году  в
Вирджинии было триста тысяч рабов, сейчас - всего четыреста тысяч, хотя  в
силу естественного прироста должно бы  быть  полтора  миллиона.  Только  в
глубинке на Юге их число  возросло  из-за  хлопкового  бума.  В  Миссисипи
численность  рабов  вдвое  превысила   уровень,   предсказанный   поданным
переписи. В 1820 году там их было тридцать тысяч, а к  1850-му  будет  сто
пятьдесят  тысяч.  Все  предприимчивые  молодые  люди  стремятся   сделать
состояние на хлопке, но скоро бум кончится, лопнет как мыльный  пузырь,  и
хлопковое рабство постигнет судьба табачного. Даже если мы не ударим палец
о палец, все равно в ближайшие  пятьдесят  лет  этому  постыдному  явлению
будет положен конец. Разве я не прав, брат Илай?
   Илай повернулся к нему и пожал плечами.
   -  Разве  мы  знаем  все  это  наверняка?  А  насколько  мы  уверены  в
собственных уравнениях? В наших данных? Ведь они  могут  оказаться  совсем
неверными. Достаточно ли мы знаем, чтобы  выбрать  правильный  курс,  если
решим действовать?
   Джедедая Кроуфорд стукнул палкой  в  пол,  как  судья  по  столу  своим
молотком.
   - Мы знаем столько, что бездействовать было бы последней  трусостью.  И
безответственностью. Каждый  год  сохранения  рабства  на  год  приближает
катастрофу. - Он поднялся с места  и  заковылял  к  доске.  Поверх  кривой
исчезновения рабства он одним движением прочертил S-образную кривую роста.
- Рабство, может быть, и умирает - туда ему и дорога. Но покойник еще жив.
Он мешает развитию нашей техники.  Заметьте,  кривая  роста  вначале  идет
полого.  Если  рост  начнется  слишком  поздно,  то  к   нужному   времени
Соединенные Штаты не  успеют  набрать  достаточную  мощь,  и  объединенная
Германия взорвет свое сверхоружие.
   - Сверхоружие... - скептически проворчал Илай. - Этой  экстраполяции  я
не верю. В  лучшем  случае  она  маловероятна.  Сила  взрыва,  которую  вы
предсказываете, абсолютно неправдоподобна. Разве может вообще существовать
такая взрывчатка?
   Тут в первый раз заговорил Айзек:
   - То же самое мог сказать твой  отец  про  пироксилин.  Кто  тогда  мог
представить себе взрывчатое вещество сильнее пороха? - В его тоне  звучала
насмешка, и Илай вспыхнул. Айзек снова перевел взгляд  на  доску.  -  Нет,
брат Дая прав. Мы можем предсказать мощь сверхоружия, пусть она и  кажется
фантастической. Мы  можем  предсказать  его  мощь,  но  что  касается  его
природы... - Айзек пожал плечами. - Кто знает?  Оно  может  быть  даже  не
химическим.
   Мичем фыркнул.
   - Не химическим, да? Каким же?
   Айзек вздохнул.
   - Не знаю. И не хочу знать. Я превращусь в прах задолго  до  того,  как
его изобретут, и я навечно  благодарен  Богу  за  эту  маленькую  милость.
Иногда... - Он снова уставился на уравнения,  как  правоверный  папист  на
своих идолов.  -  Иной  раз  от  таких  расчетов  получаешь  что-то  вроде
утешения.
   Дейвис Белло увидел рядом с ним  самого  себя  в  молодости.  Тогда  он
только покачал головой. Нет, не сомнения  Илая  и  Финеаса  и  не  мрачные
пророчества Айзека и Джедедаи смущали его, а соврем другое чувство. В  тот
день в той комнате он был единственный, кто прозревал грядущее.
   - Мы не можем ждать, пока рабство умрет естественной смертью, мы должны
ускорить ее. - Это снова был брат Джедедая, неистовый вермонтец, блестящий
и язвительный мечтатель. Калека, хромой от рождения, Кроуфорд был  первым,
кто увидел в работе Бэббиджа зародыш новой науки - науки,  которая  сможет
рассматривать и промышленность, и экономику, и политику, да и все общество
как огромной, сложный механизм.  Кто  увидел  здесь  научную  головоломку,
которую  предстояло  разгадать.  Он  построил  первую,  еще  несовершенную
счетную  машину  и  придумал  эти  замечательные  деревянные  таблички   с
отверстиями, просверленными в определенных местах, что  позволяло  машинам
хранить в памяти числа и  команды.  Короче  говоря,  Джедедая  пользовался
огромным уважением всех своих товарищей.
   А сейчас он говорил им, что нужна не наука, а техника, что  они  должны
стать  инженерами.  Что  их  уравнения  -   не   просто   интеллектуальная
абстракция, ибо в них таится угроза  катастрофы,  ожидающей  их  внуков  и
правнуков.
   - Сэр, я не отрицаю,  что  это  необходимо,  -  ответил  ему  Мичем.  -
Вспомните, ведь первые общества аболиционистов возникли на Юге,  а  не  на
Севере. Рабство разорило мою родину. Хлопок вытесняет остальные  культуры,
но лишь  меньше  двух  процентов  его  мы  перерабатываем  на  собственных
прядильных фабриках. На нашу долю приходится  менее  четверти  федеральных
железных дорог. В наших банках лежит меньше десяти миллионов  долларов.  В
одном лишь Нью-Йорке ликвидные капиталы вдвое больше, чем на всем  Юге.  Я
боюсь за наше будущее. - Он указал на кривые, начерченные на  доске.  -  У
нас нет даже самых необходимых производств. Наших  младенцев  укачивают  в
колыбелях, привезенных с Севера, могилы нашим  старикам  копают  лопатами,
сделанными в северных штатах.
   -  Мы  отстаем  не  только  в  промышленности,  -  вставил  Дейвис.   -
Неграмотность среди белого населения у нас в три раза выше, чем на Севере.
Мы имеем восемнадцать тысяч государственных школ против ваших  шестидесяти
тысяч. У нас сто общественных библиотек и семьдесят ежедневных газет, а  у
вас тысяча библиотек и сто семьдесят газет. И этот разрыв с  годами  будет
увеличиваться.
   -  Но!  -  продолжал  Мичем.  -  Мы  не  можем  силой  навязать   нашим
соотечественникам отмену рабства. Если мы попытаемся это сделать,  Юг  тут
же отколется!
   - Юг будет лишь говорить об этом, - сказал Финеас. - Нытье об отделении
Юга мы слышим с тем пор, как возникло дело  об  отказе  штатов  признавать
федеральные законы. Ну и что? До сих пор из этого ничего не  вышло.  Кроме
того, сколько южан из пяти с лишним миллионов пойдут воевать  за  рабство?
На всем Юге едва наберется триста  пятьдесят  тысяч  рабовладельцев,  и  у
доброй половины из них меньше  пяти  рабов!  Какой  смысл  пяти  миллионам
издольщиков и  мелких  фермеров  проливать  кровь  за  привилегии  богатых
плантаторов? Где здесь логика?
   Айзек оторвался от блокнота, где что-то быстро писал,  и  посмотрел  на
спорящих.
   - А даже если Юг все-таки отделится? - сказал он. - Туда ему и  дорога,
не так ли? - Он указал на кривую технического роста.  -  Разве  без  этого
нищего, отсталого края, который висит у нас  как  камень  на  шее,  мы  не
добьемся нужного нам ускорения?
   Мичем побагровел, и Дейвис почувствовал, что даже в нем нарастает гнев.
   - Осторожнее, сэр, - подчеркнуто вежливо произнес он.  -  Вы  задеваете
нашу честь.
   - Если Юг отделится, - сказал Илай Айзеку, - то Север будет воевать.  А
может  быть,  и  Запад  тоже.  Не  за  отмену  рабства,  а  за  сохранение
Соединенных Штатов. Ничего хорошего из этого не получится.
   - Воевать? - рассмеялся Мичем. - Если Юг отделится, северяне не посмеют
ничего сделать. У нас джентльмены учатся военному  делу  с  рождения.  Как
сможет им противостоять нация лавочников и ремесленников?
   - Как? - переспросил Айзек с удивлением в голосе. Он встал и подошел  к
доске. Взяв мел, он написал систему уравнений и отступил в сторону.
   Дейвис посмотрел на уравнения, и сердце у него упало.
   Мичем фыркнул, подобрал мелок и добавил  в  уравнение  еще  один  член.
Решение изменилось на противоположное - побеждали южане.
   Айзек покачал головой.
   - Ни Англия, ни Франция в драку вмешиваться не станут.
   - Еще как станут, сэр. Им нужны поставки хлопка с  Юга.  Хлопок  -  это
почти половина всего экспорта Соединенных Штатов в развитые  страны.  Либо
они вмешаются, либо будут ходить с голой задницей. - Финеас  и  сам  Мичем
рассмеялись, и Дейвис удивился, как близко  иногда  сходятся  во  взглядах
Миссисипи и Массачусетс.
   - Боюсь, в этом пункте вы ошибаетесь, брат Мичем, - сказал Илай. - Есть
сведения, что хлопок успешно разводят в Египте  и  Индии.  Юг  не  так  уж
незаменим, как вы полагаете.
   - Джентльмены! - Джедедая снова стукнул палкой в  пол.  -  Мы  напрасно
тратим время, обсуждая отдаленные возможности. Война возможна только в том
случае, если Юг отделится. Юг отделится только в том  случае,  если  будет
считать, что отмена рабства навязана ему федеральным правительством. А это
может  случиться  только  при  условии,  что  выборщики   проголосуют   за
президента-аболициониста,  а  законодательные  собрания   штатов   выберут
аболиционистов в сенат. Но поскольку ни демократам,  ни  вигам  не  грозит
опасность попасть под влияние аболиционистов, то  вряд  ли  это  случится.
Перемножьте вероятности сами, если хотите.  Результат  окажется  исчезающе
мал.
   "Но не равен нулю!"  Даже  теперь,  спустя  десятилетия,  Дейвис  Белло
вспомнил мелькнувшую тогда у него мысль.
   - Сэр?
   Белло вздрогнул и, открыв глаза, вернулся в настоящее.
   - Мы не стали действовать напрямую, - сказал он стоящему перед  ним.  -
Мы ни словом не упоминали об отмене рабства. Но что-то не сработало.
   - Сэр? - Перед ним стоял слуга, на лице его застыло выражение вежливого
недоумения.
   - Они упустили самое главное. Все они. Мичем так и не понял,  почему  я
голосовал так, как голосовал. Но я видел, куда ведет рабство, -  оно  вело
прямиком в ад. Причем не рабов, ибо со  страданием  приходит  спасение,  а
рабовладельцев. Превратиться в развращенных аристократов - еще худших, чем
в Старом Свете. Быть проклятыми на вечны