Пейдж, взглянул  на  часы  и  нажал
кнопку на столе. Один из книжных шкафов повернулся вокруг  оси  -  за  ним
стоял телевизор. Кеннисон нажал другую кнопку, экран загорелся, и  на  нем
появилось лицо известного теледиктора. Диктор сидел за столом с серьезным,
озабоченным видом, а позади него на  стене  висели  экран  и  карта  мира.
"Интересно, много ли стран  этот  человек  может  показать  на  карте?"  -
мелькнуло в голове у Кеннисона.
   Кеннисон скрестил руки на груди и присел на край стола. Что там просила
его Пейдж посмотреть? Если это  уже  прошло  у  нее  в  Местных  новостях,
значит, речь идет о восточном побережье.
   Он терпеливо прослушал с полдюжины сюжетов - почти все  они  сводились,
по существу, всего  лишь  к  заголовкам  новостей.  Время  от  времени  их
сопровождал одной-двумя фразами комментария кто-нибудь из официальных  лиц
- из тех немногих, кому доверено комментировать новости.  Примерно  каждый
двадцатый из этих политических деятелей, Постоянно выступавших с интервью,
был членом Общества или контролировался членами Общества. Примерно столько
же, несомненно, принадлежали к Ассоциации, хотя кто они, Кеннисон не знал.
Все остальные не имели ни малейшего представления о том, о чем говорят.
   Он снова подумал, почему никто до сих пор не обратил  внимания  на  то,
что постоянно показывают, упоминают и интервьюируют одну и ту же горсточку
политиков и знаменитостей, а других, которые могли бы  сказать  не  меньше
интересного, держат в тени или без особого шума убирают со сцены под  явно
надуманными предлогами.
   Сами "новости" никакого  интереса  не  представляли.  Многозначительные
разглагольствования политиков и бизнесменов, которые в самом деле  думают,
что это они принимают ответственные решения, да всякая дребедень:  пожары,
автомобильные  аварии,  войны,  кинозвезды,  научные  открытия.   Кеннисон
покачал головой. Хорошо, что телевизор для него не единственный источник и
информации, и развлечения.
   Самое главное сообщение оказалось последним  или  одним  из  последних.
Диктор взял со стола очередную страницу текста и изобразил на лице скорбь.
"Трагическая смерть в Нью-Джерси.  Поместье  бизнесмена  Джона  Бентона  в
округе Сассекс было разгромлено и сожжено  сегодня  группой  экстремистов,
называющих себя "Свободными американцами". Мистер Бентон, семидесяти  пяти
лет, давно отошедший от  дел,  погиб  в  пламени  вместе  с  двумя  своими
служащими.  Один  из  экстремистов,  безработный  литейщик,   отказавшийся
сообщить  свое  имя,  был  задержан  уцелевшими  служащими  на  территории
поместья. Он заявил следующее..."  (Крупный  план  -  небритый  человек  в
растерзанной  одежде.  Лицо  вымазано  копотью.  На  голове  бейсболка   с
названием местного универмага.) "Мы еще покажем  всем  этим...  (би-и-ип),
которые норовят нами командовать. Я сижу, как... (би-и-ип), без работы уже
два с половиной года из-за этой... (би-и-ип) автомобильной промышленности.
Слава богу, что у этой Бомонт хватило духа Вывести на чистую воду  этих...
(би-иип)!" (Общий план - диктор в студии.) "Бомонт, о которой  только  что
было упомянуто, - это..."
   Кеннисон  выключил  телевизор  прежде,  чем  диктор,  делая   прекрасно
ухоженными руками красивые жесты, понесет всякую чушь о том, "что все  это
означает", и устало оперся на  стол.  Значит,  они  добрались  до  старины
Бентона. Он достал тонкую сигару и закурил, сломав  две  или  три  спички.
Бентон. Какая ирония судьбы!  Из  всех  членов  Совета  Бентон,  наверное,
заслужил это меньше всех. Не то чтобы на  руках  у  него  совсем  не  было
крови, но он всегда был очень скуп на устранения. А что до того  человека,
который сидит без работы два с половиной года, то кто ему сказал,  что  он
может работать только на автозаводе? Впрочем,  мир  полон  людей,  которые
только и думают, как бы переложить  ответственность  за  свою  собственную
жизнь на кого-нибудь другого. Неважно, кого они при этом винят - богов или
дьяволов, важно, что во всем виноват кто-то еще.  Жаль,  что  Общество  на
самом деле не так всесильно, как думает этот человек. Что  ему  недоступны
микроманипуляции, без которых  нельзя  урегулировать  жизнь  до  последней
мелочи и сгладить все острые углы. Будь у него такая возможность и  попади
оно в хорошие руки, хаосу истории был бы положен конец. Все слои населения
смогли бы работать гладко, без сучка и задоринки, без  всяких  конфликтов,
без всех этих войн, забастовок, конкуренции, преступности.
   Смерть Бентона  была  бессмысленной.  В  этом  есть  что-то  бесконечно
печальное. Бессмысленная смерть. Бесцельная смерть. Всякая  смерть  должна
иметь какой-то смысл.
   Кеннисон вынул сигару изо рта и ткнул  ее  в  пепельницу.  Может  быть,
удастся извлечь пользу из  смерти  Бентона.  Воспользоваться  ею  в  своих
целях. Это самое меньшее, что он может сделать для брата Бентона.
   Он взял трубку и набрал номер. Услышав щелчок, он сказал:
   - Это Лев. Номер третий.
   Как только скрэмблер был включен, Пейдж спросила, видел ли он новости.
   - Да. Ты думаешь, теперь чернь возьмется за всех нас?
   - Откуда я знаю?
   - Мне кажется, вряд ли.
   - Как по-твоему, сколько еще членов Совета мы  должны  потерять,  чтобы
это можно было назвать определившейся тенденцией? - спросила  она  ехидно.
Но Кеннисону показалось, что в ее голосе  прозвучала  нотка  сдерживаемого
страха.
   - Троих, - не задумываясь, ответил он. - Трое - это будет статистически
значимо.
   - А ты хладнокровный мерзавец.
   - Послушай, если мы все сейчас ударимся в бега, это только докажет, что
обвинения справедливы. Нужно держаться.
   - И ждать, пока нас не перебьют поодиночке?
   - Попроси  защиты  у  полиции.  -  Эта  мысль  осенила  его  совершенно
неожиданно.  -  После  сегодняшнего  случая  всякий,  кто  упоминается   в
бомонтовской распечатке, имеет полные основания это сделать, и полиция  не
станет задавать никаких вопросов.
   - Как же мы сможем вести дела, если полиция будет  ходить  за  нами  по
пятам? Нельзя же  рассчитывать,  что  к  нам  приставят  только  тех,  кто
работает на нас?
   - Ну, те из полиции, кто работает на нас, все равно патрулированием  не
занимаются. Я бы предложил на это время прекратить всякую деятельность.
   - Это невозможно!
   - Это необходимо! Если мы пригласим полицию и предложим  репортерам  не
отходить от нас ни на шаг - и при  этом  не  будем  пытаться  поддерживать
контакты между собой  или  что-нибудь  предпринимать,  -  им  очень  скоро
надоест. Они разойдутся по домам и объявят, что это была ложная тревога.
   На другом конце провода воцарилось глубокое молчание.
   - Потемкинская деревня? - Она, видимо, размышляла.  -  Нет,  ничего  не
выйдет, - заявила она наконец. - Нас всех повесят поодиночке.
   "Она считает, что лучше, если нас всех повесят вместе?"
   - В конце концов, -  продолжала  она,  -  наша  мадам  председательница
только об этом и хнычет я уж  не  знаю  сколько  времени.  Поэтому  она  и
устранила столько народу за все эти годы.
   - Разве ты была против? Что-то я такого не припомню.
   -  Так  спокойнее,  -  ответила  она.  -   По-моему,   все   голосовали
единогласно.
   "Так спокойнее, - подумал Кеннисон. - Это значит, что голосовать против
того, что предложила Великая Гарпия, слишком  опасно.  Куда  опаснее,  чем
если кто-нибудь из непосвященных случайно наткнется на то, чего ему  знать
не надо".
   - Нет, мадам председательница никогда не согласится,  чтобы  полиция  и
газетчики ходили за ней по пятам. И Ульман не согласится,  и  Руис,  а  уж
Льюис - и подавно.
   - Может, и согласятся. Если определится тенденция.
   Снова наступило молчание - на этот раз оно было еще  дольше  и  глубже.
Наконец Пейдж заговорила:
   - Тенденция может определиться. При некоторых условиях.
   - Может быть, ты об этом позаботишься? Если подумать,  я  полагаю,  что
даже еще один такой случай уже будет статистически  значимым.  А  если  он
случится с кем нужно, это заодно решит для нас множество других проблем.
   - Я поговорю кое с кем из членов Совета о твоем предложении. То есть  о
потемкинских деревнях. И о том,  что  нужно  отдать  приказ  всем  ячейкам
прекратить всякую деятельность впредь до уведомления. - Она  помолчала.  -
Как ты думаешь, сможем мы это провернуть?
   Он не понял, какой именно из его планов она имеет в виду.
   - Наверняка. Я в тебе не сомневаюсь.
   И он положил трубку.
   Он действительно в ней  не  сомневался.  Из  нее  получится  прекрасный
Сьюард при нем, Линкольне. Эта мысль доставила ему некоторое удовольствие,
но потом он вспомнил, чем кончил Линкольн, и выкинул ее из головы.
   - А если ничего не получится, - произнес он  вслух,  -  я  всегда  могу
призвать на помощь Флетчера Окса.


   Он вернулся в столовую. Карин терпеливо ждала у сервировочного столика,
на котором под портативным инфракрасным обогревателем стояла его  тарелка.
Карин была женщина плотного сложения,  с  округлыми  мышцами  под  гладкой
кожей. В ней не было ни грамма лишнего - лишь аппетитная мягкая  прокладка
во всех нужных местах. Он позволил себе с восхищением задержать взгляд  на
ее фигуре под форменной одеждой  французской  горничной,  на  ее  ногах  в
черных ажурных чулках и туфлях на высоком каблуке. Он представил себе, как
она  выглядит  без  формы  (для  чего  не  нужно  было  чересчур  сильного
воображения) и какие разнообразные штуки они  могли  бы  проделать  вместе
(что открывало для воображения большой простор).
   Он сел за стол и положил на колени салфетку. К его огорчению, она легла
совершенно ровно.
   - Я готов, - сказал он.
   Карин принесла ему тарелку, которая стояла  на  сервировочном  столике.
При этом, повернувшись к нему спиной, она низко нагнулась над  столиком  и
потом так же низко склонилась, когда ставила тарелку перед Кеннисоном. Она
прекрасно знала, что это ему нравится. Знала и то, что почти все это ни  к
чему.
   "Мне грозит опасность, - подумал он, - и моим людям тоже". Он вспомнил,
что двое слуг Бентона погибли вместе с  ним.  Здесь  не  должно  случиться
ничего подобного. Не отослать ли их в какое-нибудь безопасное место? Он не
мог допустить, чтобы кто-то причинил вред  прекрасной  Карин,  или  умнице
Беттине, или веселой Рут-Энн, или скромной горничной Грете. Он  представил
себе, как они вместе с ним заперты в горящем доме, как кричат  от  страха,
прижимаясь к нему, а языки  пламени  подкрадываются  все  ближе.  Или  как
разъяренная толпа гонится за ними, как их избивают, как забавляются с ними
неумытые, грубые рабочие.
   Что-то в нем шевельнулось. Он бросил взгляд на  салфетку,  лежавшую  на
коленях. "Отлично, - подумал он. - Отлично".
   Спустя некоторое время, снова взявшись за свою отбивную, он  обнаружил,
что она несколько пересохла.



7

   Сара сидела, прислонившись спиной к стволу огромной  ели,  и  задумчиво
жевала полоску вяленого мяса. Вокруг стояла тишина. Лучи утреннего  солнца
пронизывали листву и косыми столбами падали на  землю.  Немного  левее,  в
осиннике, она развела костер, чтобы сварить кофе: под осинами всегда много
сухих веток.
   "Это не настоящая тишина", - подумала  она.  Деревья  всегда  шумят  от
ветра. Особенно осина  -  листья  у  нее  начинают  дрожать  при  малейшем
дуновении. Ель и пихта тоже издают свои звуки. Шум ветра в их  хвое  похож
на отдаленный гул  толпы.  Как  будто  звучит  множество  голосов  -  если
вслушаться повнимательнее (или, наоборот, совсем не  прислушиваться),  то,
может быть, удастся понять, что они говорят.
   "Это называется  арбомантия,  -  подумала  она.  -  Гадание  по  шепоту
деревьев. Интересно, что бы мне посоветовали деревья?  Что  может  сказать
лес про Ассоциацию, про клиологию, про смену личности?"
   Ветерок усилился,  и  ветки  у  нее  над  головой  пришли  в  движение.
"С-с-с-а-р-а-а-а", - шептали они.
   Метрах в тридцати от места, где сидела  Сара,  с  пронзительным  криком
перелетела с дерево на дерево сойка. Немного дальше через кусты с  шорохом
пробирался кто-то покрупнее. Наверное, белка.  Или  дикобраз.  Сара  взяла
кружку с кофе обеими руками, чтобы получше ощутить идущее от нее тепло,  и
отхлебнула глоток. Потом прикинула, под каким углом падают солнечные лучи.
   Пора двигаться дальше.
   Она вылила остатки кофе в костер и тщательно затоптала его.  Подойдя  к
привязанной лошади, она достала  из  седельной  сумки  складную  лопату  и
Закопала в-землю все головешки.
   Убедившись, что никакая опасность лесу не грозит, она собрала котелок и
вяленое мясо, скатала спальный  мешок  и  привязала  к  седлу.  Когда  она
затягивала подпругу, раздался громкий  треск,  похожий  на  выстрел.  Сара
вздрогнула. Лошадь почувствовала, что она испугалась, и дернула поводья.
   Сара прыгнула за сосну и притаилась. Поглаживая лошадь и успокаивая ее,
она  пристально  смотрела  в  ту  сторону,  откуда  донесся   выстрел,   и
прислушивалась, затаив дыхание.
   Звук повторился, на этот  раз  ближе,  и  она  от  облегчения  чуть  не
расхохоталась. Никакой не выстрел - это просто  лопнул  стручок.  Какой-то
цветок,  заранее  готовясь  к  будущей  весне,  перед  смертью   старается
рассыпать свои семена как можно дальше.
   - Нет, мне действительно нужен был этот отпуск,  -  сказала  она  своей
лошади, и та в знак согласия покивала головой. Сара  вскочила  в  седло  и
поехала вверх по склону.


   Позже в тот же день она выехала из ельника на обширный альпийский  луг.
Голые вершины водораздельного  хребта  подпирали  горизонт,  как  каменная
волна, надвигающаяся на сушу. Скелет планеты,  прорвавшийся  наружу  после
катаклизмов, которые происходили здесь в невообразимо глубокой  древности.
Кое-где на склонах виднелись пятна вечных снегов.  "Горы-Без-Лета"  -  так
называли их индейцы  племени  юта.  Чернохвостый  олень,  пивший  воду  из
небольшого пруда невдалеке, поднял голову и  стоял  неподвижно,  глядя  на
Сару. Она натянула поводья и тоже остановилась, ожидая,  что  олень  будет
делать.
   Пруд появился здесь благодаря семейству  бобров,  которое  перегородило
небольшой ручеек плотиной из древесных стволов и земли. Запруженный  ручей
затопил уже большую часть луга. У индейцев арапахо есть легенда, будто мир
создали  бобры.  Хитрые  индейцы  своими   глазами   видели,   как   бобры
возведенными ими плотинами превращают луга  в  болота.  Из  всех  животных
только бобр и человек создают свою собственную окружающую среду.
   А в чем разница между бобровой плотиной и человеческой?  Она  вспомнила
свой разговор с Редом в день той ужасной поездки на  гору  Фалкон.  Почему
одна плотина - естественная, а другая - искусственная? В чем разница  -  в
размерах?  В  целях?  И  та  и  другая  изменяют   окружающую   среду,   и
необязательно к лучшему. Разве что для бобра. Или для человека.
   Может быть, разница только в способности предвидеть последствия.
   Но разве это не тот самый довод, который приводил Ред? Что  ты  станешь
делать, если окажешься в состоянии предвидеть последствия, которых  больше
никто предвидеть не может? Будешь сидеть в сторонке и  загребать  выигрыш,
подобно Ассоциации, потому что знаешь, куда покатится шарик  рулетки?  Или
попытаешься заставить шарик  катиться  туда,  куда  ты  захочешь,  подобно
Обществу? Или...
   Или что? А как насчет той третьей силы,  о  существовании  которой  они
догадались по перечню Денниса  и  по  чужому  файлу  в  распечатке?  Какой
философии придерживается она? Той  же,  что  Общество,  или  той  же,  что
Ассоциация, или еще какой-нибудь?
   "Сколько глубокомысленных рассуждений по поводу  бобровой  плотины",  -
подумала она. Но что можно ответить Реду? Он утверждал, что вмешиваться  в
ход истории допустимо - при условии, что намерения у тебя благие. Что  все
равно каждый это делает, только вслепую и наугад. Что  история  -  не  что
иное, как сумма ошибок миллионов бредущих на ощупь дилетантов. Что на  это
можно ответить? Пойти в профессионалы? Сара дернула за повод  и  повернула
на север. Олень, вспугнутый ее движением, кинулся в лес.
   Долины  простирались  под  ней,  как  гигантские  борозды,  проложенные
огромным плугом. Некоторые народы,  глядя  на  звезды  Большой  Медведицы,
называли ее Плугом. Может  быть,  они  представляли  себе  как  раз  такие
борозды - расселины с острыми краями, которые  прорезают  в  горах  ручьи,
текущие в низины. Сара присмотрелась к  растительности,  чтобы  определить
стороны света. На этой высоте пихта Дугласа занимает  северные  склоны,  а
сосна-пондероза - южные: на них падает больше солнечного света, а  значит,
они  суше.  Каждое  растение  приспособлено  к  своей  нише.   В   местах,
расположенных не так высоко, пондероза переходит на северные склоны, а  на
южных появляются травы, кустарники и колючая опунция.
   Когда она пересекла границу лесов и выехала в альпийскую тундру,  порыв
ветра чуть не сбил с ног лошадь, и Сара остановила ее, чтобы  вытащить  из
седельной сумки свое пончо.  Оно  захлопало  на  ветру,  как  знамя.  Сара
натянула его на голову и закуталась поплотнее. Ветер дует здесь постоянно,
достигая временами скорости в полтораста километров в час. Потому здесь  и
не растут высокие деревья - все стелется по земле,  чтобы  выжить  в  этих
местах, где круглый год по ночам заморозки и в любой момент может  выпасть
снег. Облака были такие низкие, что до  них,  казалось,  можно  дотянуться
рукой, и неслись они так, будто за ними гонятся демоны.
   Здесь шла старинная тропа, проложенная  индейцами  -  судя  по  высоте,
должно быть, племенем юта. Сара держалась тропы, не забывая о правиле  "Не
оставляй следов!" Растения, обитающие  в  тундре,  невероятно  живучи,  но
постоянно балансируют на грани жизни и смерти, и малейшая лишняя  нагрузка
нарушает это неустойчивое равновесие. По тропе никто не  ездил,  наверное,
лет сто, и тем не менее она до сих пор не заросла. Сара подышала на  руки,
чтобы хоть немного их согреть.
   Тундра вся переливалась  яркими  цветами.  Пурпур  и  белизна  болотных
бархатцев и первоцветов, золотые блюдца альпийского  подсолнуха,  который,
как правоверный мусульманин, всегда смотрит  на  восток  и  может  служить
путнику надежным компасом... Как там говорят - в горах бывает  только  два
времени года: зима и июль. Сара была рада, что попала сюда в июле.
   Там и сям  среди  скал  прятались  заросли  кедрового  стланика  -  его
называют  "krummholz",  криволесье.  Искривленные  и  скрученные   ветрами
деревца самых причудливых очертаний напоминали природный сад бонсаи. И все
это было похоже на  инопланетный  пейзаж:  холодный,  разреженный  воздух,
постоянный  ветер,  непривычная,  причудливая  растительность,  изломанные
очертания скал на горизонте.
   Сара представила себе, что она - звездный скиталец, заброшенный  далеко
от Земли и совершивший посадку на чужой планете. Она  даже  придумала  для
нее имя - Альтафлора. Планета обращается вокруг  светила  типа  G,  как  и
Солнце, но  только  более  горячего.  На  Альтафлоре  можно  замерзнуть  и
получить солнечный ожог в одно и то же время.
   Среди цветов стоял столбиком желтобрюхий  сурок,  и  она  помахала  ему
рукой. "Отведи меня к  вашему  предводителю",  -  потребовала  она.  Сурок
продолжал разглядывать ее, не делая никаких попыток двинуться с места. "Ну
и ладно", - подумала она. Сурки - в душе анархисты, никаких  предводителей
у них все равно нет.
   Конечно,  на  Альтафлоре  есть  цивилизация.   Подземная   цивилизация,
прячущаяся от сурового климата. Где-то  под  ногами,  в  вечной  мерзлоте,
лежат  сказочные  города  -  волшебные  пещеры,  стены   которых   усыпаны
сверкающими ледяными кристаллами.
   Позади послышался какой-то гул. Она обернулась в седле и  увидела,  что
на юго-востоке над горами клубятся темные тучи.  Под  ними  тянулись  вниз
расплывчатые  полосы  дождя.  Сверкнула  молния,  ударившая  в   скалистую
вершину, и Сара почувствовала, как волоски у нее на шее