Карсон и встроили в систему  личную  заинтересованность.  Не
альтруизм. На альтруиста нельзя положиться, он в любой момент продаст тебя
в  рабство,   если   того   потребует   высшая   справедливость.   Чувство
ответственности будет работать само  по  себе  только  тогда,  когда  есть
отрицательная обратная связь. Это то же самое, что обязать  домовладельцев
жить в тех самых домах, которые они сдают в наем, или директоров заводов -
устраивать водозаборы ниже по  течению,  чем  их  же  сточные  трубы,  или
авиамехаников -  летать  на  тех  самых  самолетах,  которые  они  чинили.
Понимаешь? Во всех таких случаях добиться выполнения правил очень легко, а
это  и  будет  означать,  что  домовладелец,  или  директор  завода,   или
авиамеханик будет чувствовать свою ответственность.  Не  может  быть  прав
помимо ответственности. А  ключ  ко  всему  -  личная  заинтересованность,
Альтруизм - это как плотина, он  не  может  действовать  вечно.  Рано  или
поздно река истории прорвет плотину, и это кончится катастрофой. А  личная
заинтересованность  как  будто  плывет  по  течению,  но  в  то  же  время
направляет его, заставляет его производить  работу.  Основатели  полагали,
что самый лучший способ не  допустить  безответственного  вмешательства  в
будущее - сделать так, чтобы  те,  кто  будет  в  него  вмешиваться,  были
заинтересованы в результатах. Тогда они будут тщательнее продумывать  свои
планы.
   - В теории это очень хорошо, - сказала Сара. - Но я вижу тут два слабых
места.
   - Только два? - проворчал Ред.
   - Как добиться того,  чтобы  члены  Общества  не  ограничивались  одной
видимостью действий? Можно родить ребенка, заплатить за его содержание, но
совершенно о нем не думать. Я знаю множество родителей, которые ни на  что
иное не способны. А если они о нем и будут думать, то для кого  они  будут
строить лучшее будущее - для всех или только для собственных детей?
   - Не спорю, система не идеальная. Идеала вообще не существует.
   Его самоуверенность начала ее раздражать. Как будто  говоришь  с  чужим
человеком.
   - Существует, - возразила она.
   - Да? Например?
   - Трио из "Мэйпл-Лиф Рэг".
   Он озадаченно взглянул на нее, потом засмеялся.
   - Ну, ладно.
   Кивнув на пианино, стоявшее у стены, он сказал:
   - Попробуй, докажи.
   - Что?..
   - Или тебя заставить насильно? Давай, давай.
   Он встал и потянул ее за руку.
   Очевидно, Ред был согласен говорить о чем угодно, но только не о статье
девятнадцатой применительно к  собственной  персоне.  Сара  позволила  ему
усадить себя за старенькое пианино. Сыграв на  пробу  несколько  пассажей,
она почувствовала, что пальцы у нее стали какими-то толстыми и неуклюжими.
   - Я очень давно не играла, - возразила она. - В последнее время  как-то
не до того было.
   Ред мотнул головой.
   - Нужно, чтобы всегда было до того.
   Она сыграла первую фразу, ошиблась и начала снова. Сначала  она  играла
осторожно и неуверенно, но потом взяла нужный  темп.  Рэгтайм  никогда  не
надо играть слишком быстро, говорил Джоплин [Джоплин, Скотт (1868-1917)  -
американский  музыкант,   один   из   первых   джазовых   исполнителей   и
композиторов, автор многих классических  произведений,  особенно  в  жанре
рэгтайма]. Левой рукой она поддерживала четкий ритм в басах, а правой вела
синкопированную мелодию. Классический  рэг  пишется  по  строгой  схеме  -
"ля-ля-си-си-ля-до-до-ре", но она не  стала  повторять  первые  две  темы,
чтобы поскорее добраться до трио. Струны легко звучали  под  ее  пальцами,
порхавшими  по  всей  клавиатуре.  В  музыке  Джоплина   всегда   слышатся
сладостная  горечь  и  торжество,  что-то   грустное   и   то   же   время
величественное - как будто это гимн по  случаю  некоей  одержанной  втайне
победы. А "Мэйпл-Лиф" - вершина его  музыки,  не  зря  эту  вещь  называли
"королем рэгтаймов". Каждая нота в ней звучит в точности так, как надо.
   Кончив играть,  она  почувствовала,  что  настроение  у  нее  почему-то
улучшилось - давно уже ей не  было  так  хорошо.  Как  будто  тяжкий  груз
свалился с плеч. Пальцы ее сами собой начали наигрывать еще какой-то рэг -
ей вспомнились мелодии, составлявшие музыкальное сопровождение ее  детских
лет.
   - Хочешь, попробуем вместе? - спросила она Реда. Он покачал головой.
   - Мне так не суметь.
   - "Хай Сосайети" у тебя получалось  неплохо.  Я  слышала  из  коридора.
Соло, которое ты играл, - пробный камень для всех джазовых кларнетистов.
   - Не в том дело, - ответил  он.  -  Не  в  технике.  Дело...  в  слухе,
наверное. Я не могу играть со слуха, мне нужно видеть перед собой ноты.  И
выучить их. - К ее большому  удивлению,  он  покраснел  и  смущенно  отвел
глаза. - Я играю ноты, а не музыку.
   - Ты сказал это таким тоном, будто сознался в гомосексуализме.
   - Поиграй еще, а? Знаешь, я люблю эти старинные мелодии.
   Она сыграла "Панаму", потом "Оклахома Рэг". Этот рэг был написан  белым
- одним из тех немногих, кто  по-настоящему  понимал  такую  музыку.  Сара
чувствовала, что Ред не сводит с нее глаз. Такое сосредоточенное  внимание
как  будто  должно  было  ей  мешать,   но   почему-то   казалось   вполне
естественным. Она закрыла глаза и позволила  музыке  увлечь  себя  куда-то
далеко-далеко. Пальцы сами находили нужные клавиши, нужно  было  только  о
них не думать. Это все равно что езда на велосипеде  -  раз  уж  научился,
никогда не забудешь.
   Но когда она снова открыла глаза и взглянула на него, то  увидела,  что
он смотрит вовсе не на  ее  руки.  Она  потупилась  и  опустила  глаза  на
клавиатуру.
   - Я не в форме, - снова сказала она.
   - Пожалуйста, не извиняйся. У тебя очень  здорово  получалось.  Знаешь,
тут есть небольшая джазовая группа. Я с ними несколько  раз  играл,  когда
приезжал сюда. Чикагский стиль и немного дикси. Может быть,  тебе  тоже  с
ними поиграть? По-моему, это было бы хорошо.
   Она обернулась и посмотрела ему прямо в лицо. В новое, незнакомое лицо.
На нем она уже ничего не могла прочитать. А  раньше  могла?  Она  внезапно
поняла, что почти ничего не знает о том, что за человек Ред Мелоун.
   - Я хочу сказать, хорошо для группы. У них нет постоянного пианиста.
   Она покачала головой.
   - Я не могу играть в группе. Я играю только для себя.
   - А ты попробуй. В самом деле, попробуй. Когда играешь в группе, в этом
что-то есть. - Он снова сел и смочил слюной мундштук. -  Не  могу  описать
что. Когда все  играют  в  лад  и  рождается  гармония,  появляется  такое
ощущение... Помню, как-то однажды, - давным-давно, еще в  колледже  -  наш
оркестр репетировал в перерыве между лекциями. Играли самую обычную  вещь,
ее всегда играют такие оркестры,  -  попурри  из  Чайковского.  И  вот  мы
пиликаем кто во что горазд, и вдруг, совсем неожиданно, все сложилось  как
надо. Ноты, тембр, фразировка. Все-все в точности как надо.  Чувство  было
такое, будто все мы превратились в один инструмент и кто-то на нем играет.
У меня даже мурашки по спине побежали. Мы  сыграли  тему  из  "Славянского
марша" - ту, где такие раскатистые басы, - а потом перешли на куикстеп  из
"Увертюры 1812 года", и ни единого такта не  смазали.  Мистер  Прайс,  наш
дирижер, махал палочкой, как сумасшедший. Как-раз в это время студенты шли
на занятия. Они остановились послушать и стояли целой толпой в коридоре. А
когда мы закончили, все начали кричать и хлопать. - Он покачал головой.  -
Видно было, что  это  не  просто  вежливые  аплодисменты,  как  бывает  на
концертах, а настоящая овация. Потому что они тоже это почувствовали.
   Сара подумала, что Ред действительно рожден играть  в  ансамбле,  а  не
соло. И в то  же  время  ей  еще  не  встречался  человек  с  такой  яркой
индивидуальностью. Еще одно противоречие, вдобавок ко всем остальным.
   - Ну что ж, - сказал Ред, - наверное, пора собираться.
   И он совсем не склонен откровенничать. Как флэшер  [в  70-е  гг.  среди
части американской  студенческой  молодежи  был  распространен  флэшинг  -
развлечение, состоявшее в том, чтобы показаться публике в обнаженном  виде
и тут же убежать] в каком-нибудь переулке - на  мгновение  скинет  одежду,
тут же застегнется наглухо, и нет его.
   - Да. Пианино закрыть?
   - Что? Да нет, не стоит. Сюда постоянно кто-нибудь заходит отдохнуть  и
поразвлечься.
   - Ну конечно. - Она встала и взяла  свои  книги.  -  Думаю,  что  найду
дорогу к себе.
   Она постояла в нерешительности, ожидая, не пойдет ли он ее проводить.
   - Я загляну к тебе завтра,  -  сказал  он,  вертя  в  руках  футляр  от
кларнета.
   - А, ну конечно. Увидимся.
   Выйдя из комнаты, она не сразу пошла к лифту, а остановилась в коридоре
за дверью, прислонившись к стене. Через некоторое время она услышала,  что
он  снова  заиграл.  На  этот  раз  не  "Хай  Сосайети",  а  первую  часть
моцартовского концерта для кларнета. Гортанные звуки  нижнего  регистра  и
яркие,   хрустальные   ноты   верхнего   лились   одинаково   свободно   и
непринужденно, изящно и четко. Она закрыла глаза и погрузилась  в  музыку.
Моцарт - это тоже совершенство. Как и Джоплин.
   Звякнул звонок, двери лифта раскрылись, и из него вышли  два  человека.
Не дав им времени удивиться, увидев ее стоящей в  коридоре  у  музыкальной
комнаты, она проскочила в кабину, двери  за  ней  закрылись,  и  наступила
тишина.



12

   Кеннисон частенько  засиживался  на  работе  допоздна,  когда  все  уже
расходились по домам. Всегда  оставалось  множество  мелких  дел,  которые
никак не успеваешь сделать за день. Большинство служащих уходило  домой  в
пять, кое-кто начинал собираться уже в полпятого. Что поделаешь -  наемная
рабочая сила... Кеннисон не мог понять, как  можно  работать,  то  и  дело
поглядывая на часы - не пора ли кончать. Если есть дело,  нельзя  уходить,
пока его не сделал, вот и все. А эту новую породу служащих он  никогда  не
понимал, и они, по его мнению, заслуживали только презрения.
   Ему было не легче от сознания того, что часть вины лежит  на  Обществе.
Конечно, такими технорабами  легче  манипулировать;  зато  им  не  хватает
преданности делу, которую Кеннисон считал абсолютно необходимой.  Впрочем,
вся идея и состояла в том, чтобы вывести  новую  породу  людей  -  ручных,
домашних,  с  простыми  запросами,  реакцию  которых  на   любые   внешние
раздражители всегда, можно предвидеть.
   Вот и оказалось, что люди этой породы уходят  с  работы  ровно  в  пять
часов, а то и раньше; Кеннисон скорчил гримасу. "Кто  посеял  ветер..."  -
подумал он с горечью. Те, кого  приучили  ворчать:  "А  это-то  нам  зачем
знать?", чтобы добиться  от  них  слепого  подчинения,  непременно  станут
негодовать, если попробовать задержать их на работе. "Интересно, нельзя ли
придумать такой способ их приручить, чтобы  при  этом  они  не  впадали  в
апатию? - подумал  Кеннисон.  -  Любопытная  тема  для  исследований  -  и
теоретических, и прикладных".
   Он потянулся за чашкой кофе и  обнаружил,  что  она  пуста.  Ничего  не
поделаешь,  теперь,  когда  Ночная  Смена  практически  вся  распущена   в
бессрочный  отпуск,  некому  даже  позаботиться  о  человеке  после  конца
рабочего дня. Может быть, позвать Карин? Он устало поднялся из-за стола  и
подошел к двери кабинета. В  рабочем  зале  стоял  полумрак,  горело  лишь
несколько дежурных лампочек. Ярко освещен был  только  один  отсек  -  там
сидел приставленный к Кеннисону полицейский и читал журнал. Какой  журнал,
Кеннисон разглядеть не мог. Кажется, что-то из этих популярных изданий для
умелых рук. "Как построить межпланетный корабль у себя в подвале".
   Полицейский был совсем молодой - вообще говоря,  в  этом  возрасте  ему
следовало бы иметь куда  более  ограниченные  интересы.  Музыка,  женщины,
автомобили, спорт - вот комплекс мемов, который Общество  насаждало  среди
молодежи мужского пола. Вполне безопасный комплекс; музыка в нем создавала
некое внешнее подобие свободы  и  служила  предохранительным  клапаном  на
случай недовольства. А технический  журнал  свидетельствовал  об  излишней
любознательности, о стремлении понять, как что устроено.  Впрочем,  полное
единообразие - вещь недостижимая. Всегда неизбежны отклонения и в ту, и  в
другую сторону. В прирученном обществе обязательно найдутся и  прирученные
техники-любители.
   - Не хотите  еще  чашку  кофе,  Билл?  -  спросил  он.  Всегда  полезно
показывать массам, что у тебя есть с ними что-то общее. Проявляй  щедрость
в мелочах, и будешь вознагражден сторицей.
   - Нет, спасибо, сэр, - ответил полицейский.
   Кеннисон кивнул ему и подошел к кофейному автомату. Тот уже не работал,
и пришлось налить  растворимого.  Отхлебнув  кофе,  Кеннисон  взглянул  на
стенные часы. Наверное, полицейскому давно  уже  надоело  сидеть  тут  без
всякого толка. Можно ему посочувствовать. Таскаться повсюду за  Кеннисоном
- занятие совсем не увлекательное. Местные репортеры от него уже отстали -
он не делал ничего такого, что интересно было бы  снять  или  записать  на
пленку. Они сообщили своим слушателям, что все это была ложная тревога,  и
переключились на  более  важные  события  вроде  пожаров  и  автомобильных
аварий.
   Гибель Бентона и Вейл и исчезновение Бенедикта  Руиса  возымели  нужное
действие.  Местные  власти  повсюду  с  радостью  предоставили  богатым  и
влиятельным гражданам необходимую охрану. Неважно, что об этом их  просило
множество людей, не имевших никакого  отношения  к  Обществу.  Разъяренные
толпы не слишком склонны  разбираться  в  тонкостях,  слухи  ходили  самые
разнообразные, немало группировок  решило  воспользоваться  ситуацией  для
достижения своих целей, и угрозы прозвучали в адрес многих, что  отвлекало
внимание от Общества. Это тоже придумал Торино. Где лучше  всего  спрятать
лист? В лесу. Умница этот Торино. Надо за ним как  следует  присматривать.
Кеннисон решил, что теперь не будет  спускать  с  него  глаз,  хоть  он  и
человек Ульмана. Особенно потому, что он человек Ульмана.
   А тем временем вот сидит одна из овец и стережет одного из волков.  Эта
мысль позабавила Кеннисона.
   - Я уже закончила, мистер Кеннисон. Вы сами все запрете на ночь?
   Не успев поднести чашку к губам, он обернулся. Это была Пруденс Бейкер,
вице-президент компании "Кеннисон Демографикс" и старшая по Ночной Смене -
невысокого роста, круглолицая, с гладкой  прической  на  старинный  манер,
прихваченной пластиковой заколкой.
   - Да, мисс Бейкер, можете идти. -  Вполголоса  он  добавил:  -  Сегодня
увидимся?
   - Внизу, - шепнула она. - Через пятнадцать минут.
   - Заблудившаяся девочка?
   Она кивнула и посмотрела на него широко раскрытыми глазами,  сделавшись
похожей на кролика из детской книжки.
   - Все материалы здесь, - сказала  она  громко,  похлопав  по  портфелю,
который держала в руках.
   - Очень хорошо, мисс Бейкер, - сказал он обычным голосом. - Мы вернемся
к этому вопросу в понедельник.
   Кеннисон проводил ее до двери.  Полицейский  бросил  к  них  взгляд,  в
котором чувствовался не только профессиональный,  но  и  мужской  интерес.
Кеннисону это показалось  забавным.  Ведь  Пруденс  намного  старше  этого
полицейского. Правда, одевается она не по годам и вполне могла бы сойти за
студентку. Это в ней и было самое соблазнительное и возбуждало  Кеннисона.
Он часто рисовал в своем воображении разнообразные ситуации, в которых они
могли бы с ней оказаться.
   Некоторое время  Кеннисон  занимался  перекладыванием  бумаг  на  своем
столе. Когда пятнадцать минут прошли, он высунулся из  кабинета  и  сказал
полицейскому, что ненадолго заглянет в туалетную  комнату.  Тот  кивнул  и
снова углубился в журнал.
   Туалетная  комната  для  руководства  компании  "Кеннисон  Демографикс"
располагала самыми разнообразными удобствами. Но  самым  полезным  из  них
была одна маленькая душевая кабинка. Кеннисон запер за собой дверь,  вошел
в   нее,   задвинул   стеклянную   перегородку   и   повернул   в   нужной
последовательности несколько рукояток.  Раздался  щелчок,  зашипел  сжатый
воздух, и пол кабинки начал медленно опускаться. Кеннисон  стоял,  напевая
что-то про себя.


   Туалетная комната этажом ниже ничем не отличалась от той, в которой  он
был только что. Она  принадлежала  импортно-экспортной  фирме  "Джонсон  и
Ченг". Фирма  была  более  или  менее  процветающая,  торговала  понемногу
бамбуковой и ротанговой мебелью и аккуратно платила налоги.
   В то же самое время это была штаб-квартира Ночной Смены.
   Кеннисон на секунду задержался у зеркала,  поправил  галстук,  прошелся
расческой по волосам и стряхнул с рукава несколько пылинок.
   В помещении фирмы было полутемно, только слабо горела  одна  настольная
лампа. У стола стояла Пруденс,  уже  переодетая  маленькой  девочкой  -  в
гольфах и зеленом джемпере. На изгибах ее тела играли тени.
   Пруденс не была его постоянной  привязанностью.  У  нее  были  какие-то
странные представления о наслаждении, которые Кеннисон находил по  большей
части неинтересными, а иногда даже унизительными. Он не раз задумывался  о
том, сознательно ли Пруденс стремится унизить себя, если да, то  почему  и
какое она может получать от этого удовольствие. Разделять  ее  утехи  было
нелегким  бременем,  но  Кеннисон  всегда  считал  своим  долгом  помогать
ближнему обрести счастье.
   Настолько, насколько простирались его возможности.
   Ему вспомнились некоторые подробности  их  прошлых  встреч,  он  слегка
покраснел и решил про себя, что правила игры надо чуть-чуть изменить.
   - О, мистер Кеннисон, - сказала она  высоким,  чуть  визгливым  голосом
"маленькой девочки", увидев, как он выходит  из  туалетной  комнаты.  -  Я
заблудилась.
   - Минутку, Пруденс, - остановил он ее. - Сегодня я хотел бы попробовать
кое-что другое.
   Он  протянул  руку  к  лампе  и  выключил  ее.  Комната  погрузилась  в
красноватый полумрак - теперь ее освещали только  огоньки  над  аварийными
выходами. Пруденс превратилась в неясную тень рядом с ним. На лице  у  нее
появилась капризная гримаса. Игра выходила из привычной колеи.
   - Ты не просто заблудилась, - сказал он. - За тобой кто-то идет.  -  Он
махнул рукой в глубину комнаты, которая была  тесно  уставлена  шкафами  и
разделена  перегородками  на  кабинки-отсеки.  -  Там  какой-то  нехороший
человек. Он за тобой гонится.
   Она широко раскрытыми глазами  оглядела  комнату,  радостно  кивнула  и
убежала.
   Кеннисон нетерпеливо ждал. Он был недоволен собой. Все равно ничего  не
выйдет. Раньше, с Карин, это был просто приятный  каприз.  Теперь  он  уже
опустился до уровня Пруденс. В конце концов, это просто  недостойно,  черт
возьми! Не узнали бы только Пэйдж и Вейл! Тут он вспомнил, что Вейл нет  в
живых, и у него немного отлегло от сердца. По крайней мере, Великая Гарпия
уже никому не расскажет о его "подвигах".
   Он повертел в  руках  стаканчик  для  карандашей,  стоявший  на  столе,
вытащил несколько карандашей, снова поставил их на место. Взял пресс-папье
в форме полушария, закрутил его волчком. Взглянул на часы. Нельзя  же  ему
до бесконечности сидеть в своей туалетной комнате. Где же Пруденс?
   Он прислушался. В комнате стояла тишина, лишь из недр здания  слышались
какие-то едва различимые звуки и время от времени  снаружи  доносился  шум
уличного движения.
   - Пруденс! - позвал он громким шепотом и подождал. Ответа не было.
   - Пруденс! - позвал он снова. Что за время для шуток! И тут он  услышал
сдавленный крик и шум от падения на пол чего-то тяжелого.
   Кеннисон застыл на месте, держа в руке пресс-папье.  Что-то  случилось.
Здесь кто-то есть? Может быть,  грабитель?  Неужели  из-за  его  невинного
предложения она оказалась в опасности?
   Он напряженно вглядывался в багровый  полумрак.  В  какую  сторону  она
побежала? В нерешительности он сделал  несколько  шагов.  Если  в  темноте
прячется грабитель, глупо бродить здесь вслепую. Он  вспомнил  о  потайном
лифте в туалетной комнате и оглянулся через плечо