ествовании". Хармс исходит из
того, что мир, состоящий из чего-то единого, не мог бы существовать,  потому
что в нем не было бы частей и он не подчинялся бы принципу различия:
     3. Существующий мир должен быть неоднородным и иметь части.
     4.  Всякие  две  части  различны,  потому  что  всегда одна часть будет
эта, а другая та (Логос, 102).
     Но и это первоначальное различие, являющееся предпосылкой существования
мира, требует, в свою очередь, иных различий. Чтобы существовало это,
должно быть не это, а чтобы существовало то, должно быть не
то. Хармс называет не то и не это -- "препятствие". "Препятствие"
-- чисто умозрительное полагание  различия,  необходимое  для  существования
частей. Хармс записывает:
     9.   Итак:   основу  существования  составляют  три  элемента:  это,
препятствие и то.
     10. Изобразим несуществование нулем или единицей.  Тогда  существование
мы должны изобразить цифрой три.
     11.  Или:  деля  единую  пустоту  на  две  части,  мы  получаем  троицу
существования (Логос, 102).
     Хармс проецирует "троицу существования" на самые первичные  формы  мира
-- пространство  и  время.  Он  считает,  например,  что всякое пространство
конституируется  тремя  элементами  --там,  тут  и  там.   Тут
разделяет там и там:
     44.  Тут  является  "препятствием" существующего пространства. А
как мы говорили выше, препятствием существующего пространства служит время.
     45. Таким образом: тут пространства -- это время (Логос, 104).
     Но и время само разделяется  той  же  троицей  на  прошлое,  будущее  и
настоящее.  При  этом  настоящее  ассоциируется  Хармсом  с  пространством и
объявляется несуществующим. Троичное деление времени  поэтому  строится  как
прошлое  и  будущее,  между  которыми  располагается исчезающее настоящее --
собственно линия разреза, оказывающаяся пространственной мнимостью.


     264 Глава 9
     Эти процедуры деления на три иллюстрируются, например, в  стихотворении
"Третья   цисфинитная   логика   бесконечного   существования"  (1930),  где
разделяются "вот и  вут  час"  (2,  45).  Сходный  поэтический  "трактат"  о
разделении единого -- стихотворение "Нетеперь" (1930) (2, 46-47).
     "Троица  существования"  --  это,  конечно,  некий  абстрактный принцип
разделения,  это  преображенная  обэриутами  тринитарность,  помноженная  на
гегелевскую  диалектическую  схему.  Важна  она  для  обэриутов  потому, что
позволяла найти способ перехода от абстракции числового  принципа  к  "телу"
как пространственной форме:
     46.  Тут  пространства  и  "настоящее"  времени являются точками
пересечения времени и пространства.
     47.  Рассматривая  пространство  и   время,   как   основные   элементы
существования Вселенной, мы говорим: Вселенную образуют пространство и время
и еще нечто, что не является ни временем, ни пространством.
     48.  То  "нечто",  что  не является ни временем, ни пространством, есть
"препятствие", образующее существование Вселенной.
     49.  Это  "нечто"  изобразует  [sic]  препятствие  между   временем   и
пространством.
     50.   Поэтому   это   "нечто"  лежит  в  точке  пересечения  времени  и
пространства (Логос, 104).
     "Нечто" Хармса -- это как раз продукт рассечения и  центральности.  Это
точка  перехода  пространства  во  время. Характерно, что Хармс иллюстрирует
механизм функционирования "троицы существования" примером звучащего слова:
     31. Когда мы произносим это  слово,  произнесенные  буквы  этого  слова
становятся  прошедшим,  а  непроизнесенные буквы лежат еще в будущем. Значит
только тот звук, который произносится сейчас, является "настоящим".
     32. Но ведь и  процесс  произнесения  этого  звука  обладает  некоторой
протяженностью.  Следовательно  какая-то  часть  этого процесса "настоящее",
тогда как другие части либо прошедшее, либо будущее. Но то  же  самое  можно
сказать и об этой части процесса, которая казалось нам "настоящей".
     33. Размышляя так, мы видим, что "настоящего" нет(Логос, 103).
     Процесс  бесконечного  деления слова здесь совершено идентичен процессу
деления физического тела у  Соловьева.  Он  полностью  разрушает  реальность
феномена.   Этому   бесконечному   дроблению   можно  либо  противопоставить
"идеальное слово" -- Логос Соловьева, либо ситуацию постоянного перехода  от
бытия  к  существованию,  от пространства ко времени, то, что Хармс называет
"троицей существования" и что проявляет себя в схеме Мабра, как и  в  схемах
Иоахима  Флорского,  у  которого  расщепление  единства  в  "альфе"  тут  же
компенсируется восстановлением единства в "омеге".
     Алфавитный код диаграммы Мабра, вписывающий в сердце "альфу" и "омегу",
отсылает нас к Апокалипсису, в котором использование этих  букв,  по  мнению
некоторых  комментаторов,  аналогично  хармсовской  "троице  существования".
Изложу теологический комментарий к использованию этих букв  Св.  Иоанном  по
Остину Фарберу.


     Троица существования  265
     Фарбер  замечает,  что  самоопределение Христа в начале "Откровения" не
может быть только простой формулой начала и конца:
     Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который  есть  и
был и грядет, Вседержитель (1,8).
     Действительно,  "альфа"  и  "омега" соответствуют тут началу и концу --
"был" и  "грядет",  оставляя  без  соответствия  "есть",  то  есть  основное
качество  Бога  как  вечно  сущего,  как  выражающего  Бытие.  А и W следует
понимать как часть имени Бога в греческом изводе. Действительно, в греческой
версии еврейское YHVH стало передаваться как триграмматон IA. Эти три  буквы
были    греческим    эквивалентом    еврейского    тетраграмматона,   иногда
передававшегося  как  Jahoh  или  Jahuh.  Ориген  ввел   форму
Iave, превратившуюся в нашего Яхве.
     Греческий  триграмматон  был  составлен из трех букв, каждая из которых
занимала в алфавите символическое место. "Альфа" и  "омега"  были  первой  и
последней буквой алфавита, I -- срединной буквой. Она занимает четвертое, то
есть  как  раз  срединное,  место  в  ряду семи гласных греческого алфавита.
Фарбер отмечает, что с такой точки зрения триграмматон  кажется  аномальным.
Он начинается с срединной буквы, а продолжается первой и последней. Казалось
бы,  более  логичной  была  бы  конструкция  типа  греческого  AIN,  то есть
"вечность". Ведь срединная позиция I соответствует точке настоящего  времени
на  временной оси, где она расположена между прошлым и будущим. Поскольку же
вечное настоящее -- фундаментальное свойство  Бога,  его  имя  парадоксально
должно начинаться с буквы, обозначающей "я есмь", то есть I.
     "Я  есмь  Альфа  и  Омега"  должно  читаться  именно  как зашифрованный
триграмматон, в полном соответствии формуле "Который есть и был и грядет"18.
     В отличие  от  обозначения  Бога  в  Дельфах  буквой  Е  (по  сообщению
Плутарха), которая могла означать "ты есть", в апокалипсической аббревиатуре
срединная  буква  опущена  вообще.  Буква  прошлого  -- "альфа" -- дается на
письме, то же самое происходит и с "омегой" -- буквой будущего. Настоящее же
исчезает в процессе бесконечного деления, теряет "тело"  и  переходит  в  не
обозначаемый  буквами акт присутствия -- "я есмь". Бытие как будто возникает
из расщепления, разрушения буквы настоящего. Графема,  как  пространственная
фигура, целиком переходит во время.
     4
     Возможен  и иной вариант. Чистая абстракция "препятствия" может обрести
материальность, стать "предметной"19. Тело, вещь, предмет  возникают,
"рождаются" в силу действия "троицы существования".
     _______________
     18  Farber Austin. A Rebirth of Images: the Making of St. John's
Apocalypse. Boston: Beacon Press, 1963. P. 262-271.
     19  Такой  переход  от  числовой  абстракции  к  телесному  может  быть
обнаружен,   например,   в  оккультных  текстах.  Так,  в  известном  "Курсе
оккультизма", изданном в Петербурге, тройка, или, как принято было писать  в
эзотерических текстах, "тернер", -- третий аркан Таро. Его иероглиф --
     берущая рука, в смысле -- кисть руки, сложенная так, что образует узкий
канал, могущий что-либо вместить.
     От  идеи  узкого канала переходят к идее влагалища, служащего последним
этапом в процессе рождения, а от  этого  --  к  самой  идее  рождения  (Курс
Энциклопедии  Оккультизма, читанный Г. О. М. в 1911--1912 академическом году
в городе С.-Петербурге. Вып. 1. СПб., 1912. С. 11).
     Таким образом, препятствие  начинает  пониматься  как  узкий  выход  из
влагалища,  а  творение  как  роды. Любопытно, что рука, как орган творения,
ассоциируется не с десятью (пальцами), а с тремя.-


     266 Глава 9

     Друскин, например, считал, что интерес Введенского к музыке  обусловлен
действием в ней принципа троичности:
     ...если  в  мелодии  означаемым  считать  направление интервала (вверх,
вниз), то два звука, обозначающих этот интервал, при слушании неотделимы  от
самого  интервала;  может,  поэтому  Введенский  так часто упоминает в своих
вещах музыку, музыкантов и певцов, звуки --  ведь  он  хотел,  чтобы  поэзия
производила  не  только  словесное  чудо,  но  и  реальное:  он называет это
превращением слова в предмет, одного состояния в другое20.
     Речь здесь идет о том, что  интервал,  определяющий  сущность  мелодии,
будучи  своеобразным тут, разделяющим там и там (верх и
низ  --  направления  чрезвычайно  важные  для  обэриутов),   в   результате
производит  "нечто"  понимаемое  как  время, но само разделение там и
там носит пространственный характер. Поэтому  музыкальность  стиха  у
Введенского   позволяет   перейти   от  чисто  числовой  гармонии  звуков  к
"реальному", к "предмету",
     За этим разделением миров на тут и там стоит гностическая
традиция, которой Хармс интересовался (см., например, написанный им  в  1931
году  диалог  гностика  и Атруна). Согласно гностическому учению, существуют
"этот мир" и "иной мир", принципиально противоположный ему  и  непостижимый.
Из "иного мира" в этот доходит лишь голос вестников (тема "вестников"
излюбленная у Друскина, Липавского, Хармса).
     В одном из произведений 1929 года Хармс подвергает троичному разделению
существо  по  имени Тарфик (который определяется как "зверь первоначальный";
тема  первоначального  существа  --  типично  гностическая).   Персонаж   Ку
характеризует его совершенно в духе гностического манихейства:
     Два в тебе существа.
     Одно земное
     Тарфик -- имя существу,
     а другое легче вздоха
     Ку зовется существо
     Для отличья от меня
     Ананан его названье...
     (1, 147)
     ______________________
     20  Друскин  Яков.  Коммуникативность  в  творчестве  Александра
Введенского // Театр. 1991. No 11. С. 83.

     Троица существования 267

     Само тело становится результатом  разделения.  Ку  описывает  себя  как
"восемь  третьих  человека"  --  как  нечто возникающее от деления на три. В
другом тексте 1930 года говорится:
     ...на плечах его висело три десятых головы.
     (2, 74)
     Три в таком контексте -- принцип существования, производящий немыслимые
цифровые и телесные комбинации.
     Вертикальная черта в схеме рассечения  сердца  у  Рабана  Мавра  вполне
может  пониматься как диаграмматическое изображение препятствия. Само
же возникновение троицы из процесса рассечения указывает как раз на  "троицу
существования".  Сердце  не  предшествует  диаграмме,  оно  возникает
тогда, когда оно разрезается на две половины, на  "то"  и  на  "это".  Схема
Мавра,  вероятно, означает не только возникновение числа из разрезания тела,
но и схему возникновения тела (как чего-то  наделенного  существованием)  из
разрезания знака.
     Но  есть  в  этих  "трех восьмых человека" явное нежелание иметь дело с
целыми  числами.   Деление,   как   выявление   кратности,   заключенной   в
"пропорциональном"    теле,   подменяется   Хармсом   идеей   "некратности",
невозможности поделить без остатка, воплощенной все в том же треугольнике21.
     Флоренский говорил об арифметически невозможных числах и  даже  называл
их "трансцендентными", потому что
     длина  диагонали [треугольника] трансцендентна <...> в отношении
длины стороны. Этот факт впервые открыт еще  Пифагором;  как  известно,  сам
геометр ужаснулся глубине открытого им факта...22
     По   мнению   Флоренского,   несуществующие   числа,   возникающие   из
"невозможных"  делений,  --  это   иррациональный   результат   рациональных
операций.  Возможности преодоления антиномии рационального и иррационального
он видел в математике Кантора.  Как  известно,  Кантор  различал  единицу  и
бесконечный   ряд   чисел,   заключенных   в  единицу,  который  он  называл
"иррациональным числом". И хотя в пределе иррациональное число  стремится  к
единице и даже равно ей, оно фундаментально отличается от единицы. Единица в
такой  ситуации оказывается, по выражению Флоренского, "трансцендентной" для
иррационального числа. При этом иррациональное число может
     ____________
     21 Ср.  со  сходными  фантазиями  в  "Автобиографии  трупа"  Сигизмунда
Кржижановского:
     ...с довольно ранних лет меня стал посещать один странный примысел: 0,6
человека.  <...>  Зажмурил веки и вижу: ровное, за горизонт уползающее белое
поле; поле расчерчено на прямоугольные  верстовые  квадраты.  Сверху  вялые,
ленивые  хлопья  снега.  И  на  каждом  квадрате у скрещения диагоналей оно:
сутулое, скудное телом и низко склоненное над нищей обмерзлой землей --  0,6
человека.  Именно  так:  0,6.  Не  просто  половина,  не получеловек, нет. К
"просто" тут припутывалась еще какая-то мелкая, десимметрирующая  дробность.
В  неполноту  --  как  это ни противоречиво -- вкрадывался какой-то излишек,
какое-то "сверх" (Кржижановский Сигизмунд.  Возвращение  Мюнхгаузена.
Л.: Худлит, 1990. С. 29).
     22 Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. С. 507.


     268 Глава 9

     быть   транспонировано   в   единицу,   но   единица   не   может  быть
транспонирована в него. Между ними устанавливается понятие  сходства,  "хотя
это "сходство" есть только сходство намека -- не тавтегория"23.
     Тот  факт,  что  одно  и  то же число может заключать в себе совершенно
разные, даже несовместимые понятия, важен  для-Флоренского  потому,  что  он
дает   "новую"   по  сравнению  с  Боэцием  перспективу  решения  вопроса  о
триединстве.
     Рассуждения Флоренского интересны для меня в  той  мере,  в  какой  они
увязывают   троичность,   троицу,   "тернер"   с   бесконечностью,  нулем  и
постулированием двух несоотносимых миров внутри одного и того же числа.  Как
будет   видно   из  дальнейшего,  все  эти  понятия  играют  в  мире  Хармса
существенную роль.

     5
     Тарфик -- двойное существо -- у Хармса раздваивается на два имени и два
телесных состояния. "Мясо", "тела мертвые  основы"  отваливаются  "камнем  в
ров", а пальцы тянутся ввысь, как листва (1, 147-- 148).
     Раздвоение  тела как результат разрезания имени интересовал Хлебникова.
Тема двойничества прежде всего связывалась у него с Египтом и мотивом Ка  --
души,  отделенной от тела. Примером развития этого мотива может служить цикл
текстов о Степане Разине, в имени которого Хлебников обнаруживал  египетский
корень  -- "Ра". В стихотворении 1921 года тема разрезания-удвоения получает
одно из наиболее полных своих воплощений:
     Pa -- видящий очи свои в ржавой и красной болотной воде,
     Созерцающий свой сон и себя
     В мышонке, тихо ворующем болотный злак,
     В молодом лягушонке, надувшем белые пузыри в знак мужества,
     В траве зеленой, порезавшей красным почерком стан у  девушки,  согнутой
серпом,
     Собиравшей осоку для топлива и дома,
     В струях рыб, волнующих травы, пускающих кверху пузырьки,
     Окруженный Волгой глаз.
     Pa -- продолженный в тысяче зверей и растений,
     Pa -- дерево с живыми, бегающими и думающими листами,
     испускающими шорохи, стоны.
     Волга глаз,
     Тысячи очей смотрят на него, тысячи зир и зин.
     И Разин,
     Мывший ноги,
     Поднял голову и долго смотрел на Ра,
     Так что тугая шея покраснела узкой чертой24.
     ___________________
     23 Флоренский Я. А. Там же. С. 511.
     24 Хлебников Велимир. Творения. М.: Сов. писатель, 1987. С. 148.


     Троица существования 269

     Ра  --  это  бог солнца, собственно, -- само солнце, но это в мифологии
Хлебникова и название Волги у  античных  авторов25.  Волга  --  это  как  бы
зеркало, в котором Ра отражается, раздваивается, предстает в виде подводного
глаза,  удваивающего  солнечный  глаз  над  водой.  Отсюда настойчивый мотив
пузырей, рыб -- своего рода подводных глаз Pa-Волги. Сама поверхность водной
глади   как   бы    отрезает    Ра-небесного    от    Ра-речного,    создает
гомотипическую пару двойников.
     Разрезание  Ра  надвое  метафорически  введено  мотивом красной воды --
окрашенной солнцем и кровью, а также мотивом девушки,  согнутой  серпом  над
водой,  осоки  и  красного  "пореза"  на  стане  девушки.  Этот разрез вновь
возникает в красной узкой черте на шее Разина -- предвестнике  того  топора,
который отсечет голову Разина, окончательно "раздвоив" его.
     Ра-зин оказывается телесным эквивалентом Ра, потому что имя его состоит
из двух корней "Ра" и "зин" -- диалектального обозначения глаза (ср. "тысячи
очей <...>  тысячи зир и зин"). Разин возникает из удвоения солнечного глаза
Ра в водном глазе Волги. И это удвоение-разделение отмечается красной "узкой
чертой" на его шее. И оно же фиксируется в  синонимическом  повторе:  Ра  --
зин.   Вся   фигура  разрезания-раздвоения  в  конечном  счете  укоренена  в
разрезании имени:
     Ра-зин26, эквивалентном разрезанию тела и глаза.
     То, что Разин возникает как удвоение, делает его своеобразной иллюзией,
его тело -- результатом  деления.  Хлебников  изобрел  второго  Разина,  как
зеркального  двойника первого, как результат вторичного деления. Он окрестил
его "Разин напротив", "отрицательный Разин" или "Двойник-Разин".
     Тема числового двойника была развита Хлебниковым в тексте "Ка2".  Здесь
поэт  рассуждает  об  отрицательных  и  "мнимых"  людях и признается в своем
желании "увидеть V[квадрат.корень]-1 из человека и  единицу,  делимую
на  человека"27.  Хлебников  посвятил  "отрицательному  Разину"  текст  "Две
Троицы. Разин напротив" (1921--1922).
     _________________________
     25 См. комментарий В. П.  Григорьева  и  А.  Е.  Парниса:  Хлебников
Велимир. Творения. С. 672.
     26  Упражнения  Хлебникова с именем Разина напоминают работу Фрейда над
именем Моисея, которое он интерпретирует как усеченное египетское  имя,  как
бы  половину  имени.  Ср.  египетское  Ра-мзес  (Ra-mose), где "мзес" (mose)
означает "сын", сын Ра.  Моисей,  таким  образом,  означает  "сын",  но  без
указания  на имя отца (Freud Sigmund. Moses and Monotheism. New York:
Vintage, 1967. P.  5).  Имя  Моисея  оказывается  именем  с  фундаментальным
зиянием,  которое  метафорически  замещается  Богом,  чье  имя не может быть
произнесено. Любопытно, что имя Моисея традиционно имеет два этимологических
толкования: данное Фрейдом и восходящее к коптскому mose -- "дитя", и
другое,  восходящее  к  еврейскому  глаголу  masah  --   "вытаскиваю"
(Аверинцев  С.  С.  Моисей  //  Мифы  народов  мира.  Т.  2. М.: Сов.
энциклопедия, 1982. С. 164). Мартин  Бубер  дал  подробное  толкование  этой
этимологии,  поясняя,  что  речь идет именно об извлечении из воды, из Нила,
как и об указании направления  движения(Buber  М.  Moses:  The
Revelation  and  the Covenant. New York: Harper, 1958. P. 35--36). Во всяком
случае, река, вода играют  роль  в  удвоении  смысла  имени,  как  и  в  его
усечении, разрезании.
     27   Собрание  произведений  Велимира  Хлебникова.  Т.  5.  Л.:  Изд-во
писателей,  1933.  С.  127.  В  стихотворении   "Числа"   (1912)   Хлебников
спрашивает:  "...что  будет  Я,  когда делимое его --