арное движение.
     В  "Истоке художественного творения" Хайдеггер обозначил разрыв (Der
RiB)как Исток50, как некое вздымание и рассечение,  которое  приводит  к
удвоению и в результате противостоянию сил внутри единства:
     Этот  разрыв  срывает  противонаправленные  силы с их мест, вовлекая их
вовнутрь происхождения их единства из единого основания. Такой  разрыв  есть
рассекающий  разъем  их  цельности.  Такой  разрыв  есть взрезающий росчерк,
расчеркивающий основные черты  просветления  сущего.  Этот  разрыв  не  дает
распасться,     взорвавшись,     противонаправленным     силам,    но    все
противонаправленное мере и пределу приводит к единству очертания51.
     Вскидывание головы вверх -- это росчерк рассечения,  вбирающий  в  себя
смысл,  как  смысл  некоего  единого  жеста,  противостоящего развертке. Это
именно смысл рассечения, как энергетического  собирания  воедино  того,  что
было   этим   же  жестом  разъято.  Это  вскидыва-ние  головы  провоцируется
семантическим ядром слова и само продуцирует смысл. Оно  делает  невозможным
горизонтальное разво-рачивание смысла в слове, которое "взрывается" вверх.
     Падение аналогично "стремительному движению вверх", подпрыгиванию, хотя
и направлено сверху вниз. Хармсу принадлежит уже упоминавшееся стихотворение
"Падение  вод". Оно начинается падением -- "рухнул об пол потолок, надо мной
раскрылся ход..." -- и кончается мотивом кипятка, восходящего вверх. Большая
часть стихотворения -- это "хор" "небесных мух", о  которых  Хармс  говорит,
что они "снов живые точки":
     _________________
     49 Там же. С. 246.
     50 Ср. с замечанием по этому поводу Валерия Подороги:
     Разрыв  -- то, из чего рождается вечное противостояние земли и мира, --
нестираем, он ниоткуда не происходит  и  ничего  не  завершает,  он  и  есть
первоисток  (Ursprung)  (Подорога  Валерий. Выражение и смысл. М.: Ad
Marginem, 1995. С. 281).
     51 Хайдеггер Мартин. Работы и размышления разных лет /  Пер.  А.
В. Михайлова. М.: Гнозис, 1993. С. 94.


     Троица существования 277
     Мухи:
     В самовар глядим, подруги,
     там пары встают упруги,
     лезут в чайник. Он летит.
     Воду в чашке кипятит.
     Бьется в чашке кипяток.
     Гряньте, мухи эпилог!
     Мухи:
     Это крыши разлетелись,
     открывая в небо ход,
     это звезды разлетелись,
     сокращая чисел год.
     Это вод небесных реки
     пали в землю из дыры.
     (ПВН, 84-85)
     Восхождение   кипятка  описывается  Хармсом  как  восхождение  энергии.
Взаимопроникающее  разнонаправленное   движение   вверх   и   вниз   создает
нерасчленимое  триединство процесса расслоения, расчленения, дифференциации,
который описан в стихотворении. Вместе с  тем  рассечение  (в  самом  прямом
смысле "потолка") создает такое напряжение энергий, которое производит смысл
стихотворения, как разъятие/соединение.
     Любопытно, что текст Хармса описывает производство слова "кипяток" так,
как его   изображает   Флоренский.   Последний  указывает,  что  "в  порядке
натурального объяснения" три звука корня могут быть поняты как
     естественный звук прыжка, т.е. при подпрыгивании. В то время  как  ноги
уже  стали  на  земле,  верхняя  часть  туловища,  двигаясь по инерции вниз,
внезапно  сжимает  грудную  клетку.  Вырывающийся  воздух  производит   звук
приблизительно такой, какой произносят, изображая ребенку из колена лошадку:
hop, hop или hup. Звук hup, кып, kuB -- естественное следствие механики тела
при  подпрыгивании,  причем  первая  группа звуков соответствует разверзанию
струею  воздуха  гортани,  вторая  --  самому  процессу  выдыхания,  но   не
активного, а несколько насильственного...52
     Прыжок   и  взрыв  ("разверзание"  воздухом  гортани)  --  вот  главные
процедуры, производящие из тела  --  его  химерического  двойника  --  форму
слова. Слово не транслируется сквозь тело из некоего истока, но производится
в  нем,  лопаясь  из  сердцевины,  как  пузырь, как некая форма невыразимого
ужаса, даже тогда, когда она облечена в игривую форму "скакания".
     В 1930 году Хармс много  экспериментирует  с  формой,  трансцендирующей
темпоральную генерацию. Он использует очень короткий взрывной размер, частую
россыпь отдельных слогов, противопоставления понятий, как бы рассыпающихся в
месте   связки.  Большое  значение  в  этих  текстах  имеет  имитация
внезапности. Вот  пример  текста  1930  года,  строящегося  вокруг  взрывной
телесной механики:
     _______________
     52 Флоренский П. А. У водоразделов мысли. С. 246.


     278 Глава 9
     Но вдруг неожиданно воздух надулся
     И вылетел в небо горяч и горюч.
     Фадеев подпрыгнул Калдеев согнулся
     а Пепермалдеев согнулся как ключ.
     (2, 75)
     Вылетающий  воздух  --  это  очевидная метафора выдыхания, "разверзания
струею  воздуха  гортани",  если  использовать  выражение  Флоренского.  Это
метафора  генерации  стиха  как  прорыва.  И дыхательный взрыв откликается в
конвульсивных  движениях  Фадеева,  Калдеева  и   Пепермалдеева.   Последний
сравнивается  с ключом -- с тем ли, которым отпирают -- раскрывают -- замки,
или источником, Хармс не уточняет.
     8
     Зеркало разделяет миры, удваивая их, оно создает мир "тут" и мир "там".
Это зеркальное производство антимиров,  сходное  с  производством  слова  из
рассекающего его "костяка", интересовало литераторов 1920-х годов. Замятин в
"Мы" фантазирует на тему зеркальной поверхности, которая
     вдруг  размягчилась,  и  уже  ничто не скользит по ней -- все проникает
внутрь, туда, в этот зеркальный мир,  куда  мы  с  любопытством  заглядываем
детьми...53
     Этот зазеркальный мир у Замятина -- мир математических мнимостей54:
     Всякому  уравнению,  всякой  формуле в поверхностном мире соответствует
кривая или  тело.  Для  формул  иррациональных,  для  моего  V[квадр.
корень]-1,  мы не знаем соответствующих тел, мы никогда не видели их... Но в
том-то и ужас, что эти тела -- невидимые  есть,  они  непременно,  неминуемо
должны  быть: потому что в математике, как на экране, проходят перед нами их
причудливые, колючие тени -- иррациональные формулы...55
     Сигизмунд  Кржижановский  также  придумал   "отрицательную"   страну56,
"страну  нетов",  зеркально  соотнесенную  со  "страной  естей"  -- существ,
обитающих в реальном мире.  Кржижановский  придумал  "миф"  о  происхождении
нетов. Согласно этому мифу, у Океана было три сына -- Эн, Кай и Пан, то есть
в  переводе  с  греческого -- Один, И, Все. Эн и Пан приносят себя в жертву,
чтобы  ограничить  безграничность  Океана  --  дать  ему  берега.  Неты   же
происходят  от  оставшегося Кая, то есть именно от той мнимой черты, которая
соединяет и
     ____________
     53 Замятин Евгений. Сочинения. М.: Книга, 1988. С. 64.
     54  О  математических  мнимостях  у  Замятина  см.:   White   J.
Mathematical  Imagery  in  Musil's  "Young  Torless"  and Zamyatin's "We" //
Comparative Literature. 1966. V. 18. No 1. Р. 71--78.
     55 Замятин Евгений. Цит. соч. С. 71--72.
     56  О  негативности  у  Кржижановского  см.:  Топоров  Владимир.
"Минус"-пространство  Сигизмунда  Кржижановского // Русский авангард в кругу
европейской культуры: Материалы  международной  конференции.  М.,  1993.  С.
164--177.


     Троица существования  279
     разъединяет  Единое  от  Множества,  от  "связки".  Любопытно, что неты
Кржижановского  существуют  в  мире  с  зеркально  обращенным   направлением
времени,  как  "отрицательный  Разин"  у  Хлебникова. Их мышление идет не от
причины к следствию, но наоборот. Иррациональность нетов ставит их вне сферы
"Рассудка", который
     бунтует не только против движения  часовой  стрелки,  показывающей  111
после  11,11  после  1,  но  и  против  всей  Природы, кружащей планетами по
орбитам, кровью по жилам и соком по клеточным ходам растений и  не  терпящей
идущего против ее57.
     И  у  Замятина,  и  у  Кржижановского  "негативные",  "зеркальные" тела
подчиняются законам чисел и являются  иррациональными  порождениями  разума,
как иррациональные числа Флоренского.
     Числовое    и    зеркальное   раздвоение   тела   производит   реверсию
причинно-следственных отношений. "Исток" и результат  меняются  местами58  .
Кржижановский формулирует эту "реверсию" таким образом:
     ...мысль  же  нета  <...>  вопреки  всей  Природе,  текущей от причин к
следствиям, толкающей рост от корней к листьям,  --  тянется  от  колючки  к
корню, течет от следствия к причине59.
     "Нет"  Кржижановского  существует  в  мире, где деревья вопреки природе
растут от ветвей к корню, то есть в мире  инвертированного  времени,  в  том
самом, в котором существуют хлебниковские "перевертни" и Анти-Разин. Все это
напоминает  фантазии  Льюиса  Кэрролла,  заставившего  персонажей  одного из
эпизодов "Сильвии и Бруно"  двигаться  вслед  за  волшебными  часами  назад:
буквально ходить спиной и выблевывать съеденную пищу60.
     У  Хармса  есть  стихотворение  1931 года, в котором он описывает некое
"числовое  тело",  созданное  Богом   по   подобию   ландшафта,   обладающее
пространственно-временной ориентацией:
     Кин -- Этого лица я не хотел бы больше видеть.
     В нем все противоположно правильному размещению.
     Бугристые долины расходятся лучами к свету глаз,
     пика мешает числам расположиться в правильных сочетаниях.
     Законом ищет Бог уравновесить многие неровности лица.
     Зак -- Вот это справедливо.
     Гляжу в тебя, как бы разглядывая небо звездное,
     где оси длинных расстояний.
     (3,110)
     ___________
     57   Кржижановский   Сигизмунд.   Воспоминания  о  будущем.  М.:
Московский рабочий, 1989. С.261.
     58   Такая   реверсия   может,   например,   описываться   в   терминах
нарциссической  репрезентации.  Согласно  Пьеру  Лежандру,  зеркало  в такой
репрезентации выдает "исток", "причину" за результат. Это связано с тем, что
Я является истоком, с которым соотносится любое присутствие, в том  числе  и
само  присутствие этого Я в мире, образ себя или мира и слова, которые это Я
произносит (Legendre Pierre. Dieu au miroir. Etude sur  L'institution
des images. Paris: Fayard, 1994. P. 51).
     Зеркало  же  ставит  Я  в  такое  положение, что оно дается себе самому
извне, что оно постигает себя самого как чужого. Таким  образом,  Я  (исток)
становится "результатом".
     59 Кржижановский Сигизмунд. Цит. соч. С. 261.
     60 The Works of Lewis Carroll. Feltham: Hamlyn, 1965. P. 515-520.


     280 Глава 9
     Лицо   дается  как  место  неких  трансформаций,  вызываемых  числовыми
операциями. Его "ландшафт" возникает из чисел, системы отражений и взглядов.
"Бугристые  долины  расходятся  лучами  к  свету  глаз".  И  это   нарушение
направлений,  эта  трансформация,  задаваемая  игрой  чисел,  не  дает  лицу
избавиться от "неровностей". Вместе с тем лицо  понимается  как  бесконечное
пространство,  сводимое  к абстракции неких "осей длинных расстояний". Нечто
подобное проделывает и Андрей Белый в "Москве", где профессор Коробкин также
видит лицо как числовую трансформацию:
     Пифагора связав с Гераклитом, биение опухолей -- на носу, на  губе,  на
лопатке,  в  глазу -- переживал сочетанием, переложением чисел, -- не крови;
кривые фигур представлял -- перебегами с места на место: людей61 .
     Лицо  оказывается  буквально  диаграммой  движений  в  пространстве   и
времени, картой становления и существования.
     9
     То,  что  "человек  устроен  из  трех  частей",  означает,  что  в  нем
существует различие. Тело приобретает  конкретное  существование,  когда  на
"теле  без  органов"  (Арто,  Делез--Гваттари)  возникают  органы,  то  есть
членение, когда тело как бы разрезается.
     Хармс любит самые странные и случайные членения тела, как, например,  в
тексте 1931 года, где горбун Василий Антонович приходит к профессору Мамаеву
и просит отрезать ему горб. Операция, однако, завершается неудачно:
     4.  <...>  Но самое неприятное -- это то, что профессор Мамаев второпях
забыл снять с пациента простыню и отрезал ему вместо горба что-то другое, --
кажется, затылок. А горб только истыкал хирургическим инструментом.
     5. Придя домой, Василий Антонович до тех пор не мог успокоиться, пока в
дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке.
     6. Успокоившись, Василий Антонович  пошел  к  другому  доктору,  и  тот
быстро отрезал ему горб (ГББ, 49).
     Членение  тел  входит  в цифровое членение рассказа. Тела соединяются в
наррации за счет каких-то случайных  разрезов  и  обломов  (появляющийся  на
смену  горбуну  Бубнов,  например,  видит,  как  его  соседка  ломает  зуб и
"задумывается о своей биографии").
     Членение тел проходит у Хармса по  совершенно  непредсказуемым  линиям,
как,  скажем,  при  перечислении  трех  частей  человека.  Оно принципиально
пренебрегает принципом гомотипии. Сначала это "Борода и глаз,  и  пятнадцать
рук",  затем  это  "Пятнадцать рук и ребро". В обоих случаях Хармс описывает
две части, каждая из которых
     _____________
     61 Белый Андрей. Москва. М.: Сов. Россия, 1990. С. 473.


     Троица существования 281
     может быть, в свою очередь, также коллекцией частей, Хармс  исходит  из
амбивалентности  отношений  между  множеством  и его элементами62 . В первом
случае это "борода и глаз" и "пятнадцать рук". На это указывает  и  запятая,
отделяющая пятнадцать рук от бороды и глаза как единого комплекса. Логически
это  понятно.  Борода и глаз входят в единый комплекс "лица". Таким образом,
хотя на первый взгляд в одном случае  Хармс  перечисляет  три  части,  а  во
втором -- две, в обоих случаях он называет лишь две части.
     Третья  составляющая  -- препятствие, не может быть представлена
как часть -- это черта деления, создающая различие, это разрез, линия, штрих
-- это не то  и  не  это.  В  грамматической  структуре  фразы  такую
дизъюнктивную  роль  может  выполнять  связка,  соединительный союз "и" (как
греческое "Кай" у Кржижановского). Но "третье" может  описываться  и  иначе,
как  некий комплекс звуков, обладающий свойством чистого различия --не то
и не это: "Хэу-ля-ля, дрюм-дрюм-ту-ту!"
     В результате  мы  имеем  некую  "троицу",  но  один  член  этой  троицы
многосоставен  --  "пятнадцать  рук".  Пятнадцать  рук в данном случае чисто
количественное числительное, оно, разумеется, не имеет никакого отношения  к
порядку  последовательности.  Это  число принципиально отлично от числа три,
которое черпает свое основание в ситуации различия.
     Покуда числительные соотносятся с  ситуацией  различия,  существования,
полноты,   деления   и   т.   д.   --  они  отражают  некий  "пифагорейский"
принцип, на основе которого реализуется существование мира. Когда  же
речь  заходит  о  пятнадцати  руках,  цифры  перестают  функционировать  как
принципы. По мнению Хармса, они становятся "свойствами". В  небольшом
трактате 1931 года "Нуль и ноль" Хармс замечает:
     Предполагаю,  что  один  из  способов  обнаружить  в числе его истинные
свойства, а не порядковое значение, это обратить внимание на  его  аномалии.
Для  этого  удобно  6.  Но, впрочем, пока я об этом распространяться не буду
(Логос, 116).
     Можно только предполагать, какова патология шести63.  Может  быть,  она
вытекает  из  удвоения  троицы.  Дело  не в этом. Шесть понимается как некое
свойство, вытекающее из вариации первоначальных принципов.
     ________________
     62 В стихотворении 1929 года, в котором лирический  герой  пробует  "по
пальцам    все   предметы   перечесть",   Хармс   создает   также   ситуацию
двусмысленности -- является ли множество единицей или следует  понимать  его
как множество единиц? Герой считает:
     Табуретка столик бочка
     ведро кукушка печка
     метла сундук рубашка <...>
     четыре кисточки на платке
     восемь кнопок на потолке.
     (1.77)
     63  Витрувий считал, что шесть совершенное число (Vitruvius. The
Ten Books on Architecture. New York: Dover, 1960 P. 74.6).


     282 Глава 9
     В ином месте Хармс  описывает,  что  такое  в  его  понимании  цифровые
свойства:
     В  природе  нет  равенства.  Есть тождество, соответствие, изображение,
различие и противопоставление. Природа не приравнивает одно к  другому.  Два
дерева  не могут быть равны друг другу. Они могут быть равны по своей длине,
по своей толщине, вообще по своим свойствам. Но два дерева в своей природной
целости, равны друг другу быть не  могут.  Многие  думают,  что  числа,  это
количественные  понятия  вынутые  из  природы.  Мы же думаем, что числа, это
реальная порода. Мы думаем, что числа вроде деревьев или вроде травы.  <...>
Говоря  два,  Мы  не  хотим  сказать этим, что это один и еще один. Когда Мы
сказали "два дерева", то Мы использовали одно из свойства  "два"  и  закрыли
глаза  на  другие свойства. "Два дерева" значило, что разговор идет об одном
дереве и еще одном дереве (Логос, 118)64.
     Высказывание  "два  дерева"  не  означает,  что  существует  некий  ряд
деревьев,  но  что  данному  множеству  присуще некое свойство. Скажем, "три
дерева" значит принцип различия внутри некоего целого, которое мы  описываем
как  совокупность  трех  деревьев.  А  "два  дерева"  --  это  тождество или
противопоставление, или соположение  двух  отдельных  частей,  или  даже  их
взаимопритяжение, потому что два не означает еще полного отделения. В "Лапе"
Хармс обыгрывает свойства "двоицы":
     Тут стоят два дерева и любят друг друга. Одно дерево -- волк, другое --
волчица (2, 95).
     (Отмечу,  между  прочим, возможную анаграмматическую связь между вОЛК и
КОЛ.)
     Никакое из перечисленных свойств не проецируется  на  цифру  пятнадцать
применительно  к  рукам. Пятнадцать рук эквивалентны пятнадцати зарубкам или
пятнадцати штрихам. Речь в данном случае уже не идет об органах,  вступающих
друг  с  другом в отношения "свойств" или принципов и тем самым определяющих
существование организма, тела. Речь  идет  просто  о  наборе  элементов  для
счисления.  Но  тогда  безразлично,  сколько  рук  у человека. Их может быть
пятнадцать,  двадцать,  сто.  Их   количество   никак   не   отражается   на
существовании организма, на его членимости и единстве.
     Известно,  что  числа индивидуализируются и связываются с определенными
свойствами в основном до десяти. Числительные, обоз-
     ________________
     64  Такое  отношение  к   числу   могло   стимулироваться   "философией
математики",  изложенной  в  интеллектуальном бестселлере двадцатых годов --
книге Освальда Шпенглера "Закат Европы":
     Не существует и не может существовать  никакого  числа  в  себе.
Есть  множество миров чисел, так как есть множество культур. Мы обнаруживаем
индийский, арабский,  античный,  западный  тип  математического  мышления  и
вместе тип числа, каждый по самой сути своей представляющий нечто самобытное
и  единственное,  каждый  являющийся  выражением  мирочувствования, символом
некой значимости (Шпенглер Освальд. Закат Европы. Т. 1 / Пер.  К.  А.
Свасьяна. М.: Мысль, 1993. С. 208). Комментарий на эту тему см.: Лосев А.
Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Наука. С. 41--45.


     Троица существования 283
     начающие  первые  десять цифр во всех языках, -- исключительно древние.
Однако когда число переходит рубеж  десяти-двенадцати,  оно  перестает  быть
окрашенным  в  индивидуальные  тона.  В  архаических  культурах оно означает
просто "много". И именно поэтому Хармс делает существенное заключение:
     А впрочем, не рук пятнадцать штук,
     пятнадцать штук,
     пятнадцать штук,
     Хэу-ля-ля,
     дрюм-дрюм-ту-ту!
     Пятнадцать штук, да не рук.
     Руки просто превращаются  в  "штуки"  --  совершенно  лишенные  свойств
элементы,   которые   могут   вступать   в   отношения   эквивалентности   и
использоваться   как   коллекции   для   образования   и    функционирования
количественных