на  минуту,  что  человек  начинает  ощущать
бесконечность  во  всем;  всякая  мысль,  всякая  идея,  приводят  его к
ощущению бесконечности.
     Это непременно должно произойти с человеком,  переходящим  к  пониманию
реальности высшего порядка. Что же он должен чувствовать при этом?
     ________________
     29 Papus. The Tarot of the Bohemians. P. 202.
     30 См.: Rucker Rudy. Infinity and the Mind. Princeton: Princeton
University Press, 1995. P. 1.


     Переворачивание 327
     Он должен чувствовать бездну и пропасть везде, куда он ни посмотрит. И,
конечно,  он  должен  испытывать  при  этом невероятный страх, ужас и тоску.
<...>
     ...тот мир, в котором оно  [существо]  родилось,  с  которым  свыклось,
который  единственно оно представляет себе реальным, рушится и падает
кругом  него.  Все,  что  раньше  казалось  реальным,   становится   ложным,
обманчивым,  фантастическим, нереальным. <...> за разрушающимся старым миром
открывается бесконечно более прекрасный, новый...31
     Апокалипсис Хармса -- это прежде всего раскрытие скрытого,  обнаружение
(ср.  с  соответствующим  пониманием  Апокалипсиса у Деррида). Это раскрытие
принимает форму раскручивания свитка -- gal-galу gala, -- обнаружения
"оси" с помощью вращения.
     В этом контексте иероглиф "окно" можно понимать  как  эквивалент  слова
"свет".  Такое  чтение  законно.  В списке "сокращений", сделанном Хармсом в
30-е годы, он, в частности, иероглифически сжимает слово "свет" в монограмму
"окно"32. "Окно" может как раз пониматься как  "свет",  как  старый  "свет",
трансформирующийся в "новый".
     "Окно"   как   знак  света  прямо  перекликается  с  Осирисом.  Плутарх
рассказывает, что в
     день, когда родился Осирис, прямо в час его  рождения  раздался  голос,
который сказал: "Господин Всего движется к свету"33.
     Разрушение  старого  света  -- это та форма переворачивания (когда "все
рушится и падает"), которая открывает дорогу к свету34.
     Открытие  "нового   света"   лучше   всего   дается   круглой   книгой,
книгой-колесом,  свитком.  Ее текст может вращаться, воспроизводя разрушения
(членение, дробление) и возникновение новых значений одновременно35 .
     "Тексты-колеса" известны как в европейской, так и в еврейской традиции.
У упоминавшегося Абраама Абулафии  имеется  целый  ряд  "колесных"  текстов,
которые  позволяют  производить  огромное  количество  перестановок  букв --
алфавитных пермутаций. Любопытно, что в одной из серий  круговых  каллиграмм
Абулафии,  строящихся  вокруг  алфавитных  перестановок,  внешний  ряд  букв
означает:
     _____________
     31 Успенский Я. Д Tertium Organum. Ключ к загадкам  мира.  СПб.,
1911. С. 170.
     32 Опубликовано в: Никитаев Александр. Тайнопись Даниила Хармса.
С. 98.
     33  Plutarch.  Isis and Osiris, 355 f. // Plutarch's Moralia. V.
5. London; Cambridge: William Heinemann: Harvard University Press. P. 33.
     34  Такое  переворачивание   фиксируется   в   инверсии   треугольника,
образуемого  ногой повешенного. Его вершина в схеме Хармса начинает смотреть
вверх, в сторону Осириса. Троица Осирис--Исида--Гор была идентифицирована  с
формой  так  называемого "платоновского треугольника" Атанасиусом Кирхером в
XVII веке. Осирису в этом треугольнике отводилась роль "активного принципа".
Тот же Кирхер спекулировал о реверсии букв, в трансформации которых он видел
некий математический философский принцип. По мнению Кирхера,  буквы  Y  и  Л
иероглифически обозначали метафизическое движение сверху вниз и снизу вверх,
а  Х  --  комбинацию,  сбалансированность этих движений в центре (Iversen
Erik. The Myth of Egypt  and  its  Hieroglyphs  in  European  Tradition.
Princeton: Princeton University Press, 1993. P. 94--97).
     35  См.  о  сходном  использовании колеса как генератора нового языка и
разрушителя  старого  во  французской  культуре  20-х  годов:  Ямпольский
Михаил. Память Тиресия. М.: Ad Marginem, 1993. С. 216-227.



     328 Глава 11

     Абраам Абулафия. "Буквенные колеса"

     середина   первого,   середина  последнего,  начало  последнего,  конец
последнего. начало  середины,  середина  середины,  конец  середины,  начало
начала, конец начала36.
     Само  колесо  вписывает  в  себя  все  возможные варианты перестановок.
Любопытна при этом роль середины. Если текст становится похожим  на  колесо,
то  серединой  становится  точка,  "неподвижная  ось",  главный  ориентир во
вращении и трансформации  текста.  Ars  combinatoria  Рамона  Луллия,
также  использовавшего  систему  вращающихся  кругов,  приводит  во вращение
фигуру, обозначающую троичную структуру оппозиций:  начало--середина--конец.
В  своей  попытке  исчерпать все возможные логические сочетания категорий он
вращает треугольник, который
     состоит из начала, середины и конца и охватывает все,  что  существует.
Поскольку  все  существующее -- это либо начало, либо середина, либо конец и
ничего нет вне этих принципов37.
     Такая  "колесная"  книга   буквально   осознается   как   книга   мира,
охватывающая "все, что существует". Но именно такая книга с помо-
     ________________
     36  Abulafia  Abraham. Circles // Exiled in the World. Poems and
Other Visions of the Jews from Tribal Times  to  Present  /  Ed.  by  Jerome
Rothenberg and Harris Lenowitz. Port Townsend: Copper Canyon Press, 1989. P.
215.
     37  Lull  Ramon.  Ars Brevis // Doctor Illuminatus. A Ramon Lull
Reader / Ed. by Anthony Bonner. Princeton: Princeton University Press, 1985.
P. 303.



     Переворачивание 329
     щью перестановок и  может  осуществлять  переход  от  старого  света  к
новому.
     8
     Вопрос,  который  возникает в такой практике перевертывания, может быть
сформулирован следующим образом: что происходит с элементами цепочки,  когда
они  меняют  порядок  своего  расположения.  Понятно,  что 12 и 21 не просто
симметричные перевертыши. Ведь двойки и единицы в каждом из случаев означают
разное. В 12 единица означает десять,  а  два  --  две  единицы,  в  21  два
означает двадцать, а единица значит именно единицу. Витгенштейн спрашивал по
поводу   перевернутой   серии   123,   дающей   321:   получаем  ли  мы  при
переворачивании два отдельных  впечатления  --  одно  о  переворачивании,  а
второе  о  возникновении  нового  числа?38 Иначе говоря, ощущаем ли мы связь
возникновения 321 с переворачиванием, реверсией ряда?
     Очевидно, что связь эта ослаблена, в силу того что каждый из  элементов
перевернутого  числового  ряда меняет свою природу. Сохраняя видимость своей
старой  идентичности,  он  начинает  значить   иное.   Мы   имеем   дело   с
полумагической  процедурой  порождения  нового через переворачивание.
Хармс в свойственной ему манере сформулировал это следующим образом:
     ...известно такое число, что если его написать по-китайски сверху вниз,
то оно будет похоже на булочника (МНК, 99).
     Хармс, поворачивая "ключ", аркан "Повешенного",  меняет  всю  структуру
значений,  которые  радикально  трансформируются. В некоторых интерпретациях
"повешенный" на древе сефирот ассоциируется с буквой "мем", которая  связана
со  стихией воды, отражающей вещи вверх ногами39, и, добавлю я, с зеркальной
трансформацией симметрии. Этим скорее всего  и  объясняется  трпытка  Хармса
превратить  монограмму  "сир"  в  еврейское "мем". Монограммируя центральный
слог имени Осириса, Хармс включает в монограмму знак перевертывания. Ключ  к
изменению  значений  оказывается  в  переворачивании  Я,  моей  позиции  как
наблюдателя, которая неожиданно трансформирует Я (повешенного), в "Мир",  12
в 21.
     Я уже приводил высказывание Липавского об относительности верха и низа:
"Вверх-вниз:  это  только  отношение  к движению тела или руки" (Логос, 10).
Меняя  направление  тела,  переворачивая  его,  можно   тем   самым   менять
последовательность  элементов  мира.  Поскольку  верх  и низ известны нам по
положению тела, то необходимо изменить положение тела, которое оказывается в
чрезвычайно тесной связи с мировыми цепочками. Вертикальное  положение  тела
человека, задавае-
     _____________
     38   Wittgenstein   Ludwig.   Remarks   on  the  Foundations  of
Mathematics. Cambridge, Mass.; London: The MIT Press, 1956. P. 128.
     39 Cavendish Richard. The Tarot. New York: Crescent Books, 1975.
P. 107.


     330 Глава 11

     мое тяготением, находится в связи с вертикальным  положением  деревьев,
чей рост также определен силой гравитации. Липавский как-то заметил:
     В  том-то  и ловушка времени, что произвольное в какой-то момент, потом
становится незыблемым. Дерево  выбрало  неправильный  угол  роста,  что  тут
поделаешь, когда это уже осуществилось (Логос, 9).
     Дереву  в  этом  контексте противопоставлен цветок папоротника, который
цветет только один день в году. Незыблемости противопоставлен момент.
     Цветок в хармсовской криптограмме скорее всего отсылает  к  индуистской
шакре, означающей на санскрите "колесо". Шакра -- это центр жизненной
энергии.  Тибетский  тантризм  различает пять шакр на теле человека, которым
соответствуют пять стихий -- земля, вода,  огонь,  воздух  и  эфир.  Индуизм
знает   семь   центров,   высший   из   которых,   совпадающий   с  головой,
символизируется цветком лотоса.  Эта  шакра  --  Sahasrara  --
часто  изображается  в  виде  перевернутого  цветка.  Отсюда значение
перевернутой позиции тела в хатхе-йоге -- вниз головой, вверх ногами.  Такая
поза производит инверсию низшей и высшей шакр.
     Цветок    лотоса    --   универсальный   символ   творения,   раскрытия
первоначального яйца, с которым ассоциируется бутон  лотоса.  Это  первичная
эманация.  В  него,  как  в  мистическое  колесо  с  восемью  осями (лучами,
лепестками),  помещается  Будда.  Связь  цветка   с   колесом,   кругом,   а
следовательно,  и содержащим в себе бесконечность нолем, позволяет протянуть
нити от цветка к Осирису, как богу нулевой цис-финитности.
     Цветок  в  принципе  оказывается  эквивалентен  древу  сефирот,  с  той
разницей, что он не выражает идею вечного, но идею эфемерности и новизны. Не
случайно  в  конце  хармсовской  "Лапы"  возникает ребенок, из головы
которого растет цветок.
     В хармсовском тексте  цветок  помещен  непосредственно  под  египетским
"ключом" -- "тау" и несколько напоминает его по форме.
     В  древнеегипетском  "тау"  было  идеографическим  обозначением жизни и
произносилось как "анх" (ankh). Точно так  же,  но  с  присоединением
детерминатива  записывалась  и  идеограмма  "цветок"  -- тоже "анх"40. Таким
образом, цветок и "тау" -- это трансформации  одного  и  того  же  комплекса
"жизнь-цветок".  В  результате  мы  имеем  сложную  цепочку  превращений  --
изображение цветка переходит в египетскую идеограмму, которая превращается в
хармсовскую    тайнопись,    в    своем     идеограмматическом     фрагменте
трансформирующуюся в еврейскую букву.
     Речь  идет  не просто о трансформациях, но о переходе от языка к языку,
который можно обозначить как переход от одного типа знания к другому.
     ____________
     40 Sir E. A. Wallis Budge. Egyptian Language. New  York:  Dorset
Press, 1993. P. 25, 35.


     Переворачивание 331

     Вертикаль,  по  которой расположены знаки, -- это и путь восхождения, и
одновременно  направление  роста.  Трансформация  смыслов  задается   линией
прорастания.
     9
     Рост,   как  уже  говорилось,  определяется  линейной  темпоральностью.
Единственная возможность изменить  угол  роста,  а  следовательно,  нарушить
неотвратимость   и   необратимость   времени   --   это  изменить  положение
человеческого тела по отношению к нему.
     У обэриутов совершенно особое место  отводится  неким  движениям  тела,
нарушающим  законы  гравитации.  Антигравитационность  как способ разрушения
пространственных  направлений  исключительно  занимала  близкого   обэриутам
Малевича.   У   обэриутов   падению,   которое  вписывается  в  галилеевскую
механическую картину мира как  нечто  неотвратимое,  а  потому  связанное  с
линеарным ходом времени, постоянно противопоставляется плавание и летание --
антигравитационные  практики,  привлекавшие  мыслителей  еще  в  XIX веке --
напомню хотя бы о Клейсте и Ницше.
     Липавский приводит в "Разговорах" следующую запись беседы, начавшейся с
обсуждения состояния опьянения:
     Л.Л. [Липавский]: Предметы схватываются глазом  более  четко,  цельнее.
Они  как  бы вырастают или готовятся к полету. Да, они летят. Человек теряет
свое место среди предметов, подвластных  им.  Это  и  дает  освобождение  от
индивидуальности.
     Затем:  о  планере:  он мог ведь изобретаться в любую эпоху, может быть
так и случалось, а потом снова забывали. И  о  плавании  и  о  полете.  Н.А.
[Заболоцкий]:  Я  переплыл  реку  с  поднятыми  руками!  (Он  воздал похвалу
плаванию: плывущий испытывает радость,  недоступную  другим.  Он  лежит  над
большой  глубиной,  тихо лежит на спине, и не боится пропасти, парит над ней
без опоры. Полет -- то  же  плавание.)  <...>  Л.Л.:  Полет  освобождает  от
тяготения,  а  оно  основное  образующее  тела. Поэтому полет и освобождает.
<...> Но полет и плавание служат изучению жизни и смерти (Логос, 10).
     Здесь существенны несколько моментов. Во-первых, по мнению  Липавского,
полет  освобождает  от  индивидуальности  и от места среди предметов.
Речь идет о некоем странном состоянии промежуточности, которое и фиксируется
парением.  Это  промежуточность  между  субъективностью  и   объективностью.
Человек избавляется от гипертрофии индивидуальности, то есть субъективности,
и  одновременно  теряет  место среди предметов, вещей. Я уже упоминал о том,
что предмет, взятый в своем "пятом  значении",  в  своей  квинтэссенции,  по
мнению Хармса, теряет почву, отрывается от человека и "РЕЕТ" (Логос, 114)41.
     _____________
     41   Самым   непосредственным   источником  идеи  "реяния"  могли  быть
"Эстетические фрагменты" Г. Шпета, который утверждал, что динамика смысла  в
художественном  образе  преобразуется в реяние: "Понимание, переливы смысла,
делающие  динамическим  понятие,  заменяются  в  образе  парением,  реянием,
соответственно требуют чутья, вкуса и т. п." (Шпет Г. Г. Эстетические
фрагменты // Шпет Г. Г. Сочинения. М.: Правда, 1989. С. 446).


     332 Глава 11
     Этот  отрыв  от  места, от своей закрепленности в мире можно определить
как трансгрессию, переход границы. Шеллинг пытался описывать  переход
от  идеального Я к миру вещей как переход границы, отделяющей субъективность
и объективность. Для Шеллинга  состояние  "перехода  границы"  выражается  в
созерцании  себя  со  стороны, то есть в таком состоянии, когда Я даюсь себе
как субъекту в  качестве  объекта.  Говоря  о  "переходе  границы",  Шеллинг
говорил о "третьей деятельности",
     одновременно  заторможенной  внутри  границы  и  переходящей ее,
одновременно идеальной и реальной <...> В этой третьей деятельности Я  парит
между переходящей границу деятельностью и деятельностью заторможенной42 .
     Именно  парение позволяет, по мнению Шеллинга, сохранять двойственность
Я,    одновременно    постулируя    автономность     Я-самого-по-себе     от
вещи-самой-по-себе.    Для    Шеллинга    существенна    эта   невообразимая
"заторможенность внутри границы", которую сам же он  определяет  как  "точку
соприкосновения между Я и противоположным ему"43.
     Парение,  замирание внутри границы похоже на состояние потенциальности.
Это такое состояние,  когда  речь  еще  не  состоялась,  когда  Я  и  "вещи"
существуют  в  раздельности,  и  Я не способно их назвать. Это состояние, по
мнению Шеллинга, выражающееся в  ощущении  себя,  в  некой  доречевой
саморефлексии.  "Заторможенность  внутри границы" -- это отчасти и состояние
внетемпорального напряжения, не разрешающегося в письме.
     Я думаю, что  "реет"  Хармса  сродни  "парению"  Шеллинга.  Это  именно
выражение актуальности черты, границы, создающей расслоение и обеспечивающей
переворачивание  как  резрезание  и  сохранение целостности одновременно. Во
всяком случае, реяние возникает именно как заторможенный переход границы  из
одной  среды  в  другую  (от  земли в воздух, из воздуха в воду), от бытия к
небытию ("полет и плавание служат изучению жизни и смерти" -- Липавский).
     Такое  зависание  внутри  границы,  которая  не  имеет   протяженности,
по-своему  связано с особым переживанием темпоральности. Парение "выключает"
ход часов и поэтому позволяет "остановиться"  в  состоянии  "перехода".  Это
связано  прежде  всего  с  тем,  что  полет  иначе  соотнесен с переживанием
времени, чем,  скажем,  ходьба,  дробящая  шагами  континуум  на  дискретные
единицы.   Этого   дробления   нет  в  полете  --  континуальном,  а  потому
растворяющем субъекта в  мире  протяженностей,  которые  могут  сжиматься  и
растягиваться. По этому поводу Людвиг Бинсвангер заметил, что различные типы
передвижения  предопределяют  темпорализацию  нашего  существования,  нашего
бытия-в-мире44.
     ________________
     42 Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф. Система  трансцендентального
идеализма // Шеллинг. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1987. С. 302-303.
     43 Там же. С. 304.
     44   Binswanger   Ludwig.   The   Case   of   Ellen   West:   An
Anthropological-Clinical Study// Existence / Ed. by Rollo May, Ernest  Angel
and Henri F. Ellenberger. New York: Simon and Schuster, 1958. P. 302.


     Переворачивание 333
     И  наконец,  полет  или  плавание  освобождают  от  формы тела, которая
задается тяготением и связана с необратимостью времени. Полет, плавание, как
и иные формы изменения  положения  тела,  --  скажем,  подвешивание,  как  в
выбранном  Хармсом аркане Таро, -- освобождают мир от неотвратимой линеарной
причинности.
     Нетрудно   увидеть   связь   между   торможением   внутри   границы   и
переворачиванием.   Торможение   не  дает  перейти  границу  и  одновременно
"поворачивает" в свою собственную сторону,  создавая  дистанцию  между  Я  и
собственным телом. Торможение -- необходимая фаза "переворачивания", которое
также останавливает движение времени и обращает его вспять. Переворачивая, я
обретаю новое значение через поворот в сторону начала, назад "к нолю".
     Заболоцкий    был    особенно   чувствителен   к   освобождающей   силе
антигравитационности,  например  в  плаванье.  В  1930   году   он   написал
стихотворение  "Человек  в  воде",  в котором человек, погружающийся в воду,
превращается в колесо, трансформирующее как мир вокруг, так и его самого:
     Человек, как гусь, как рак,
     <...>
     Он размахивал хвостом,
     Он притопывал ногой
     И кружился колесом,
     Безволосый и нагой.
     (Заболоцкий, 81)
     В том же году он пишет "Подводный  город",  в  котором  рисует  картину
"перевернутого  города"  Посейдон,  населенного фигурами людей, висящих вниз
головами:
     Человек, носим волною,
     Едет книзу головою.
     Осьминог сосет ребенка,
     Только влас висит коронка.
     (Заболоцкий, 85)
     Заболоцкий, как и Хармс, интересовался Таро. В стихотворении 1930  года
"Звезды, розы и квадраты" он буквально называет малые арканы (масти) Таро --
"жезлы,  кубки  и  колеса" -- как знаки, венчающие "наши дома", движущиеся в
небе вроде звезд и планет и в конце концов исчезающие.
     Это финальное исчезновение летящих и  плавающих  тел  связано  с  одной
особенностью, отмеченной Гастоном Башляром:
     Рыба  и  птица живут в объеме, в то время как мы живем исключительно на
поверхности. Они, как говорят математики, имеют на  одну  "свободу"  больше,
чем мы45.
     Прикованность  человека  к  поверхности,  хотя  и не делает его целиком
поверхностным, двухмерным существом, все же отчасти лишает его
     _______________
     45 Bachelard Gaston. Lautreamont. Paris: Jose  Corti,  1939.  P.
66.  [L'oiseau et le poisson vivent dans un volume, alors que nous ne vivons