х
было над чем подумать.
   - Конечно, - ответил он. - Вообще-то я рассчитываю на приз.
   Фэй улыбнулся:
   - Отлично. Турнир должен был  состояться  в  прошлый  уик-энд,  но  я
надеялся, что если его отложить, то Джимми В. Тоже примет участие. Но он
до сих пор в больнице, так  что  если  откладывать  и  дальше,  наступят
холода,  и  нам  придется  проводить  турнир  в  парикмахерской,  как  в
девяностом году.
   - А что случилось с Джимми В.?
   - Рак снова принялся за него, - ответил Фэй,  затем,  понизив  голос,
добавил: - Не думаю, что на этот раз у  него  есть  хоть  малейший  шанс
отразить нападение.
   Чувство глубокого сожаления охватило Ральфа при этом известии. Они  с
Джимми Вандермеером знали друг друга  еще  в  "настоящей  жизни".  В  те
времена  оба  мотались  по  дорогам.  Джимми   торговал   сладостями   и
поздравительными открытками, а  Ральф  -  печатными  приспособлениями  и
бумажной продукцией, вдвоем они составляли отличную команду,  колеся  по
Новой Англии, ведя поочередно машину и  позволяя  себе  более  роскошные
удобства, чем было бы доступно одному.
   Они  делились  также  ничем  не  примечательными  секретами   мужчин,
путешествующих  в  одиночку.  Джимми  поведал  Ральфу   о   проститутке,
стащившей у него бумажник в 1958 году,  и  как  он  затем  обвел  вокруг
пальца жену, сказав ей, что его ограбил попутчик.
   Много поездок; много пробитых колес; много шуток по  поводу  одиноких
коммивояжеров   и   хорошеньких   фермерских   дочек;    много    бесед,
затягивающихся далеко за полночь. Иногда они говорили о Боге,  иногда  о
политике. В общем, Джимми Вандермеер был чертовски  отличным  парнем.  А
потом Ральф нашел сидячую работу в типографии, и  Джимми  выпал  из  его
поля зрения. Они возобновили взаимоотношения только здесь и в  некоторых
других  местах,  принадлежащих  Городу  Старых  Кляч,  -  встречались  в
библиотеке, бассейне, задней комнате парикмахерской. Когда вскоре  после
похорон Кэролайн Джимми  рассказал,  что  он  вполне  достойно  выдержал
схватку с раком легких, Ральф  припомнил,  каким  всегда  видел  Джимми:
говорил ли тот о бейсболе, ловил ли рыбу, ехал ли он в машине, в  уголке
рта у него непременно была зажата сигарета.
   "Мне повезло", - сказал он себе тогда. Но, по всей видимости, счастье
изменило ему. Так происходит всегда.
   - Печальная новость, - вздохнул Ральф.
   - Он уже почти три недели в  больнице,  -  сообщил  Фэй.  -  Проходит
лечение радиацией и принимает уколы с ядом, по идее убивающим рак, но на
самом деле убивающим самого человека.  Удивительно,  что  ты  ничего  не
знал, Ральф.
   "Конечно, ты удивлен, а я нет. Видишь ли, бессонница - дама ревнивая,
она заставляет о многом забыть. То не можешь отыскать бульонные  кубики,
то теряешь ощущение времени, а потом наступает очередь и старых друзей".
   Фэй покачал головой:
   - Проклятый рак. Ужасно, как он может таиться, выжидая своего хода.
   Ральф кивнул, затем, подумав о Кэролайн, спросил:
   - Ты случайно не знаешь номер палаты Джимми? Может быть,  я  проведаю
его.
   - Случайно знаю: 315. Запомнишь?
   Ральф усмехнулся:
   - Хотя бы на время.
   - Конечно, навести его, если сможешь, - они его хорошенько накачивают
уколами, но пока  еще  он  узнает  людей,  клянусь,  ему  будет  приятно
повидаться с тобой. Как-то он сказал мне, что у вас есть что вспомнить.
   - Ты же знаешь, как это бывает, - ответил Ральф.  -  Парочка  молодых
мужиков в дороге, вот и все. Если нам  приносили  чек  за  обед,  Джимми
всегда предоставлял оплачивать его мне.  -  Внезапно  Ральфу  захотелось
расплакаться.
   - Паршиво, правда? - спокойно заметил Фэй.
   - И не говори.
   - Навести его. Он будет рад, да и тебе полегчает. Только не забудь  о
шахматном турнире!  -  закончил  Фэй  и  выпрямился,  делая  героическое
усилие, чтобы выглядеть и говорить как можно бодрее. - Еще раз  спасибо,
что удержал меня от глупости. Знаешь, мне как-то не по себе.
   - Ладно. Я же Миротворец Номер  Один.  -  Ральф  пошел  по  тропинке,
ведущей к дороге,  затем  обернулся.  -  Видишь  служебную  дорогу?  Ту,
которая ведет от Дженерал  Авиэйшн  к  шоссе?  -  Он  указал  рукой.  От
терминала отъехал грузовик, на ветровом  стекле  полыхали  ослепительные
солнечные блики.
   Грузовик  притормозил  возле  ворот,  входя  в  поле  действия   луча
фотоэлемента.
   Ворота стали открываться.
   - Конечно, вижу, - ответил Фэй.
   - Прошлым  летом  я  видел,  как  по  служебной  дороге  ехал  Дипно,
следовательно, у него есть ключ-карточка  от  этих  ворот.  Нет  никаких
соображений по поводу того, как она оказалась у Эда?
   -  Ты  имеешь  в  виду   парня   из   организации   "Друзья   жизни"?
Ученыйлаборант, который провел небольшой эксперимент,  избив  свою  жену
прошлым летом?
   Ральф кивнул:
   - Только я говорю о лете 1992 года. Он  ездил  на  старом  коричневом
"датсуне".
   Фэй рассмеялся:
   - Да я не отличу "датсун" от "тойоты" или "хонды", Ральф. Но я скажу,
кто в основном пользуется этой дорогой: поставщики провизии, их  пилоты,
обслуживающий персонал и авиадиспетчеры. Думаю, некоторые пассажиры тоже
имеют такие ключи, если они часто летают на личных самолетах.
   Единственные ученые, занятые  здесь,  работают  на  станции  контроля
воздуха.
   Он ученый такого профиля?
   - Нет, химик. До недавнего времени он работал в лаборатории  Хокинга.
- Забавлялся с белыми мышками? Ну, насколько мне известно, на  аэродроме
не водятся грызуны, хотя, подожди-ка... Этой дорогой пользуется еще одна
категория людей.
   - Да? Кто же?
   Фэй указал на здание из сборных конструкций  ярдах  в  семидесяти  от
центрального авиационного терминала:
   - Видишь то здание? "СолоТек".
   - А что такое "СолоТек"?
   - Школа, - ответил Фэй. - Там люди учатся летать.
 
4 
 
   Ральф возвращался по Гаррис-авеню, засунув руки в карманы  и  опустив
голову так низко, что видел только трещины на асфальте. Мысли его  снова
кружились вокруг Эда Дипно... И "СолоТек". Невозможно выяснить, является
ли  "СолоТек"  причиной,  объяснявшей  присутствие  Эда  на   территории
аэропорта в день  столкновения  с  Мистером  Садовником,  но  совершенно
неожиданно именно на сей вопрос Ральф жаждал получить ответ.  Его  также
интересовало, где Эд  живет  сейчас.  К  тому  же  Ральф  решил  узнать,
разделяет ли Джон Лейдекер его любопытство по этим двум пунктам.
   Ральф миновал  двухэтажный,  без  всяких  претензий  особняк  Джорджа
Лайфорда с одной стороны и ювелирный магазин ("СКУПАЕМ ЗОЛОТО  ПО  САМОЙ
ВЫСОКОЙ ЦЕНЕ") с другой. Его мысли были прерваны резким, захлебывающимся
лаем. Подняв голову, Ральф увидел Розали, сидящую на тротуаре у входа  в
Строу  форд-парк.  Старая  собака  часто  дышала,  слюна  капала  с   ее
высунутого языка, образуя лужицу на бетоне между лапами.  Шерсть  стояла
дыбом, а выцветший платок, казалось, дрожал от  частого  дыхания.  Когда
Ральф взглянул на нее, собака снова тявкнула, вернее взвизгнула.
   Ральф посмотрел на  противоположную  сторону  улицы,  чтобы  выяснить
причину лая, но не увидел ничего, кроме прачечной  самообслуживания.  За
стеклом мелькали женские фигуры, но Ральфу не верилось, что Розали может
лаять на них. Мимо прачечной вообще никто не проходил.
   Ральф посмотрел назад и внезапно понял, что Розали не просто сидит на
тротуаре, а припадает к нему... Вжимается  в  землю.  Похоже,  она  была
напугана до смерти.
   До настоящего момента Ральф никогда не задумывался, сколько общего  в
выражениях чувств и языке тела у  собаки  и  человека:  они  усмехаются,
когда  счастливы,  опускают   голову,   испытывая   стыд,   беспокойство
отражается в их глазах, а напряжение выдает спина - то же самое делают и
люди. И, как и у людей, страх сквозит  в  каждом  мускуле,  если  собака
чем-то напугана. Ральф снова посмотрел на  противоположную  сторону,  на
место, привлекшее внимание Розали,  и  снова  ничего  не  увидел,  кроме
прачечной  "Буль-буль"  и  пустынного  тротуара.  Но  затем   совершенно
неожиданно  вспомнил  малышку  Натали,  хватающую  серо-голубые   следы,
оставленные его рукой. Другим казалось, что она хватает пустоту,  всегда
кажется, что дети ловят ручонками пустоту... Но Ральф-то знал.
   Он видел.
   Розали панически завизжала, ее визг напомнил Ральфу скрип заржавевших
дверных петель.
   "До настоящего момента это случалось само по себе... Но, может  быть,
мне удастся  вызвать  его  приход.  Возможно,  я  смогу  заставить  себя
увидеть..."
   Увидеть что?
   Ауры. Конечно же, их. И то, что он (раз-два-три-четыре) видит Розали.
Ральф уже догадывался (что-то лопнуло в квартире), что это такое, но  он
хотел удостовериться вполне. Вопрос  заключался  лишь  в  том,  как  это
сделать.
   "Вообще, как человек видит?"
   Он смотрит.
   Ральф посмотрел  на  Розали.  Посмотрел  очень  внимательно,  пытаясь
увидеть  все,  что  возможно:  выцветший  платок,  служивший  ошейником,
пыльную, торчащую клочьями шерсть, серые  разводы  на  вытянутой  морде.
Собака, казалось, почувствовала его взгляд и, повернув  голову,  глянула
на него и тяжко взвизгнула.
   А в это время Ральф почувствовал, как что-то перевернулось у  него  в
голове  -  словно  завелся  стартер  машины.  Промелькнуло  быстрое,  но
отчетливое ощущение легкости, а затем в день влилась яркость. Он отыскал
обратную дорогу в этот более красочный, оживленный и  глубокий  мир.  Он
увидел мрачную мембрану - по виду напоминающую протухший яичный белок, -
вплывшую в существование вокруг  Розали,  увидел  темную,  почти  черную
"веревочку", тянущуюся вверх. Однако основанием  "веревочки"  служил  не
череп, как у людей (именно так Ральф увидел эту связующую нить, находясь
в состоянии, когда "веревочка" Розали шла вверх от ее морды.
   "Теперь тебе известно наиболее существенное различие между собакой  и
человеком, - подумал он. - Их души находятся в разных местах".
   Собачка! Ко мне, собачка!
   Ральф, моргнув, отшатнулся от этого голоса,  напоминающего  царапанье
мела по школьной доске. Ладони потянулись к ушам, но  тут  Ральф  понял,
что это не поможет; слух здесь был ни  при  чем.  Часть,  раненная  этим
голосом, находилась глубоко внутри, и руками туда не доберешься.
   Эй ты, чертов чемодан с блохами! Думаешь, я  буду  возиться  с  тобой
целый день? Поднимай свою драную задницу и иди сюда!
   Розали, взвизгнув, перевела взгляд от Ральфа к тому, на что  смотрела
раньше. Собака приподнялась, затем снова припала к земле. Платок на  шее
Розали затрепетал еще сильнее, и  Ральф  увидел,  что  слева  от  собаки
распространился мокрый полумесяц содержимого, не удержанного ее  мочевым
пузырем.
   Посмотрев на противоположную сторону улицы, Ральф увидел доктора  N3,
стоящего между прачечной и старым многоквартирным домом,  доктора  N3  в
белом халате (Ральф заметил на халате множество пятен, словно от  долгой
носки) и голубых джинсах. Панама Мак-Говерна по-прежнему красовалась  на
голове коротышки. Теперь панама балансировала на ушах создания; она была
настолько велика ему, что закрывала лоб.  Лысоголовый  яростно  улыбался
собаке, и Ральф увидел двойной ряд зубов -  клыков  каннибала.  В  левой
руке коротышка держал то ли старый скальпель, то ли  опасную  бритву.  В
глубине разума промелькнула убежденность, что на лезвии кровь, но  Ральф
был уверен, что это просто ржавчина.
   Доктор N3 засунул  два  пальца  правой  руки  в  рот  и  оглушительно
свистнул. Розали на тротуаре попятилась назад и тявкнула.
   Поднимай свою старую задницу, Ровер! Немедленно!
   Розали встала, поджав хвост, и  поплелась  вперед.  Приближаясь,  она
повизгивала, а страх усилил ее хромоту до такой степени, что собака едва
могла идти; задние лапы при каждом шаге грозили подломиться.
   - Эй!
   Ральф понял, что он кричит, только  когда  увидел  маленькое  голубое
облачко, поднявшееся вверх от  его  рта.  Облачко  протравливали  тонкие
серебристые паутинки, делавшие его похожим на снежинку.
   Лысоголовый  моментально  обернулся  на  крик  Ральфа,   инстинктивно
поднимая зажатое в руке оружие. На его лице застыло сердитое удивление.
   Розали  замерла,  уставившись  на  Ральфа  огромными,  встревоженными
глазами.
   Что тебе надо, Шот-таймер?
   В голосе лысоголового прозвучали ярость и гнев из-за  того,  что  ему
помешали... Но Ральф уловил  в  нем  и  другие  эмоции.  Страх?  Как  бы
хотелось в это поверить... Но, скорее, удивление и недоумение. Кем бы ни
было это создание, оно не привыкло, чтобы его видели подобные Ральфу, да
к тому же еще и прерывали.
   В чем дело, Шот-таймер, язык проглотил?  Или  уже  забыл,  что  хотел
сказать?
   - Я хочу, чтобы вы оставили собаку в покое!
   Ральф услышал себя двумя различными способами.  Он  был  уверен,  что
говорит вслух, но голос его прозвучал слабо и отдаленно, словно  музыка,
доносящаяся из снятых наушников  плейера.  Окажись  кто-нибудь  рядом  с
Ральфом, возможно, он и услышал бы сказанное,  однако  Ральф  знал,  что
слова звучали, как слабый  выдох  -  так  говорит  человек,  только  что
получивший удар в живот. Внутри же голос раздавался так, как  не  звучал
уже многие годы - молодо, уверенно.
   Доктор  N3,  должно  быть,  услышал  его  именно  так,   потому   что
моментально отскочил,  снова  подняв  оружие  (теперь  Ральф  был  почти
уверен, что это скальпель), как бы обороняясь.  Остановившись  на  траве
между тротуаром и проезжей частью Гаррис-авеню, он поддернул ремень брюк
через грязную ткань  халата  и  несколько  мгновений  мрачно  взирал  на
Ральфа. Затем лысоголовый, подняв ржавый скальпель, сделал им  несколько
неприятных продольных движений.
   Ты меня видишь - велика важность! Не суй нос туда, куда не просят!
   Собачонка принадлежит мне!
   Лысоголовый доктор-коротышка снова повернулся к съежившейся собаке: Я
больше не шучу с тобой, Ровер! Ступай сюда! Немедленно!
   Розали,  бросив  на  Ральфа  умоляющий,   отчаянный   взгляд,   стала
переходить улицу.
   "Я не вмешиваюсь в дела Лонг-таймеров,  -  сказал  ему  старина  Дор,
вручая томик стихов Стивена Добинса. - И тебе не советую".
   Отличный совет, однако  Ральф  чувствовал,  что  теперь  уже  слишком
поздно.  Он  не  намерен  оставлять  беднягу   Розали   на   растерзание
отвратительному гному, стоящему на тротуаре перед прачечной.
   - Розали! Иди сюда, девочка! Иди!
   Розали, тявкнув, подбежала к Ральфу. Она постояла у его правой  ноги,
а затем села, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх. Были еще и другие
выражения, которые он читал с легкостью: одна  треть  облегчения  и  две
трети наслаждения.
   Лицо  доктора  N3  исказилось  в  гримасе  такой  ярости,  что  стало
напоминать карикатуру.
   Лучше отправить ее ко мне, Шот-таймер! Я предупреждаю тебя!
   - Нет!
   Я сотру тебя в порошок. Мокрого места не оставлю. И  я  разделаюсь  с
твоими друзьями. Ты понял меня? Ты... Неожиданно, для самого себя  Ральф
поднял руку на  высоту  плеча,  повернув  ладонь  к  голове,  как  будто
собирался принять стойку каратэ, затем режущим жестом опустил руку  вниз
и стал зачарованно  смотреть,  как  плотные  голубые  клинья  слетели  с
кончиков его пальцев и, словно стрелы, заскользили через дорогу.  Доктор
N3 нагнулся как раз вовремя, придерживая рукой панаму Билла Мак-Говерна.
Голубой  клинышек  пролетел  в  двух-трех  дюймах  от  маленькой   руки,
придерживающей панаму, и воткнулся в окно  прачечной  "Бульбуль".  Здесь
клинышек света растекся  наподобие  жидкости,  и  на  мгновение  пыльное
стекло превратилось в сверкающее, синее-синее небо. Но через секунду оно
уже побледнело, и Ральф снова увидел женщин, как  ни  в  чем  не  бывало
вынимающих белье и закладывающих в машины новые порции.
   Лысоголовый карлик выпрямился и погрозил Ральфу сжатыми кулаками.
   Затем, сорвав с  головы  панаму  Мак-Говерна,  зажал  зубами  поля  и
откусил кусок. Когда он  проделывал  этот  странный  эквивалент  дешевой
истерики, солнце высекло искры от мочек его маленьких, аккуратных  ушек.
Коротышка выплюнул ком оторванной ткани, затем снова  нахлобучил  панаму
на голову. Эта собака моя, Шот-таймер! Я собирался позабавиться с ней!
   Думаю, теперь я позабавлюсь с тобой, а? С тобой и с твоими друзьями!
   - Убирайся отсюда!
   В ответ раздалась грязная брань.
   Ральф знал, где и от кого он слышал эти чарующие слух слова:  так  же
ругался Эд Дипно около ворот аэропорта  летом  девяносто  второго  года.
Такое не забывают, и неожиданно  Ральфа  охватил  ужас.  Во  что  же  он
вляпался?
 
5 
 
   Ральф поднес руку к голове, но  что-то  внутри  него  изменилось.  Он
снова мог опустить руку вниз режущим жестом,  но  возникла  уверенность,
что на этот раз никаких синих клиньев не последует.
   Доктор, очевидно, не знал, что ему угрожают незаряженным пистолетом.
   Он отпрянул, поднимая руку со скальпелем в защитном жесте.  Гротескно
искусанная панама соскользнула на глаза,  отчего  он  стал  походить  на
карикатурную  версию  Джека  Потрошителя...  Страдающего  патологической
неадекватностью, вызванной крайней близорукостью.
   Я проучу тебя за это, Шот-таймер! Погоди у меня! Дождешься!  Ни  один
из Смертных не смеет шутить со мной!
   Но пока лысоголовому карлику хватило. Он бросился наутек по  заросшей
сорняками тропинке между прачечной и  жилым  домом,  его  грязный  халат
хлопал по штанинам вытертых джинсов. Вместе с карликом исчезла и яркость
дня. Для  Ральфа  ее  уход  был  отмечен  никогда  ранее  не  изведанным
ощущением.  Он  чувствовал  себя  абсолютно  проснувшимся,   безгранично
энергичным и чуть ли не лопающимся от радостного возбуждения.
   "Я прогнал его. Господи! Я заставил отступить этого  сукиного  сына".
Ральф не имел ни малейшего представления, кем  на  самом  деле  являлось
создание в белом халате, но он знал, что спас от  него  Розали,  и  пока
этого  было  достаточно.  Вопрос  о  здравости  собственного   рассудка,
возможно, вернется ранним утром, когда он, как  всегда  сидя  в  кресле,
будет смотреть на пустынную, застывшую внизу улицу, но в  данный  момент
Ральф чувствовал себя на миллион баксов. - Ты ведь видела  его,  Розали?
Ты  видела  этого  отвратительного  маленького...  Посмотрев  вниз,   он
обнаружил, что Розали больше нет у его ног, он  вовремя  поднял  голову,
успев заметить, как собака прошмыгнула в парк, опустив  морду  и  поджав
подбитую лапу.
   - Розали! - крикнул он. - Эй, девочка!
   И даже не понимая почему  -  разве  только  потому,  что  они  вместе
пережили нечто экстраординарное, - Ральф  ринулся  за  собакой,  сначала
трусцой, потом бегом, затем галопом.
   Ральф давно не бегал. Раскаленная игла боли вонзилась  в  левый  бок,
распространяясь за лопатку и на всю грудь. В глубине парка он,  наконец,
остановился, нет - замер, упираясь руками в согнутые колени.  Пот  щипал
глаза и катился по лицу,  как  слезы.  Ральф  хрипло  дышал,  размышляя,
обычная ли это колющая  боль,  возникавшая  у  него  во  время  бега  на
школьном стадионе, когда он учился в старших классах, или так  чувствует
себя человек, с которым приключился фатальный сердечный приступ.
   Через тридцать или сорок секунд боль начала  отступать,  значит,  это
все-таки покалывание в боку. Отличное подтверждение тезиса  Мак-Говерна:
"Я кое-что скажу тебе, Ральф, - в нашем возрасте  умственные  устройство
явление распространенное". Ральф не знал, так ли это, зато он  сознавал,
что от года, когда он участвовал в соревнованиях по бегу,  его  отделяет
почти  столетие  и  что  погоня  за  Розали  была  глупостью,  возможно,
представляя опасность для его здоровья. Схвати у него  сердце,  вряд  ли
Ральф оказался бы первым стариком, наказанным  коронарным  тромбозом  за
возбуждение и игнорирование тою факта, что его  восемнадцать  уже  давно
ушли, и ушли навсегда.
   Боль слабела, Ральф приходил в себя, но ноги еще не слушались, словно
могли без предупреждения подкоситься в любой момент и  сбросить  его  на
дорожку, посыпа