нную гравием. Ральф поднял  голову  в  поисках  ближайшей
скамьи и  увидел  нечто,  заставившее  его  забыть  о  бродячей  собаке,
дрожащих ногах, даже о возможности инфаркта. Ближайшая скамья находилась
в сорока шагах по левой тропинке, на вершине небольшого холма. На скамье
в добротном голубом пальто сидела Луиза Чесс. Обтянутые перчатками  руки
покоились на коленях, а сама Лукза  рыдала  так,  будто  у  нее  вот-вот
разорвется сердце.
 
Глава двенадцатая 
 
1 
 
   - Что случилось, Луиза?
   Она взглянула на  него,  и  первое,  что  пришло  ему  на  ум,  стало
воспоминание: пьеса, которую они с Кэролайн смотрели  в  Бангоре  восемь
или девять лег назад. Некоторые актеры  изображали  мертвецов,  их  грим
составляли ярко-белые клоунские белила и черная краска под  глазами  для
создания впечатления огромных пустых глазниц.
   Вторая мысль была немного проще: "Енот", Луиза либо увидела отражение
его  мыслей  на  лице,  либо  догадалась  о  своем  виде,  потому   что,
отвернувшись, стала возиться с замком сумочки, затем просто закрыла лицо
руками.
   - Уходи, Ральф, - хриплым, дрожащим голосом попросила  женщина.  -  Я
сегодня неважно себя чувствую.
   При обычных обстоятельствах Ральф выполнил бы ее просьбу, поспешил бы
прочь  не  оглядываясь,  испытывая  чувство  стыда   из-за   того,   что
натолкнулся на нее, такую беззащитную, с растекшейся тушью под глазами.
   Но  обстоятельства   встречи,   окрашенные   ощущением   легкости   и
возвышенности другого мира Дерри, заставили  его  остаться.  К  тому  же
Ральф чувствовал чтото еще - простое и откровенное. Ему  неприятно  было
видеть Луизу, в  чьем  здоровом  оптимизме  он  никогда  не  сомневался,
одиноко сидящую в парке и рыдающую навзрыд.
   - Что случилось, Луиза?
   - Я просто неважно себя чувствую! - закричала она. -  Оставь  меня  в
покое!
   Луиза уткнула лицо  в  обтянутые  перчатками  руки.  Спина  тряслась,
рукава голубого пальто подрагивали, и Ральф вспомнил  Розали  в  момент,
когда лысоголовый карлик  кричал  на  нее,  приказывая  подойти:  собака
казалась несчастной и напуганной до смерти.
   Ральф, присев рядом с Луизой, слегка обнял ее и притянул поближе.
   Женщина прижалась к нему, но тело ее осталось  напряженным...  Словно
превратилось в камень.
   - Не смотри на меня! - выкрикнула она тем же взвинченным голосом.
   - Даже не смей! У меня размазалась косметика! Я специально  красилась
к приезду сына и невестки... Они приезжали на завтрак...  Мы  собирались
вместе провести утро...  "Мы  отлично  проведем  время,  ма",  -  сказал
Гарольд... Но причина, по которой они приехали... Видишь  ли,  настоящей
причиной... Она захлебнулась плачем. Ральф достал из кармана смятый,  но
чистый платок и вложил его в ладонь Луизы, та не глядя взяла платок.
   - Давай, - сказал он. - Можешь подчистить перышки, если хочешь,  хотя
ты не выглядишь плохо, Луиза; честное слово.
   "Немножко взъерошенно", - подумал он и улыбнулся, но улыбка сразу  же
умерла. Он вспомнил тот сентябрьский день, когда отправился в аптеку  за
упаковкой химического сна и наткнулся на стоявших у входа в парк Луизу и
Билла, живо обсуждающих демонстрацию, организованную Эдом  возле  здания
Центра. - В тот день Луиза была явно подавлена - Ральф вспомнил, что она
показалась ему измученной и  уставшей,  несмотря  на  взволнованность  и
беспокойство, - но почти прекрасной: широкие  бедра  вызывали  томление,
глаза горели, на щеках цвел девический румянец.  Сегодня  все  выглядело
лишь воспоминанием; с разводами туши под глазами Луиза  Чесс  напоминала
старого печального клоуна, и Ральф  испытал  горячую  вспышку  ярости  к
тому, кто или что вызвало эту перемену.
   - Я выгляжу ужасно! - сказала Луиза, яростно орудуя платком Ральфа.
   - Похожа на пугало!
   - Нет, мэм, вы лишь немножко испачканы.
   Наконец Луиза повернулась  к  нему.  Ей  пришлось  приложить  немалые
усилия, чтобы снять румяна и все остальное платком Ральфа.
   - Я выгляжу ужасно? -  выдохнула  она.  -  Скажи  мне  правду,  Ральф
Робертс, иначе окосеешь.
   Он подался вперед и поцеловал влажную щеку.
   - Прекрасно, Луиза. Тебе следовало бы поберечь свою неземную красоту.
Она неуверенно улыбнулась, и эта мимика вызвала еще пару слезинок.
   Ральф, взяв у нее смятый платок, нежно вытер их.
   - Я так рада, что именно ты застал меня здесь, а не Билл,  произнесла
женщина. - Я сгорела бы со стыда, застань меня Билл рыдающей  на  людях.
Ральф огляделся по сторонам. Он увидел Розали,  целую  и  невредимую,  у
подножия холма между  двумя  кабинами  общественного  туалета  -  собака
лежала, положив морду на лапы, - но больше рядом никого не было.
   - По-моему, это место полностью в нашем распоряжении, - сказал он.
   - Спасибо Господу за маленькие радости.  -  Луиза  забрала  у  Ральфа
платок и теперь уже более деловито принялась вытирать остатки косметики.
   - Кстати, о Билле. По дороге сюда я заглянула в  "Красное  яблоко"  -
еще до того, как я  почувствовала  к  себе  жалость  и  разревелась  как
белуга, - и Сью сообщила мне, что вы с ним недавно повздорили.  Кричали,
и все такое, прямо на улице.
   - Ну, не совсем так, - натянуто улыбаясь, ответил Ральф.
   - Могу я узнать причину?
   - Из-за шахмат, - произнес Ральф первое, что пришло  на  ум.  -  Изза
турнира, устраиваемого Фэем Чепином каждый год. Но это не важно. Знаешь,
иногда люди встают не с той ноги и просто ищут повод для скандала.
   - Как бы я хотела, чтобы со мной было только это, пробормотала Луиза.
Она открыла сумочку, без труда справившись  с  замком  на  этот  раз,  и
достала пудреницу. Затем вздохнула и, даже не открывая, убрала пудреницу
обратно. - Не могу. Знаю, что это ребячество, но не могу.
   Ральф сунул руку в сумочку, достал  пудреницу,  открыл  ее  и  поднес
зеркало к лицу Луизы.
   - Видишь? Не так уж плохо.
   Луиза увернулась - так отворачивается вампир от крестного знамения. -
Угу, - пробормотала женщина. - Убери его.
   - Если ты пообещаешь рассказать мне, что произошло.
   - Все что угодно, только убери зеркало.
   Он убрал. Некоторое  время  Луиза  молчала,  наблюдая,  как  ее  руки
безостановочно открывают и закрывают замок сумочки. Ральф уже хотел было
поторопить женщину с рассказом, когда она взглянула на него с выражением
жалкого вызова.
   - Так уж получается, что ты не единственный, кто  не  может  спокойно
спать по ночам, Ральф.
   - О чем ты гово...
   - Бессонница, - отрезала она. - Я ложусь спать и засыпаю так же,  как
и всегда, но теперь уже не сплю до самого утра. И даже  хуже.  С  каждым
днем я просыпаюсь все раньше и раньше.
   Ральф попытался вспомнить, говорил ли Луизе  об  этом  аспекте  своей
проблемы. Вряд ли.
   - Почему ты так удивился? - спросила Луиза. - Ведь ты же не  считаешь
себя единственным человеком в мире, проводящим ночи без сна.
   - Конечно, нет! - с долей возмущения ответил Ральф... Но не  казалось
ли ему частенько, что он единственный человек с таким видом бессонницы?
   Беспомощно наблюдающий, как постепенно, минута  за  минутой,  час  за
часом разъедается время, отведенное ему на сон? Это было диким вариантом
китайской пытки водой.
   - Когда это началось? - спросил он.
   - За месяц или два до смерти Кэрол.
   - И сколько ты теперь спишь?
   - Около часа начиная с октября. - Она  говорила  спокойно,  но  Ральф
уловил робкое подрагивание ее  голоса,  означающее  затаившуюся  глубоко
внутри панику. - Судя по тому, как развиваются события,  к  Рождеству  я
вообще перестану спать, и если это действительно случится,  смогу  ли  я
выжить? Я уже сейчас еле выдерживаю.
   Ральф хотел что-то  сказать,  но  задал  первый  пришедший  в  голову
вопрос:
   - Почему тогда я никогда не видел свет в твоих окнах?
   - Думаю, по той же причине, по которой и ты редко включаешь  свет  по
ночам, - сказала она. - Я прожила в одном месте тридцать пять лет, и мне
не нужно включать свет, чтобы найти дорогу. К  тому  же  я  не  привыкла
делиться своими проблемами с посторонними. Если постоянно включать  свет
в два часа ночи, рано или поздно кто-нибудь  обратит  на  это  внимание.
Пойдет слушок, и тогда кумушки начнут задавать вопросы. А  я  не  люблю,
когда суют нос в мои дела, и не отношусь к тем людям, которые испытывают
потребность всякий раз, когда у них случается запор, сообщать об этом  в
газету.
   Ральф рассмеялся. Луиза недоуменно  взглянула  на  него,  затем  тоже
засмеялась.
   Рука  Ральфа  по-прежнему  обнимала  женщину  (или   она   самовольно
вернулась на место, после того как Ральф убрал ее? Ральф не знал,  да  и
не стал задумываться), и он прижал ее к себе. На этот  раз  Луиза  мягко
прильнула к нему; ее окаменелость прошла, и Ральф был доволен.
   - Ты ведь не надо мной смеешься, Ральф?
   - Нет. Абсолютно.
   Улыбаясь, она кивнула:
   - Тогда это хорошо. Ты никогда не замечал, как я хожу по гостиной?
   - Нет.
   - Это потому, что перед моим домом нет уличного  фонаря.  Зато  перед
твоим есть. Я много раз видела тебя сидящим в кресле, смотрящим на улицу
или пьющим чай.
   "А я-то всегда считал, что я один!" - подумал Ральф, а затем внезапно
в его голове - одновременно смешной и тревожный - промелькнул вопрос.
   Сколько раз она видела его ковыряющим в носу? Или в промежности?
   Прочитав мысли Ральфа или заметив,  как  краска  заливает  его  щеки,
Луиза сказала:
   - Я видела лишь очертания фигуры, к тому же ты всегда в халате.
   Так что не стоит беспокоиться об этом. И я надеюсь, ты понимаешь, что
я не стала бы смотреть, займись ты чем-то, не предназначенным для чужого
глаза.
   Ведь не в сарае же меня воспитывали.
   Ральф улыбнулся, похлопав ее по руке:
   - Я знаю, Луиза. Просто для меня это... Сюрприз. Выяснить, что  когда
я сидел и смотрел на улицу, кто-то смотрел на меня.
   Она улыбнулась ему улыбкой, говорящей:  "Не  беспокойся,  Ральф,  для
меня ты был всего лишь частью декорации".
   Он  поразмышлял  немного  над  значением  этой  улыбки,  затем  снова
вернулся к теме разговора:
   - Так что же случилось, Луиза? Почему ты сидела здесь и плакала?
   Только ли из-за бессонницы? Если так, то я сочувствую. Но  ведь  дело
не только в этом?
   Улыбка исчезла с лица женщины. Ее  обтянутые  перчатками  руки  снова
сжались на коленях, и она хмуро взглянула на них.
   - Есть вещи похуже бессонницы. Предательство, например. Особенно если
предают люди, которых очень любишь.
 
2 
 
   Луиза замолчала. Ральф не торопил ее. Он смотрел на Розали,  которая,
казалось, тоже смотрела на него. Возможно, на них двоих.
   - Ты знаешь, что у нас, кроме  общей  проблемы,  еще  и  общий  врач,
Ральф?
   - Ты тоже ходишь к Литчфилду?
   - Обычно ходила к нему. Мне его порекомендовала Кэролайн.
   Однако больше я к нему не пойду. Мы с ним в расчете.  -  Она  поджала
губы. -Сукин сын!
   - А что случилось?
   - Почти целый год я ждала, когда  все  наладится  само  собой  -  как
говорится, природа возьмет свое. Не то чтобы я не помогала природе.
   Возможно, мы испробовали множество одинаковых средств. - Сотовый мед?
- снова улыбнувшись,  спросил  Ральф.  Он  не  смог  сдержаться.  "Какой
поразительный денек, - подумал он. - Столько событий, а ведь  до  вечера
еще далеко".
   - Сотовый мед? А он помогает?
   - Нет,  -  расплываясь  в  улыбке,  ответил  Ральф,  -  абсолютно  не
помогает, но на вкус великолепен!
   Луиза рассмеялась и обеими руками сжала его левую руку. Ральф ответил
ей легким пожатием.
   - Ты ведь не обращался по этому поводу к Литчфилду?
   - Нет. Записался на прием, но затем отменил визит.
   - Ты это сделал потому, что не доверяешь ему? Потому что он проглядел
Кэролайн?
   Ральф удивленно взглянул на женщину.
   - Прости, - сказала Луиза. - Я не имела права задавать такой  вопрос.
- Да нет, ничего. Просто я удивлен, услышав эту мысль от когото другого.
Что он... Видишь ли... Что он поставил неправильный диагноз.
   - Ха! - Красивые глаза Луизы вспыхнули. - Это приходило  на  ум  всем
нам! Билл не мог поверить, что ты не притянул его к  суду  на  следующий
день после похорон Кэролайн. Конечно, в те дни я  находилась  по  другую
сторону баррикад,  как  бешеная  защищая  Литчфилда.  Тебе  когда-нибудь
хотелось убить его?
   - Нет. Мне уже семьдесят, и мне не хочется провести остаток  дней  за
решеткой. К тому же - разве это воскресило бы Кэрол?
   Луиза покачала головой.
   Ральф сухо заметил:
   - Однако то, что произошло с Кэрол, явилось  причиной,  почему  я  не
хотел идти к нему. Я просто не мог доверять ему больше или,  возможно...
Не знаю... Нет, он действительно не мог объяснить причину. Наверняка  он
знал лишь то, что отменил визит к доктору Литчфилду, как и к Джеймсу Рою
Хонгу, известному в некоторых кругах под кличкой  "игловтыкатель".  Этот
последний  визит  он  отменил  по  совету  девяностодвух-или-трехлетнего
старика, который, возможно, даже не помнит своего второго  имени.  Мысли
Ральфа  обратились  к  книге,  которую  дал  ему  старина   Дор,   и   к
стихотворению, называвшемуся "Стремление", Ральф не мог выбросить его из
головы... Особенно то место, где поэт говорил о вещах, которые  проходят
мимо: неизведанные  чувства,  непрочитанные  книги,  неведомые  острова,
которые он никогда не увидит.
   - Ральф? Ты здесь?
   - Да, просто думал о Литчфилде. Размышлял, почему  я  отменил  визит.
Луиза похлопала его по руке:
   - Радуйся, что ты сделал это. А я вот пошла.
   - Расскажи мне. Луиза поежилась:
   - Когда дело зашло так далеко, что я больше не могла выносить это,  я
пошла к нему и обо всем рассказала. На мою просьбу о снотворном Литчфилд
ответил, что не может выписать рецепт - иногда у меня  бывают  нарушения
сердечного ритма, а снотворное может ухудшить состояние.
   - Когда ты была у него?
   - В начале прошлой недели. А  вчера,  как  гром  среди  ясного  неба,
позвонил  мой  сын  Гарольд  и  сказал,  что  они  с  Дженет  хотели  бы
позавтракать со мной в ресторане.  Чепуха,  сказала  я.  Я  еще  неплохо
управляюсь в кухне.
   Если уж вы пускаетесь в такой далекий путь из Бангора, то я сумею это
сделать, а потом, если вам захочется прогуляться со мной - я подумала  о
бульваре, потому что мне там всегда нравилось, -  я  буду  только  рада.
Именно так я и сказала.
   Она повернулась к Ральфу, горько улыбаясь.
   - Я даже не задумывалась, почему это они оба приезжают среди  недели,
ведь они работают, - к тому же они,  должно  быть,  любят  свою  работу,
потому что говорят только О ней. Я думала лишь, какие они милые... Какие
заботливые... И я приложила все усилия, чтобы  приготовиться  как  можно
лучше и хорошо  выглядеть,  дабы  Дженет  не  заподозрила,  что  у  меня
проблемы. Об этом я беспокоилась больше всего.  Глупая  старушка  Луиза,
"наша Луиза", как всегда говорит Билл...  Не  делай  вид,  что  удивлен,
Ральф! Конечно, мне об этом известно; ты что  думаешь,  я  только  вчера
вылупилась из яйца? И он прав. Я действительно глупа, но это не  значит,
что обида ранит меня не так, как других... - Луиза снова заплакала.
   - Конечно, конечно. - Ральф погладил ее по руке.
   - Ты рассмеялся бы, увидев меня, - продолжала она, - когда  в  четыре
утра я пекла тыквенные оладьи, в четыре  пятнадцать  крошила  грибы  для
итальянского омлета, а в четыре тридцать принялась за макияж только  для
того, чтобы быть уверенной, абсолютно уверенной, что Дженет  не  заведет
"Вы уверены, что хорошо себя чувствуете, мама Луиза?" песню. Терпеть  не
могу, когда она начинает молоть вздор. И еще, Ральф. Она с самого начала
знала, что происходит со мной. Они оба знали. Поэтому я как бы выставила
себя на посмешище.
   Ральф считал, что внимательно следит за нитью рассказа, но, очевидно,
все же упустил что-то.
   - Знали? Откуда?
   - Им рассказал Литчфилд! - вскричала Луиза. Лицо ее снова сморщилось,
но теперь Ральф увидел в нем не боль или  обиду,  а  ужасный,  горестный
гнев. - Этот ублюдок позвонил моему сыну и ВСЕ ЕМУ РАССКАЗАЛ!
   Ральф онемел.
   - Луиза, он не мог сделать этого, - произнес  он,  вновь  обретя  дар
речи. - Существует профессиональная тайна...  Твоему  сыну  известно  об
этом, потому что он юрист, они  тоже  обязаны  хранить  профессиональную
тайну. Врач никому не имеет права рассказать  о  том,  что  поведал  ему
пациент, пока пациент...
   - О Боже! - Луиза закатила глаза. - Боже праведный! В каком  мире  ты
живешь, Ральф? Люди, подобные  Литчфилду,  поступают  так,  как  считают
нужным.
   Я-то знала, поэтому дважды глупа, что пошла к нему. Карл  Литчфилд  -
самонадеянный, тщеславный болван, которого  больше  интересует,  как  он
выглядит в подтяжках и стильных рубашках, чем судьба пациентов. -  Какой
цинизм!
   - И правда, это-то и печально. Знаешь что? Сейчас ему  тридцать  пять
или тридцать шесть, он считает, что,  когда  ему  исполнится  сорок,  он
просто... Остановится. Останется сорокалетним столько, сколько  захочет.
Он считает, что в шестьдесят люди превращаются в дряхлых стариков и  что
большинство из них впадают в старческий маразм после шестидесяти пяти, а
уж коль вам удастся дожить до восьмидесяти, то нужно благодарить судьбу,
если дети отвезут  вас  к  доктору  Кеворкяну  <Ставший  недавно  героем
нашумевшего судебного процесса, доктор Кеворкян по желанию обреченных на
смерть  пациентов  применял  разработанный   им   безболезненный   метод
мгновенной эвтаназии - добровольного ухода из  жизни.>.  Дети  не  имеют
права на откровения родителей, и, по мнению  Литчфилда,  такие  старики,
как мы, лишены всяческого доверия детей. Это не в общих интересах.
   - Только я вышла из кабинета Литчфилда, как он  позвонил  Гарольду  в
Бангор и наябедничал, что я не сплю и страдаю депрессией, к  тому  же  у
меня проблемы  с  восприятием,  вкупе  с  преждевременным  расстройством
сознания.
   А затем он сказал: "Вы должны помнить, что ваша мать стареет,  мистер
Чесс, и на вашем месте я серьезно задумался бы над ее положением  здесь,
в Дерри".
   - Не может быть! - удивившись и ужаснувшись одновременно,  воскликнул
Ральф. - Неужели... Луиза мрачно кивнула:
   - Он сообщил об этом Гарольду, а Гарольд передал мне, и вот теперь  я
рассказываю  тебе.  Бедная  я,  глупая,  даже   не   знаю,   что   такое
"преждевременное расстройство сознания",  и  никто  из  них  не  захотел
объяснить мне. Я  посмотрела  значение  слова  "сознание"  в  словаре  и
знаешь, что оно означает?
   - Мышление, - ответил Ральф.
   - Правильно. Мой врач позвонил моему  сыну,  чтобы  сообщить,  что  я
схожу с ума! - Луиза, гневно рассмеявшись, снова воспользовалась платком
Ральфа, чтобы утереть слезы.
   - Не могу в это поверить, - сказал Ральф, но самым ужасным  было  то,
что он верил. Со времени смерти Кэролайн он стал сознавать, что  naivete
<Наивность (франц.).>, с которой он смотрел на мир до восемнадцати  лет,
не исчезла в момент пересечения рубежа между детством и  зрелостью;  эта
особая  наивность  возникла  снова,  когда  он  от  зрелости  перешел  к
старости. Его попрежнему многое удивляло...  Хотя  "удивление"  было  не
совсем подходящим словом. Скорее, многое выбивало его из колеи.
   Например, маленькие ампулы под Мостом Поцелуев. Однажды  в  июле  он,
совершая длительную прогулку в сторону Бэсси-парка, спустился под  мост,
чтобы немного отдохнуть в  тени.  Только  он  устроился  поудобнее,  как
заметил в траве  кусочки  разбитого  стекла.  Раздвинув  палкой  высокую
траву, он обнаружил шесть или восемь небольших ампул. В одной  на  самом
дне виднелось белое кристаллическое вещество.  Ральф  поднял  ампулу,  и
когда он удивленно подносил ее к глазам, до него дошло,  что  перед  ним
остатки пиршества наркоманов. Ральф выронил ампулу, как  будто  та  была
раскаленной. Он до сих  пор  помнил  немой  шок  и  безуспешную  попытку
убедить себя, что ошибается, что  это  не  может  быть  тем,  о  чем  он
подумал, по крайней мере не в его  родном  тихом  городке  в  пятидесяти
милях от  Бостона.  Имен