ошел на кухню  и
взял бутылку пива. Поворачиваюсь от холодильника и вижу за обоими окнами
обезьян - висят снаружи на рамах и смотрят на меня. Я протягиваю руку за
фотоаппаратом...
   А его нет.
   - Ты просто оставил его в другом месте.
   - Нет, он вообще исчез. Дело в том, что, уходя на пляж,  я  не  запер
входную дверь. Больше я так не поступаю.
   - Ты хочешь сказать, что мартышки украли фотоаппарат?
   - На следующий день я купил одноразовый фотоаппарат и  снова  положил
его на стойку возле плиты.
   В ту ночь я оставил свет в доме включенным, запер дверь и, взяв борд,
снова отправился на пляж.
   - Снова шла хорошая волна?
   - Волна была так себе, но  я  хотел  дать  обезьянам  еще  один  шанс
проявить себя. И  они  им  воспользовались.  Пока  я  отсутствовал,  они
разбили форточку, открыли окно и украли фотоаппарат. Больше  они  ничего
не взяли.
   Теперь я понял, почему в стенном шкафчике вместе  со  швабрами  Бобби
хранил помповое ружье.
   Этот коттедж всегда привлекал меня, казался  идеальным  убежищем:  на
самом краю мыса и ни единого жилища вокруг.  По  ночам,  когда  с  пляжа
уходил последний серфер, небо и океан образовывали сферу, внутри которой
уютно светился огнями домик Бобби.
   Это напоминало  круглое  стеклянное  пресс-папье  с  метелью,  внутри
которого царили мир и  восхитительное  уединение.  Однако  теперь  столь
заботливо взлелеянное уединение превратилось в пугающую изоляцию. Вместо
ощущения покоя здесь воцарилась напряженная атмосфера тяжелого ожидания.
   - И еще они оставили мне предупреждение, - сказал Бобби.
   Я тут же представил  себе  записку,  на  которой  корявыми  печатными
буквами написано: "ПОБЕРЕГИ СВОЮ ЗАДНИЦУ". И подпись: "ОБЕЗЬЯНЫ". Однако
мартышки,  видимо,  оказались  достаточно  умны,  чтобы   не   оставлять
вещественных улик. И более непосредственны.
   - Одна из них нагадила мне на постель.
   - Как мило!
   - Они очень скрытны, как я уже говорил, - продолжал Бобби. - Я  решил
не предпринимать больше попыток сфотографировать их. Если бы  как-нибудь
ночью я все-таки сумел их щелкнуть, они бы, наверное... Ну, разозлились,
что ли.
   - Ты их испугался. Я не знал, что такому крутому парню может быть  не
по себе, и не подозревал, что ты способен бояться. Этой ночью я узнал  о
тебе много нового, братишка.
   Бобби не хотелось признаваться в трусости.
   - Ты ведь поэтому купил ружье? - не отставал я.
   - Просто я решил, что не  помешает  время  от  времени  ставить  этих
сволочей на место, показывать, кто тут хозяин и что  хозяин  этот  -  я,
черт побери! Но я их не боюсь. В конце концов, они всего лишь обезьяны.
   - И - не обезьяны.
   - Временами мне начинает казаться, что, болтая по телефону с  Пиа,  я
ненароком подхватил какой-нибудь вирус и  заразился  от  нее  всем  этим
сверхъестественным бредом. Если она одержима Каха Хуной, то  я,  похоже,
стал одержим этими обезьянами нового тысячелетия - именно так  их  могли
бы назвать бульварные газеты, верно?
   - Обезьяны нового тысячелетия...  В  этом  определенно  что-то  есть.
Что-то сумасшедшее.
   - Вот-вот. Поэтому-то я и не стал о них никому рассказывать. Не хочу,
чтобы за мной гонялись журналисты из таблоидов, не хочу быть похожим  на
тех придурков, которые утверждают, что знакомы со  снежным  человеком  и
видели инопланетян на летающих блюдцах в форме  тостера.  Представляешь,
что за житуха у меня бы началась?
   - Ты превратился бы в такое же чудище, как я.
   - Вот именно.
   Ощущение, что за мной наблюдают, усилилось еще больше. Я чуть было не
позаимствовал у Орсона его любимый номер - низкое горловое рычание.
   Пес, стоявший между нами с  Бобби,  оставался  настороже,  но  хранил
молчание. Голова поднята, ухо вздернуто. Он больше не дрожал, но  теперь
- это было очевидно - относился к тем, кто наблюдал за нами из  темноты,
с неподдельным уважением.
   - Теперь, когда я рассказал тебе про Анджелу, ты знаешь, что обезьяны
каким-то образом связаны с тем, что происходило в Форт-Уиверне, - подвел
я итог. - Это уже не бредни "желтых газетенок". Это  -  реальность.  Это
существует, и мы не в силах что-нибудь предпринять.
   - До сих пор происходит, - невпопад, как мне показалось, сказал он.
   - Не понял...
   - Из слов Анджелы следует, что Уиверн прикрыли не окончательно.
   - Но он стоит заброшенным уже полтора года.
   Если бы там оставался персонал, велись какие-то работы, мы  наверняка
знали бы об этом. Люди с базы приходили бы в город  -  за  покупками,  в
кино...
   - Ты говоришь, Анджела назвала это апокалипсисом? Концом света?
   - Да, ну и что?
   - А то, что,  если  кто-то  трудится  над  проектом,  который  должен
уничтожить весь мир, он не станет шляться по кино. Я повторяю, Крис, это
- цунами. Тут замешано правительство! На этой волне нельзя прокатиться и
уцелеть.
   Я снова ухватил велосипед за руль и поставил его на колеса.
   - Неужели даже сейчас, после всего, что я  тебе  рассказал,  и  после
того, что рассказал мне ты сам, ты все равно будешь сидеть сложа руки?
   Бобби утвердительно кивнул.
   - Если я буду сидеть спокойно -  сложа  руки,  как  ты  выразился,  -
обезьяны, возможно, со временем уйдут. Они  и  появляются-то  далеко  не
каждую ночь.
   Я буду выжидать, и, может быть, моя жизнь вновь  вернется  в  прежнее
русло.
   - Не забывай о словах Анджелы. Она ведь  была  не  обкуренной,  когда
говорила, что ничто уже не будет таким, каким было прежде.
   - А ежели все потеряно, зачем же  ты  тогда  продолжаешь  таскать  на
башке свою кепку и темные очки?
   - Человек с ХР до последнего момента верит, что еще не все  потеряно,
- с ироничным пафосом ответил я.
   - Камикадзе.
   - Слабак.
   - Дегенерат.
   - Тухлятина.
   Я повернулся и покатил велосипед по вязкому песку прочь от дома.
   Орсон  протестующе  заскулил,  не  желая  уходить   от   сравнительно
безопасного жилища, но все же послушно потрусил вслед за мной.  По  мере
того как мы двигались в сторону города, пес ни  на  шаг  не  отбегал  от
меня, настороженно втягивая ноздрями воздух.
   Не успели мы отойти  и  на  тридцать  метров,  как,  выбивая  пятками
маленькие облачка песка, нас догнал Бобби и загородил нам путь.
   - Знаешь, в чем твоя главная проблема? - с горячностью спросил он.
   - В неумении выбирать друзей, - с не меньшим жаром ответил я.
   - Твоя проблема заключается в том, что ты непременно хочешь  оставить
след на земле. Нацарапать на земном шаре что-нибудь вроде "здесь был я".
   - Мне это и в голову не приходило.
   - Врешь, говнюк!
   - Не выражайся. Здесь собака.
   - Вот для чего ты пишешь все эти  свои  статейки  и  книжечки.  Чтобы
остаться в памяти потомков.
   - Я пишу потому, что мне это нравится.
   - То-то ты все время скулишь о том, как это тяжело.
   - Да, тяжело. Тяжелее, чем все, что  я  пробовал,  но  зато  приносит
удовлетворение.
   - А знаешь, почему  тяжело  писать  книги?  Потому  что  это  занятие
противоестественно.
   - Только для тех, кто не умеет читать и писать.
   - Мы пришли в этот мир не  для  того,  чтобы  оставить  в  нем  след,
братишка. Памятники, мемуары, скрижали истории - именно на них люди чаще
всего и расшибают себе  лбы.  Мы  здесь  для  того,  чтобы  наслаждаться
жизнью, смаковать причудливость дарованного нам мира, блаженствовать  на
гребне волны.
   - Гляди-ка, Орсон, перед нами опять философ Боб!
   - Мир совершенен уже таким, какой он есть, он прекрасен от  горизонта
до горизонта, а любой след, который мы  пытаемся  на  нем  оставить,  не
лучше жалкой пачкотни на заборе. Ничто не может улучшить мир, дарованный
нам свыше, и любая попытка сделать это является вандализмом.
   - А музыка Моцарта? - спросил я.
   - Вандализм, - ответил Бобби.
   - А искусство Микеланджело?
   - Пачкотня.
   - А Ренуар?
   - Пачкотня.
   - А Бах? А "Битлз"?
   - Звуковая пачкотня, - с горячностью заявил он.
   Пока продолжалась наша перепалка, у Орсона, похоже, начался очередной
приступ страха.
   - Матисс, Бетховен, Уоллес Стивенс, Шекспир...
   - Вандалы и хулиганы.
   - Дик Дейл, - произнес я священное для  каждого  серфера  имя  Короля
гитары, отца всей серферской музыки.
   Бобби моргнул, но все же выдавил из себя:
   - Тоже пачкотня.
   - Ты больной.
   - Я самый здоровый человек из всех, кого ты знаешь. Прошу тебя, Крис,
брось ты этот безумный и бессмысленный крестовый поход!
   - Видимо,  я  и  впрямь  живу  в  окружении  слабаков,  если  обычное
любопытство воспринимается в качестве крестового похода.
   - Живи своей жизнью, смакуй ее, развлекайся.
   Именно для этого ты появился на свет.
   - Я и развлекаюсь. Только по-своему, - заверил его я. - Не волнуйся.
   Вывернув велосипедный руль, я попытался обогнуть Бобби, но он  сделал
шаг влево и снова загородил мне дорогу.
   - Хорошо, - проговорил он, идя на попятную, - ладно. Но только  прошу
тебя об одном: пока ты не достигнешь  твердой  земли,  где  можно  будет
сесть на велосипед, кати его одной рукой, а в другой держи "глок".
   А потом крути педали как можно быстрее.
   Я похлопал себя по карману, который был оттянут  тяжелым  пистолетом.
Одна пуля выпущена в доме Анджелы, значит, в обойме осталось девять.
   - Но ведь это всего лишь обезьяны, - усмехнулся я.
   - И да, и нет, - ответил он.
   Пытаясь поймать взгляд его темных глаз, я спросил:
   - Ты больше ни о чем не хочешь мне рассказать?
   Он пожевал нижнюю губу и проговорил:
   - Возможно, я действительно Кахуна.
   - Ты ведь не это собирался сказать.
   - Нет, но то, что я тебе скажу, прозвучит еще более  дико.  -  Взгляд
Бобби продолжал блуждать по дюнам. - Вожак этого обезьяньего отряда... Я
видел  его  лишь  раз,  и  то  на  расстоянии,  в  темноте,  всего  лишь
промелькнувшей тенью. Он гораздо больше, чем остальные.
   - Насколько больше?
   Только сейчас Бобби решился встретиться со мной взглядом.
   - Очень здоровый. Примерно с меня ростом.
   Чуть раньше, стоя на крыльце и дожидаясь,  когда  Бобби  вернется  со
своего обхода, я краем глаза заметил  какое-то  движение:  будто  кто-то
длинными плавными " скачками, пригнувшись, пробежал между дюнами.
   Когда я развернулся в ту сторону, выхватив "глок", там уже никого  не
было.
   - Человек? - спросил я. - Бегающий с обезьянами нового тысячелетия  и
возглавляющий их отряд?
   Что-то вроде городского Тарзана Мунлайт-Бей?
   - Ну, по крайней мере мне он показался человеком.
   - И что из этого следует?
   Бобби отвел глаза и пожал плечами.
   - Я лишь говорю, что видел не одних только обезьян. Вместе с  ними  -
кто-то или что-то очень большое.
   Я посмотрел на огни Мунлайт-Бей и проговорил:
   - Такое чувство, что где-то тикает бомба с часовым механизмом и скоро
весь город взлетит на воздух.
   - Вот и я о том же.  Держись  подальше  от  взрыва  и  постарайся  не
попасть под осколки.
   Придерживая велосипед  одной  рукой,  другой  я  вытащил  из  кармана
"глок".
   - Влезая в это опасное и глупое приключение,  ты  должен  помнить  об
одной вещи, - продолжал Бобби.
   - Очередная порция серферской мудрости?
   - Что бы ни происходило там, в Уиверне,  в  этом  было  задействовано
много ученых - парней, по уши напичканных всякими науками, и лбы  у  них
шире, чем у тебя задница. А помимо них - целая куча разных крутых парней
из правительства. Элита. Сливки системы.
   Лучшие из лучших. И знаешь, ради чего они влезли в это дело, пока оно
не пошло наперекосяк?
   - Чтобы иметь возможность платить по счетам и содержать семьи?
   - Нет. Просто все они - все до единого! -  хотели  оставить  след  на
земле.
   - Я не настолько амбициозен. Я всего  лишь  хочу  узнать,  ради  чего
пришлось умереть моим родителям.
   -  Твоя  голова  -  тверже,  чем  морская  раковина,   -   сокрушенно
констатировал Бобби.
   - Зато внутри ее - жемчужина.
   - Дерьмо там сушеное, а не жемчужина, - заверил меня мой друг.
   - Ты умеешь работать со словами. Тебе бы книги писать.
   Бобби презрительно хмыкнул.
   - Я скорее пересплю с кактусом.
   - Это почти одно и то же,  но  писательский  труд  хотя  бы  приносит
удовлетворение.
   - Волна, в которую ты лезешь, накроет тебя с  головой,  прополощет  и
вышвырнет на камни сушиться.
   - Возможно, это будет самый классный полет в моей жизни. Ты ведь  сам
сказал, что наше предназначение - наслаждаться полетом на гребне волны.
   Побежденный, он отступил с моего пути, поднял правую  руку  и  сделал
мне шаку.
   Я ответил ему глупым жестом из фильма "Звездный путь".
   Он показал мне неприличный жест, оттопырив средний палец.
   Сопровождаемый Орсоном, я покатил велосипед на восток - в ту сторону,
где песок сменялся каменистым грунтом. Отойдя  на  несколько  метров,  я
услышал голос Бобби, но не разобрал  слов,  а  обернувшись,  увидел  его
спину. Он направлялся к коттеджу.
   - Что ты сказал? - крикнул я ему вдогонку.
   Бобби обернулся и крикнул в ответ:
   - Туман надвигается!
   Посмотрев выше его головы, я увидел, что на мыс  и  впрямь  наползает
молочно-белая  масса,  взбитый  пар,  подсиненный  светом   луны.   Так,
молчаливо, в наших снах иногда вырастает зачарованная стена, отгораживая
нас от надежд на спасение.
   Городские огни казались чужим далеким континентом.
 
Часть четвертая 
 
ГЛУБОКАЯ НОЧЬ 
 
21 
 
   К тому времени, как мы с Орсоном выбрались  из  дюн  и  оказались  на
каменистой части полуострова, нас поглотила непроницаемая пелена тумана.
Она  простиралась  на  сотни  метров  вглубь  -   седая   лунная   пыль,
опустившаяся на землю из огромного небесного сита.
   В этой серой перине мы с  Орсоном  были  более  слепы,  нежели  самой
безлунной и беззвездной ночью.
   Туман уже поглотил даже  городские  огни.  Он  играл  злые  шутки  со
звуками: я по-прежнему слышал ритмичное шуршание прибоя, - но теперь мне
казалось, что оно раздается со всех четырех  сторон,  будто  я  стою  на
острове.
   Я был вовсе  не  уверен,  что  смогу  управлять  велосипедом  в  этом
молочном  киселе.  Видимость   колебалась   от   абсолютного   нуля   до
каких-нибудь жалких трех метров. На извилистой дороге,  по  которой  мне
предстояло ехать, не было ни деревьев, ни столбов, но зато я  легко  мог
сбиться с пути и навернуться с обрыва. Это произойдет быстро и трагично:
переднее колесо велосипеда зависает в воздухе, заднее буксует в песке, а
я перелетаю через руль, падаю на берег и ломаю руку, а то и шею.
   Более того, если я хочу ехать быстро и не  свалиться,  мне  предстоит
управлять велосипедом обеими руками, а значит, пистолет придется  сунуть
в карман. Но, прощаясь  с  Бобби,  я  обещал  постоянно  держать  "глок"
наготове.
   В таком тумане кто угодно мог подобраться ко мне на расстояние меньше
метра, а я бы ничего не заметил и тем более не успел бы выхватить оружие
и выстрелить.
   Я шел довольно быстро, держась за руль велосипеда одной рукой и делая
вид, что мне все до лампочки и я никого не  боюсь.  Орсон  семенил  чуть
впереди. Он был сама настороженность  и  безустанно  вертел  головой  из
стороны в сторону. Свистни я ему сейчас, он бы и ухом не повел.
   Щелканье спиц и велосипедной цепи выдавало мое местоположение,  но  -
что поделать! Конечно, я мог бы взвалить велосипед себе на шею  и  нести
его одной рукой, но надолго ли меня хватит?
   Впрочем,  звук,  возможно,  ничего  не  значит.  Обезьяны   наверняка
обладают   чутьем   достаточно   острым   для   того,   чтобы    унюхать
передвигающийся в тумане клубок нервов под названием Кристофер Сноу. Они
могли найти меня по следам.
   Орсон, разумеется, тоже способен учуять их. Сейчас,  в  темноте,  его
черное тело виделось мне размытым силуэтом, и  если  бы  шерсть  на  его
загривке встала дыбом, я  бы  наверняка  не  заметил  этого,  а  значит,
пропустил бы приближение врага.
   Двигаясь по тропинке, я размышлял над тем, что  может  отличать  этих
резусов от других их сородичей.
   По крайней мере по внешнему виду тварь, оказавшаяся на кухне Анджелы,
являлась  типичным  представителем  своего  подвида,  хотя  и   большего
размера.  Анджела,  правда,  сказала,  что   у   макаки   были   "жуткие
темно-желтые глаза", но, насколько мне известно, такая окраска  радужной
оболочки вполне характерна для данной группы приматов. В рассказе  Бобби
о виденных им обезьянах тоже не было ничего особенного, если не  считать
их не совсем обычного поведения и размеров  вожака.  Ни  деформированных
черепов, ни третьего глаза во лбу, ни здоровенного шурупа в шее, который
указывал бы на то, что эти  создания  были  сшиты  из  кусков  трупов  и
реанимированы в тайной лаборатории сумасшедшей  прапраправнучки  доктора
Виктора Франкенштейна.
   Яйцеголовые подонки из Форт-Уиверна боялись, что  обезьяна  на  кухне
Анджелы либо укусила, либо поцарапала ее. Учитывая эти опасения, было бы
логично  предположить,  что  животное  являлось  переносчиком   какой-то
инфекции, которая передается через кровь или слюну. В пользу этой версии
говорило и то, что  после  этого  случая  Анджелу  заставили  ежемесячно
сдавать всевозможные анализы. В течение  четырех  лет  у  нее  регулярно
брали кровь, а из этого можно сделать вывод, что  потенциальную  болезнь
отличает сравнительно долгий инкубационный период.
   Биологическое оружие.  Лидеры  всех  стран  всегда  клялись,  что  не
собираются применять это изуверское средство ведения войны.  Призывая  в
свидетели бога, говоря  об  ответственности  перед  судом  истории,  они
торжественно ставили подписи под увесистыми  международными  договорами,
запрещавшими исследования  и  разработку  этого  чудовищного  оружия.  И
одновременно с этим в подземных бункерах продолжали готовить коктейли  с
сибирской  язвой,  штамповали  аэрозольные  баллоны  с  бубонной  чумой,
выводили новые штаммы кошмарных вирусов и бактерий. Стоит ли удивляться,
что ни один из сумасшедших ученых, занятых в этой  области,  никогда  не
стоял в очереди на бирже труда.
   И все равно непонятно, зачем  они  подвергли  Анджелу  принудительной
стерилизации. Да, некоторые болезни, перенесенные матерью,  могут  стать
причиной  врожденных  дефектов  у  младенца,  но,  судя  по  тому,   что
рассказывала Анджела о своих мучителях  из  Форт-Уиверна,  они  вряд  ли
стали бы беспокоиться о ее возможном потомстве. Было очевидно,  что  ими
двигало не сострадание, а страх, граничащий с паникой.
   Я спросил Анджелу, не являлась ли обезьяна переносчиком  болезни.  Ее
ответ не оставлял сомнений:
   "Хорошо бы, если бы это было так. Возможно, в таком  случае  меня  бы
уже вылечили. Или я уже была бы мертва. Смерть гораздо лучше  того,  что
меня ждет".
   Но если это не болезнь, то что?
   Внезапно ночь и туман прорезал  тот  самый  безумный  вопль,  который
слышали мы с Бобби чуть раньше.
   Моей задумчивости как не бывало.
   Орсон застыл как вкопанный.  Я  тоже  остановился,  и  щелканье  спиц
прекратилось.
   Мне показалось, что крик раздался с юго-западной стороны, а еще через
секунду с противоположной донесся ответный. Охота началась.
   В туманной пелене все звуки  были  обманчивы,  поэтому  я  не  мог  с
точностью  определить,   на   каком   расстоянии   от   нас   находились
преследователи, но знал, что близко.
   Ритмичная, как сердцебиение, пульсация прибоя нарушала  тишину  ночи.
"Интересно, - вдруг подумал я, - какую песню Криса  Айзека  Саша  крутит
сейчас?"
   Орсон двинулся вперед, и я последовал за ним.
   Ждать не имело смысла. Мы не могли чувствовать себя  в  безопасности,
оставаясь на пустынном мысе. Нужно было как можно  скорее  добраться  до
города. Впрочем, и там нам грозила опасность.
   Не успели мы пройти и двадцати метров, как в  тумане  снова  раздался
визгливый улюлюкающий вопль.
   Через секунду снова прозвучал ответный. На сей раз мы с Орсоном  даже
не замедлили шаг.
   Мое сердце стучало как паровой молот  и  не  успокоилось  даже  после
того, как я напомнил себе, что имею дело всего лишь с обезьянами.  Не