циферблат.  До
рассвета оставалось чуть меньше двух часов.
   До того момента, когда поднимающееся солнце заставит меня забиться  в
темную щель, мне предстояло посетить еще два места. Первым  из  них  был
Форт-Уиверн.
 
*** 
 
   От сквера на пересечении Грейс-драйв  и  Палм-стрит,  находящегося  в
юго-западной части  Мунлайт-Бей,  до  Форт-Уиверна  можно  добраться  на
велосипеде меньше чем за десять минут, причем без всякой спешки  -  так,
чтобы моему четвероногому братцу не приходилось  нестись  сломя  голову.
Дело в том, что мне известен короткий путь - через дренажную  трубу  под
шоссе № 1. Эта труба переходит в открытый бетонный канал  шириной  около
трех метров,  который  доходит  до  металлической  сетки,  огораживающей
военную базу по периметру,  и  затем  тянется  в  глубь  ее  территории.
Верхний край ограды увит колючей проволокой.
   Через определенные интервалы вдоль ограды и по всей  территории  базы
установлены большие черно-красные щиты, предупреждающие, что  незаконное
проникновение сюда карается в соответствии  с  федеральными  законами  и
может повлечь за собой штраф не менее десяти тысяч долларов  и  тюремное
заключение на срок не меньше года.  Я  всегда  игнорировал  эти  грозные
предупреждения. Учитывая мою неполноценность, ни один судья  не  посадит
меня в тюрьму за столь незначительный проступок, а если уж  дело  дойдет
до штрафа в десять тысяч баксов, это я как-нибудь смогу себе позволить.
   В одну из ночей, полтора года назад, вскоре после того как,  согласно
официальным заявлениям, Форт-Уиверн был закрыт, я с  помощью  кровельных
ножниц проделал отверстие  в  сетке  ограды  -  как  раз  там,  где  она
пересекает водоотводный канал.  Искушение  исследовать  это  огромное  и
неведомое  мне  пространство  было  слишком  велико,  чтобы  я  мог  ему
противиться.
   Если это кажется вам странным,  попытайтесь  поставить  себя  на  мое
место. Я в ту  пору  уже  давно  перестал  быть  мальчиком,  грезящим  о
приключениях, и мне исполнилось двадцать шесть лет. Вы в этом  возрасте,
если пожелаете, можете сесть в самолет и  полететь  в  Лондон,  поплыть,
коли  вздумается,  на  корабле  в  Порте-Валларта  или  прокатиться   на
Восточном экспрессе из Парижа в Стамбул.  У  вас  скорее  всего  имеется
водительское удостоверение и машина. Вы не обречены  на  то,  чтобы  всю
свою жизнь проторчать в крохотном  городке  с  населением  в  двенадцать
тысяч жителей, из ночи в ночь объезжая его на велосипеде, изучив  каждый
уголок не хуже собственной спальни. Поэтому вам вряд ли понять  неуемную
тягу к новым местам, которую испытывал я. Так  что  сделайте  скидку  на
это.
   Форт-Уиверн, названный в честь прославленного  героя  первой  мировой
войны генерала Гаррисона Блэра Уиверна,  был  создан  в  1939  году  как
учебная и вспомогательная военная база. Занимая территорию чуть ли не 70
тысяч гектаров, Форт-Уиверн является далеко не самой большой, хотя и  не
самой маленькой по площади военной базой в штате Калифорния.
   Во время второй мировой войны здесь находилось танковое училище,  где
готовили боевой и обслуживающий состав для всего, что  передвигается  на
гусеницах, а выпускники  училища  сразу  же  отправлялись  на  различные
театры военных действий в Европе  и  Азии.  На  территории  Форт-Уиверна
располагались  и  другие  учебные  центры,  в  стенах  которых  готовили
первоклассных подрывников и саперов, диверсантов, артиллеристов, полевых
врачей, офицеров военной полиции,  шифровальщиков.  Здесь  же  проходили
подготовку десятки тысяч  простых  пехотинцев.  На  огромной  территории
военной базы имелся артиллерийский полигон, взлетное поле, разветвленная
сеть глубоких подземных бункеров, в которых хранились боеприпасы.  Здесь
было гораздо больше строений, чем во всем Мунлайт-Бей.
   В  разгар  "холодной  войны"  персонал  Форт-Уиверна  -   только   по
официальным данным - составлял 36  400  человек  одних  только  военных.
Помимо них, на базе постоянно жили около тринадцати тысяч детей офицеров
и свыше четырех тысяч гражданских лиц, имевших отношение к  обслуживанию
базы. На содержание базы министерство обороны  ежегодно  выделяло  более
семисот миллионов долларов, сто пятьдесят из которых шли на оплату труда
контрактников.
   Форт-Уиверн прекратил свое существование согласно решению Комиссии по
закрытию военных баз и передислокации. Звон денег, высыпавшихся в  связи
с этим из окружной казны, был  таким  громким,  что  лишил  сна  местных
торговцев, предвидевших потерю прибылей, и их детей, плакавших от страха
остаться без приличного  образования.  Радиостанция  "Кей-Бей"  потеряла
треть своей аудитории, почти половину тех, кто слушал передачи по ночам,
и в результате  была  вынуждена  значительно  сократить  штат  служащих.
Именно поэтому Саше пришлось совместить работу генерального менеджера  и
ночного ведущего, а Доги Сассман за ту же зарплату  работал  еженедельно
восемь часов сверхурочно и при этом никогда не  вздымал  в  протестующем
жесте свои татуированные лапы.
   Все годы  существования  Форт-Уиверна  на  его  территории  постоянно
велось широкомасштабное строительство. Оно  производилось  под  покровом
глубокой тайны специально отобранными компаниями, специализирующимися на
выполнении военных подрядов,  а  их  сотрудники  были  вынуждены  давать
подписку о неразглашении секретов под страхом провести остаток жизни  за
решеткой в случае ее нарушения. Ходили  слухи,  что  в  связи  со  своей
гордой историей центра военного обучения и  подготовки  Форт-Уиверн  был
избран в  качестве  главного  оплота  разработки  химического  оружия  и
превращен в глубоко засекреченный, способный к автономному существованию
и биологически надежный подземный комплекс.
   Принимая во внимание события последних двенадцати часов, я был  более
чем уверен, что во всех этих слухах кроется изрядная часть правды,  хотя
и не имел пока ни единого доказательства, говорившего в пользу того, что
подобная цитадель на самом деле существует.
   Заброшенная военная база являет собой зрелище, которое в одно и то же
время  поражает,  нагоняет   страх   и   заставляет   ощутить   масштабы
человеческого безумия почище всего того, что можно увидеть в лаборатории
по разработке криобиологического оружия. Я  отношусь  к  Форт-Уиверну  -
такому,  каким  он  является  сейчас,  -  как  к  огромному  и  мрачному
луна-парку, разделенному, подобно Диснейленду, на различные зоны,  но  с
той разницей, что сюда допускается лишь один посетитель со своей  верной
собакой.
   Больше всего мне нравится здесь Город мертвых.
   Городом мертвых эту часть заброшенной базы назвал я. Вероятно,  в  те
дни, когда Уиверн процветал,  она  называлась  как-нибудь  иначе.  Здесь
стоит свыше трех тысяч коттеджей. Некоторые из них  были  рассчитаны  на
холостых и незамужних одиночек, в других жили семейные  пары  с  детьми,
решившие обосноваться не в городе, а на территории самой базы.
   Архитектурно эти невзрачные сооружения ничем не  отличаются  друг  от
друга,  и  каждое  из  них  является  точной   копией   соседнего.   Они
предоставляли минимум удобств жившим в них - преимущественно  молодым  -
семьям. В военные годы обитатели этих бунгало сменяли друг  друга  почти
каждый год. Несмотря на свою похожесть, эти домики весьма симпатичны,  и
когда ходишь по их пустым комнатам, начинаешь ощущать когда-то бурлившую
здесь жизнь - с любовью, смехом, веселыми вечеринками.
   Улицы Города мертвых, проложенные с военной аккуратностью, делят  его
на идеально ровные прямоугольники. Сейчас по ним путешествуют лишь клубы
пыли да сухие  шары  перекати-поля  дожидаются  дуновения  ветра,  чтобы
продолжить  свой  бессмысленный  путь   в   никуда.   После   того   как
заканчивается сезон дождей, трава здесь почти сразу становится  бурой  и
остается такой в течение всего года. Кустарник засох, деревья вдоль улиц
почти все погибли, и их голые черные  ветви  кажутся  тощими  руками,  в
отчаянии цепляющимися за такое же черное небо. Дома обжиты неисчислимыми
полчищами мышей, под стрехами  свили  гнезда  птицы,  и  пороги  бунгало
покрыты теперь толстым слоем сухого птичьего помета.
   Было бы  логичным  предположить,  что  власти  решат  либо  и  дальше
поддерживать  все  эти  постройки  -  на  тот  случай,  если  они  вдруг
понадобятся, - либо снесут их подчистую, но  ни  на  то,  ни  на  другое
попросту нет средств. Вот и царят здесь запустение и упадок.  Постепенно
разрушаясь, бывшая военная цитадель все больше напоминает город-призрак,
заброшенный старателями после "золотой лихорадки".
   Когда слоняешься по Городу мертвых, возникает  ощущение,  что  все  в
этом мире умерли от какой-то неведомой чумы и ты остался совсем один  на
всей планете. А иногда кажется, что ты сошел с ума и теперь  существуешь
в некой ирреальной  и  мрачной  солипсической  фантазии,  невидимой  для
окружающих. Может почудиться и другое: будто ты умер, оказался в  аду  и
обречен на вечное одиночество, а шныряющая между домами парочка  линялых
койотов с их длинными клыками и злобными глазами вполне может  сойти  за
демонов.
   Впрочем, если  ваш  отец  преподавал  поэзию,  а  сами  вы  являетесь
обладателем "стометровой цирко-мозговой арены",  вы  можете  представить
местечко, подобное этому, чем угодно.
   Оказавшись  в  Городе  мертвых  этой  мартовской  ночью,  я   проехал
несколько улиц, но ни на одной  из  них  не  задержался.  Туман  еще  не
забрался так далеко в глубь суши,  и  воздух  здесь  был  гораздо  более
теплым и сухим, нежели в липкой пелене, затянувшей побережье. Хотя  луна
уже зашла, на небе ярко светили звезды, и ночь  идеально  подходила  для
экскурсии по Городу мертвых.
   Впрочем, даже для того, чтобы обследовать  хотя  бы  одну  эту  часть
Форт-Уиверна, потребовалось бы не меньше недели.
   За мной наверняка наблюдали, но меня это нисколько не  волновало.  За
последние несколько часов  я  привык  к  тому,  что  на  меня  постоянно
устремлены глаза невидимых соглядатаев, и  уже  перестал  нервничать  по
этому поводу.
   За чертой Города мертвых начинаются бесконечные ряды бараков и других
построек: некогда опрятные лавка, парикмахерская,  химчистка,  цветочный
магазин, кондитерская, отделение банка. Теперь их вывески  покосились  и
покрыты пылью. А вот и дневной детский сад. Дети военных, находившиеся в
подростковом возрасте, посещали  школу  в  Мунлайт-Бей,  здесь  же  были
детский сад и начальная школа. На затянутых паутиной  полках  библиотеки
не осталось книг, кроме одной, забытой кем-то "Над  пропастью  во  ржи".
Тут же - стоматологическая и обычная поликлиники. Кинотеатр,  на  пустом
экране которого красуется выведенное краской загадочное слово "КТО". Зал
для игры в боулинг.
   Зал для  занятий  шейпингом  и  легкой  атлетикой.  Бассейн  -  давно
высохший, с обломками  бетона,  валяющимися  на  потрескавшемся  дне.  В
конюшнях давно нет лошадей, и лишь с  каждым  дуновением  ветра  оживает
скрипами и стуком хор незапертых дверей  в  стойлах.  Поле  для  игры  в
софтбол густо заросло сорняками, а посередине  его  вот  уже  целый  год
лежат  разложившиеся  останки  мертвой  пумы,  успевшие  за  это   время
превратиться в скелет.
   Однако меня не интересовало ни одно из этих мест.
   Проехав мимо них, я направился к сооружению,  напоминавшему  ангар  и
стоявшему над комплексом подземных помещений, в которых прошлой  осенью,
во время последнего посещения Форт-Уиверна, я нашел бейсболку с надписью
"ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД".
   На багажнике моего велосипеда всегда укреплен полицейский фонарик  со
шторкой, регулирующей луч света.  Остановившись  у  ангара  и  прислонив
велосипед к стене, я освободил фонарик от резинки и взял его в руку.
   У Орсона Форт-Уиверн вызывает одновременно и страх, и любопытство, но
тем не менее во время всех моих  ночных  экспедиций  сюда  он  неизменно
оставался рядом со мной, не жалуясь и не скуля. Сегодня он  был  напуган
даже больше обычного, но и на сей раз без колебаний следовал за мной.
   Небольшая - в человеческий рост - дверь, врезанная в огромные  ворота
ангара, была не заперта. Включив фонарик, я вошел внутрь. Орсон следовал
за мной по пятам.
   Ангар не примыкает к взлетному полю, поэтому едва ли  здесь  когда-то
хранились или ремонтировались  самолеты.  Под  потолком  были  проложены
извилистые рельсы, по которым вдоль  всего  помещения  некогда  двигался
подвесной подъемный кран, отсутствующий ныне. Судя  по  тому,  насколько
массивны были  стальные  опоры,  поддерживавшие  эту  конструкцию,  кран
предназначался  для  того,  чтобы  поднимать  чудовищно  тяжелые  грузы.
Бетонный пол выложен толстенными стальными плитами, в которых  виднеются
пустующие ныне углубления. Видимо, в свое время здесь крепились какие-то
мощные механизмы, о  предназначении  которых  теперь  оставалось  только
догадываться.
   Луч фонаря выхватывал из темноты секции рельсов для подъемного крана,
которые образовывали на фоне стен и гофрированной жестяной крыши  ангара
правильные  геометрические  узоры,  напоминавшие   иероглифы   какого-то
неведомого языка. Половина подслеповатых окошек, тянувшихся  высоко  под
кровлей, была разбита.
   Меня снова охватило тревожное чувство, что я нахожусь не в  заводском
цеху или ремонтной мастерской, а в заброшенной церкви. От пятен смазки и
разлитых  по  полу  химикалий  исходил  странный   запах,   напоминающий
церковные благовония. Постоянно царивший здесь холод проникал в кости  и
заставлял думать, что  ты  находишься  в  некогда  священном,  но  давно
оскверненном месте.
   В  тамбуре,  расположенном  в  одном  из  углов   ангара,   находился
лестничный пролет и шахта лифта, в которой уже не  было  ни  кабины,  ни
подъемных механизмов. Точно я сказать не мог,  но,  судя  по  валявшимся
здесь обломкам, в этот тамбур некогда попадали через  другой  проход,  а
затем те, кто демонтировал оборудование, просто проломили  стену.  Кроме
того, я подозревал, что существование лестницы и лифта хранилось в тайне
от тех, кто работал в ангаре. Сейчас у входа на лестницу  остались  лишь
крепкий стальной каркас и высокий порог, но самой двери давно не было.
   Распугивая лучом фонарика пауков и мокриц, я в  сопровождении  Орсона
двинулся вниз по ступеням. На толстом слое покрывавшей их пыли виднелись
следы, но они  принадлежали  нам  самим  и  оставались  здесь  с  нашего
последнего посещения Форт-Уиверна.
   Лестница вела на три  подземных  этажа,  причем  каждый  из  них  был
значительно больше, чем расположенный наверху ангар. Это была  настоящая
паутина коридоров и лишенных окон помещений. Сейчас  тут  было  пусто  и
голо. Покидая эти катакомбы, их обитатели  забрали  абсолютно  все,  что
могло бы пролить хоть какой-то  свет  на  первоначальное  предназначение
этих  помещений.  Не  осталось  ни  единого  предмета,  который  мог  бы
подсказать или послужить хотя бы  малейшим  намеком  на  то,  чем  здесь
занимались раньше. Теперь тут не осталось ничего, кроме  голого  бетона.
Из стен были с корнем вырваны даже водопроводные трубы и  вентиляционная
система.
   Я подозреваю, что это безжалостное опустошение было вызвано не только
желанием  хозяев  военной  базы  оставить  в  тайне  ее  предназначение.
Интуиция подсказывает мне, что, изничтожая все до последнего следы своей
деятельности, они были движимы не только служебным  рвением,  но  еще  и
стыдом.
   И все же я не верю в то, что над химическим или биологическим оружием
работали  именно  здесь.  Учитывая  то,  какие  требования  безопасности
предъявляются к подобным  помещениям,  они  должны  находиться  в  самом
дальнем углу  Форт-Уиверна,  быть  тщательно  скрыты,  упрятаны  гораздо
глубже под землю и значительно превосходить по  размеру  те  три  этажа,
мимо которых я проходил сейчас.
   И главное, те помещения, видимо, по-прежнему функционируют.
   Но тем не менее я уверен, что здесь,  в  подземном  пространстве  под
железным ангаром, велась крайне опасная и весьма необычная деятельность.
Большинство комнат, в которых не осталось ничего, кроме  бетонных  стен,
казались диковинными и в то же время наполняли душу тревогой.
   Одно из самых странных помещений, окруженное лабиринтом  коридоров  и
комнат меньшего размера, располагалось в центре нижнего этажа, куда  еще
не успела добраться пыль с поверхности. Это был  огромный  зал  в  форме
яйца - метров сорок в длину и двадцать в  ширину,  сужавшийся  к  краям.
Пол, стены и потолок этого помещения были  покатыми,  поэтому,  когда  я
стоял здесь, мне казалось,  что  я  на  самом  деле  нахожусь  в  пустой
скорлупе гигантского яйца.
   Попасть сюда  можно  было  через  небольшое  -  размером  примерно  в
половину человеческого роста - и круглое  отверстие  в  стене.  Судя  по
всему, в свое время оно закрывалось не дверью, а герметичным люком.
   Приподнятый  закругленный  вход   в   помещение   представлял   собой
своеобразный тоннель. Это обусловливалось толщиной стен яйцевидного зала
- почти два метра прочнейшего армированного бетона, по  которому  сейчас
скользил луч моего фонаря.
   Все округлые поверхности внутри огромного яйца -  и  пол,  и  покатые
стены,  и  овальный  потолок  -  покрыты  слоем  необычного  вещества  -
молочно-золотистого полупрозрачного стекла  толщиной  в  пять  или  семь
сантиметров. И все же это не стекло, поскольку оно обладает чрезвычайной
прочностью и, если по нему постучать, отзывается глухим гулом  трубчатых
колокольчиков. Кроме того, на нем нет  ни  одного  шва.  Этот  необычный
материал тщательно отполирован и гладок, как влажный фарфор,  но  совсем
не скользкий. Свет фонарика проникает внутрь его, заставляя его  мерцать
и  переливаться  золотыми  спиралями,   рождает   нежное   свечение   на
поверхности этого покрытия.
   Мы двигались по направлению к центру  зала.  Резиновые  подошвы  моих
кроссовок тихонько попискивали, а когти Орсона цокали по гладкому  полу,
как маленькие поросячьи копытца.
   Сегодня, в ночь смерти моего отца, в эту ночь ночей,  мне  захотелось
вернуться на это место, где прошлой осенью  я  нашел  кепку  со  словами
"ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД". Она лежала на полу, в самом центре огромного яйца, -
единственный предмет, оставшийся во всех  помещениях,  расположенных  на
трех подземных этажах под металлическим ангаром.
   Тогда я подумал, что кепку забыл кто-то из рабочих  или  инспекторов,
наблюдавших за тем, как производится демонтаж  оборудования,  и  ушедших
последними.
   Теперь я знал, что все обстояло иначе. В ту октябрьскую ночь какие-то
неизвестные, зная, что я решил обследовать эти помещения, тайком шли  за
мной по пятам, переходя с этажа на этаж, а затем проскользнули вперед  и
оставили бейсболку там, где я наверняка должен был на нее наткнуться.
   Если все происходило именно так, то этот поступок следует расценивать
не как попытку запугать меня, а как  своеобразный  приветственный  жест,
некую демонстрацию доброй воли. Шестое  чувство  подсказывало  мне,  что
слова "ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД" были каким-то образом связаны  с  работой  моей
матери. Через двадцать один месяц после ее смерти кто-то  подбросил  мне
эту кепку, поскольку она являлась связующей ниточкой с моей  мамой.  Кто
бы ни сделал мне этот подарок, он наверняка испытывал по отношению к ней
глубочайшее восхищение и уважал меня хотя бы за то, что я ее сын.
   Мне хотелось верить,  что  в  не  поддающемся  разгадке  заговоре,  с
которым я столкнулся, были  и  те,  кто  не  воспринимал  мою  мать  как
злодейку и испытывал дружеские чувства по отношению ко мне.  Пусть  даже
они не "почитали" меня, как говорил Рузвельт Фрост. Мне хотелось верить,
что я имею дело не только с негодяями, но и с хорошими  людьми.  Теперь,
узнав о том, какую роль сыграла моя мать в уничтожении прежнего мира,  я
предпочел бы получать  информацию  у  тех,  кто  верил  в  то,  что  она
руководствовалась лучшими побуждениями.
   Мне не хотелось узнавать правду от тех, кто,