льствовали о том, что построили ее давненько.
   - Рушьте! - приказал ага.
   Под ударами пик и ятаганов штукатурка  быстро  осыпалась.  Трудно  было
вытащить только первые два-три камня, остальные уже легко  поддались  силе
стальных мышц.
   Но все-таки на разборку стены ушло больше часа.
   Когда щель раздалась настолько, что в нее  мог  пролезть  человек,  ага
первым заставил пройти Миклоша.
   Они оказались в просторном помещении, видимо служившем винным погребом.
Повсюду расставлены были бочки и бочонки. Странно было только то, что само
помещение  больше  походило  на  зал,  чем  на  погреб.  На  стене  висела
оборванная большая картина, а под нею стоял круглый чан. На картине смутно
виднелись два  лица:  одно  -  скорбное,  окаймленное  бородой,  второе  -
печальное лицо юноши, припавшего к груди бородатого. Над головой обоих был
ореол. Под обрывком картины белела стена.
   Наверху раздавались шаги обитателей крепости.
   Ага обернулся и сказал вполголоса:
   - Оружие на изготовку! Собирайтесь осторожно! Тихо! Тихо! Когда  сорвем
дверь, не смейте кричать. Если не увидим никого,  подождем  наших  солдат,
идущих сзади. Знаменосцы, немедленно взбирайтесь на стену.
   Два знаменосца выступили вперед.
   Ага продолжал:
   - Остальные  к  воротам,  за  мной.  Пощады  не  давать!  Прежде  всего
обезоружить стражу и быстро открыть ворота. Поняли?
   - Поняли, - глухо прозвучало в ответ.
   Ага сделал шаг вперед и замер около железных дверей: он увидел  большой
чан, наполненный порохом.
   Стало быть, они в пороховом погребе и во всех этих бочках  не  вино,  а
порох.
   Но и Миклош понял, куда они попали.
   Стоя  возле  большого  чана,  он  обернулся.  Окинул  быстрым  взглядом
толпившуюся вооруженную ораву. Лицо его стало бледным и  вдохновенным.  Он
поднял горящий факел и швырнул его в порох.



9

   Когда гроб опустили, Варшани крикнул наверх:
   - Эй, люди!
   В ответ на зов в  люке  могильной  ямы  появились  головы  ошеломленных
людей. Один был без шапки, другой в ржавом  шлеме,  прикрепленном  ремнями
под подбородком.
   Варшани снова крикнул:
   - Это я, Варшани! Подтяните меня!
   Он взял Эву на руки и, шагая по гробам, подошел к веревкам, связал  две
петли вместе и сел в них.
   Его подняли наверх.
   У могильной ямы не было никого, кроме двух священников и двух крестьян,
спускавших веревки. Они с удивлением уставились на Эву, которая без чувств
лежала на траве, куда ее положил Варшани.
   - Принесите воды! - сказал Варшани крестьянам.
   Но в тот же миг  всех  оглушил  адский  грохот  и  ослепило  пламя:  из
Церковной башни вырвался огненный смерч, взвился столбом до небес,  вихрем
закружив в воздухе почерневшие доски, бревна, камни, куски дерева и клочья
человеческих тел.
   Взрыв потряс крепость с такой силой, что все зашатались и упали, словно
их придавила невидимая исполинская рука. На  землю  дождем  падали  камни,
капли крови, оружие, бочарные клепки и щепы.
   После взрыва несколько минут стояла мертвая тишина.
   Мертвая тишина царила и в крепости и за стенами  крепости,  в  турецком
стане.
   Все растерянно озирались, ошеломленные, оглушенные.
   Небо ли рухнуло на землю, земля ли разверзлась и превратилась в  пекло,
извергающее пламя, готовое затопить весь  мир  огненным  ливнем,  -  никто
этого не знал.
   "Турки подстроили нам гибель!" -  такова  была  первая  и  единственная
мысль у всех обитателей крепости.
   "Крепость погибла!" - одно-единственное чувство  охватило  все  сердца,
превратило их в камень.
   У подножия  Шандоровской  башни  Гергей  связывал  кружки,  наполненные
"адским зельем". Волна взрыва отбросила его к висевшим на стене щитам.
   Он поднял голову. В небе алел огненный смерч, а в его воронке кружилось
черное мельничное колесо. Над колесом головой вниз кружился человек, рядом
с ним - оторванная нога.
   У Гергея еле хватило присутствия духа прыгнуть под свод башни. И там он
замер, оглушенный происшедшим.
   Но мгновение  спустя  все  зашевелились.  Люди  забегали,  засуетились,
побросав оружие, мчались солдаты, кричали женщины, носились сорвавшиеся  с
привязи кони.
   В турецком стане уже раздавались ликующие  вопли,  поднимались  осадные
лестницы, и к крепости волнами хлынули тысячи вооруженных людей.
   - Всему конец! - слышалось повсюду в крепости среди стенаний и криков.
   Потерявшие голову женщины, схватив детей в объятия  или  волоча  их  за
руки, бежали по почерневшим от дыма камням и  обгорелым,  тлеющим  балкам.
Все спасались, но никто не знал куда.
   Казалось, само небо вмешалось в это столпотворение: пошел черный  снег.
Черный снег! Он падал, да такой густой пеленой, что за десять шагов ни зги
не было видно.
   Это был пепел. Он засыпал всю крепость, словно хотел облечь ее траурным
покровом.
   На  камнях  и  бревнах  валялись  изуродованные  трупы,  окровавленные,
оторванные руки и ноги.
   Добо с непокрытой головой скакал на коне и, дергая жеребца за  поводья,
гнал его туда, где произошел  взрыв.  По  дороге  он  подбадривал  солдат,
приказывая им занять свои места.
   - Ничего не случилось! - кричал он налево и направо. - В  ризнице  было
только двадцать четыре лагунки пороха.
   Офицеры тоже вскочили на коней и, по примеру Добо, успокаивали народ:
   -  Все  на  свои  места!  Взорвались  только  двадцать  четыре  лагунки
пороха...
   Мекчеи  в  гневе  колотил   древком   сломанной   пики   оглушенных   и
неповинующихся солдат.
   - Берись за оружие, песий сын! На стену!
   Соскочив с коня, он и сам схватил саженное копье и помчался на  вершину
стены.
   - Ребята, за мной! Храбрецы, за мной!
   Турок, взбиравшихся на стену, встретили дружными залпами.
   С внутренней  площади  крепости,  не  ожидая  ничьей  команды,  солдаты
ринулись на стены, и тут уж все пошло в ход: копья, сабли, кирки.
   Турки беспорядочной толпой то лезли вперед,  к  крепостным  стенам,  то
откатывались назад. У подножия крепости  царила  такая  же  суматоха,  как
внутри нее.
   Большинство осажденных бросились к месту взрыва.
   Гергей видел со своей башни, как сквозь редеющие хлопья пепла двинулась
к Церковной башне пестрая турецкая рать.
   - Останься здесь! - крикнул он Золтаи, а сам, обнажив саблю, побежал  к
Церковной башне. - Корчолаш,  -  крикнул  он  младшему  сержанту,  шедшему
куда-то в глубь крепости, - пойдем со мной!
   Сержант был в пяти шагах от него, но даже не оглянулся.
   - Матэ Корчолаш! Будь ты трижды неладен!
   Корчолаш, глядя себе под ноги, спокойно плелся дальше.
   Гергей подскочил к нему и схватил за плечо.
   - Ты что, не слышишь?
   Корчолаш взглянул на Борнемиссу, точно пробудившись от  сна.  И  только
тогда заметил Гергей, что  у  него  из  обоих  ушей  течет  кровь.  Оглох,
бедняга!
   Гергей оставил его и помчался дальше.
   По дороге он заметил котлы, в которых варилась похлебка для сменившихся
с караула солдат. В восьми  огромных  котлах,  в  которых  варились  мелко
нарезанные кусочки мяса, клокотала дымящаяся горячая жижа.
   Гергей остановился, взял шест для переноски котлов, продел его  в  ушки
котла и крикнул крестьянину, раздатчику супа:
   - Друг, берись-ка! Остальные котлы тоже тащите на башню!
   И когда они взобрались с котлом на вышку, Гергей вылил кипящий  суп  на
головы теснившихся на лестнице турок.


   Когда Варшани очнулся, он увидел около себя только  лежавшую  на  земле
женщину. Оба священника, даже не сняв епитрахили, взбежали по  лестнице  и
схватились за оружие, а оба могильщика кинулись в разные  стороны  -  надо
полагать, к пушкам.
   Варшани поднял Эву, взвалил ее  на  плечо,  точно  мешок,  и  понес  во
дворец. Он решил, что если она лазутчица короля, то как раз там ей и место
- она, должно быть, принесла письмо.
   И Варшани передал Эву на попечение госпожи Балог, чтобы та привела ее в
чувство.


   Лишь после того, как  отразили  приступ,  защитники  крепости  увидели,
какой урон нанес взрыв.
   Вся правая половина Церковной  башни  вместе  с  ризницей  взлетела  на
воздух, там зиял огромный провал.  В  этом  месте  крепостная  стена,  где
только накануне ночью  заделали  пролом,  обвалилась.  От  двух  пороховых
мельниц остались одни обломки.  В  боковой  пристройке  к  ризнице  стояло
тридцать волов, предназначенных на убой. Теперь они плавали в  собственной
крови.
   Восемь солдат, стоявших в карауле у Церковной башни, были разорваны  на
куски. Погиб и лейтенант Пал Надь, которого вместе с  тридцатью  солдатами
прислал из Эрдедской крепости Дердь Батори.
   Многие солдаты, находившиеся поблизости, были  ранены.  Солдату  Гергею
Хорвату во время взрыва камнем оторвало руку у самого плеча. Он умер в тот
же день, и его опустили в могилу.
   Осажденные опомнились окончательно только  тогда,  когда  увидели,  что
туркам не удалось ворваться в крепость.
   - Бог защищает Эгер! - крикнул Добо, пригладив волосы и устремив  глаза
к небу. - Витязи, уповайте на бога!
   Штурм отбили, по сути дела, кипящей похлебкой. Турки уже привыкли,  что
их встречают огнем, саблями, копьями, но им пришлось не по вкусу,  что  на
голову льют горячую похлебку; они предпочитали хлебать ее ложками. И когда
горячая наперченная жижа вылилась на первую лестницу, людей  оттуда  точно
ветром сдуло. Солдаты, теснившиеся у лестниц,  тоже  кинулись  врассыпную.
Кто, корчась от боли,  схватился  за  руку,  кто  за  шею,  кто  за  лицо.
Прикрывая голову щитами, турки с бранью убегали из-под стен.
   Осажденные вздохнули свободнее.
   Добо вызвал мельников и плотников.
   - Соберите побыстрее части пороховой мельницы. Из двух мельниц сделайте
одну. Чего недостает, пусть тут же вытешут плотники. А где казначей?
   Из ниши монастырской стены вылезла черная, закопченная  фигура.  Сдувая
копоть с усов, стряхивая ее с бороды, человек этот предстал перед Добо.
   Это был старик Шукан.
   - Дядя Шукан, - сказал Добо, -  выдайте  селитру  из  погреба,  серу  и
уголь. Как только мельница будет в исправности, начнем молоть порох.
   Только после этого Добо пришло в голову, что надо бы помыться. Он  тоже
был похож на трубочиста.


   В дверях дворца сидел почерневший от копоти человек,  одетый  почти  на
турецкий лад. На коленях он держал большую печеную тыкву  и  ел,  загребая
ложкой ее мякоть.
   Увидев Добо, он встал.
   - Это ты, Варшани?
   - Я, сударь.
   - Какие вести принес?
   - Посланца короля принес в крепость. Женщину.
   Добо поспешно, большими шагами направился к госпоже Балог.
   - Где гонец?
   Вдова сидела у постели Пете,  пришивая  красную  шелковую  подкладку  к
шлему своего сына.
   - Гонец? - спросила она с удивлением, глядя на Добо.  -  Сюда  принесли
только женщину.
   - А где эта женщина?
   Госпожа Балог приотворила дверь в соседнюю комнату, затем снова закрыла
ее.
   - Спит, - сказал она. - Не будем ее тревожить, бедняжка так измучена.
   Добо вошел.
   Эва лежала на белой, чистой  постели.  Видна  была  только  ее  голова,
глубоко ушедшая в подушки, и рассыпавшиеся темные волосы.
   Добо, изумленный, смотрел на лицо, мертвенно бледное  и  страдальческое
даже во сне. Лицо это было ему незнакомо.
   Вернувшись к госпоже Балог, он спросил:
   - Она не привезла какого-нибудь письма?
   - Нет.
   - Прошу вас дать мне одежду этой женщины. Кто она такая?
   Госпожа Балог пожала плечами, потом просительно взглянула на Добо.
   - Она сказала, чтобы мы не допытывались о ее  имени.  Боится,  что  вы,
ваша милость, будете недовольны ее появлением у нас.
   - Дайте-ка мне ее одежду.
   Госпожа Балог принесла из прихожей грязный, вымазанный известкой костюм
турецкого солдата и маленькие желтые  сафьяновые  сапожки  со  шпорами.  В
поясе  было  пятьдесят  с  чем-то  венгерских  золотых  монет.  Оружия  не
оказалось, у пояса висели только ножны сабли.
   - Ощупайте карманы.
   В одном из карманов зашуршала бумага.
   - Вот оно! - Добо выхватил бумагу и черными от копоти руками  развернул
сложенный листик пергамента.
   Это был чертеж крепости.
   Кроме  чертежа,  в  карманах  нашелся  только  носовой  платок  и  пара
скомканных перчаток. Ощупали все швы одежды, даже вспороли их. Распороли и
сапоги.
   Ничего.
   - Нет ли чего в постели?
   - Нет, - ответила госпожа Балог. - Я даже сорочку свою  дала  бедняжке.
Как она измучена... Давно, должно быть, не  спала.  Она  пришла  подземным
ходом, дорогой мертвецов.
   Добо вызвал Варшани.
   - Ты сказал: посланец.
   - Так я понял ее.
   - А она сама ясно не сказала?
   - Да мы, сударь, не беседовали. Ведь чуть не бегом бежали по подземному
ходу.
   - По какому подземному ходу?
   - А через погребальную яму.
   - Так что ж, и там есть подземный ход?
   - Теперь уже нет, сударь.
   - Скажи, а у турок достаточно припасов?
   - Иногда пригонят по десять - двадцать возов муки да по отаре овец. Бог
их ведает, где раздобывают! А рис у них давно вышел.
   - Но они, стало быть, еще не голодают?
   - Пока нет.
   - А что ты еще знаешь о них?
   - Только то, что они ведут подкоп со стороны Кирайсеке.
   - В крепость?
   - Да, наверно. Лагумджи работают.
   - А почему ты раньше не пришел? Ты должен был  бы  донести  о  подвозке
хвороста.
   - Не мог пробраться. Перед воротами поставили самых сильных янычар, а у
меня не было янычарской одежды. Попытайся я пройти  через  них,  сразу  бы
схватили.
   - Что ж,  теперь  оставайся  в  крепости.  Ступай  к  господину  Гергею
Борнемиссе и доложи ему, с какой стороны ведут подкоп. Потом  возвращайся.
Жди меня возле дверей.
   Чертеж все еще был в руке Добо. Он вызвал Мекчеи.
   - Возьми этот чертеж, - сказал он ему. - На  нем  обозначены  подземные
ходы. А я и не подозревал даже, что  существует  на  свете  такой  чертеж.
Немедленно вызови каменщиков и вели заложить все проходы, что еще остались
незаложенными. Прежде всего прикажи заделать подземный ход у  погребальной
ямы.
   Он дал еще несколько поручений обоим оруженосцам, потом попросил налить
в чан два ведра воды, вымылся и, переодевшись, прикрепив даже поножи,  лег
на лавку, покрытую медвежьей шкурой.
   Он обладал способностью забыться сном в любой час дня или ночи там, где
его сразит усталость. Солдаты в крепости утверждали, что капитан  не  спит
никогда.



10

   Только к вечеру удалось Добо поговорить с Эвой.
   К этому времени она встала и надела легкое домашнее  платье.  Раскопала
его она, видно, среди той одежды, которую в виде военной добычи привез  ее
муж еще во время первой вылазки из крепости.
   С торгов эти платья продать не удалось, их повесили на гвоздь  в  одной
из пустующих комнат дворца - пригодятся беднякам после осады.
   Добо вызвал Эву в час ужина.
   - Кто вы такая, ваша милость? - были первые  его  слова,  обращенные  к
ней.
   Он сразу заметил, что перед ним не простая женщина.
   За спиной Добо стоял оруженосец Балаж. Госпожа Балог  уже  хлопотала  в
комнате, подала на стол красное вино к жаркому из баранины  и  вдобавок  к
двум восковым свечам зажгла еще третью.
   - А может быть, нам лучше поговорить с глазу на глаз?  -  ответила  Эва
устало. - Не из-за госпожи Балог, а только я не знаю, угодно ли вам будет,
господин комендант, чтобы стало известно мое имя.
   Оруженосец вышел по знаку Добо. Удалилась и госпожа Балог.
   - Я жена Гергея Борнемиссы, - сказала Эва, и по лицу ее полились слезы.
   Добо выронил нож из рук.
   Глаза Эвы были полны тревоги, но она продолжала:
   - Я знаю, что в таком месте и в такие дни присутствие жен нежелательно.
Но поверьте, ваша милость, я никому не буду в тягость,  я  пришла  не  для
того, чтобы стенаниями отвлечь мужа от ратных дел...
   - Садитесь, пожалуйста, - сказал Добо. - Извините, что я  принимаю  вас
за трапезой. Не угодно ли откушать со мной?
   Но это были только учтивые слова.
   - Благодарю вас, мне не хочется есть, - тихо ответила Эва и присела  на
стул.
   Наступило долгое молчание. Наконец Добо спросил:
   - Гергей знает, что вы здесь?
   - Нет. И хорошо, что не знает.
   - Что ж, сударыня, - сказал Добо уже более приветливо, глядя на нее,  -
вы, ваша милость, поступили правильно, утаив свое имя.  Гергей  не  должен
знать, что вы здесь. В этом вопросе я неумолим. Осада долго не  затянется,
на помощь нам  прибудет  королевское  войско.  А  зачем  вы  пришли,  ваша
милость?
   Глаза Эвы наполнились слезами.
   - Моего ребенка...
   - Так его и в самом деле похитили?
   - Да.
   - А кольцо?
   - Кольцо здесь, - ответила Эва и вытащила висевший на шее шнурок.
   Добо мельком взглянул на кольцо, отхлебнул глоток вина и поднялся.
   - А где же порука, ваша милость, что вы не увидитесь с Гергеем?
   - Господин комендант, я  подчинюсь  всем  вашим  приказаниям.  Я  знаю,
что...
   - А вы понимаете, ваша милость, почему вам нельзя видеться с Гергеем?
   - Догадываюсь.
   - Гергей - разум крепости. Мысли его ни на один миг нельзя отвлекать от
обороны... С кем вы еще знакомы, ваша милость?
   - С Мекчеи, с Фюгеди, с Золтаи.  Да  ведь  и  отец  мой  здесь,  и  наш
приходский священник - отец Балинт.
   -  Вы,  ваша  милость,  нигде  не  должны  показываться,  вам  придется
скрываться в комнате госпожи Балог. Честью обещайте мне это.
   - Обещаю!
   - Поклянитесь.
   - Клянусь!
   -  А  я  обещаю  сделать  все,  чтобы  вернуть  вам  сына.  Дайте  мне,
пожалуйста, талисман.
   Эва протянула кольцо.
   Добо завязал ремешки шлема и, прежде чем надеть перчатки, протянул руку
Эве.
   - Простите мою резкость, но иначе нельзя.  Располагайтесь  как  дома  в
комнатах моей жены и считайте своими все ее оставшиеся здесь вещи.
   - Еще одно слово, господин капитан. Что мне сказать госпоже Балог,  кто
я такая?
   - Говорите что хотите, лишь бы Гергей не узнал.
   - Не узнает.
   Добо попрощался и, выйдя из дверей, крикнул, чтобы подвели коня.
   К вечеру поднялся ветер, сдул всю сажу и пепел. Нечего греха  таить,  с
начала осады, кроме ветра, никто в крепости и не подметал. Повсюду был сор
и запах мертвечины. А что творилось за стенами крепости!
   Добо созвал  каменщиков  и  крестьян  к  развалинам,  оставшимся  после
взрыва.
   - Видите, сколько камней раскидано? Соберите  их  и  чините  стену,  но
смотрите, чтобы за работой вы были укрыты камнями. - Потом он повернулся к
оруженосцу: - Ступай, Балаж, принеси сургуч и свечу.
   А сам он поднялся к пушке Бабе,  сел  на  нее  и  свинцовым  карандашом
написал на листочке бумаги:
   "Дервиш-бей! Как только разыщешь ребенка Борнемиссы, тотчас дай об этом
знать. Прикрепи красно-синий флаг на тот  тополь,  что  стоит  у  речки  к
северу от крепости. Кольцо твое у меня - я воспользовался им как печаткой.
Ребенка может привести любой твой  посланец  с  белым  флагом.  Взамен  ты
получишь за него не  только  кольцо,  но  и  турецкого  мальчика,  который
находится у нас".
   Добо кликнул Мекчеи и, закрыв написанные строки ладонью, сказал:
   - Пишта, подпишись.
   Мекчеи молча подписался.
   Балаж держал наготове сургуч и свечу.
   Добо накапал  сургуч  рядом  с  подписью  Мекчеи,  а  Мекчеи  прижал  к
сургучной печати свой перстень и, не задав ни единого  вопроса,  торопливо
пошел дальше.
   Добо сложил письмо и запечатал его снаружи кольцом турка.  Полумесяц  и
звезды оттиснулись очень явственно.
   Затем Добо вызвал Варшани.
   - Друг мой, Варшани, - сказал Добо с улыбкой, -  теперь-то  я  понимаю,
почему ты подолгу не приходишь в крепость. Мы ведь  тебе  и  отдохнуть  не
даем: только придешь - опять куда-нибудь посылаем. Ты знаешь Дервиш-бея?
   - Как голенища своих сапог! - весело ответил Варшави.
   - Так вот тебе письмо. Подкинь его в шатер Дервиш-бея,  сунь  в  одежду
или в стакан - словом, как придется.
   - Понял.
   - Потом проберись в Сарвашке и подожди там  Миклоша  Ваша.  Он  вот-вот
должен прибыть.
   - А как нам на этот раз попасть в крепость?
   - Скажи караульным у ворот, чтобы они каждую ночь спускали  шнурок.  Ты
нащупай его и дерни. А н