дение еще легче подкрадываются к нам пороки. (3) Что я, по-твоему,
говорю? Возвращаюсь я более скупым, более честолюбивым, падким до роско-
ши и уж наверняка более жестоким и бесчеловечным: и все потому, что  по-
был среди людей. Случайно попал я на полуденное представление ', надеясь
отдохнуть и ожидая игр и острот - того, на чем взгляд человека  успокаи-
вается после вида человеческой крови. Какое там! Все прежнее было не бо-
ем, а сплошным милосердием, зато теперь - шутки в сторону - пошла насто-
ящая резня! Прикрываться нечем, все тело подставлено под удар,  ни  разу
ничья рука не поднялась понапрасну. (4) И большинство  предпочитает  это
обычным парам и самым любимым бойцам!2 А почему бы и нет?  Ведь  нет  ни
шлема, ни щита, чтобы отразить меч! Зачем доспехи? Зачем приемы? Все это
лишь оттягивает миг смерти. Утром люди отданы  на  растерзанье  львам  и
медведям, в полдень - зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех,
кто их убьет, а победителей щадят лишь для новой бойни. Для  сражающихся
нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо, и так по-
куда не опустеет арена3. - (5) "Но он занимался  разбоем,  убил  челове-
ка"4. - Кто убил, сам заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину
должен смотреть на это? - "Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит  на
клинок? Почему так несмело убивает? Почему так неохотно умирает?" - Бичи
гонят их на меч, чтобы грудью, голой грудью встречали противники удар. В
представлении перерыв? Так пусть тем временем  убивают  людей,  лишь  бы
что-нибудь происходило.
   Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто
их подает? Благодарите бессмертных богов за то, что вы учите  жестокости
неспособного ей выучиться. (6) Дальше от народа пусть  держится  тот,  в
ком душа еще не окрепла и не стала стойкой в добре: такой легко  перехо-
дит на сторону большинства. Даже Сократ, Катои и Лелий5  отступились  бы
от своих добродетелей посреди несхожей с ними толпы, а уж из нас, как ни
совершенствуем мы свою природу, ни один не устоит перед натиском со всех
сторон подступающих пороков. (7) Много зла  приносит  даже  единственный
пример расточительности и скупости; изба лованный приятель и нас  делает
слабыми и изнеженными, богатый сосед распаляет  нашу  жадность,  лукавый
товарищ даже самого чистого и простодушного заразит своей ржавчиной. Что
же, по-твоему, будет с нашими нравами, если на них ополчился  целый  на-
род? Непременно ты или станешь ему подражать, или его возненавидишь. (8)
Между тем и того, и другого надо избегать: нельзя уподобляться злым  от-
того, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобля-
ешься. Уходи в себя, насколько можешь; проводи время только с теми,  кто
сделает тебя лучше, допускай к себе только тех, кого ты сам можешь  сде-
лать лучше. И то и другое совершается взаимно, люди учатся, обучая.  (9)
Значит, незачем тебе ради честолюбивого желанья выставлять напоказ  свой
дар, выходить на середину толпы и читать ей вслух либо рассуждать  перед
нею; по-моему, это стоило бы делать, будь твой товар ей по душе,  а  так
никто тебя не поймет. Может быть, один-два человека тебе и попадутся, но
и тех тебе придется образовывать и наставлять, чтобы они тебя поняли.  -
"Но чего ради я учился?" - Нечего бояться, что труд твой пропал даром:
   ты учился ради себя самого.
   (10) Но я-то не ради себя одного учился сегодня и потому сообщу тебе,
какие мне попались три замечательных изречения - все почти что об  одном
и том же. Первое пусть погасит долг в атом письме, два  других  прими  в
уплату вперед. Демокрит пишет: "Для меня один человек - что целый народ,
а народ - что один человек". (11) И тот. кто на вопрос, зачем он с таким
усердием занимается искусством, которое дойдет лишь до  немногих,  отве-
чал: "Довольно с меня и немногих, довольно с меня и одного,  довольно  с
меня и ни одного", - сказал тоже очень хорошо, кто бы  он  ни  был6  (на
этот счет есть разные мнения). Превосходно и третье изречение - Эпикура,
писавшего одному из своих товарищей по ученым занятиям:  "Это  я  говорю
для тебя, а не для толпы: ведь каждый из нас для  другого  стоит  битком
набитого театра". (12) Вот что, мой Луцилий, нужно сберечь в душе, чтобы
пренебречь удовольствием, доставляемым похвалами большинства. Многие те-
бя одобряют. Так есть ли у тебя причины быть довольным собой, если  мно-
гим ты понятен? Вовнутрь должны быть  обращены  твои  достоинства!  Будь
здоров.


   Письмо VIII

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) "Ты приказываешь мне избегать толпы, - пишешь ты, - уединиться  и
довольствоваться собственной совестью. А как же ваши наставления,  пове-
левающие трудиться до самой смерти?" - Но то, к чему я  тебя  склоняю  -
скрыться и запереть двери, - я сам сделал, чтобы многим принести пользу.
Ни одного дня я не теряю в праздности, даже часть ночи отдаю занятиям. Я
не иду спать, освободившись: нет, сон одолевает меня, а я сижу, уставив-
шись в свою работу усталыми от бодрствования, слипающимися глазами.  (2)
Я удалился не только от  людей,  но  и  от  дел,  прежде  всего  -  моих
собственных, и занялся делами потомков. Для них я записываю то, что  мо-
жет помочь им. Как составляют полезные лекарства, так я заношу на  листы
спасительные  наставления,  в  целительности  которых  я   убедился   на
собственных ранах: хотя мои язвы не закрылись  совсем,  но  расползаться
вширь перестали. (3) Я указываю другим тот правильный путь, который  сам
нашел так поздно, устав от блужданий. Я кричу: "Избегайте всего, что лю-
бит толпа, что подбросил вам случай! С подозрением и  страхом  останови-
тесь перед всяким случайным благом! Ведь и рыбы, и звери ловятся на при-
манку сладкой надежды! Вы думаете, это дары фортуны? Нет, это ее  козни.
Кто из вас хочет прожить жизнь насколько возможно безопаснее, тот  пусть
бежит от этих вымазанных птичьим клеем  благодеяний,  обманывающих  нас,
несчастных, еще и тем, что мы, возомнив, будто добыча наша, сами  стано-
вимся добычей. Погоня за ними ведет в пропасть. (4) Исход высоко вознес-
шейся жизни один - паденье. К тому же  нельзя  и  сопротивляться,  когда
счастье начинает водить нас вкривь и вкось. Или уж плыть прямо, или  ра-
зом ко дну! Но фортуна не сбивает с пути - она опрокидывает и кидает  на
скалы.
   (5) Угождайте же телу лишь настолько, насколько нужно для поддержания
его крепости, и такой образ жизни считайте единственно здоровым и целеб-
ным. Держите тело в строгости, чтобы оно не перестало повиноваться душе:
пусть пища лишь утоляет голод, питье - жажду, пусть одежда защищает тело
от холода, а жилище - от всего ему грозящего. А возведено ли  жилище  из
дерна или из пестрого заморского камня, разницы нет: знайте,  под  соло-
менной кровлей человеку не хуже, чем под золотой.  Презирайте  все,  что
ненужный труд создает ради украшения или напоказ. Помните: ничто,  кроме
души, недостойно восхищения, а для великой души все меньше нее".
   (6) И когда я беседую так с самим собою, беседую с потомками,  неуже-
ли, по-твоему, я приношу меньше пользы, чем отправляясь в суд  ходатаем,
или припечатывая перстнем таблички с завещанием, или в  сенате1  отдавая
руку и голос соискателю должности? Поверь мне, кто кажется бездельником,
тот занят самыми важными делами, и божественными и человеческими вместе.
(7) Однако пора кончать и, по моему правилу, чем-нибудь  расквитаться  с
тобой и в этом письме. Уплачу я не из собственных запасов; я до сих  пор
все просматриваю Эпикура и сегодня вычитал у него  такие  слова:  "Стань
рабом философии, чтобы добыть подлинную свободу". И если ты  предался  и
подчинился ей, твое дело не будет откладываться со дня на день: сразу же
ты получишь вольную. Потому что само рабство у философии  есть  свобода.
(8) Может статься, ты спросишь меня, отчего я беру столь много  прекрас-
ных изречений у Эпикура, а не у наших. Но почему ты думаешь, что  подоб-
ные слова принадлежат одному Эпикуру, а не всем людям?  Ведь  как  много
поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философа-
ми! Я не беру ни трагедии, ни нашей  тогаты2,  которая  тоже  не  лишена
серьезности и стоит посре дине между трагедией и комедией; но и в  мимах
столько есть красноречивых строк! Сколько стихов Публилия3 надо бы  про-
износить не обутым в сандалии, но выступающим на котурнах!4 (9) Я приве-
ду один его стих, имеющий касательство к философии, и как раз к  той  ее
части, которой мы только что занимались; в нем поэт утверждает, что слу-
чайно доставшееся нельзя считать своим:

   Чужое, что по вашему хотенью вдруг Свалилось нам.
   (10) Но ты, я помню, говорил другой стих, намного лучше и короче:
   Не наше то, что нам дано фортуною.

   А это твое изречение (я не пропущу и его) даже еще лучше:

   Все, что дано нам, может быть и отнято.

   Но этого я не зачту в погашение долга: я лишь отдал тебе твое же Будь
здоров.


   Письмо IX

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Ты хочешь знать, справедливо ли Эпикур в одном из  писем  порицал
тех, кто утверждает, будто мудрецу никто, кроме него самого, не нужен  и
потому ничьей дружбы не требуется. Этот упрек Эпикур бросает  Стильпону1
и тем, кто думает, что высшее благо - когда душа ничего не  терпит.  (2)
Впрочем, мы неизбежно впадаем в двусмысленность, если для краткости  пе-
реводим слово awa&eia2, прибегая к слову "терпеть". Ведь можно подумать,
будто смысл тут противоположен тому, что мы имеем в виду. Мы хотели ска-
зать: "душа, которой безразлична любая боль", а понять можно так: "душа,
которая не может вытерпеть никакой боли". Погляди же сам,  не  лучше  ли
будет сказать "неуязвимая душа" или "душа, недоступная для любого  стра-
дания"? (3) В том и разница между ними и нами: наш мудрец побеждает  все
неприятное, но чувствует его, а их мудрец даже и не чувствует. Общее  же
и у нас и у них вот что: мудрому никто, кроме него самого, не нужен.  Но
хоть с него и довольно самого себя, ему все же хочется иметь и друга,  и
соседа, и товарища. (4) Сам посуди, до какой степени довольствуется  сам
собой тот, кто порой довольствуется и частью самого себя.  Если  болезнь
или враг лишат его руки, если случай отнимет у него глаз3, мудрецу  хва-
тает того, что осталось, он и с искалеченным телом будет так  же  весел,
как был до увечий. Но хоть он и не тоскует о потерянном, однако  предпо-
чел бы обойтись без потерь. (5) Так же точно никто, кроме  него  самого,
не нужен мудрецу не потому, что он хочет жить без друзей, а потому,  что
может. Говоря "может", я имею в виду вот что: со спокойной душой перене-
сет он потерю. Ведь без друзей он не останется никогда, и в  его  власти
решать, сколь быстро найти замену. Фидий, если бы потерял статую,  сразу
сделал бы другую. Так же и он - мастер завязывать дружбу -  заместил  бы
утраченного друга новым. (6) Ты спросишь, как  можно  быстро  приобрести
чью-нибудь дружбу; я отвечу, если мы договоримся, что я сейчас отдам те-
бе долг и по этому письму мы будем в расчете. Гекатон говорит: "Я  укажу
приворотное средство без всяких снадобий, без трав, без заклинаний  зна-
харки. Если хочешь, чтоб тебя любили, - люби". Не только  старая,  испы-
танная дружба приносит нам  великое  наслаждение,  но  и  начало  новой,
только лишь приобретаемой. (7) Между приобретшим друга  и  приобретающим
его та же разница, что между жнецом и сеятелем. Философ  Аттал4  не  раз
говорил, что приятнее добиваться дружбы, чем добиться ее, как  художнику
приятнее писать картину, чем ее окончить. Кто занимается своим  произве-
дением с душевным беспокойством, тот в самом занятии находит великую ус-
ладу. Выпуская из рук законченное произведение, он уже не будет так нас-
лаждаться: теперь он радуется плодам своего искусства, а пока он  писал,
его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее  плодами,  но
их младенчество нам милее.
   (8) Но вернемся к нашему предмету. Пусть мудрому  никто,  кроме  него
самого, не нужен, он все-таки желает иметь  друга,  хотя  бы  ради  дея-
тельной дружбы, чтобы не оставалась праздной столь великая  добродетель,
и не ради того, чтобы, как говорит Эпикур в том же  письме,  "было  кому
ухаживать за ним в болезни, помогать в оковах или в нужде", но чтобы са-
мому было за кем ухаживать в болезни, кого  вызволять  из-под  вражеской
стражи. Плохи мысли того, кто подружился, видя лишь самого себя; как  он
начал, так и кончит. Кто завел друга, чтобы тот выручал  из  цепей,  тот
покинет его, едва загремят оковы. (9) Таковы  дружеские  союзы,  которые
народ называет временными. С кем мы сошлись ради пользы, мил  нам,  лишь
покуда полезен. Вот почему вокруг того, чьи  дела  процветают,  -  толпа
друзей, а вокруг потерпевших крушение - пустыня.  Друзья  бегут  оттуда,
где испытывается дружба. Вот почему видим мы так много постыдных  приме-
ров, когда одни из страха бросают друзей, другие из страха  предают  их.
Каково начало, таков конец, иначе и быть не может. Кто  подружился  ради
выгоды, тому будет дорога награда за измену дружбе, коль скоро и  в  ней
было дорого ему что-нибудь, кроме нее самой. (10) Для чего приобретаю  я
друга? Чтобы было за кого умереть, за кем пойти в изгнанье, за чью жизнь
бороться и отдать жизнь. А дружба, о которой ты пишешь, та, что заключа-
ется ради корысти и смотрит, что можно выгадать,  -  это  не  дружба,  а
сделка. (11) Нет сомнения, страсть влюбленных имеет с дружбой нечто  об-
щее, ее можно бы даже  назвать  безрассудной  дружбой.  Но  разве  любит
кто-нибудь ради прибыли? Ради честолюбия и славы? Любовь сама  по  себе,
пренебрегая всем остальным, зажигает души вожделением к красоте, не чуж-
дым надежды на ответную нежность. Как  же  так?  Неужели  причина  более
честная родит постыдную страсть? - (12) Ты возразишь мне: "Не о том сей-
час речь, надо ли искать дружбы ради нее самой или ради  иной  цели".  -
Наоборот, как раз это и надобно доказать5. Ведь если надо искать ее ради
нее самой, значит, и тот, кто ни в ком, кроме себя, не нуждается,  может
искать ее. - "Как же он будет ее искать?" - Как ищут  самое  прекрасное,
не прельщаясь прибылью, не боясь  переменчивости  фортуны.  Кто  заводит
друзей на всякий случай,тот лишает дружбу ее величия.
   (13) Мудрому никто, кроме него самого,  не  нужен.  Многие,  Луцилий,
толкуют эту мысль превратно: изгоняют мудреца отовсюду и заставляют  его
замкнуться в своей скорлупе. Между тем  следует  разобраться,  много  ли
обещает это изречение и что обещает. Мудрому довольно  самого  себя  для
того, чтобы жить блаженно, а не для того, чтобы жить. Для жизни ему мно-
гое потребно, а для блаженства только высокий и здоровый дух,  презираю-
щий фортуну. (14) Я хочу сослаться на Хрисиппа6, какое он принимает раз-
деление7. Он говорит, что мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно
ему многое, глупому же ничего не требуется, потому что он ничем не умеет
пользоваться, зато нужду он терпит во всем. Мудрецу нужны и руки, и гла-
за, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды  он
не терпит ни в чем. Ведь нужда - это необходимость, а для мудрого  необ-
ходимости нет. (15) Значит, хотя мудрец и довольствуется самим собой,  в
друзьях он все же имеет потребность и хочет иметь их как  можно  больше,
но не для блаженной жизни, - ведь жить блаженно может он и  без  друзей.
Высшее благо не ищет орудий вовне: оно создастся дома и возникает только
само из себя. Если же хоть какая-то часть его  заимствуется  извне,  оно
уже зависит от фортуны. - (16) "А как будет жить мудрец, если он, взятый
под стражу, переселенный на чужбину, замешкавшийся  в  долгом  плавании,
выброшенный на пустынный берег, останется без друзей?" - Как Юпитер в ту
пору, когда мир расточится8, боги сольются воедино, природа замрет в не-
подвижности, а сам он успокоится, предавшись думам. Нечто подобное дела-
ет и мудрый: он замыкается в себе, остается с самим собой. (17)  Покуда,
однако, он может вершить дела по своему усмотрению, он, хоть ни  в  ком,
кроме себя, не нуждается, берет жену, хоть ни в ком не нуждается,  родит
детей, хоть ни в ком не нуждается, не станет жить, если  придется  жить,
не видя ни единого человека. К дружбе влечет его не собственная  польза,
а естественная тяга. Ведь от роду заложено в нас влечение ко многим  ве-
щам, в их числе и к дружбе. Подобно тому как всем ненавистно  одиночест-
во, подобно тому как стремление жить сообща естественно объединяет чело-
века с человеком, так есть и здесь некое  побуждение,  заставляющее  нас
стремиться к дружбе. (18) Но, хоть мудрец и любит как никто друзей, хотя
он ставит их наравне с собой, а часто и выше себя, - все же он будет ве-
рить, что все его благо в нем самом, и повторит  слова  Стильпона,  того
.самого, на которого  нападает  в  письме  Эпикур.  Когда  родной  город
Стильпона был захвачен, когда он потерял жену, потерял детей, а сам  вы-
шел из охватившего все пожара один, но по-прежнему блаженный,  Деметрий,
прозванный из-за множества уничтоженных им городов Полиоркетом9, спросил
его, потерял ли Стильпон что-нибудь, и тот ответил: "Все  мое  благо  со
мною!" (19) Вот человек смелый и решительный! Он победил даже победивше-
го врага. Он сказал: "Я ничего не потерял", -  и  заставил  того  сомне-
ваться в собственной победе. "Все мое со мной" - со мной справедливость,
добродетель4, разумность, сама способность не  считать  благом  то,  что
можно отнять. Мы дивимся животным, которые могут пройти сквозь огонь без
вреда для тела; но насколько удивительнее этот человек,  который  прошел
сквозь вооруженный строй, огонь и развалины без ущерба и вреда для себя!
Видишь, насколько легче победить целый народ, чем одного  человека?  Его
речь - это речь стоика, который тоже проносит свое благо нетронутым  че-
рез сожженные города. Ведь никто, кроме него самого, ему не нужен, - та-
ковы для него пределы счастья. (20) А чтоб ты не думал,  будто  мы  одни
бросаемся высокими словами, - знай, что и сам упрекавший Стильпона  Эпи-
кур написал сходное изречение, которое ты и  соблаговоли  принять,  хотя
сегодняшний мой долг уже погашен. "Кому не кажется верхом  изобилия  то,
что есть, тот останется бедняком, даже сделавшись хозяином всего  мира".
Или же так, если, по-твоему, это звучит лучше (ведь  сохранять  верность
надо не словам, а мыслям):
   "Кто не считает себя блаженней всех, тот несчастен, даже если повеле-
вает миром". (21) Знай, что мысли эти принадлежат всем и, значит,  подс-
казаны природой, так что их же ты найдешь и у комического поэта:

   Несчастен, кто счастливым не сочтет себя."

   Имеет ли значение, как тебе живется, если ты полагаешь, что плохо?  -
(22) "Так что же, - спросишь ты, - если объявит себя  блаженным  и  бес-
честно разбогатевший, и хозяин сотен рабов, рабствующий у тысячи хозяев,
значит, он и станет блаженным по собственному приговору?" -  Нет,  важно
не то, что он говорит, а что чувствует, и не то, что чувствует  сегодня,
а то, что всегда. Потому тебе нет причины  бояться,  что  столь  великое
благо достанется и на долю недостойных. Только мудрому по душе  то,  что
есть, глупость же постоянно страдает, гнушаясь тем, что имеет. Будь здо-
ров.



   Письмо Х

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Так оно и есть, я не меняю своего мнения: избегай толпы,  избегай
немногих, избегай даже одного. Нет никого, с кем я хотел бы видеть  тебя
вместе. Убедись же воочию, как высоко я сужу о  тебе,  если  отваживаюсь
доверить тебя тебе  самому.  Говорят,  Кратет',  слушатель  того  самого
Стильпона, о котором я упомянул в предыдущем письме, увидал однажды  гу-
ляющего в одиночку юнца и спросил его, что он тут делает один. - "Разго-
вариваю с самим собой", - был ответ. На это Кратет сказал: "Будь осторо-
жен, прошу тебя, и гляди как следует: ведь твой собеседник - дурной  че-
ловек!" (2) Обычно мы стережем тех, кто в горе или в  страхе,  чтобы  не
дать им использовать во зло свое одиночество. Д