ом то, чему поучают, весомо и само по себе, особенно  если
оно вплетено в стихи или в свободной речи сжато в изреченье. Возьми хоть
Катоновы слова: "Покупай не то, что нужно, а что-необходимо. А  чего  не
нужно, за то и асе отдать дорого" 4. А каковы изречения, или высказанные
оракулом или подобные им: "Береги время! Познай себя!" (28) И  разве  ты
будешь требовать обоснований, услышав от кого-нибудь такие стихи?

   Забвение - лекарство от любых обид,
   Храбрым фортуна помощница.
   Ленивый сам себе помеха.5

   Таким словам не нужны заступники: они  задевают  чувства  и  приносят
пользу силою самой природы. (29) В душе заключены семена всех  благород-
ных дел, и вразумленья пробуждают их, - так искра, если помочь ей легким
дуновеньем, выпускает на волю свой огонь. Добродетель выпрям  ляется  от
малейшего прикосновения и толчка. Кроме того, в душе есть нечто  слишком
глубоко запрятанное; оно-то и освобождается, будучи произнесенным.  Есть
и лежащее разрозненно, чего неопытный ум не может собрать воедино.  Зна-
чит, все это должно быть сведено и связано, чтобы стать сильнее  и  под-
нять душу выше. (30) А иначе, если наставленья ничего не дают, надо  уп-
разднить всякое образование и довольствоваться одною природой.  Кто  так
говорит, тот не видит, что один человек  по  природе  подвижен  и  остер
умом, другой медлителен и туп и, во всяком случае, один  умнее  другого.
Сила природного ума растет, питается наставленьями, к  врожденным  убеж-
деньям он присоединяет новые и исправляет превратные.
   - (31) "Если кому неизвестны правильные основоположенья, в  чем  вра-
зумления помогут ему, опутанному  пороками?"  Понятно,  освободиться  от
них! Ведь врожденные задатки в нем не угасли, а только затемнены  и  за-
давлены, они и так пытаются прорваться ввысь, одолев все злое, а  обретя
защиту и помощь в наставлениях, и совсем укрепятся, - если только они не
отравлены и не убиты долгою заразой, потому что тогда обучение философии
их не восстановит, каким бы ни было оно усиленным. В чем  разница  между
основоположениями философии и наставлениями? Только в том, что первые  -
это общие наставления, а вторые - на случай. Учат и те, и другие, но од-
ни - в целом, другие - по частям. - (32) "Если кто усвоил  правильные  и
честные основоположения, того излишне вразумлять". - Ничуть  не  бывало!
Пусть он обучен тому, что надлежит делать, но не всегда ясно видит  это.
Ведь не только страсти мешают нам поступать благородно,  но  и  неумение
найти то, что требуется в том или другом деле. Иногда строй  нашей  души
хорош, но она ленива и неопытна в отыскании путей к выполнению долга,  -
а их-то и указывают наставленья. - (33) "Избавь его от ложных  мнений  о
благе и зле, замени их истинными - и вразумленьям нечего будет  делать".
- Без сомненья, душа обретает таким образом правильный строй,  -  но  не
только таким. Хотя из многих доводов и сделан вывод, что  есть  благо  и
что - зло, но и наставленьям кое-что остается на  долю:  ведь  и  разум-
ность, и справедливость состоят в исполнении обязанностей, а в чем  наши
обязанности, растолковывают наставленья. (34) И еще правильное  сужденье
о добре и зле подтверждается исполненьем обязанностей,  к  которому  нас
приводят наставления. И основоположения, и  наставленья  друг  с  другом
согласны: и первые не могут быть впереди без того, чтобы за ними не сле-
довали вторые, и вторые идут за ними в свой черед, показывая, что первые
- впереди.
   - (33) "Наставлений бессчетное множество". - Неверно! Тех, что  отно-
сятся к вещам самым важным и необходимым, - не бессчетное  множество.  И
не так уж различаются они в зависимости от места, времени и лица.  Да  и
тут можно дать общие наставления. - (36) "Нельзя вылечить  наставлениями
безумье; значит, и злонравие тоже". - И это не так. Избавив от  безумия,
ты возвращаешь здоровье; а за изгнанием ложных мнений не сразу  приходит
уменье видеть, что следует делать, а если и приходит, то вразумленье ук-
репляет правильность суждений о благе и зле. Неправда и то, что  настав-
ленья для безумцев бесполезны: пусть одни они не исцеляют,  но  помогают
лечению, а предупрежденье и порицанье держит безумных в узде. Я говорю о
тех, у кого разум поврежден, а не отнят.
   - (37) "И законы не могут добиться, чтобы мы поступали, как должно, а
что такое законы, как не наставленья вперемежку с  угрозами?"  -  Прежде
всего, они потому и не убеждают, что грозят, наставленья же не заставля-
ют, а уговаривают. Потом законы страхом удерживают от  злодейства,  нас-
тавленья поощряют к выполнению обязанностей. Прибавь к этому, что и  за-
коны полезны для добрых нравов, по крайней мере если они не только пове-
левают, но и учат. (38) Тут я не согласен с Посидонием, который говорит:
"Мне не нравится, что к Платоновым законам приложены их основания:  ведь
закон должен быть краток, чтобы невеждам легче было его  усвоить.  Он  -
как божественный голос свыше, приказывает, а не обсуждает. По-моему, нет
ничего холоднее и нелепее, чем закон со вступлением. Вразумляй меня, го-
вори, что я должен делать! Я не учусь, а подчиняюсь". - Законы  поистине
полезны: ведь мы видим, что в государствах с дурными  законами  и  нравы
дурные. - "Но полезны-то они не для всех". - (39) И  философия  так  же,
однако от этого она не становится бесполезной  и  бессильной  образовать
наши души; а что такое философия, как не закон жизни? Но  допустим,  что
законы бесполезны; из этого не следует, что бесполезны и увещанья.  Либо
тогда уж признай, что утешать, разубеждать, ободрять, порицать,  хвалить
также бесполезно. Ведь эти речи - разного рода вразумления, благодаря им
достигаем мы совершенного состояния души. (40) Ничто так не  облагоражи-
вает душу, ничто так не возвращает на прямой путь колеблющихся и  склон-
ных к порочности, как общенье с людьми добра.  Часто  видеть  их,  часто
слышать - все это постепенно проникает в сердце и обретает силу  настав-
ления. Право, даже встретить мудреца полезно: есть  в  великом  человеке
нечто такое, что и без слов действует благотворно.  (41)  Я  затрудняюсь
сказать тебе, откуда это действие, но понимаю, что оно есть. Как говорит
Федон6, "укус мелких тварей нечувствителен, до того тонка и обманчива их
вредящая сила; место укуса вспухает, но и в опухоли не видно  ранки.  То
же самое - и общение с людьми мудрыми: ты и не заметишь, как и когда оно
принесло тебе пользу, но пользу от него заметишь". - (42) Ты спросишь, к
чему это все. - Добрые наставления, как и добрые примеры, если они всег-
да с тобой, принесут пользу. Пифагор говорит, что иной становится душа у
входящих во храм, созерцающих вблизи изваянья  богов,  ожидающих  голоса
некого оракула.
   (43) Кто станет отрицать, что некоторые наставления поражают даже са-
мых неискушенных? Например, эти изреченья, такие короткие, но такие  ве-
сомые:

   Ничего сверх меры! Для тех, кто жаден, всякая корысть мала.
   Что ты другим, того же от других ты жди.7

   Слыша это, мы чувствуем некий удар, и нельзя уже ни  сомневаться,  ни
спрашивать "почему?". Вот до чего захватывает, даже и без всякого  обос-
нованья, истина. (44) Если благоговение смиряет души и обуздывает  поро-
ки, то почему же неспособно на это поучение? Если порицание может  усты-
дить, почему и поучение, даже прибегая к одним лишь наставленьям,  не  в
силах добиться того же? Конечно, действует больше и проникает глубже та-
кое поученье, которое подкрепляет наставления разумными  доводами,  при-
бавляет, почему надо сделать то или это и какая награда ждет  сделавшего
и послушного наставнику. Если есть польза от приказов, то и от вразумле-
ний тоже; но от приказов польза есть, - а значит, есть она и  от  поуче-
ний. (45) Добродетель разделяется на две части: на созерцание  истины  и
поступки. Созерцать учит образованье, действовать - поучение. Правильные
поступки и упражняют, и обнаруживают добродетель; если убеждающий посту-
пить так полезен тебе, то полезен будет и  поучающий  тебя.  Итак,  если
правильно поступать необходимо для добродетели,  а  как  поступать  пра-
вильно, указывает поучение, стало быть, и оно необходимо. (46) Две  вещи
больше всего укрепляют дух: вера в истину и вера в себя. И то. и  другое
дается поучением, потому что ему верят, и, поверив, чувствуют в душе ве-
ликое вдохновение и веру в себя; значит, вразумление вовсе  не  излишне.
Марк Агриппа8 из всех, получивших от гражданской войны славу и могущест-
во, один был удачлив не в ущерб народу, и он говорил, что многим  обязан
такому изречению: "Согласием поднимается и малое  государство,  раздором
рушится и самое великое"9. Благодаря этим словам, он стал, как сам гово-
рит, и добрым братом, и другом. (47) Если такие изреченья, глубоко восп-
ринятые в душу, образовывают ее, то неужели неспособна на это  та  часть
философии, которая слагается из таких изречений? Добродетель дается  от-
части обучением, отчасти упражнением, - ибо нужно и учиться,  и  закреп-
лять выученное делом. А если это так, полезны  не  только  постановления
мудрости, но и наставленья: они словно указом  сдерживают  и  обуздывают
страсти.
   - (48) "Философия двояка: это и знания, и душевные свойства. Кто при-
обрел знания и понял, что следует делать и чего  избегать,  тот  еще  не
мудрец, если его душа не преобразилась в  соответствии  с  выученным.  А
третья часть философии - наставленья - исходит из первых двух: из  осно-
воположений и свойств души; и коль скоро их обеих довольно для совершен-
ной добродетели, третья оказывается излишней". - (49) Но так и  утешение
окажется излишним, потому что и оно исходит из тех же частей, и  поощре-
ние, и убеждение, и само доказательство, потому что источник всех  их  -
свойства души сильной и сохраняющей свой строй. Пусть они и берут начало
от наилучших свойств души, но эти наилучшие свойства  и  создают  их,  и
создаются ими. (50) И потом все, что ты говоришь, относится только к му-
жу совершенному, поднявшемуся на вершины человеческого счастья. А к  ним
приходят медленно; между тем и всякому, не достигшему  совершенства,  но
стремящемуся к нему, нужно показать, какую дорогу избрать в  своих  пос-
тупках. Мудрость, быть может, выберет ее и без вразумления, -  она  ведь
привела уже душу к тому, что та иначе как верным путем  не  двинется.  А
кому послабее нужен кто-нибудь идущий  впереди:  "Этого  избегай,  делай
так". (51) Кроме того, нельзя ждать, покуда такой  человек  сам  узнает,
что лучше всего делать, тем временем он будет блуждать, и заблужденья не
допустят его прийти к тому, чтобы ни в ком  не  нуждаться.  Значит,  его
нужно направлять, пока он не сможет направлять себя сам. Мальчиков  учат
по прописям: охватив детские пальцы, чужая рука водит ими по изображению
букв, потом детям велят подражать образцам, улучшая по ним почерк; так и
наша душа получает пользу, обучаясь по прописям.
   (52) Вот чем доказывается, что вся эта часть философии вовсе не  лиш-
няя. Дальше спрашивается, довольно ли ее одной, чтобы  создать  мудреца.
Этому вопросу мы посвятим особый день; а пока и без всяких доказательств
разве не ясно, что нам нужен некий помощник,  чьи  наставления  противо-
борствовали бы наставленьям толпы? (53) Ни один голос  не  доносится  до
нашего слуха безнаказанно: нам вредят, желая нам блага, вредят,  прокли-
ная, - потому что и проклятья сеют в нас ложные страхи, и добрые пожела-
ния любящих учат дурному. Они отсылают нас к благам далеким, неверным  и
ускользающим, хотя мы можем добыть счастье и дома.  (54)  Невозможно,  я
повторяю, идти правильным путем: в сторону  тянут  родичи,  тянут  рабы.
Никто не заблуждается про себя, всякий заражает безумием ближних и зара-
жается от них. Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что
толпа наделяет ими каждого. Любой, делая другого хуже, становится хуже и
сам; обучившись низости, всякий учит ей; а в итоге получается та безмер-
ная гнусность, в которой собрано воедино все худшее, что известно каждо-
му. (55) Пусть же будет при нас некий опекун, который и за ухо дернет, и
даст отпор людским толкам, и окриком заглушит похвалы толпы.  Ты  ошиба-
ешься, полагая, будто наши пороки рождены с нами: они нас настигли, вне-
сены в нас извне. Так пусть частые вразумления оборонят нас  от  мнений,
провозглашаемых вокруг. (56) Природа не навязывает нам ни одного порока,
она производит нас на свет незапятнанными и свободными. Ничто  разжигаю-
щее нашу алчность не поместила она на виду, но бросила нам  под  ноги  и
золото, и серебро, давая попирать и топтать все то, из-за чего  попирают
и топчут нас. Она подняла наше лицо к небу,  пожелав,  чтобы  мы,  глядя
вверх, видели все, что она создала величавым и дивным: восход и закат, и
плавный ход мчащейся вселенной, днем открывающий взору земное, ночью не-
бесное, и движенье светил, медленное, если сравнить его с бегом  целого,
но быстрое, если вспомнить, какие пространства обегают они с никогда  не
перемежающейся скоростью, и все прочее, достойное восхищения,  что  либо
появляется в свой черед, либо мелькает, движимое  внезапными  причинами,
как, например, огненные борозды в ночи, и зарницы в  разверзающемся  без
всякого шума и стука небе, и огни в виде столпов, балок и  еще  многого.
(57) Все это она поместила над нами, а вот золото и  серебро  и  железо,
никогда не знающее из-за них мира, она скрыла, ибо к нам в руки они  по-
падают на горе. Мы сами извлекаем на свет  то,  из-за  чего  будем  сра-
жаться, мы сами, раскидав груды земли, вы капываем и причину,  и  орудие
своей гибели; мы вручили нашу пагубу фортуне и не стыдимся ставить  выше
всего то, что лежало в земле ниже всего. (58) Ты хочешь  убедиться,  что
блеск, ослепивший тебе глаза, обманчив? Пока металлы погружены в грязь и
облеплены ею, нет ничего отвратительнее, ничего тусклее! Когда их вытас-
кивают из тьмы длиннейших копей, покуда они не отделены от родной  грязи
и не стали тем, что есть, нет ничего безобразнее!  Наконец,  взгляни  на
мастеров, чьи руки очищают этот род бесплодной,  безобразной  земли!  Ты
увидишь, сколько на них копоти! (59) А ведь  душу  эти  металлы  пачкают
больше, чем тело! Больше грязи на их владетеле, чем на изготовителе!
   Значит, необходимо, чтобы тебя вразумляли, чтобы при тебе был  благо-
мыслящий защитник, чтобы среди великого шума  и  суматохи  лживых  речей
слышался хоть один голос... Какой голос? Да тот, что шепнет тебе на ухо,
оглушенное криками честолюбцев, спасительное  слово;  что  скажет:  (60)
"Нечего завидовать тем, кого толпа зовет великими и счастливыми; незачем
из-за плеска рук терять здравый ум и спокойствие духа; незачем тебе гну-
шаться собственной безмятежностью из-за вон того, шествующего среди фас-
ций в пурпурном одеянье, незачем считать его счастливее себя потому, что
перед ним расчищают дорогу, а тебя ликтор прогоняет с пути. Если  хочешь
власти, и тебе полезной, и никому не тягостной, -  изгони  пороки!  (61)
Много найдется таких, что подожгут города, разрушат то, что было неприс-
тупным много веков и благополучным много поколений,  взгромоздят  насыпь
вровень с крепостным холмом, возведенные на невиданную высоту стены сок-
рушат таранами и другими орудиями. Есть много таких, что  погонят  прочь
войска, будут неотступно грозить  неприятелю  с  тыла,  дойдут,  залитые
кровью, до великого моря; но и они, победители, побеждены алчностью. При
их приближении никто не в силах сопротивляться, но и они не в силах соп-
ротивляться честолюбию и жестокости; когда казалось, что они гонят  вра-
гов, их самих гнали. (62) Несчастного Александра гнала и посылала в  не-
ведомые земли безумная страсть к опустошению. Или, по-твоему, здрав умом
тот, кто начал с разгрома Греции, где сам был воспитан? кто отнял у каж-
дого города то, что там было лучшего, заставив Спарту рабствовать, Афины
- молчать? кто, не довольствуясь поражением многих государств, либо  по-
бежденных, либо купленных Филиппом 10, стал опрокидывать другие в других
местах, неся оружье по всему свету? чья жестокость  нигде  не  останови-
лась, уставши, - наподобие диких зверей, загрызающих больше добычи,  чем
требует голод? (63) Уже множество царств он слил в  одно;  уже  греки  и
персы боятся одного и того же; уже носят ярмо племена, свободные даже от
власти Дария; а он идет дальше  океана,  дальше  солнца,  негодует,  что
нельзя нести победу по следам Геркулеса и Либера10 еще дальше, он  готов
творить насилие над самой природой. Он не то что хочет идти, но не может
стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья - на
дне.
   (64) И Гнея Помпея не разум и доблесть убеждали вести войны,  междоу-
собные и внешние, а безумная страсть к ложному величию 12. Он шел то  на
серторианские войска в Испании, то против пиратов, чтобы установить  мир
на морях; (65) но все это были только предлоги продлить свою власть. Что
влекло его в Африку, что на север, что против Митридата, что в Армению и
во все уголки Азии? Конечно, бесконечная жажда подняться еще выше, - хо-
тя только ему одному его величье казалось малым. Что  толкало  Цезаря  к
роковому для него и для республики исходу? Жажда славы  и  почестей,  не
знавшая меры страсть возвышаться над всеми. (66) Он не мог потерпеть над
собою даже одного, хотя государство терпело над собою двоих.  По-твоему,
Гай Марий 13, однажды консул (ибо одно консульство он получил, остальные
взял силой), когда разбил кимвров и тевтонов, когда гонялся  за  Югуртой
по африканским пустыням, разве шел против опасностей по веленью  доблес-
ти? Нет, Марий вел войско, а Мария вело честолюбие. (67) Эти люди, нико-
му не дававшие покоя, сами не ведали покоя, будучи подобны смерчам,  ко-
торые все захватывают своим вращением, но прежде приведены  во  вращенье
сами и потому налетают с такою силой, что сами  над  собою  не  властны.
Явившись на беду многим, они на себе чувствуют потом ту губительную  си-
лу, которой вредят другим. И не думай, будто кто-нибудь стал  счастливым
через чужое несчастье.
   (68) Нужно распустить эту ткань из примеров, окутывающую нам глаза  и
уши, нужно опорожнить сердце, наполненное пагубными речами. Пусть расчи-
щенное место займет  добродетель,  -  она  искоренит  все  поддельное  и
прельщающее вопреки истине, она отделит нас от толпы, которой мы слишком
уж верим, и вернет нас к правильным сужденьям. В том и состоит мудрость,
чтобы обратиться к природе и вернуться туда, откуда изгнало нас всеобщее
заблужденье. (69) Большой шаг к исцелению - покинуть подстрекателей  бе-
зумья, подальше отойти от людей, которые толпятся, заражая друг друга.
   Хочешь убедиться, что это правда, - погляди, как по-разному живут на-
показ народу или для себя. Само по себе одиночество  не  есть  наставник
невинности, и деревня не учит порядочности; но где нет свидетеля и  зри-
теля, там утихают пороки, чья награда - указывающие на тебя пальцы и ус-
тавившиеся взгляды. (70) Кто наденет пурпур, если некому  его  показать?
Кто прикажет подавать на золоте, ужиная в одиночку? Кто, лежа один в те-
ни сельского дерева, расставит всю свою роскошную утварь? Никто не  при-
хорашивается напоказ самому себе или немногим и близким людям; нет,  все
пышное убранство своих пороков разворачивают, смотря по числу глазеющих.
(71) Это так: поклонник и сообщник - вот кто подстрекает нас на все наши
безумства. Добейся, чтобы мы  ничего  не  выставляли  напоказ,  -  и  ты
добьешься, чтобы мы перестали желать. Честолюбие и роскошь  и  безудерж-
ность хотят подмостков; ты вылечишь их, если спрячешь".
   (72) Потому-то, если мы живем среди городского шума, пусть будет  при
нас наставник, который, наперекор хвалителям огромных  имуществ,  хвалит
богатого при малом достатке, измеряющего изобилье потребностью.  Напере-
кор превозносящим милость и власть сильных, пусть зовет почет ным досуг,
отданный наукам, и душу, от внешних возвратившуюся к своим благам.  (73)
Пусть покажет, как блаженствующие на взгляд черни дрожат и  цепен