ие из него корни могут вытянуться и укрепиться в  поч-
ве, а не то их обрывает самое легкое раскачиванье, покуда они мягки, как
воск, и держатся непрочно. Прежде чем зарыть дерево, он с  него  снимает
немного коры: ведь отовсюду, где обнажена древесина, идут, по  его  сло-
вам, новые корни. Из земли ствол не должен торчать больше чем на три-че-
тыре фута: тогда он оденется ветками с самого низа, и большая часть  его
не будет, как у старых олив, сухой и заскорузлой. (19) А вот второй спо-
соб посадки: сильные побеги с мягкой корой, какие бывают обычно на моло-
дых деревьях, он высаживал таким же порядком. Эти растут медленнее, зато
не бывают ни морщинистыми, ни хилыми, потому что происходят от саженцев.
(20) Я видел еще, как он пересаживал к другому дереву многолетнюю  лозу:
у нее, если возможно, надо подобрать даже  тончайшие  корешки,  а  потом
расстилать ее, не жалея длины, чтобы она и из стебля  пустила  корни.  Я
видел лозы, пересаженные не только в феврале, но и в  конце  марта,  они
уже обхватывают новые вязы и карабкаются вверх. (21) Но всем  этим,  так
сказать, толстоствольным деревьям нужно, по его словам,  помогать  водою
из подземного хранилища; если она поможет, значит, дождь в нашей власти.
   Больше ничему я тебя учить не собираюсь, чтобы не сделать из тебя со-
перника себе самому, вроде того как наш Эгиал сделал из меня своего  со-
перника. Будь здоров.


   Письмо LXXXVll

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Я потерпел крушенье, не успев взойти на корабль. Как  все  случи-
лось, я не пишу, чтобы ты не вздумал и это причислить к стоическим пара-
доксам, - впрочем, я докажу тебе, если захочешь (и даже  если  не  захо-
чешь), что ни один из них не ложен и не так удивителен, как  кажется  на
первый взгляд. Эта поездка мне показала, как много у нас лишнего  и  как
легко было бы по своему почину избавиться от вещей,  отсутствия  которых
мы и не почувствуем, когда они отняты неизбежностью. - (2) В сопровожде-
нии немногих рабов, умещающихся в одной повозке, без всяких вещей, кроме
тех, что на нас, мы с Максимом1 уже два дня живем  блаженнейшей  жизнью.
Тюфяк лежит на земле, я - на тюфяке. Один дорожный плащ заменяет просты-
ню, другой - одеяло. (3) Завтрак наш таков, что от него нечего  убавить,
он готов за пять минут и не обходится без сухих смокв, как  без  вощеных
табличек. Если есть хлеб, - они мне вместо закуски, если нет,  -  вместо
хлеба. С ними у меня каждый день новый год2, а счастливым и  благополуч-
ным я делаю его сам, благими помыслами и неизменной высокостью духа, ко-
торый тогда бывает всего  выше,  когда,  откинув  чужое,  обретает  спо-
койствие через отсутствие страха, обретает  богатство  через  отсутствие
желаний. (4) Повозка, в которой я  еду,  самая  грубая.  Мулы  бредут  и
только тем и доказывают, что живы; погонщик бос, и не из-за жары. С тру-
дом заставляю я себя согласиться, чтобы люди считали эту  повозку  моей:
еще упорна во мне извращенная привычка стыдиться  того,  что  правильно.
Стоит нам встретить путешественника с сопровожденьем, я  невольно  крас-
нею, если оно выглядит почище. Вот и доказательство тому, что одобряемое
и восхваляемое мною еще не укрепилось во мне непоколебимо. Кто  стыдится
убогой повозки, тот будет кичиться роскошью. (5) Покамест успехи мои не-
велики: я не осмеливаюсь на глазах у всех довольствоваться малым,  и  до
сих пор меня заботит мненье проезжих. А надо поднять голос против мнений
всего рода человеческого: "Вы безумны, вы заблуждаетесь! Вы восхищаетесь
лишним и никого не цените по его подлинному достоянью!  Зайдет  дело  об
имуществе тех, кому вы собираетесь дать взаймы или оказать услугу  (ведь
вы и услуги записываете в долговую книгу), - тут вы, прилежные счетчики,
берете на учет каждую статью. (6) "Владения у  него  обширны,  да  много
долгов; дом у него прекрасный, но обставлен на  чужой  счет;  никто  так
быстро не выведет напоказ челядь пышнее, но ссуд он не возвращает, а ес-
ли расплатится с заимодавцами, у самого ничего  не  останется".  (7)  Ты
считаешь его богачом, потому что и в дороге у него с собою золотая посу-
да, потому что он пашет во всех провинциях, потому что книга со  сроками
ссуд у него толста, а земли под самым городом так много,  что,  имей  он
столько даже в пустынной Апулии, ему бы все  равно  завидовали.  Ты  все
назвал, - а он беден. - "Почему?" - Потому что должен... - "Много ли?" -
Все. Или, по-твоему, есть разница, получил он взаймы от человека или  от
фортуны? (8) Важно ли, что мулы у него откормлены и все одной масти? Что
повозка вся в резьбе? Что "крылоногие скакуны

   В пестрых все чепраках и в пурпурных попонах узорных;
   Звонко бренчат у коней золотые подвески под грудью,
   В золоте сбруя у всех и в зубах удила золотые?" 8

   От этого не станет лучше ни хозяин, ни мул.  (9)  Марк  Катон  Цензор
(его жизнь значила для государства не меньше, чем жизнь  Сципиона:  один
вел войну с нашими врагами, другой - с нашими нравами) ездил на  мерине,
да еще вьючил его мешками вперемет, чтобы возить с собою пожитки. Как бы
я хотел, чтобы он повстречал по дороге кого-нибудь из наших щеголей, что
гонят перед собой скороходов, нумидийцев и столб пыли! Сомненья нет,  он
кажется изящнее Катона, и сопровождающих у него больше;  но  среди  всей
этой роскоши наш баловень не может решить, пойти ли ему  внаймы  к  мечу
или к рогатине4. (10) До чего славный был век, когда  справивший  триумф
полководец, бывший цензор, больше того - Катон довольствовался одной ло-
шаденкой, да и ту делил с вьюками, свисавшими по обе стороны. И разве ты
бы не предпочел всем раскормленным иноходцам, всем  рысакам  и  скакунам
одну эту лошадь, которой стер спину сам Катон?"
   (11) Но я вижу, предмет этот нескончаем, если только я сам не  положу
ему конец. Прекращаю говорить обо всем том, что он, без сомнения, угады-
вал в будущем и видел таким, каким оно и стало  теперь,  и  что  называл
"обузой". А теперь я хочу привести тебе несколько - совсем немного! -  .
умозаключений, касающихся добродетели;  с  их  помощью  наши  отстаивают
мысль, что ее одной довольно для блаженной жизни. (12) "Всякое  благо  и
само хорошо, и делает нас хорошими; так то хорошее,  что  есть  в  музы-
кальном искусстве, делает человека музыкантом. Случайное не  делает  нас
хорошими, а значит, и само оно не благо". - Перипатетики на это  отвеча-
ют, что наше первое положение неверно. "От того, что само по себе  хоро-
шо, не становятся непременно хорошими. В музыке бывают хороши и  флейта,
и струна, и всякое орудие, приспособленное, чтобы на нем играть;  но  ни
одно из них не делает человека музыкантом". - (13) На это мы ответим: вы
не понимаете нашей посылки "то хорошее, что есть в музыке". Мы  имеем  в
виду не то, что оснащает музыканта, а то, что его создает, ты же  берешь
утварь, потребную для искусства, а не само искусство. Если в самом музы-
кальном искусстве есть что хорошее, оно непременно сделает человека  му-
зыкантом. (14) Я растолкую это еще яснее. О хорошем  в  музыкальном  ис-
кусстве можно говорить двояко, имея в виду и то, что помогает работе му-
зыканта, и то, что помогает самому искусству. Для работы нужны орудия  -
и флейты, и органы, и струнные, не имеющие  касательства  к  самому  ис-
кусству. Ведь можно быть музыкантом и без них, хотя, пожалуй,  и  нельзя
применить свое искусство. Но для человека этой двойственности нет:  одно
и то же есть благо и для него самого, и для жизни. (15) "Что может  дос-
таться на долю человеку презренному и бесстыдному, не  есть  благо;  бо-
гатства достаются и своднику, и ланисте5, значит, богатство не есть бла-
го". - "Ваше положение неверно, - скажут нам, - ведь и в  грамматике,  и
во врачебном искусстве, и в ремесле кормчего  хорошее  достается  порой,
как мы видим, самым незаметным людям". - (16) Но эти искусства никому не
сулят величия духа, они не стремятся ввысь, не  гнушаются  случайным.  А
добродетель поднимает человека надо всем, что дорого смертным, и ни  так
называемых благ, ни так называемых бед он не жаждет и не страшится.  Хе-
лидон, один из любимчиков Клеопатры, владел огромными  богатствами.  Не-
давно Натал6, человек с языком столь же лживым, сколь и нечистым (женщи-
ны очищались прямо ему в рот), сам был наследником многих и оставил мно-
гим наследство. Что же, деньги сделали его нечистым,  или  он  осквернил
деньги, которые попадают некоторым людям,  словно  золотой  в  выгребную
яму? (17) Добродетель стоит выше этого; ее ценят не по заемному  достоя-
нию, и сама она не сочтет благом то, что достается всякому.  А  вот  ис-
кусство врачеванья или вождения кораблей восхищаться  такими  вещами  не
запрещает. Можно не быть человеком добра - и быть врачом, быть  кормчим,
быть грамматиком и, право, не хуже, чем поваром.  Кому  досталось  иметь
что-нибудь одно, того ты не назовешь кем угодно. Кто чем владеет,  таков
и он сам. (18) Денежный ящик стоит столько, сколько в нем лежит,  а  сам
идет только в придачу к тому, что в нем лежит. Кто  ценит  полную  мошну
выше того, чего стоят спрятанные в ней деньги? То же самое - и владельцы
больших богатств: они идут только в придачу и  в  прибавку  к  этим  бо-
гатствам. Чем велик мудрец? Величием духа. Значит,  это  сказано  верно:
"что достается и человеку презренному, то не благо". (19) Я  никогда  не
соглашусь, что не знать боли - благо: боли не ведает цикада,  не  ведает
блоха. Не признаю я благом покой и отсутствие тягот: кто так же празден,
как червь?
   Ты спросишь, что делает человека мудрым? То же, что бога - богом. Дай
ему нечто божественное, небесное, величавое. Благо достается не каждому,
и не каждого владельца потерпит. (20) Взгляни,

   Что тут земля принесет и в чем земледельцу откажет:
   Здесь счастливее хлеб, а здесь виноград уродится.
   Здесь плодам хорошо, а там зеленеет, не сеян,
   Луг. Не знаешь ли сам, что
   Тмол ароматы шафрана
   Шлет, а Индия - кость, сабен же изнеженный - ладан,
   Голый халиб - железо. . 7

   (21) Все это поделено между разными краями, дабы необходим был  обмен
между смертными, дабы они стремились что-либо друг у друга  получить.  И
высшее благо имеет свое место; оно родится не там, где  слоновая  кость,
не там, где железо. Ты спросишь, где обиталище высшего блага? В душе! Но
и она, если не будет чистой и незапятнанной, не примет в  себя  бога!  -
(22) "Благо не рождается из зла; а богатства рождаются от скупости; зна-
чит, богатства - не благо". - Нам говорят, что неверно, будто  добро  не
возникает из зла: ведь святотатством и кражей добываются деньги. И  свя-
тотатство, и кража - зло, конечно, но лишь постольку, поскольку  из  них
получается больше зла, чем блага; они  приносят  прибыль,  но  с  нею  -
страх, тревогу, душевные и телесные муки.  (23)  Кто  так  говорит,  тот
пусть непременно признает, что святотатство - и зло,  так  как  приносит
много зла, и благо, хотя бы отчасти, потому что приносит и кое-что хоро-
шее. Может ли быть что чудовищнее? Впрочем, мы-то убедились, что и  свя-
тотатство, и кража, и прелюбодейство теперь считаются за благо.  Сколько
людей не краснеет, украв, сколько хвастается прелюбодеянием?  За  мелкие
святотатства наказывают, за крупные награждают  триумфом.  (24)  Подумай
еще и о том, что святотатство, если оно благо хотя бы отчасти,  придется
признать честным и назвать правильным: ведь у нас это дело обычное, хотя
никто из смертных и мысли такой не допускает. Значит, благо не может ро-
диться от зла. А если святотатство, как вы говорите, есть зло только по-
тому, что влечет за собою много зла, то отмените  наказанье,  пообещайте
безопасность - и оно станет благом сполна. Между тем наказанье за  вели-
кие злодейства - в них самих. (25) Повторяю, ты заблуждаешься,  отклады-
вая кару до тюрьмы, до палача: она начинается, едва злодейство  соверше-
но, даже покуда совершается. Благо так же не родится от зла, как  смоква
- от оливы. Каково семя, таковы и плоды: хорошие  выродиться  не  могут.
Как из постыдного не родиться честному, так и благу из зла: ведь честное
и благое - одно и то же.
   (26) Один из наших отвечал так: "Предположим, что деньги - благо, от-
куда бы их ни взять; тогда деньги,  пусть  даже  добытые  святотатством,
непричастны святотатству. Понимай это так: в одном  сосуде  находятся  и
золото, и гадюка; ты вынешь золото из сосуда, потому что в  нем  гадюка,
но сосуд не потому дает золото, что в нем гадюка, а несмотря на то,  что
в нем гадюка. Точно так же и святотатство приносит  прибыль  не  потому,
что святотатство это позорно и преступно, а потому, что в нем  заключена
и прибыль. Как в названном сосуде зло - это гадюка, а не золото, так и в
святотатстве зло - это преступленье, а не прибыль". - (27). Но я не сог-
ласен: ведь тут и там дело обстоит по-разному. Там я могу извлечь золото
без гадюки, а здесь мне не получить прибыли  без  святотатства.  Прибыль
здесь не рядом со злодеянием, а вперемешку с ним.
   - (28) "Если в погоне за чем-нибудь мы то и дело попадаем в беду,  то
предмет наших желаний не благо; а в погоне за богатством мы  то  и  дело
попадаем в беду - значит, богатство не есть благо". - Нам говорят:
   "Ваше положение утверждает две вещи. Первая - что  в  погоне  за  бо-
гатствами мы то и дело попадаем в беду. Но то и дело попадаем мы в  беду
и в погоне за добродетелью. Человек путешествует по  морю  ради  образо-
ванья - и терпит крушенье или попадает в плен. (29)  Другое  утвержденье
такое: "То, из-за чего мы попадаем в беду, не есть благо".  Но  из  него
вовсе не следует, что мы попадаем в беду лишь из-за бо гатств  или  нас-
лаждений. Если же именно из-за богатства мы то и дело попадаем  в  беду,
оно не только не благо, но и зло, вы же о нем говорите только,  что  оно
не есть благо. Кроме того, вы даже признаете, что  богатство  не  совсем
бесполезно, причисляете его к удобствам, тогда как по вашему рассуждению
выходит, что оно и удобством не будет - столько у нас через него  непри-
ятностей". - (30) На это дан был такой  ответ:  "Вы  ошибаетесь,  относя
неприятности на счет богатства. Оно никому не делает зла: каждому вредит
либо собственная глупость, либо чужая подлость. Так сам  меч  никого  не
убивает, но служит оружием убийце. Если из-за богатств  тебе  повредили,
это не значит, что повредили тебе богатства". (31) Посидоний  (по-моему,
он!) говорит лучше:
   "Богатство - причина бед не потому, что само оно что-нибудь делает, а
потому, что подстрекает сделать". Есть действующая причина,  которая  не
может не вредить сама по себе, и есть причина предшествующая; вот  пред-
шествующая-то причина и заключена в богатствах. Они делают  душу  кичли-
вой, порождают спесь, навлекают зависть, до того исступляют ум, что мол-
ва о наших деньгах, пусть и опасная, приятна нам. (32) А благу  подобает
быть свободным от всякой вины; оно не развращает душу, не  будоражит,  а
если поднимает и делает шире, то без надменности.  Что  благо,  то  дает
уверенность, а богатство - лишь дерзость; что благо, то дает величие ду-
ха, а богатства - лишь наглость. Ведь наглость не что иное,  как  ложный
призрак величия. - (33) "Так получается, что богатство не только не бла-
го, но и зло". - Оно было бы злом, если бы  вредило  само  по  себе,  то
есть, как я сказал, было бы действующей причиной;  в  нем  же  заключена
лишь предшествующая причина, и не только подстрекающая души, но и прима-
нивающая. Ведь богатство являет некий образ блага, столь правдоподобный,
что большинство людей ему верят. (34) В добродетели тоже заключена пред-
шествующая причина, вызывающая зависть, - ведь  многим  завидуют  за  их
мудрость, многим - за их справедливость; но причина эта не  заключена  в
добродетели как таковой и лишена правдоподобья. Зато намного более прав-
доподобен тот образ, что добродетель посылает в души людей, побуждая  их
любить ее и чтить. (35) Посидоний говорит, что умозаключение должно быть
таким:
   "То, что не дает душе ни величья, ни уверенности,  ни  безмятежности,
не есть благо; а богатство, крепкое здоровье и прочие подобные вещи  ни-
чего такого не дают и, значит, не могут быть благами". То  же  умозаклю-
ченье Посидоний излагает еще резче: "То, что не дает душе ни величья, ни
уверенности, ни безмятежности, а, напротив, делает ее наглой, спесивой и
надменной, есть зло; случайное же толкает душу к этим  порокам;  значит,
случайное не может быть благом". - (36) "Но если так рассуждать, то  оно
не будет и удобством". - Одно дело удобство, другое благо. Удобство есть
то, в чем больше пользы, чем тягости; благо должно быть  неподдельным  и
совершенно безвредным. Благо - не то, что по большей  части  полезно,  а
то, что только полезно. (37) Удобства, кроме того, могут  доставаться  и
животным, и людям несовершенным и глупым. С ними могут быть перемешаны и
неприятности, однако они зовутся удобствами, оцениваемые по тому, чего в
них больше. Благо достается на долю одному мудрецу  и  должно  быть  без
изъяна.
   (38) Теперь наберись мужества! Тебе остался один узел - но узел  Гер-
кулесов. "Из зол не возникает благо; но из  многих  бедностей  возникает
богатство; значит, богатство не есть благо". - Этого умозаключенья  наши
не признают; оно придумано перипатетиками, и они же  его  разрешают.  По
словам Посидония, Антипатр8 так опровергал этот софизм,  затасканный  по
всем школам диалектиков: (39) "Говоря "бедность", имеют в виду не  нали-
чие, а отсутствие, или, как говорили в старину, небытность  (греки  тоже
говорят ^лт-л a-cspTpiv), - не то, что есть, а то, чего нет.  Из  многих
пустых кувшинов ничего не наполнишь. Богатства  составляются  из  многих
вещей, а не из многих нехваток. Ты понимаешь бедность не так, как  долж-
но. Быть бедным не значит иметь мало, а значит многого не иметь. И  обя-
зан человек этим именем не тому, что у него есть, а тому,  чего  ему  не
хватает". (40) Мне было бы легче выразить то, что я хочу, если  бы  было
латинское слово, обозначающее (Ху'лтохр1кх. Его-то Антипатр и  применяет
к бедности. - А на мой взгляд, бедность - не что иное, как скудость дос-
тояния. - В чем сущность бедности и богатства, мы  разберемся,  когда  у
нас будет много лишнего времени; но и тогда мы поглядим, не лучше ли бы-
ло бы сделать бедность не такой горькой, а богатство - не  таким  кичли-
вым, чем вести тяжбу о словах, - как будто о предметах уже вынесено суж-
дение. (41) Представим себе, что нас позвали на  сходку  народа.  Внесен
закон об упразднении богатств. Неужто мы будем убеждать или  разубеждать
толпу такими умозаключеньями? Неужели с их помощью добьемся мы того, что
римляне вновь устремятся к бедности и восхвалят ее, опору и зиждущую си-
лу своей державы? Что они устрашатся своих богатств, вспомнят, что нашли
их у побежденных, откуда и проникли в  незапятнанный,  славный  воздерж-
ностью город подкупы, и раздачи, и мятежи? Что с чрезмерной  страстью  к
роскоши стали они выставлять напоказ добытое у многих племен? Что  отня-
тое одним народом у всех еще легче может быть отнято всеми у  одного?  -
Лучше убедить в этом и изгонять страсти, чем определять их. Если нам под
силу, будем говорить храбро, если нет, то хоть откровенно. Будь здоров.



   Письмо LXXXVIII

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Ты желаешь знать, что я думаю о свободных науках и искусствах. Ни
одно из них я не уважаю, ни одно не  считаю  благом,  если  плод  его  -
деньги. Тогда они - продажные ремесла и хороши до тех пор,  пока  подго-
тавливают ум, не удерживая его дольше. На них следует задержаться,  лишь
покуда душа не в силах заняться ничем важнее; они - наше  ученье,  а  не
наша работа. (2) Почему они названы свободными, ты  видишь  сам:  потому
что они достойны свободного человека. Впрочем, есть только одно  подлин-
ное свободное искусство - то, что дает свободу: мудрость, самое высокое,
мужественное и благородное из них, а все прочие -  пустяки,  годные  для
детей. Неужто ты веришь, будто в них е