ваю,  что  и  он
сложен из двух частей: одна из них чужда разума - она  чувствует  терза-
ния, ожоги, боль; другая - разумная, и она тверда в своих мнениях, бест-
репетна, непобедима. В ней-то и заключено высшее  благо  человека;  пока
оно не достигло полноты, дух колеблется  в  нерешительности,  когда  оно
станет совершенным, дух делается спокойным и недвижимым. (28) Начинающий
- тот, кто стремится к высшему благу и чтит  добродетель,  -  даже  если
приблизился к совершенному благу, но еще не дошел до конца, может  порой
остановиться и ослабить напряжение духа, ибо еще не миновал полосы нере-
шительности и остается на скользкой почве. А кто блажен, в ком  доброде-
тель совершенна, любит себя тем больше, чем смелее пройдет через испыта-
ния, и страшное для всех прочих не только выдерживает, если  этой  ценою
честно выпол няется долг, но и принимает с радостью, предпочитая слышать
о себе "вот храбрец!", чем "вот счастливец!"
   (29) Теперь перейду к тому, куда зовет меня твое ожидание. Не  думай,
будто наша добродетель витает за пределами природы: нет, мудрец и задро-
жит, и побледнеет, и боль почувствует; ведь все это  ощущения  тела.  Но
где бедствие? Где истинное зло?  Там,  конечно,  где  тяготы  заставляют
пасть духом, признать себя рабом, раскаяться в том, что ты  таков.  (30)
Мудрец побеждает фортуну добродетелью; но скольких мудрецов  по  ремеслу
страшит малейшая угроза! В этом и есть наша ошибка: всего, что сказано о
мудром, мы требуем от начинающих. Что я хвалю, в том хочу убедить  себя,
но еще не убедил; а если бы и убедил, все равно дух мой не настолько за-
кален, чтобы с готовностью идти  против  всех  превратностей.  (31)  Как
шерсть одну краску впитывает сразу, другую - только когда долго мокнет и
варится в ней, так одни учения ум удерживает, едва восприняв, а это уче-
ние, если не проникло глубоко и надолго, если не окрасило, а только  ис-
пачкала душу, не даст ей ничего из обещанного. (32) Преподать его  можно
быстро и в немногих словах: есть одно благо - добродетель, и помимо  нее
благ нет; добродетель заключена в лучшей, то есть разумной, части нашего
существа. Что же такое эта добродетель? Истинное и непоколебимое  сужде-
ние; от него душа получает все побуждения, через  него  становятся  ясны
все те видимости, от которых побуждения исходят.  (33)  Держаться  этого
суждения - значит считать все, к чему причастна добродетель,  благом,  а
все блага - равными.
   Телесные блага суть блага для тела, а не блага во всем.  В  них  есть
своя ценность, но благородства в них нет, и между собою  они  далеко  не
равны: одни бывают больше, другие меньше.  (34)  И  между  приверженцами
мудрости есть большие различия - этого невозможно не признать. Один пре-
успел лишь настолько, что осмеливается взглянуть в лицо  судьбе,  но  ее
взгляда не выдерживает и опускает глаза, ослепленные блеском;  другой  -
настолько, что ему под силу сойтись с ней лицом к лицу, - если он достиг
вершины и не знает сомнений. (35) Несовершенное не может  быть  стойким:
оно то движется вперед, то оскользается и никнет. Пусть оскользаются,  -
лишь бы шли вперед и не оставляли стараний; но стоит ослабить неустанное
рвение, перестать напрягаться - и поневоле пойдешь назад.  Отступившись,
не вернешься к достигнутому. Так будем усердны и упорны! (36) Пусть  кое
с чем мы сладили, но остается еще больше. Однако немалая часть успеха  -
желание преуспеть. Это я знаю твердо, а потому и хочу, хочу всей  душой.
И тебя, я вижу, подстегивает то же самое желание, так что ты  неудержимо
спешишь к самому прекрасному. Поспешим вместе! Только  так  жизнь  будет
благодеянием, а не то жить - значит терять время, постыдно мешкая  среди
всяческой мерзости. Добьемся же, чтобы время принадлежало нам. Но  этому
не бывать, покуда мы сами не будем принадлежать себе. (37) Когда удастся
нам презреть и вражду, и милость фортуны? Когда посчастливится нам,  по-
давив и подчинив своей власти всякую страсть, воскликнуть: "Я  победил!"
- Кого, - спросишь ты? - Не персов,  не  далеких  мидийцев,  не  живущие
дальше дагов8 воинственные племена, если есть такие, - но  скупость,  но
честолюбие, но страх смерти, которыми бывали побеждены победители  наро-
дов. Будь здоров.



   Письмо LXXII

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) То, о чем ты меня спрашиваешь, было ясно мне само собою, когда  я
это дело изучал. Но давно уже я не упражнял память, и она с трудом  меня
слушается. Со мной, я чувствую, случилось то же, что бывает  с  книгами,
слипшимися от долгого лежания; надо расправить душу и время  от  времени
перетряхивать то, что в ней накопилось, чтобы оно было наготове в  любой
миг, когда потребуется. Так что покуда я отложу  ответ:  на  него  нужно
потратить много труда и стараний. Я возьмусь за это дело, когда  у  меня
будет надежда посидеть подольше на месте. (2) Есть  вещи,  о  ко"  торых
можно писать и в двуколке; а есть такие, что требуют ложа, досуга, уеди-
ненья. И все-таки даже в те дни, когда ты завален делами,  нужно  чем-то
заниматься - и заниматься весь день. Ведь не бывает так, чтобы не возни-
кали все новые дела, - мы сами сеем их, так что из одного вырастает нес-
колько, а потом сами же даем себе отсрочку. - "Когда  я  закончу  то-то,
тогда налягу всеми силами; когда улажу эту неприятность, тогда и предам-
ся ученым занятиям". - (3) Нет, философии нельзя отдавать один лишь  до-
суг - надо всем пренебречь ради усердия к ней, для которой никакого вре-
мени не хватит, хотя бы наша жизнь и продлилась до крайнего срока, отпу-
щенного людям. Бросишь ли ты философию на время или насовсем  -  разницы
нет: она не останется там, где ты прервал занятия, - нет, как распрямля-
ется сжатое силой, так возвращается к самому началу все, что не движется
непрерывно вперед. Нужно сопротивляться делам и не  распределять  их,  а
устранять. Не бывает времени, неподходящего для спасительных занятий,  -
хотя многие оставляют их из-за тех дел, ради которых и нужны занятия.  -
(4) "Но случается, что-нибудь и мешает". - Мешает, да не тому, чья  душа
при любых хлопотах радостна и  окрылена.  Веселье  не  достигших  совер-
шенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее  не  прервет  никакая
причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужо-
го не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от  людей.  Счастье  у
него как дома: будь это счастье в его душе пришлым, оно бы и ушло  отту-
да, но ведь оно в ней и родилось. (5) Иногда подступает извне нечто, на-
поминающее о неминуемой смерти, - но лишь  слегка  задевает  поверхность
кожи. Какая-нибудь неприятность, повторяю, обдаст его своим дыханьем,  -
но величайшее его благо непоколебимо. Итак, все неприятное остается вов-
не: так порой на здоровом, крепком теле вскакивают прыщи или язвочки, но
внутри нет никакой болезни. (6) Между достигшим мудрости и идущим к  ней
та же, повторяю, разница, что между здоровым и оправляю щимся от  долгой
и тяжелой болезни, у которого нет еще здоровья, а есть облегчение  неду-
га. Не будет он внимателен - наступит ухудшение, и все начнется сначала.
А мудрец не может ни заболеть снова, ни занемочь тяжелее. Телу  здоровье
дается на время, врач, если и вернет его, то не навсегда, и часто  врача
зовут к тому же, к кому приглашали прежде. А душа излечивается раз  нав-
сегда. (7) Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собою, до-
веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молит-
вы смертных, ни те благодеяния, которые оказывают,  которых  добиваются.
Ведь все, к чему можно прибавить, несовершенно, от чего можно отнять, не
вечно; а кому нужна вечная радость, тот пусть  радуется  только  своему.
Все, на что зарится толпа, притекает и утекает; фортуна ничего  не  дает
во владение, но и преходящие ее дары приятны лишь тогда, когда разум  их
приправит и смешает: ведь это он умеет придавать вкус даже  тем  внешним
благам, которые невкусно поглощать с жадностью.
   (8) Аттал часто приводил такое сравнение: "Видел ты когда-нибудь, как
собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса,  брошенный  хозяином?  А  что
поймает, она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в  надежде
на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам,  насторожившимся
в ожиданье, - мы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова сто-
им, навострив уши и готовые схватить". С мудрым  такого  не  бывает:  он
всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и  отк-
ладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной  и  незаемной
радостью. (9) А если кто и полон доброй воли, и сделал  успехи,  но  еще
далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает ду-
хом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело  нагруженные
и неопытные падают бесконечно, летят,  словно  в  беспредельную  пустоту
Эпикурова хаоса. (10) Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли
к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед  глазами,  до  нее
рукой подать. Такие уже не будут поколеблены,  не  отойдут  вспять:  они
хоть и не на суше, но уже в гавани.
   (11) Вот и выходит: если так велика разница между взошедшими к верши-
не и оставшимися внизу, если даже достигшие середины не только  получают
плоды, но и рискуют скатиться вниз 1, то мы не должны давать простор де-
лам. И нельзя допускать их к себе: стоит войти одному - и  оно  приведет
на свое место сотню других. Поставим же им преграду в самом истоке! Луч-
ше пусть не начинаются, чем прекратятся. Будь здоров.



   Письмо LXXIII

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) По-моему, ошибаются те, кто полагает,  будто  верные  приверженцы
философии из непокорности и упрямства презирают должностных лиц и царей,
словом, всех, кто управляет общественными делами. Наоборот,  ни  кто  не
чувствует к ним такой благодарности, и недаром: никто не получает от них
больше тех, кому они дают покой и досуг. (2) Поэтому люди,  чья  высокая
цель - жить праведно - недостижима без общего спокойствия в государстве,
непременно будут чтить как отца подателя этого блага - куда больше,  чем
те не знающие покоя в гуще дел, которые многим обязаны правителю, но  во
многом его и винят, и чью жадность, возрастающую по мере  насыщения,  не
утолит никакая щедрость. Кто думает, как бы получить, забывает  о  полу-
ченном, и самый гнусный порок жадных - неблагодарность. (3)  К  тому  же
любой из причастных к делам государства смотрит не на то,  скольких  сам
побеждает, а на тех, кто может его победить; для этих  не  так  радостно
видеть многих у себя за спиной, как горько глядеть хоть на одного, бегу-
щего впереди. Это общий порок честолюбцев: они  не  оглядываются.  И  не
только честолюбие не знает покоя, но и вообще алчность: всякий конец для
нее - лишь начало. (4) А человек чистосердечный  и  порядочный,  который
покинул курию и форум и отошел от государственных  дел  ради  дел  более
важных, любит тех, чья охрана дает ему такую возможность,  и  только  он
один безвозмездно свидетельствует им свою благодарность за великую услу-
гу, оказанную неведомо для них самих. И те, под чьей защитой  занимается
он благородными искусствами, чтимы и уважаемы им не меньше, чем  настав-
ники, чьим благодеянием мог он выйти из тупика. - (5) "Но ведь и  других
царь защищает своей силой". - Кто с этим спорит? Но как из всех, кому на
пользу морская тишь, больше всего считает себя  обязанным  Нептуну  тот,
кто больше вез и чей товар ценней, как ревностней исполняет обет  купец,
чем путешественник, а из купцов щедрее благодарность того, кто вез  иду-
щие на вес золота благовония и пурпур, нежели того, чьи товары стоят  не
дороже корабельного балласта, - так и благодеянье мирной жизни,  оказан-
ное всем, глубже чувствует муж, который пользуется ею во благо. (6) Ведь
среди облаченных в тогу немало таких, для кого мир хлопотнее войны. Или,
по-твоему, так же обязаны подателю мира те, кто тратит мирное  время  на
пьянство, и блуд. и другие беспутства, которым надо положить конец  даже
ценою войны? Неужели, ты полагаешь, мудрец до того несправедлив, что  не
считает лично себя обязанным за благодеяние, оказанное всем? Я обязан  и
солнцу, и луне - а они не для меня одного восходят; я благодарен году  и
божеству, управляющему его временами, - хотя все это устроено не  в  мою
честь.  (7)  Только  глупая  жадность  смертных  различает  владенье   и
собственность и не считает своим принадлежащее всем.  А  мудрый  считает
своим больше всего то, чем владеет сообща с человеческим родом. Ведь оно
не было бы общим, если бы каждый не имел своей доли, и как бы  эта  доля
ни была мала. каждый становится соучастником. (8) К тому  же  великие  и
подлинные блага делятся не так. что на душу  приходится  лишь  ничтожная
часть: нет. каждому достается все целиком. Из предназначенного к раздаче
люди уносят столько, сколько обещано на одного; угощение и даровое  мясо
и все. что можно взять в руки. расходится по  частям;  а  вот  неделимые
блага - свобода, мир - целиком принадлежат и всем вместе,  и  каждому  в
отдельности. (9) Мудрец помнит, благодаря кому  пользуется  их  плодами,
благодаря кому общественная необходимость не призывает его к  оружию,  к
несению стражи, к охране стен и ко всем многочисленным военным трудам, -
и он благодарен своему кормчему. Тому и учит философия: быть благодарным
за благодеяния и платить за них благом; но  порой  сама  признательность
служит платой.
   (10) Значит, мудрый не станет отрицать, сколь многим он обязан  тому,
чье управление и попечение даруют ему щедрый  досуг,  и  право  распоря-
жаться своим временем, и покой, не нарушаемый общественными обязанностя-
ми.

   О Мелибей, мне бог даровал такие досуги, Ибо всегда для меня он будет
богом...

   (11) Если говорящий так многим обязан за этот  досуг,  наивысший  дар
которого - в том, что

   Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил, И самому мне играть,
что хочу, на сельской тростинке,1 -

   то во сколько же оценить нам досуг, проводимый среди богов и нас  са-
мих делающий богами?
   (12) Так я утверждаю, Луцилий, и зову тебя к небесам кратчайшей доро-
гой. Секстий часто говорил: "Юпитер может не больше, чем муж  добра".  У
Юпитера есть много такого, что посылает он людям; но из двух мужей добра
не будет лучшим тот, который богаче, как из двух  одинаково  искусных  в
обращении с кормилом не назовешь лучшим того, чей корабль больше  и  на-
ряднее. (13) Чем Юпитер превосходит добродетельного человека? Он  добро-
детелен дольше. Мудрый ценит себя ничуть не ниже оттого, что его  добро-
детелям отмерено недолгое поприще. Так из двух мудрецов умерший  в  ста-
рости не блаженнее того, чья добродетель была ограничена немногими года-
ми; так и бог берет над мудрецом верх не счастьем, а долгим веком.  (14)
Не та добродетель больше, что жила дольше. Юпитер всем владеет, - но все
отдает другим во владение. И одним только правом пользуется  он  один  -
быть подателем всего, чем пользуются люди. Мудрый  с  таким  же  презри-
тельным спокойствием видит все в чужих руках, как и сам Юпитер, и  ценит
себя еще выше потому, что Юпитер не может всем этим пользоваться, а муд-
рец не хочет. (15) Поверим же Секстию, указывающему прекраснейший путь и
восклицающему:
   "Так восходят до звезд! 2 Так, следуя за умеренностью; так, следуя за
воздержностью; так, следуя за храбростью!" - Боги не привередливы  и  не
завистливы; они пускают к себе и протягивают руку поднимающимся. (16) Ты
удивляешься, что человек идет к богам? Но и бог приходит к людям и  даже
- чего уж больше? - входит в людей. Нет благомыслия без бога. В  челове-
ческое тело заброшены божественные семена; если их примет добрый  земле-
пашец, взойдет то, что посеяно, и урожай будет под стать семени, из  ко-
торого возрос; а если дурной, - они умрут, как в  бесплодной  болотистой
почве, и взойдут сорняки вместо злаков. Будь здоров.




   Письмо LXXIV

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Твое письмо и обрадовало меня, и ободрило в моей вялости,  и  еще
разбудило мою память, теперь неповоротливую и ленивую. Неужели  ты,  мой
Луцилий, сомневаешься в том, что наилучшее  средство  достичь  блаженной
жизни - это убежденье в одном: только то благо, что честно? Кто  считает
благом нечто иное, переходит под власть фортуны и зависит от чужого про-
извола; а кто ограничил благо пределами честности, - у  того  счастье  в
нем самом. (2) Одного печалит утрата детей, другого тревожат их болезни,
третьего мучит их позор или обида, им нанесенная. Того изводит любовь  к
чужой жене, этого - к своей собственной; найдутся и такие, кого  терзает
провал на выборах, и такие, кому сама почетная должность не дает  покоя.
(3) Но самую многолюдную толпу несчастных из числа смертных составят те,
кого томит ожидание смерти, отовсюду угрожающей нам, ибо нет такого мес-
та, откуда бы она не могла явиться. Вот и выходит, что  нам,  словно  на
вражеской земле, надо озираться во все стороны и на всякий шум поворачи-
вать голову. Если не отбросить этот страх, придется  жить  с  трепещущим
сердцем. (4) Встретятся нам и сосланные и лишенные достояния, и те, кому
мало их богатств, - а это худший род бедности; встретятся и  потерпевшие
крушение или подобие крушения - те ничего не ожидавшие и уверенные в бу-
дущем, кого либо гнев народа, либо зависть, злейшая пагуба лучших людей,
стали швырять, словно буря, как раз тогда и налетающая, когда пловцы до-
верятся ясной погоде, или поразили, словно внезапная молния,  приводящая
в трепет всех вокруг. Ибо как в грозу всякий, кто стоял  ближе  к  огню,
цепенеет наравне с задетым молнией, так и при всяком несущем беду  наси-
лии одного поражает несчастье, остальных - страх, и возможность беды пе-
чалит их не меньше, чем потерпевшего - беда. (5) Чужие внезапные горести
тревожат душу всех свидетелей. Как птиц пугает звук пустой пращи, так мы
бежим прочь не только от удара, но и от шума.
   Не может быть блаженным тот, кто поверил  пустому  мненью.  Ведь  нет
блаженства без неустрашимости, а жить  среди  опасений  плохо.  (6)  Кто
больше всего предан случайному, тому не выпутаться  из  тревог:  слишком
много поводов к ним он сам для себя создал. Кто хочет прийти в  безопас-
ное место, тому одна дорога: презирать все  внешнее  и  довольствоваться
тем, что честно. Ведь кто думает о добродетели, будто есть благо  больше
нее и кроме нее, тот подставляет полу, чтобы поймать брошенную  фортуной
подачку, и ждет в тревоге, что же она пошлет. (7) Нарисуй-ка в душе  та-
кую картину: фортуна - устроительница игр - осыпает собравшихся смертных
почестями, богатствами, милостями;  но  кое-что  пропадает,  разорванное
расхватывающими руками, кое-что приходится делить с бесчестными  сотова-
рищами, кое-что приносит великий ущерб тем, кому достается; часть оказы-
вается у тех, кому нет до этого дела, часть теряется, потому что расхва-
тывается слишком жадно, или пропадает на стороне,  потому  что  уносится
слишком поспешно. И даже удачно хватавшему захваченное не  принесет  на-
долго радости. Так что всякий, кто благоразумней  других,  едва  увидев,
как вносят подарки, убегает из театра, зная, до  чего  дорого  обходятся
пустяки. Никто не сцепится с уходящим врукопашную, никто не ударит  уда-
ляющегося: вся свалка - вокруг добычи. (8) Так  же  обстоит  дело  и  со
всем, что с высоты швыряет нам фортуна. Мы, несчастные, бушуем, разрыва-
емся на части, жалеем, что рук только две, оглядываемся то в  ту,  то  в
эту сторону. Нам кажется, что дары ее, раззадоривающие наши  вожделенья,
раздаются слишком поздно и достаются немногим, хоть ждут их все. (9) Они
падают - мы готовы кинуться к ним; захватим что-нибудь и  радуемся,  что
других обманула пустая надежда; дешевая добыча часто стоит  нам  большой
неприятности или обманывает нас, оставив ни с чем. Так уйдем с этих игр,
уступим место хватающим! Пусть они зарятся на эти ненадежные блага, что-
бы вся их жизнь ста