Тому, кто к ней стремится, нужно терпеть даже голод. Терпели же
его осажденные, видя лишь одну награду за выносливость: не  попасть  под
власть врага. А тут нам обещано много больше: быть навеки свободными, не
бояться ни людей, ни богов. Право, этого стоит добиться даже ценою исто-
щения! (7) Войска терпели нужду во всем, питались кореньями трав и такою
пищей, которую и назвать противно, страдали от голода. И все это -  ради
царства, и даже - самое удивительное - ради чужого царства. Так не  каж-
дый ли согласится вынести бедность, лишь бы освободить душу от  безумия?
Значит, незачем приобретать что-нибудь заранее - ведь к философии  можно
прийти, и не имея денег на дорогу. (8) Да, это так. А ты,  когда  все  у
тебя будет, тогда хочешь получить, и мудрость как последнее  средство  к
жизни в придачу, так сказать, ко всем прочим? Так вот, если у тебя  есть
что-нибудь, займись философией немедля (откуда ты знаешь, нет ли у  тебя
даже избытка?), если же ничего нет, ищи мудрость прежде всего  остально-
го. -
   (9) "Но у меня не будет самого необходимого". - Во-первых,  этого  не
может быть, потому что природа требует немногого, а мудрец  сообразуется
с природой. Если же у него и необходимого не останется, он уйдет из жиз-
ни и не будет самому себе в тягость. А если у него будет чем  поддержать
жизнь, то самое ничтожное и скудное достояние он сочтет за благо  и,  не
заботясь и не тревожась ни о чем, помимо  необходимого,  даст  все,  что
нужно желудку и плечам, а сам будет весело смеяться над  вечно  занятыми
богачами и бегущими наперегонки ловцами богатства, говоря:
   (10) "Зачем откладывать на долгий срок самого себя? Уж не ждешь ли ты
часа, когда сразу разбогатеешь, на процентах ли с долга, или на  прибыли
с товаров, или по завещанию усопшего старика? Мудрость - заместительница
богатства: она дает тебе все, что делает ненужным для тебя". Но это  от-
носится к другим, ты же человек скорее состоятельный. Живи ты  в  другой
век, ты был бы богат с избытком. А хватает нам во все века одного и того
же.
   (11) Я мог бы на этом закончить письмо, если бы сам  не  внушил  тебе
дурной привычки. Царя парфянского нельзя приветствовать  без  подарка  -
так и с тобою нельзя попрощаться без мзды. Что ж, возьму в долг у Эпику-
ра. "Многие, накопив богатство, нашли не конец бедам,  а  другие  беды".
(12) Тут нечему удивляться: ведь порок - не в том, что вокруг нас,  а  в
нашей душе. То, что делало обременительной  бедность,  делает  обремени-
тельным и богатство. Нет разницы, положишь  ты  больного  на  деревянную
кровать или же на золотую: куда его ни перенеси, он понесет с собою  бо-
лезнь4. Так же не имеет значения, окажется больная душа в бедности или в
богатстве: ее порок всегда при ней. Будь здоров.



   Письмо XVIII

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Наступил декабрь; весь город в лихорадке; страсти к  наслажденьям
дана законная сила; везде шум невиданных приготовлений, словно есть раз-
ница между Сатурналиями1 и буднями. А разницы-то  нет,  и  мне  сдается,
прав был тот, кто сказал, что - раньше декабрь длился месяц, а теперь  -
весь год. (2) Будь ты здесь, я бы охотно побеседовал с тобою о том, что,
по-твоему, следует нам делать: ничуть не  менять  повседневных  привычек
или, чтоб не выглядеть нарушителями общих  обычаев,  веселее  обедать  и
сбросить тогу. Ведь то, что раньше принято было только во  время  неуря-
диц, в печальную для государства пору } теперь делают для  удовольствия,
меняя одежду ради праздничных дней. (3) Если я  хорошо  тебя  знаю,  ты,
оказавшись в роли судьи, счел бы, что мы не должны ни  во  всем  уподоб-
ляться напялившей колпаки толпе, ни во всем от нее отличаться.  Впрочем,
как раз в эти дни и нужно особенно строго повелевать своей душой,  чтобы
она одна удержалась от удовольствий, когда им предается  весь  народ.  И
если она не поддастся заманчивому соблазну наслаждений, то получит  вер-
нейшее доказательство своей твердости. (4) Больше стойкости в том, чтобы
оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше  умерен-
ности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и  не  состав-
лять исключения и делать то же самое, что все, но иначе. Ведь  празднич-
ный день можно провести, и не предаваясь роскоши.
   (5) Однако мне до того нравится испытывать твердость твоей души,  что
я, по совету великих людей 3, и тебе советую несколько дней  подряд  до-
вольствоваться скудной и дешевой пищей, грубым и суровым платьем. И тог-
да ты скажешь сам: "Так вот чего я боялся?" (6) Пусть среди полной  без-
мятежности душа готовится к трудностям, среди благодеяний фортуны  копит
силы против ее обид. Солдаты и в мирное время идут в поход, хоть и не на
врага, насыпают валы, изнуряют себя ненужной работой, чтобы хватало  сил
на необходимую. Если не хочешь, чтобы воин дрогнул в  бою,  закаляй  его
перед боем. Этому правилу и следовали те, кто каждый месяц подражал бед-
някам, доходя чуть ли не до нужды, но зато потом не боялся зла, к  кото-
рому приучил себя. (7) Только не думай, что я говорю о Тимоновых  трапе-
зах, о бедных каморках4  и  прочих  причудах  пресытившейся  богатствами
страсти к роскоши. Пусть у тебя на самом деле будут и жесткая кровать, и
войлочный плащ, и твердый грубый хлеб. Терпи все  это  по  два-три  дня,
иногда и дольше, но не для забавы, а чтобы набраться опыта. И тогда, по-
верь мне, Луцилий, ты сам порадуешься, насытившись за два асса 5, и пой-
мешь, что для спокойной уверенности не нужна фортуна: что не сверх необ-
ходимого, то она даст и гневаясь. (8) И нечего тебе думать, будто ты де-
лаешь что-нибудь особенное: ведь то же самое делают много  тысяч  рабов,
много тысяч бедняков. Твоя заслуга только в том, что ты делаешь это доб-
ровольно, и тебе будет легко всегда терпеть то  зло,  с  которым  подчас
знакомился на опыте. Будем же упражняться на чучеле! И, чтобы фортуна не
застала нас врасплох, поближе сойдемся с бедностью!  (9)  Сам  наставник
наслаждений Эпикур установил дни, когда едва утолял -голод,  желая  пос-
мотреть, будет ли от этого изъян в великом и полном блаженстве, велик ли
он будет и стоит ли возмещать его ценой больших трудов. Как раз об  этом
он говорит в письмах к Полиену, написанных в год архонтства  Харина6.  В
них он хвалится, что истратил на еду меньше асса, а Метродор, чьи успехи
меньше, - целый асе. - (10) "И ты думаешь, что такой пищей  можно  насы-
титься?" - Да, и еще получать наслаждение. Не то легкое, мимолетное, ко-
торое нужно каждый раз испытывать заново,  а  неизменное  и  постоянное.
Пусть не так уж вкусны вода и мучная похлебка и ломоть ячменного  хлеба,
- но великое наслаждение в том, что ты способен даже ими наслаждаться  и
ограничить себя пищей, которой не отнимет враждебность фортуны.  (11)  В
тюрьме еда обильнее, осужденных на смертную казнь их будущий убийца кор-
мит менее скудно. Каким же величием души наделен добровольно  нисходящий
до того, чего не приходится бояться даже приговоренным к смерти!  Это  и
значит заранее отвращать удары судьбы. (12) Начни же, мой Луцилий,  сле-
довать их обычаю и определи несколько дней на то, чтобы отойти от  своих
дел и приучить себя довольствоваться самым  малым.  Пора  завязать  зна-
комство с бедностью.

   Гость мои, решись, и презреть не страшись богатства, и дух свои  Бога
достойным яви! 7

   (13) Только тот достоин бога, кто презрел богатства.  Я  не  запрещаю
тебе владеть ими, но хочу сделать так, чтобы ты владел ими без страха, -
а этого ты не достигнешь иначе, как убедившись, что можно счастливо жить
и без них, и привыкнув смотреть на них как на нечто преходящее.  (14)  Я
уже начал было складывать это письмо, но ты сказал мне:
   "Раньше отдай, что должен!" Отправлю тебя к Эпикуру: он  заплатит  за
меня. "Неумеренный гнев порождает безумие". Ты не можешь не знать,  нас-
колько это правильно: ведь у тебя был и раб, и враг.  (15)  Эта  страсть
может загореться против кого угодно, она рождается и из любви, и из  не-
нависти, и среди важных дел, и среди игр и забав. Не то имеет  значенье,
велика ли причина, вызвавшая ее, а то, какой душой она овладеет. Так  же
точно не то имеет значенье, велик ли огонь, а то, куда он попадет: твер-
дое не загорится и от самого сильного пламени, а сухое и легко воспламе-
няемое даже искру вырастит до пожара. Да, Луцилий, слишком сильный  гнев
кончается безумием, поэтому следует избегать его не только во имя  сдер-
жанности, но и ради здоровья. Будь здоров.



   Письмо XIX

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Я радуюсь каждому твоему письму. Они уже не обещают,  а  ручаются
за тебя, и от них надежда моя растет. Сделай вот что, прошу тебя и  зак-
линаю. Есть ли просьба к другу прекраснее той, когда  просишь  его  ради
него самого? Если можешь, освободись от своих дел, если не можешь - выр-
вись силой. Мы растратили немало времени, так начнем же хоть в  старости
собираться в путь. (2) Чему тут завидовать? Мы прожили жизнь в  открытом
море, надо хоть умереть в гавани. Я не уговариваю тебя искать себе славы
праздностью: досугом незачем похваляться, как незачем  и  скрывать  его.
Нет, хоть я и осуждаю безумье рода человеческого, но никогда не дойду до
того, чтобы желать тебе спрятаться во тьме  и  забвении;  поступай  так,
чтобы досуг твой был виден, но в глаза не бросался. (3) И  еще:  в  пору
первых, ничем не предрешенных замыслов люди могут обдумать, жить ли им в
безвестности. Ты же не волен выбирать: тебя уже вывели на  средину  сила
дарования, изящество сочинений, прославленные и благородные друзья. Тебя
уже настигла известность. Как бы глубоко ты ни погрузился, как бы далеко
ни спрятался, тебя обнаружит сделанное тобою ранее. (4) В потемках  тебе
не быть: куда ни убегай, всюду будет падать  на  тебя  отблеск  прежнего
света. Однако покой ты можешь добыть, ни у кого не вызвав ненависти,  ни
о ком не тоскуя и не чувствуя в душе угрызений. Разве  среди  покидаемых
тобою есть такие, что о разлуке с ними ты и подумать не  в  силах?  Твои
клиенты? Но любому из них не нужен ты сам, а нужно что-нибудь  от  тебя.
Твои друзья? Это когда-то искали дружбы, теперь ищут добычи, изменят за-
вещание одинокие старики, - и все приходившие к ним на поклон перекочуют
к другому порогу. Не может большое дело стоить дешево: взвесь,  кого  ты
предпочтешь потерять - себя самого или кого-нибудь из  близких.  (5)  О,
если бы тебе до старости был отпущен тот же скромный удел, что твоим ро-
дителям, если бы судьба не вознесла  тебя  высоко!  Но  быстрое  счастье
унесло тебя далеко, здоровую жизнь скрыли от твоих глаз провинция,  про-
кураторская должность и все, что они сулят. Одна за другою ждут тебя но-
вые обязанности. (6) А где конец? Чего ты дожидаешься, чтобы  прекратить
это? Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! Какова цепь  при-
чин, из которых, как мы говорим, сплетается судьба, такова и цепь  жела-
ний: одно родит другое. Ты дошел до такой жизни, которая  сама  по  себе
никогда не положит предела твоим несчастьям и рабству. Вынь натертую шею
из ярма: пусть ее лучше однажды перережут, чем все время давят. (7) Если
ты уйдешь в частную жизнь, всего станет меньше, но тебе хватит  вдоволь,
а теперь тебе мало и того многого, что стекается отовсюду. Что же ты вы-
берешь: сытость среди нужды или голод среди изобилия? Счастье алчно и не
защищено от чужой алчности. Покуда ты будешь на все зариться, все  будут
зариться на тебя.
   - (8) "Какой же у меня есть выход?" - Любой! Подумай, как много  ста-
раний ты наудачу тратил ради денег, как много трудов  -  ради  почестей;
надо решиться на что-нибудь и ради досуга, или же тебе  придется  соста-
риться среди тревог прокураторской, а потом и городских должностей, сре-
ди суеты и все новых волн, от которых не спасут тебя ни  скромность,  ни
спокойная жизнь. Какая важность, хочешь ли ты покоя? Твоя фортуна не хо-
чет! Как же иначе, если ты и сейчас позволяешь ей расти? Чем больше  ус-
пехи, тем больше и страх. (9) Здесь я хочу привести тебе слова Мецената1
- истину, вырванную у него тою же пыткой: "Вершины сама их высота  пора-
жает громом". В какой книге это сказано? - В той, что называется "Проме-
тей". Этим он хотел сказать, что удары грома поражают вершины. Любое мо-
гущество стоит ли того, чтобы речь твоя стала, как у пьяного? Он был че-
ловек одаренный и дал бы превосходные образцы римского красноречия, если
бы счастье не изнежило, не выхолостило его. И тебя ждет то же,  если  ты
не подберешь паруса и не повернешь к земле (а он решился на это  слишком
поздно).
   (10) Я мог бы рассчитаться с тобою этим изречением Мецената,  но  ты,
сколько я тебя знаю, затеешь со мной спор и  не  захочешь  принять  долг
иначе как чистой и новой монетой. А раз так, придется мне брать взаймы у
Эпикура. "Прежде смотри, с кем ты ешь и пьешь, а потом уже,  что  ешь  и
пьешь. Ведь нажираться без друзей - дело льва или волка". (11) Это, пока
ты не скроешься в уединенье, будет тебе недоступно; а до тех пор у  тебя
будет столько сотрапезников, сколько выберет из толпы пришедших на  пок-
лон твой номенклатор2. Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а  ис-
пытывает их за столом. Величайшая беда человека, занятого и поглощенного
своим имуществом, - в том, что он многих мнит  друзьями,  не  будучи  им
другом, и думает, будто приобретает друзей благодеяниями, тогда как люди
больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны. Малая ссуда делает  че-
ловека твоим должником, большая - врагом. - (12) "Так что  же,  благоде-
яньями мы не приобретем друзей?" - Приобретем, если можно выбрать,  кому
их оказывать, и не раз брасывать их, а	распределять.  Поэтому,  пока  не
наберешься своего ума, слушайся совета	мудрых: дело не  в  том,  что  ты
дал, а в том, кому дал. Будь здоров.



   Письмо XX

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Я рад, если ты здоров  и  считаешь  себя  достойным  когда-нибудь
стать хозяином самому себе. Ведь если я вытащу тебя из волн, по  которым
ты носился без  надежды  на  избавление,  слава  достанется  мне.  Моими
просьбами я побуждаю тебя, Луцилий, проникнуться философией  до  глубины
души, видеть доказательство своих успехов не в речах  и  писаниях,  а  в
стойкости духа и в убыли желаний. Слова подтверждай делами! (2) У высту-
пающих с речами перед публикой и желающих добиться от  нее  похвал  одно
намеренье, у старающихся пленить слух молодежи и бездельников -  другое.
Философия же учит делать, а не говорить. Она требует от каждого жить  по
ее законам, чтобы жизнь не расходилась со словами и сама из-за  противо-
речивых поступков не казалась пестрой. Первая обязанность мудрого и пер-
вый признак мудрости - не допускать расхождения между словом и  делом  и
быть всегда самим собою. - "Но есть ли такие?" - Есть, хоть их и  немно-
го. Это нелегко. Но я и не говорю, что мудрый должен все время идти оди-
наковым шагом, - лишь бы он шел по одной дороге. (3) Так следи,  нет  ли
противоречия между твоим домом и одеждой, не слишком ли ты щедр в тратах
на себя и скуп в тратах на других, не слишком ли скромен твой стол, меж-
ду тем как постройки слишком роскошны. Выбери раз навсегда мерило  жизни
и по нему выпрямляй ее. Некоторые дома жмутся, а на людях разворачивают-
ся во всю ширь. Такое несоответствие - тоже порок и признак души нестой-
кой, не обретшей равновесия. (4) Я и сейчас могу сказать, откуда это не-
постоянство и разнобой в поступках и в замыслах. Никто не знает  твердо,
чего хочет, а если и знает, то не добивается своего с упорством,  а  пе-
рескакивает на другое и не только меняет намерения,  но  и  возвращается
вспять, к тому, от чего ушел и что сам осудил.
   (5) Так вот, если я захочу отказаться от старых определений  мудрости
и обнять всю человеческую жизнь, то смогу довольствоваться таким  прави-
лом: что есть мудрость? всегда и хотеть и отвергать одно и то же. И  не-
зачем тебе даже вводить ограничение, говоря, что желать надо честного  и
правильного: ведь ничто другое не может привлекать всегда. (6)  Люди  не
знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят  чего-нибудь.  Захотеть
или не захотеть раз навсегда не дано никому. Суждения непостоянны,  каж-
дое что ни день сменяется противоположным, и большинство людей живет как
будто шутя. А ты будь упорен в том, что начал, и тогда, быть может, дос-
тигнешь вершин или тех мест, про которые ты один будешь знать,  что  это
еще не вершины. - (7) "А что будет, - спросишь ты, - со всей толпой моих
присных?" - Толпа эта, когда перестанет кормиться за твой счет, сама те-
бя прокормит - или же благодаря бедности ты узнаешь то, чего не мог  уз-
нать благодаря себе. Она удержит при тебе лишь истинных,  надежных  дру-
зей, любой, кто тянулся не к тебе, а к чему-то еще, уйдет. Так не должно
ли любить бедность за то одно, что она ясно показывает, кто  нас  любит?
Наступит ли, наконец, день, когда никто не будет лгать в твою честь? (8)
К одному пусть будут устремлены твои мысли, об  одном  заботься,  одного
желай, предоставив все прочие мольбы на усмотренье богу:  чтобы  ты  мог
довольствоваться самим собой и порожденными  тобою  благами.  Какое  еще
счастье можем мы найти так близко? Ограничься немногим, чего нельзя  от-
нять! А чтобы ты сделал это охотнее, я немедля выплачу причитающуюся те-
бе в этом письме дань, ибо она будет относиться сюда же. (9)  Ты  можешь
сердиться, но за меня и сегодня охотно рассчитается Эпикур. "Поверь мне,
твои слова, сказанные в рубище, с убогого ложа, покажутся величавее, ибо
тогда они будут не только произнесены, но и доказаны". Я, например, сов-
сем по-иному слушаю нашего Деметрия1 с тех пор, как увидел его ничем  не
покрытого и лежащего даже не на подстилке. Вот он - не проповедник исти-
ны, а ее свидетель. - (10) "Что же выходит? Разве нельзя  презирать  бо-
гатство и тогда, когда оно у тебя в руках?" - Почему  же  нельзя?  Велик
духом и тот, кто, видя вокруг богатства, немало удивлен тем, как  они  к
нему попали, смеется и не столько чувствует себя их владельцем,  сколько
знает об этом понаслышке. Это очень много - не  развратиться,  живя  под
одной кровлей с богатством. Велик тот, кто и в богатстве беден2. -  (11)
"Но я не знаю, - скажешь ты, - как  он  будет,  обеднев,  выносить  бед-
ность". - И я не знаю, сумеет ли этот Эпикуров бедняк, разбогатев,  пре-
зирать богатство. Значит, о них обоих нужно судить  по  тому,  каков  их
дух, и смотреть, будет ли первый предан бедности, а второй не  будет  ли
предан богатству. И убогое ложе, и рубище - слабые свидетельства  доброй
воли, если не будет ясно, что человек терпит их не из нужды, но по свое-
му выбору. (12) Даже тот, кто не спешит к нищете как к лучшему уделу,  а
лишь решит готовиться к ней как к уделу легкому, наделен от природы  ве-
ликой душой. А бедность, Луцилий, не только легка, но  и  приятна,  если
прийти к ней после долгих раздумий. Ведь она несет с собою то, без  чего
нет никакой приятности: чувство безопасности. (13) Вот почему и считаю я
необходимым делать то же, что нередко делали, как я тебе писал,  великие
люди: выбрать несколько дней и упражняться в воображаемой бедности,  го-
товясь к настоящей. Это следует делать тем более, что  мы  изнежились  в
удовольствиях и все нам кажется тяжелым и трудным. Душу нужно  пробудить
от сна, встряхнуть ее и напомнить ей, что природа  отпустила  нам  очень
мало. Никто не рождается богатым. Кто бы ни появился на свет,  любой  по
ее велению довольствуется молоком и лоскутом. Так мы начинаем - а  потом
нам и царства тесны. Будь здоров.


   Письмо ХXl

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Ты полагаешь, что у тебя так много хлопот из-за тех людей, о  ко-
торых ты пишешь? Больше всего хлопот ты доставляешь себе сам, ты сам се-
бе в тягость: чего хочешь - не ведаешь, все честное хвалишь, но  к  нему
не стремишься, видишь, где счастье, но дойти до конца  не  решаешься.  А
так как ты сам не очень-то различаешь, что тебе мешает, я назову  при