как впереди открылся узенький  распадок  над  ручьем,  и
стоило перейти ручей по двум толстым бревнам, заботливо  стесанным  с  одной
стороны, так что получился приличный мосток, даже снабженный с одной стороны
перилами из молодых сосенок - и открылся град Китеж.
   У подножия высокой сопки -  наверняка  горушка  эта  имела  в  окружности
добрых шесть-семь километров - и обитали  совсем  недавно  геологи.  Похоже,
отряд высадился здесь еще в начале лета  и  устроился  весьма  обстоятельно.
Длинный дощатый барак с шестью застекленными  окнами  на  три  стороны,  два
балка, обитых жестью, с полукруглыми  крышами  и  полудюжиной  окон  каждый.
Добротный туалет из струганных досок. Под навесом длинный стол с лавками  по
обе  стороны,  рядом  печь,  сложенная  из  скрепленного  глиной  кирпича  и
невысокой железной трубой очаг примитивный,  но  способный  прослужить  весь
сезон. Каждый домик вдобавок обустроен "буржуйкой", а в одном  (где,  должно
быть, помещалось начальство), на крыше красуется даже  железный  трезубец  с
фарфоровыми изоляторами,  с  них  свисают  обрывки  проводов,  неподалеку  -
солидный щит из сколоченных досками толстых бревен. И в  бараке  -целых  три
электролампочки. Тут совсем недавно стоял дизель- вон и желтая цистерна, где
на дне еще маслянисто  чернеют  остатки  солярки.  Судя  по  следам,  дизель
уволокли на тракторных санях, а из транспортных средств были  еще  ГАЗ-66  и
"уазик". Словом, царские хоромы. И, хотя до заката было еще  далеко,  Мазур,
не колеблясь, решил устроиться здесь на ночлег. И  предпринял  тщательнейшую
ревизию.
   По окончании сезона никто  не  станет  крохоборничать,  в  тайге  бросают
остатки, все, что не особенно и нужно тащить с собой в  город.  Мазур  нашел
годную к употреблению кастрюлю,  целую  кучу  алюминиевых  ложек,  сломанный
кухонный нож, закопченный чайник без ручки и крышки, пару  кубометров  дров,
закаменевшую в консервной банке  соль  и  несколько  полупустых  мешочков  с
крупами. Над мешочками, правда, как следует потрудились мелкие  грызуны,  но
удалось собрать и промыть несколько  пригоршней  гречки  и  пшена.  К  этому
добавились четыре обгрызенных кусочка сахара, полбанки затвердевшей сгущенки
(банку проткнули в двух местах ножом, половину выпили, а остатки поставили в
угол, да так и забыли), и даже почти полная бутылка портвейна-  закупоренная
вытесанной из сучка пробкой, она стояла за дверью.
   В дело годилось далеко не все- резиновый сапог-болотник на левую  ногу  и
стоптанный  кирзач  на  правую  употреблены  быть  не  могли,  но  выцветшую
"энцефалитку" со сломанной  "молнией"  Мазур  выстирал  в  ручье  и  повесил
сушиться, она ему вполне подходила. Из пищи духовной отыскались "Анжелика  в
Новом Свете" (без половины страниц)  и  "Блуждающие  звезды"  Шолом-Алейхема
(без конца).
   Напоследок, отыскав местечко, служившее  здесь  мусорным  ящиком,  он  не
побрезговал разворошить кучу, исследовал множество  смятых  картонных  пачек
из-под чая и набрал примерно пригоршню, по щепоточке.
   А посему ужин получился царским - растопили  печку,  бухнули  в  кастрюлю
двух рябчиков и всю разномастную крупу, а на  ночь,  чтобы  не  утруждаться,
протопили буржуйку в самом маленьком балке, развесили  над  ней  выстиранную
одежду, ополоснулись теплой водой сами, завалились на нары голыми и устроили
шикарнейшее чаепитие с портвейном и сахарком. А потом не  могли  угомониться
чуть ли не до рассвета, почувствовав себя на седьмом небе,- ручаться  можно,
такой афинской ночи избушка еще не видела.
   Так уж заведено, что бесплатных пирожных на этом свете не бывает, и утром
наступила расплата- жесточайший понос. То и дело отправляясь на экскурсию  в
добротный сортир, извели  почти  всю  "Анжелику",  лишь  к  полудню  кое-как
спаслись крепчайше заваренным чаем. Но это, оказалось, не самое худшее.
   С утра зарядил дождь и лил до вечера, размывая рубчатые  следы  траков  и
затвердевшие было автомобильные колеи, неустанно колотя  по  крыше,  заливая
стекла. В трубу моментально  натекло  воды,  пришлось  придумывать  для  нее
крышку и долго выгребать мокрые головешки пополам с раскисшим пеплом.
   Дождь лил до вечера, лил  всю  ночь,  на  следующее  утро  и  не  подумал
перестать. Снаружи плескалась сплошная хлябь, земля была глинистая и  потому
быстро превратилась в кашу, грязь стояла  по  щиколотку,  так  что  Мазур  с
Ольгой, плюнув на светский этикет, в сортир бегали  босиком,  отчего  пол  в
балке принял неописуемый вид.
   На второй день невольного заточения они прикончили остатки супа,  подмели
и сгущенку. Мазур добросовестно  вышел  на  охоту,  с  автоматом,  конечно,-
тетива лука промокла бы моментально в такой  ливень,  да  и  праща,  как  он
убедился после первой же попытки, неминуемо потеряла  бы  меткость:  рука  у
него оставалась верной, но  из-за  тугих  струй,  образовавших  чуть  ли  не
частокол, праща не могла вращаться должным  образом,  и  камень  летел  куда
угодно, только не в цель.
   Чтобы поберечь обувь, пошел босиком. И  долго  лазил  по  склонам  сопок,
прикрывая автомат курткой, но вся живность попряталась по норам,  гнездам  и
прочим укрытиям. Встретилась лишь  единожды  какая-то  птичка  величиной  со
скворца, однако бить по ней из автомата было бы бессмысленно -  пуля  этакую
кроху разнесет в ошметки... В конце концов он понял, что лафа отошла,  и  по
примеру первобытных  людей  занялся  собирательством.  В  балок  вернулся  с
полудюжиной огромных маслят, попорченных червями лишь самую малость (маслят,
вообще-то, попадались целые россыпи, но червяк их, перезревших, испортил  до
того, что рассыпались в руках) и пригоршней  шиповника.  И  все.  Не  медля,
принялся тщательнейшим образом чистить автомат,  благо  промасленной  ветоши
отыскалось в избытке, а  для  шомпола  срезал  подходящую  ветку.  Словно  в
насмешку, на подоконнике лежали пять  непочатых  баночек  черного  гуталина,
бесполезного сейчас, как и валявшееся в крохотном тамбуре золотишко.
   Из маслят сварили суп. Мазур  вновь  обыскал  "мусорный  ящик",  довольно
глубокую яму, но ничего подходящего  уже  не  нашел.  И  пришлось  предаться
самому скучному и унылому занятию- убивать время, располагая лишь  минимумом
подручных средств.
   На третий день прискучил и секс, как ни изощряйся. Как ни устали во время
таежных  шатаний,  двадцать  четыре  часа  в  сутки  все  же  не   проспишь.
"Блуждающих  звезд"  они  по  очереди   одолели   быстро.   Какое-то   время
дискутировали, пытаясь реконструировать конец: Ольга держалась мнения, что у
героев, несмотря ни на что,  все  будет  хорошо,  но  Мазур  держался  более
скептически- упирая  на  то,  что  не  зря  оборванная  на  полуслове  глава
называется "Большой провал Рафалеско", и вообще, отнюдь не  случайно  первая
часть  именуется  "Актеры",  а  вот  вторая,   определенно   с   подтекстом,
"Скитальцы"...
   Правда,  литературоведческие  изыски  скоро  приелись.  Еще   и   оттого,
наверное, что герои обитали посреди цивилизации-города, океанские  пароходы,
кафешантаны, оперные залы...
   Дождь работал с идиотским усердием круглосуточного конвейера. Установился
какой-то дурацкий ритм- как началось три дня назад, так и лило, не слабея  и
не усиливаясь. Доступной обзору вселенной почти что и не  имелось  -  взгляд
утыкался в  мокрую  стену  высоченных  сосен,  над  которыми  нависло  низко
сплошное серое полотно. Казалось,  небо  ужасающе  низкое,  а  то,  что  они
наблюдают вокруг, и есть весь мир.  Мазур  как-то  подумал:  чтобы  написать
рассказ "Нескончаемый дождь", классик  неминуемо  должен  был  сам  застрять
где-то на недельку под таким же ливнем, честное слово. Иначе  не  получилось
бы столь убедительного ужаса...
   На третью ночь где-то высоко на сопке разразилась гроза.  Оба  проснулись
посреди  ночи  от  раскатистого  грохота  и  пронзительно-белых  вспышек,  с
пулеметной частотой раздиравших ночь. За окошком на миг проступали из  мрака
с нереальной четкостью бараки, сосны, ствол  здоровенного,  в  три  обхвата,
кедра, распиленный бензопилой на аккуратные чурбаки,  да  так  и  брошенный.
Грохотало долго. Был момент, когда  на  вершине  сопки  звонко  и  оглушающе
хлопнул, словно бы кнут длиной в пару километров,- неописуемый сухой  треск,
за ним грохот. Это молния свалила высоченное  дерево.  Мазур  в  свое  время
видел, что остается после такого удара,-толстенная сосна или  кедр  выглядит
так, словно дерево одним махом сломал великан, все  вокруг  усыпано  крупной
щепой... И сказал Ольге, что им все же  крупно  повезло:  чертовски  неуютно
было бы оказаться  в  такую  ночь  где-нибудь  под  деревом,  в  примитивном
шалашике...
   На четвертое утро проснувшийся первым Мазур решил,  что  с  него  хватит.
Брюхо уже не на шутку подводило от голода, дождь с тупым упорством лупил  по
стеклам, и перспектив не  было  никаких.  Пробираясь  босиком  в  сортир  по
непролазной грязи, он с тоскливой надеждой таращился  на  небо,  но  повсюду
висела серая хмарь, острая вершина соседней сопки окутана низким, клокастым,
молочно-белым облаком, твердым на вид... Нет, это надолго.
   Когда он вернулся,  Ольга  сидела  на  нарах,  бессмысленно  перелистывая
растрепанную книжку. Хватило одного взгляда, чтобы  забеспокоиться  всерьез.
Вполне  может  быть,  в  дикой  тайге  Ольга  и  не  сломалась  бы,  но  это
благоустроенное стойбище как раз и  приковывало  к  себе  призраком  мнимого
комфорта - печка топится, крыша над головой, тепло и сухо, стекла  в  окнах,
сортир с дыркой и бумагой...
   Мазур присел рядом на нары, приподнял за подбородок  ее  голову  и  бодро
улыбнулся в целях разведки боем. Она не отвела его  руку,  не  отреагировала
никак - просто сидела, словно кукла, глядя пустыми, тусклыми глазами. У него
упало сердце. Знал заранее, что может наступить и такой момент, но все равно
на душе - помойка...
   - Ну, гляди веселей,- сказал он, заранее зная, что все безнадежно.
   - Веселей, как же...- отозвалась она глухо.- Поесть ничего нету?
   - Откуда? - пожал плечами Мазур.- Вся жратва по домам  сидит  и  носа  не
высовывает... Придется потерпеть.
   - Придется,- произнесла она вовсе уж бесцветным голосом  и  отстранилась,
норовя улечься, накрыться с головой телогрейкой.
   Мазур решительно протянул руку, отшвырнул телогрейку подальше. Он сегодня
еще не топил, в балке стояла холодрыга, но  Ольга,  сидя  в  одних  штопаных
синтетических шароварах, словно и не чувствовала знобкой прохлады.
   - Закуришь? - спросил он.- Одна папироска нашлась, в  бараке  из-под  нар
вытащил... Ольга вяло мотнула головой.
   - Кончай,- сказал он энергично.- Собираться пора.
   - Куда?
   - Ну, ты даешь, амазонка. В путь-дорогу, конечно.
   Грубо прикидывая, сейчас часов семь утра. До темноты мы изрядно отмахаем.
Извозимся, конечно, как черти, да что поделать...
   - По этой грязюке? - она показала за окно.
   - По ней.
   - Давай переждем...
   - Нет уж,- решительно сказал Мазур.- Сейчас уже наверняка сентябрь, в это
время такой ливень может зарядить надолго. На неделю.  Если  не  на  две.  А
жрать нечего. Друг друга разве что. Как только ослабеем, тут нам и звиздец.
   - А по-моему, нам и так - звиздец.
   - Не ерунди,- сказал Мазур.- Мы где-то недалеко от обитаемых  мест.  Есть
поблизости деревни, и крупные. Может, по другую сторону сопки.  Все  газеты,
какие я тут нашел,- шантарские. Они не  стали  бы  волочь  из  Шантарска  ни
трактора, ни дизеля - гораздо  дешевле  выйдет,  если  раздобыть  на  месте.
Предположим, дизель могли  и  забросить  на  грузовике,  но  вот  гусеничный
трактор- агрегат малого радиуса действия. Его  где-то  поблизости  нанимали.
Отсюда только одна дорога и ведет, по ней тронемся. Глядишь, к вечеру, а  то
и пораньше, наткнемся на деревню...
   - А если не наткнемся?
   - В тайге переночуем. Шкуры есть, фуфайка есть... Небось,  не  замерзнем.
Говорю тебе, такой ливень может и на две недели зарядить...
   - Сдохнем же в тайге, в такую погоду.
   - Да ладно тебе,- сказал Мазур.- До сих пор не  сдохли,  а  тут  вдруг...
Перебедуем.
   - Никуда я не пойду,- сказала она без всякого выражения.-  Посидим,  пока
дождь не кончится.
   - А живот еще не подвело? Потом только хуже будет...
   - Все равно.
   Мазур, сам за эти дождливые дни  малость  подрастрепавший  нервы,  поймал
себя на  желании  залепить  ей  оглушительную  оплеуху.  Хорошо  еще,  легко
справился с порывом. Подошел к окошку, оперся на  узкий  подоконник.  Ливень
безостановочно молотил по грязи - нет,  в  лужах  не  видно  пузырей,  какие
россыпью вздуваются перед концом дождя... Это надолго.
   Глядя, как лениво, тяжело вздрагивает под ударами струй рыжеватая  грязь,
промурлыкал сквозь зубы:
   - За окном моим вода, намокают провода,
   за окном моим - беда, кап-кап...
   - Олечка,- сказал он чуть ли не умоляюще.- Возьми себя  в  руки.  Зря  мы
столько перенесли, что ли? И ведь  добрались...  Почти.  Ну  давай,  сделаем
последний рывок... Вставай, малыш.
   - Нет,- произнесла она с угрюмой решительностью.  Плюнув  на  дипломатию,
Мазур влез на нары, рассчитанно медленно накрутил на  руку  косу,  приблизил
лицо:
   - Малыш, я тебя никогда не бил, а вот сейчас придется... И качественно.
   - Валяй,- сказала она вяло.- А еще лучше возьми автомат- и в затылок... И
сразу все кончится. Только подумать - сразу все и кончится...
   Прозвучавшие в ее голосе надрывные нотки беспокоили его еще  больше,  чем
депрессия.  Бывает,  люди  ломаются,  как  сухая   палка,-   моментально   и
бесповоротно. Он не хотел верить, что именно такой  момент  и  наступил,  но
нужно побыстрее искать выход...
   Постояв посреди небольшой комнаты, половину  которой  занимали  нары,  он
старательно принялся собирать нехитрые  пожитки.  Окончательно  разодрав  на
тесемки остатки куртки, скатал в тугую  трубку  барсучьи  шкуры,  перевязал,
примотал к ним чайник, туго схваченный за носик хитрым морским узлом.  Потом
единственную оставшуюся флягу, полную  до  крышечки.  Обмотал  промасленными
тряпками автомат- надежно, но так, чтобы при необходимости  мог  моментально
их сорвать. Заткнул дуло обрывком ветоши.
   Ольга равнодушно наблюдала за ним.
   - Вставай, я твои шмотки за тебя надевать не буду,- сказал  Мазур.-  Иди,
одевайся.
   Она даже не ответила, сидела  на  нарах,  прижавшись  к  стене,  обхватив
колени похудевшими руками.
   - Одному уйти?
   - Иди.
   Преувеличенно громко топая, он прошел по комнате,  накинул  оленью  шкуру
поверх энцефалитки,  шерстью  внутрь.  Подхватил  автомат,  сверток,  вышел,
громко хлопнув дверью. Прошел, то и дело взмахивая  свободной  рукой,  чтобы
сохранить равновесие, к дальнему бараку (которого не видно было из  окон  их
балка), сел на крылечко под навесом и как мог неторопливее выкурил последнюю
папиросу.
   Ольга так и  не  появилась  на  единственной  "улочке"  лагеря.  Вряд  ли
пребывает в полнейшей прострации- просто-напросто не верит всерьез,  что  он
способен ее бросить. Тупик. Все приемы и средства исчерпаны... все?
   Он сидел еще несколько  минут.  Покривил  рот  в  хищном  оскале,  приняв
решение, подхватил пожитки и быстро вернулся в балок.
   - Вот видишь,- тихо сказала Ольга.- Куда по такой погоде...
   Аккуратно сложив вещи на нары, Мазур подошел к ней. Увидев его лицо,  она
попыталась отшатнуться, да некуда было.
   - Ага, дергаешься еще...- удовлетворенно процедил он сквозь зубы.- Какая,
к херам, кататония...
   Без труда стащил любимую жену с нар, поставил возле них  и  крикнул,  как
плетью ожег:
   - Руки вытяни! Кому говорю!
   Чуть поколебавшись, она вытянула руки. Конечно же, не  смогла  не  только
защититься от удара, но и вообще его заметить.  И  тут  же  с  пронзительным
криком боли согнулась пополам, прижимая к груди левую руку - мизинец на  ней
неестественно торчал в сторону.
   - Молчать, тварь! - рявкнул Мазур.- Второй сломаю! Молчать!
   Она умолкла, тихо всхлипывая, глядя на него с неподдельным ужасом.
   - Больно? - ласково спросил Мазур.
   Она  торопливо  закивала.  Глаза  набухли  слезами.  Увидев  его   резкое
движение, отшатнулась. Мазур поймал ее за  косу  и  с  расстановкой  сказал,
приблизив лицо:
   - Конечно, больно... Это я сломал один  мизинец.  Досчитаю  до  десяти  и
сломаю второй палец. Потом тем же порядком -третий. И так далее. Пока  самой
не надоест...- уловил смысл  по  беззвучному  шевелению  ее  губ.  -  Хочешь
сказать, не надо? Больно, да?
   Она закивала, боясь произнести хоть словечко. Покосилась на  распухающий,
вывернутый палец, всхлипнула.
   - Ну что, ломать второй? -  безжалостно  продолжал  Мазур.-  На  сей  раз
большой,  в  суставе,  хрустнет  так,  что  ты  от  одного  звука  на  стену
полезешь... Открой пасть, разрешаю.
   Глазищи у нее стали на пол-лица. Боясь пошевелиться, тихо попросила:
   - Не надо, пожалуйста... Больно же, ужас...
   - Будет еще больнее, когда возьмусь за второй. Ну что, до десяти считать,
или одеваться будешь?
   - Как же я оденусь, болит...
   - Раз,- сказал Мазур громко.
   - Но больно же руку в рукав...
   - Два,- произнес он еще громче.- Три. Четыре...
   - Не надо!
   Ольга  бросилась  к  курточке  от  костюма.  Одевалась,  в  полный  голос
вскрикивая и охая от боли, но занятия  этого  уже  не  прекращала.  Мазур  с
каменным лицом- хоть и обливалось кровью сердце- ухаживал  за  ней,  как  за
ребенком. Завязал кроссовки  на  грязных  ногах,  помог  застегнуть  куртку,
телогрейку, надел на голову подшлемник, завязал тесемки у подбородка. Окинул
комнату быстрым взглядом - не забыли ли чего? Нет, все собрали.
   Взял Ольгу за шиворот и подтолкнул к двери:
   - Шагай. И запомни- считать начну при первой попытке похныкать...
   Они двинулись  по  узкой  дороге,  раскисшей  в  сплошной  кисель.  Ольга
тащилась впереди, временами все  еще  тихо  всхлипывая.  Мазур  шел  следом,
широко расставляя ноги, ловя жену за локоть, когда  спотыкалась.  Дождь  лил
безостановочно.
   Прошло примерно полчаса-  и  она  уже  не  брела,  а  шагала  более-менее
целеустремленно. Не глядя на мужа, сказала звенящим от боли голосом:
   - Нужно же лубок какой-то сделать, опухло все...
   - Очухалась? -  усмехнулся  Мазур.-Какой  там  лубок,  погоди-ка...  Стой
спокойно.
   Он моментально зажал ей запястье мертвой хваткой,  дернул  другой  рукой.
Вопль был слышен за километр. Увидев, что все в порядке, Мазур отпустил  ее.
Ольга отскочила, зло глядя,- прежняя, сердитая и прекрасная:
   - Ошалел?
   - А ты пошевели пальчиком,- сказал Мазур, откровенно  скалясь.-  Нет,  ты
пошевели...
   - Сломан же...
   - Пошевели, говорю!
   Она  осторожно  шевельнула  пострадавшим  мизинцем,  потом  уже  посмелее
согнула его,  разогнула,  удивленно  глядя  на  Мазура,  словно  ребенок  на
фокусника, промолвила:
   - Вроде и не болит...
   - Ну естественно,- сказал он, осклабясь.- Я  же  не  законченный  садист,
чтобы ломать пальчики любимой и желанной жене. Я его, звезда  моя,  всего-то
вывихнул, а потом вправил... Но ведь прекрасно действует, согласись?
   -  Скотина  ты,  адмирал...-  строптиво  бросила  прежняя   Ольга.-   Ой,
скотина... Мазур подошел, поцеловал ее в мокрую щеку и сказал:
   - А это уж с какой стороны смотреть...
   Ольга оглянулась. Они стояли на неширокой дороге, утопая по  щиколотку  в
липкой грязи, весь мир, казалось, состоял из этой просеки,  мокрых  деревьев
по  обочинам  и  нависшего  над  острыми  верхушками  серого  неба,   откуда
безостановочно лило. Град Китеж давно скрылся за поворотом, словно его и  не
было.
   - Пошли?  -  преспокойно  спросил  Мазур.  Вздохнув,  Ольга  поежилась  и
двинулась вперед.

   Глава девятнадцатая
   ...А В ЭТО ВРЕМЯ БОНАПАРТ ПЕРЕХОДИЛ ГРАНИЦУ
   ...Нельзя сказать, что  они  тащились,  но  и  безусловно  не  похоже  на
нормальную  ходьбу.  Каждый  километр  словно  бы  налипал  на  ноги  пудами
раскисшей грязи. По обочинам удавалось  пройти  не  везде,